Текст книги "Самый добрый клоун: Юрий Никулин и другие…"

Автор книги: Федор Раззаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Что касается Юрия Никулина, то он во всех этих «смутных» делах старался не участвовать, сосредоточившись на одном: пытался внести луч света в это темное царство. Например, он согласился вести на ТВ передачу «Белый попугай», в которой знаменитые люди развлекали многомиллионную аудиторию, рассказывая анекдоты. Правда, учитывая то, что тогда творилось в стране – развал экономики, инфляция, разгул бандитизма и другие «прелести» постсоветского жизнеустройства, – этот «Попугай» в глазах многих людей выглядел диковато: этакой птицей, которая пыталась развеселить обитателей чумного барака. Но именно за это тогдашняя власть ценила Юрия Никулина: за то, что не лезет в политику и пытается отвлечь людей от ужаса происходящего. Ему простили даже то, что он в отличие от многих бывших советских знаменитостей не участвует в кампании по охаиванию советского прошлого. Например, бывшие советские кинематографисты подрядились рассказывать ужасы о советском кинематографе, писатели – о советской литературе, музыканты – о советской музыке и т. д. Никулин мог бы с таким же успехом начать «клепать ужастики» о советском цирке, но он этого не сделал, за что ему большое спасибо.

Итак, ельцинская элита оценила позицию Никулина, который не встал к ней в оппозицию. Впрочем, он всегда был вне политики, за что, собственно, и снискал себе любовь миллионов. Несмотря на то что при всех режимах он был всячески обласкан властями, ему каким-то чудесным образом удавалось сохранять дистанцию и не приближаться к власти настолько, чтобы люди расценили это как лизоблюдство. Вот и в ельцинские годы власть всячески восхваляла Никулина, водила вокруг него хороводы, но простые граждане не воспринимали это как признак некой прогибаемости великого артиста перед новыми хозяевами жизни. Короче, грязь к Никулину не приставала (в отличие от большинства его коллег, авторитет которых в постсоветские годы в глазах широкой общественности резко упал, поскольку все их гнилое нутро слишком явно вылезло наружу).

В декабре 1996 года в цирке на Цветном бульваре прошло торжественное празднование 75-летия Ю. Никулина. На это мероприятие пришла практически вся элита страны во главе с премьер-министром России В. Черномырдиным. Он и произнес первую здравицу, после чего подарил юбиляру необычную скульптурную композицию, которая теперь будет венчать фронтон цирка. После этого к имениннику потянулись с поздравлениями буквально все организации и службы столицы. Среди них были и летчики, и солдаты, и ветеринары, и кулинары, и т. д. К концу этого шествия вся ложа Никулиных была усыпана розами…

Между тем в интервью газете «Совершенно секретно» в январе 1997 года Ю. Никулин признался:

«Про меня уже врут, пишут: «великий клоун». Это про меня. Но какой «великий», когда клоуны были лучше меня. Леня Енгибаров вобрал в себя многое великое, что полагалось нашему веку. Да, мы были хорошими клоунами, добротными клоунами. Но популярным меня сделало кино. Публика видела во мне Балбеса, и я публике подыгрывал. Я не считал Балбеса отрицательным героем, я его любил: странного, неунывающего, добродушного. Когда предлагали играть предателей или шпионов, я отказывался…»

На момент этого интервью в живых оставались двое великих советских клоунов: Юрий Никулин и Олег Попов. Как уже говорилось, отношения между ними нельзя было назвать безоблачными. Кстати, и в смерти Никулина некоторые его коллеги до сих пор усматривают «след» Попова. Каким образом?

Дело в том, что в июле того же 1997 года Никулину внезапно стало плохо, и он обратился к врачам. По свидетельству очевидцев, этому недомоганию предшествовал долгий и крайне неприятный для Никулина телефонный разговор с Поповым, который на тот момент покинул СССР и переехал жить в Германию. Якобы Попов в том разговоре заявил, что в скором времени место директора цирка на Цветном бульваре по причине слабого здоровья его руководителя станет вакантным и что он сам не прочь его занять. Именно после этого разговора у Никулина якобы разболелось сердце. Он позвонил своему давнему приятелю руководителю Московского Центра эндохирургии и литотрипсии Александру Бронштейну (они познакомились 12 лет назад) и попросил осмотреть его. Далее послушаем рассказ самого А. Бронштейна:

«Мы положили его в палату, сняли электрокардиограмму – и… ничего с ее помощью не обнаружили. Но сейчас есть другой способ диагностики – т. н. коронарография, которой у нас владеют блестяще. На следующий день ему эта коронарография была проведена. Когда мы увидели результаты, наступил шок.

У него сердце было закольцовано в три магистральных сосуда. Они были закрыты. Может быть, у него были веточки, которые снабжали сердечную мышцу, но что-то надо было с этими сосудами делать. И хотя бы один из них – немедленно открывать.

Может, и не надо было делать эту операцию. Но сколько бы он прожил – неизвестно. Неделю, две, три, месяц… Может быть, и больше. Этого никто не знает…

Многие мне советовали избавиться от Никулина как от пациента. Не брать на себя такую огромную ответственность. И я бы, наверное, прислушался к их словам, если бы был полностью уверен, что в другом месте его не потеряют…

Когда мы все это ему рассказали, он ответил: «Я остаюсь у Шурика, никуда я не пойду». То же самое сказала и Татьяна Николаевна: «Мы вам доверяем. Пусть он будет у вас».

Я ему объяснил, что ситуация сложная, что есть риск. Он дал мне расписку, что согласен делать операцию только у нас…

Но как только он лег на койку – все боли у него тут же прекратились. Он говорит: что со мной? Я – здоровый человек. У меня ничего не болит…

Может быть, тогда его и нужно было выписать? Не уверен. Это было бы нечестно. При той коронарографии, которая была у Никулина, ему нельзя было ступить и шагу. Он мог умереть прямо на улице, в цирке, на съемках – где и когда угодно, в любой момент…

Никулин пошел на операцию играючи. Это был вторник 5 августа. Погода была отличная, светило солнце. И он был абсолютно уверен, что это – так, детская игра.

Обычно такие операции длятся минут 20–30. Через бедренную артерию вставляется проводник. Проводник под контролем рентгена проходит сосуды сердца. По проводнику вставляется стент, который расширяет сам сосуд, и… собственно, все – на этом операция заканчивается. Наркоз в этом случае не дается, просто на нос кладется маска (чуть обезболивающая).

Он лег, хирурги раздули сосуд, ввели проводник… Все шло нормально. И вдруг, в самый последний момент, у него закрывается сосуд. И – останавливается сердце. Подспудно именно этого я и боялся…

Буквально в ту же секунду началась реанимация. Чаусс (доктор) стал делать непрямой массаж сердца. Благодаря тому что Никулин не толстый, нам удавалось давление держать на нормальном уровне, где-то 120–130. Но нижнее – было слишком низкое.

Все это длилось 30–40 минут. И в тот момент, когда мы уже раскрыли аппарат искусственного кровообращения и провели массу других процедур, у него пошел синусовый ритм. Сердце завелось.

И тогда мы решили довести начатую операцию до конца. Поскольку если мы не поставим стент, то обрекаем его на смерть.

Стент – это трубка, которая расширяет сосуд и через которую циркулирует кровь. Ставим стент – и сосуд уже не спазмируется, потому что он находится под воздействием этой трубы.

Так вот, оставшиеся манипуляции провели всего за пять минут. Операция была закончена. Но какой ценой! Ценой того, что в течение 30–40 минут больной находился в состоянии клинической смерти. И пострадали все органы – печень, почки, мозг…

Палата реанимации в эти дни превратилась в какой-то НИИ, в котором работало несколько групп специалистов. Руководителем консилиума стал академик Воробьев, профессора Вейн, Левин и Николаенко. А лечащие врачи – наш Семен Эммануилович Гордин и доктор Чаусс Николай Иванович – главный научный сотрудник Центра хирургии…»

Борьба за жизнь Никулина продолжалась 16 дней. И все эти дни центральная пресса чуть ли не ежечасно сообщала о состоянии здоровья любимого народом артиста. До этого ни один российский гражданин (со времен Сталина) не удостаивался такого внимания. Для спасения Никулина были предприняты беспрецедентные усилия: известнейшие специалисты страны находились рядом с ним днем и ночью, использовались лучшие в мире медикаменты и самая совершенная аппаратура. Однако чуда не произошло – 21 августа в 10 часов 16 минут утра сердце великого клоуна остановилось.

Похороны Ю. Никулина состоялись 26 августа. Панихида прошла в здании цирка на Цветном бульваре, и ее посетили главные лица страны, включая Президента России Б. Ельцина. В то же время десятки тысяч людей пришли к месту прощания, чтобы отдать последнюю дань уважения своему любимому артисту. Людская очередь была настолько огромной, что хвост ее протянулся по всему Цветному бульвару и свернул на Садовое кольцо.

Первые полосы всех газет в тот день вышли в траурных рамках, в соответствии с общим трауром были набраны и заголовки: «Умер смех», «Манеж опустел», «Единица доброты – один Никулин». Приведу отрывок из последней статьи, принадлежащей перу драматурга Григория Горина:

«Один человек очень точно сформулировал, что вот кончается XX век, кончается целая эпоха, и уходят люди, которые выполняли в ней данные Богом предназначения. Ушел со своей ироничной мудростью Гердт… Ушел с лиричностью и редкой способностью высказать чувства интеллигенции Окуджава… Ушел совершенно аристократический небожитель Рихтер… А Никулин предназначен быть воплощением доброты. И был им. С его уходом возникло щемящее чувство, что доброты осталось значительно меньше. Казалось бы, меньше на одного Никулина, но это так много!..»

Похоронили Ю. Никулина на Новодевичьем кладбище.

Сын Ю. Никулина – Максим – окончил журфак, долго работал на радио, затем на телевидении вел программу «Утро». Однако затем перешел на работу в дирекцию цирка на Цветном бульваре, который отныне носит имя его отца. У него два сына: старший Юрий (1986 года рождения) и младший – Максим (1990).

В конце октября 1997 года в центральной прессе появилось сообщение о том, что по инициативе сотрудников журнала «Ветры странствий», сибирских альпинистов и работников регионального центра МЧС одной из вершин саянского отрога Ергак-Таргак-Тайга дано имя Юрия Никулина. Ее высота – 1921 метр (год рождения Ю. Никулина).

Минуло почти полтора десятка лет, как нет с нами Юрия Никулина. Однако слово «нет» к такому человеку не применимо – он постоянно с нами. Телевидение регулярно крутит фильмы с его участием, они выходят на дисках, по радио звучат песни в его исполнении. А каждый, кто приходит в цирк на Цветном бульваре, имеет возможность лицезреть у входа бронзового Юрия Никулина, установленного 3 сентября 2000 года. Памятник создан скульптором Александром Рукавишниковым на пожертвования артистов цирка и его многочисленных зрителей. Композиция монумента проста: Никулин, в сценическом костюме, стоит на подножке кабриолета из горячо любимого народом фильма «Кавказская пленница».

Клоун с осенью в душе (Леонид Енгибаров)

Л. Енгибаров родился 15 марта 1935 года в Москве. Его отец (армянин по национальности) работал шеф-поваром в ресторане гостиницы «Метрополь», мать была домохозяйкой (родом из Тверской губернии). Жила семья Енгибаровых в деревянном одноэтажном домике в Марьиной Роще.

Прежде чем посвятить свою жизнь цирку, Енгибаров перепробовал несколько других профессий. Закончив среднюю школу в 1952 году, он поступил в Институт рыбного хозяйства. Однако проучившись в нем всего полгода, он перевелся в Институт физкультуры. В то время Леонид профессионально занимался боксом и к середине 50-х сумел достичь на этом поприще хороших результатов. На первенстве Москвы по боксу в сезоне 1952–1953 годов Енгибаров одержал 9 побед и потерпел одно поражение (от соперника из Львова). В итоге он занял 3-е место в своей весовой категории. Начав в 1952 году с 3-го разряда, он в 1954 году имел уже 1-й разряд по боксу.

И все же любовь к спорту в итоге отступила перед увлечением цирком, который в ту пору был одним из самых любимых видов искусства в Советском Союзе.

В 1955 году в Государственном училище циркового искусства открывается отделение клоунады, и Леонид принимает решение поступить на него. Его принимают. По мнению тех, кто видел Енгибарова в те годы, уже в училище четко определилась его творческая индивидуальность как коверного мастера пантомимы.

Закончив училище в 1959 году (отметим, что в его аттестате была всего лишь одна тройка по технике безопасности), Леонид отправляется в Ереван и поступает в труппу Армянского циркового коллектива. Он делает первые самостоятельные шаги на профессиональной цирковой арене. Стоит отметить, что, в отличие от большинства тогдашних клоунов, которые веселили зрителей с помощью стандартного набора трюков, Енгибаров пошел совершенно иным путем и, наверное, впервые стал создавать на арене цирка поэтическуюклоунаду. Его репризы не ставили главной целью выжать из зрителя как можно больше смеха, а заставляли его думать, размышлять.

Отметим, что на дворе было время, которое благоволило к подобному ( поэтическому) искусству – романтические 60-е. И хотя в недрах этого времени уже зарождались противоположные процессы, которые опрокинут романтизм 60-х вспять, однако в момент появления на манеже Енгибарова эти процессы еще не были столь заметны. Поэтому Енгибаров успел «хлебнуть» положенной ему славы, если не досыта, то с избытком. По словам Ю. Никулина:

«Когда я увидел его в первый раз на манеже, мне он не понравился. Я не понимал, почему вокруг имени Енгибарова такой бум. А спустя три года, вновь увидев его на манеже Московского цирка, я был восхищен. Он потрясающе владел паузой, создавая образ чуть-чуть грустного человека, и каждая его реприза не просто веселила, забавляла зрителя, нет, она еще несла и философский смысл. Енгибаров, не произнося ни слова, говорил со зрителями о любви и ненависти, об уважении к человеку, о трогательном сердце клоуна, об одиночестве и суете. И все это он делал четко, мягко, необычно…»

Что представляли собой миниатюры Енгибарова? Конечно, описывать их дело неблагодарное, их нужно видеть, однако все же попробую это сделать, чтобы читатель, не знакомый с творчеством этого замечательного артиста, имел хотя бы приблизительное представление о нем. Вот описание миниатюры под названием «Жажда».

В ней героя Енгибарова мучает сильная жажда, и он замечает на высоком постаменте кувшин с водой. Естественно, он пытается до него добраться, однако дается ему это не сразу. Он много раз карабкается на постамент, падает, вновь поднимается, и так несколько раз. Наконец ему удается достать кувшин, он бережно берет его в руки, мысленно уже предвкушая то мгновение, когда живительная влага утолит его страдания. Но в тот момент, когда он уже готов опорожнить кувшин, внезапно появляется маленькая девочка. Она подходит к нему и, показывая на кувшин, просит отдать его ей. И клоун не может ей отказать – отдает. После чего девочка садится в сторонке и начинает… поливать водой из кувшина свои песочные куличики, чтобы лучше лепились. Кульминацией этой сценки является то, как реагирует клоун на поступок девочки: он начинает… улыбаться. Вот почему довольно скоро за Енгибаровым закрепилось прозвище – «Клоун с осенью в душе».

Несмотря на то, что он был далеко не красавцем, однако характер имел обаятельный, поэтому всегда имел большой успех у женщин. Еще на последних курсах училища он женился на студентке театрального вуза Аде Шереметьевой, которая в отличие от него слыла красавицей. После завершения учебы они вместе покинули Москву, и Енгибаров уговорил ее стать его ассистентом – она выходила в его номерах в качестве «второго номера».

И все же все, кто наблюдал вблизи эту семью, отмечали разительную разность характеров молодых супругов. В итоге эти различия привели к тому, что Леонид и Ада расстались. Она потом вернулась к своей основной профессии (стала киноактрисой) и прославилась ролями в фильмах «Путь к причалу» (1962), «Молодо-зелено» (1963) и др. Повторно вышла замуж – за певца Анатолия Горохова (это он пел за кадром в мультфильме «Бременские музыканты»).

Но вернемся к Енгибарову.

В начале 60-х он тоже попробовал свои силы в кино. Вернее, впервые он это сделал еще в 1956 году, когда появился в крошечном эпизоде фильма «Коммунист», сыграв одного из бандитов, убивавших главного героя картины, которого играл Евгений Урбанский. Однако съемки в этом эпизоде были всего лишь развлечением для тогда еще студента ГУЦЭИ Енгибарова.

В 1962 году Леониду предложили сыграть в кино… самого себя. Режиссеры «Арменфильма» Генрих Малян и Левон Исаакян задумали снять фильм о цирковом клоуне и назвали его «Путь на арену» (1963). Картина была тепло принята зрителем и подняла популярность Енгибарова еще на одну ступеньку.

А спустя год после выхода картины на экран к артисту пришла и широкая международная известность. На Международном конкурсе клоунов в Праге в 1964 году Енгибаров получил 1-ю премию – Кубок имени Э. Басса. Это был ошеломительный успех для 29-летнего артиста, которого всего лишь несколько лет назад мало кто воспринимал всерьез.

Находясь в Праге, Енгибаров умудрился покорить не только жюри конкурса, но и десятки молодых чешек. В итоге одна из них стала его гражданской женой и родила ему дочь. Правда, до настоящего брака дело так и не дошло, так как чешка отказалась приехать в СССР, поскольку весьма негативно относилась к советской власти. А после событий августа 1968 года эта антипатия только усилилась. Поэтому тот роман так и закончился, не превратившись в нечто серьезное.

Чуть позже в числе любимых женщин Енгибарова появилась еще одна иностранка – полька Ядвига. Но и ей не удалось заставить Енгибарова жениться. Очевидцы вспоминают один показательный случай. Однажды Ядвига неожиданно приехала в Союз и, узнав, что Енгибаров на гастролях, отправилась прямиком в этот город. Когда она появилась в дверях гостиничного номера, где он сидел в компании друзей, все впали в транс. Все, но не Енгибаров. Он молча встал, ушел в свой номер и закрылся там. И польке пришлось ночевать у друзей артиста. В этом был весь Енгибаров – он не любил никакого давления в отношении себя, особенно если оно исходило от женщины. Даже в его гороскопе об этом сказано:

«Люди, рожденные 15 марта, испытывают определенные трудности в принятии решения, действительно ли они хотят связать свою жизнь навсегда с одним человеком, или же все-таки для них предпочтительнее остаться на холостяцких позициях. Достаточно часто отодвигают личную жизнь на второй план, предпочитая карьеру, так как не могут отказаться от удовлетворения своих потребностей, а главное – от своей горячо любимой свободы».

Конец 60-х годов можно считать достаточно плодотворным для творческой карьеры Енгибарова. Он с успехом гастролирует как по стране, так и за ее пределами (в Румынии, Польше, Чехословакии). Помимо цирка он выступает с «Вечерами пантомимы» на эстраде. Кроме этого, он пишет замечательную прозу (сам В. Шукшин называет его прекрасным писателем), которую публикуют журналы: «Волга» (1969, № 6), «Москва» (1970, № 8), «Урал» (1971, № 7) и др.

И, наконец, он снимается в кино у таких мастеров, как: Сергей Параджанов (фильм «Тени забытых предков», 1964), Ролан Быков («Айболит-66», 1967), Василий Шукшин («Печки-лавочки»), Тенгиз Абуладзе («Ожерелье для моей любимой», оба 1972). Помимо этого, выходят и два документальных фильма, рассказывающих о творчестве талантливого клоуна: «Знакомьтесь, Леонид Енгибаров» и «2 Леонид 2».

Тогда же, в конце 60-х, Енгибаров должен был покорить и Запад, но эта поездка сорвалась из-за интриг завистников. Вот как об этом вспоминал иллюзионист И. Кио:

«Первой «западной» страной Енгибарова должна была стать Федеративная Республика Германии. Немецкие импресарио ставили на Леню и уже позаботились о широкой рекламе. Я уверен, что, случись эта премьера, успех бы его ждал по масштабу не меньший, чем у Олега Попова в пятидесятые годы. Звезда Енгибарова взошла бы на международном небосклоне…

Программа для гастролей в ФРГ формировалась в каком-то городе, где некий завистник написал анонимку: мол, подвыпивший Енгибаров сказал, что еще не знает, вернется из ФРГ или нет. Этого оказалось достаточно для того, чтобы соврать немцам, будто Енгибаров болен, приехать не сможет, несмотря на все затраченные на рекламу деньги. На Запад его так никогда и не пустили…»

К началу 70-х Енгибаров по праву числился в числе лучших советских клоунов. Вообще те годы были богаты на «коверных». Достаточно назвать такие имена как: Михаил Румянцев (Карандаш), Юрий Никулин, Михаил Шуйдин, Олег Попов, Андрей Николаев, да тот же Леонид Енгибаров, чтобы понять – насколько богат был на таланты советский цирк.

Между тем любопытно взглянуть на эту проблему с точки зрения… астрологии. Большинство великих советских клоунов дали две астрологические команды (кстати, находящиеся в вечном антагонизме друг с другом): 1) Тигр-Лошадь-Собака 2) Бык-Змея-Петух. Назову эти имена: из первой команды – Михаил Шуйдин (1922, Собака), Олег Попов (1930, Лошадь), Андрей Николаев (1938, Тигр); из второй команды – Михаил Румянцев, он же Карандаш (1901, Бык), Борис Вяткин (1913, Бык), Юрий Никулин (1921, Петух).

Леонид Енгибаров принадлежал к иной команде (он родился в год Свиньи), поэтому стоит несколько особняком. Может быть, поэтому он и из жизни ушел раньше всех перечисленных выше коллег. А причины этого раннего ухода лежали в том числе и во времени, которое неумолимо надвигалось на страну. Речь идет о так называемой мелкобуржуазной конвергенции (разрядке), которая была начата Хрущевым в самом начале 60-х. С этого момента эстетические ориентиры в советском социуме постепенно стали меняться – с романтических на меркантильные. И на этом фоне существование такого клоуна– романтика, каким был Енгибаров, начинало выглядеть этаким недоразумением. Поэтому, если в романтические 60-е карьера Енгибарова шла в гору, то в следующем десятилетии – в практичные 70-е – она с этой горы покатилась вниз.

В 1971 году Енгибаров покинул Союзгосцирк, после того как его партнера и бывшего педагога по цирковому училищу Юрия Белова цирковые чиновники не выпустили вместе с ним на зарубежные гастроли. Однако были и другие причины, по которым Енгибаров ушел из Союзгосцирка – это интриги со стороны отдельных его коллег. Особенно добил его один случай, произошедший на гастролях.

Однажды в номер к Енгибарову постучали. Он открыл и увидел на пороге юную особу, которая назвалась его поклонницей и попросилась войти. Но он, уставший от внимания десятков таких юных девиц, не нашел ничего лучшего, как резко захлопнуть перед девушкой дверь. А та в ответ на это… разрыдалась. В этот момент из соседнего номера вышел коллега Енгибарова (известный, кстати, артист) и, увидев рыдающую навзрыд девушку, решил, что Енгибаров, проведя ночь с очередной поклонницей, потом грубо выставил ее за дверь. Артист немедленно пожаловался куда следует, и разразился скандал. Когда Енгибаров вернулся с гастролей, его обвинили в… изнасиловании. И ему стоило больших трудов доказать потом свою невиновность. Так что, уходя из Союзгосцирка, он хотел получить долгожданную свободу и навсегда распрощаться со своими завистниками.

Енгибаров создал эстрадный театр пантомимы и вскоре вместе с тем же Юрием Беловым выпустил в свет спектакль «Звездный дождь». Правда, затея с созданием театра далась ему нелегко: в Министерстве культуры встретили это начинание артиста с прохладцей. Когда он изъявил желание назвать свой коллектив «Театром Енгибарова», ему запретили это делать. «Какой еще может быть театр? – заявили ему. – Назовите просто ансамбль». На первых афишах он так и значился как ансамбль. Когда в газете «Советская культура» один из корреспондентов попытался написать восторженную рецензию на этот спектакль, его тут же одернули, сказали: «Эта тема сейчас нежелательна».

Между тем популярность Енгибарова у зрителей по-прежнему была высокой, он по праву считался одним из лучших цирковых артистов Советского Союза. В начале 1972 года с ним произошел случай, как нельзя лучше характеризующий отношение к нему простой публики. Леонид приехал на свою малую родину, в столицу Армении город Ереван, и пошел в родной для него цирк. В тот момент там уже шло представление, и, чтобы не мешать, Енгибаров тихонечко прошел в директорскую ложу и сел в углу. Однако кто-то из актеров узнал о его присутствии, и вскоре уже весь коллектив был оповещен об этом. Поэтому каждый из вновь выходящих на арену артистов считал своим долгом сделать приветственный жест в сторону директорской ложи. Это не укрылось и от зрителей, они стали шептаться между собой и все чаще оглядываться в сторону ложи. В конце концов инспектору манежа не оставалось ничего иного, как прервать представление и объявить на весь манеж: «Дорогие друзья! Сегодня на нашем представлении присутствует клоун Леонид Енгибаров!» Не успело стихнуть эхо этих слов под сводами цирка, как весь зал в едином порыве поднялся со своих мест и разразился оглушительными аплодисментами.

Артист был крайне смущен таким вниманием к своей персоне, но ничего поделать с этим уже не мог. Пришлось ему встать со своего места и выйти из темного угла на свет. Зрители продолжали горячо аплодировать, он пытался движением рук их унять, но у него, естественно, ничего не получилось. И тогда он, в благодарность за такую любовь, на ходу придумал пантомиму: раскрыв двумя руками свою грудную клетку, достал оттуда сердце, разрезал его на тысячи маленьких кусочков и бросил зрителям. Это было великолепное зрелище, достойное таланта замечательного артиста. Но, как покажет уже ближайшее будущее, эта пантомима окажется трагически пророческой: сердце Енгибарова и в самом деле вскоре разорвется на множество маленьких «кусочков». Но расскажем обо всем по порядку.

В июле того же 1972-го Енгибаров приехал в Москву. Тот месяц был отмечен небывалой жарой и засухой. В Подмосковье горели торфяные болота, и в отдельные дни воздух был таким, что в нескольких метрах от себя невозможно было увидеть человека. И в один из таких дней нашему герою стало плохо.

Последние часы знаменитого клоуна выглядели следующим образом. Вечером 24 июля он вернулся к себе домой в дом № 22-б в 19-м проезде Марьиной Рощи с концерта в Зеленом театре ВДНХ (этот дом принадлежал еще деду Енгибарова Адриану Артамоновичу Кудрявцеву, кроме этого, у него была еще кооперативная квартира на Рубановской улице, которую он получил год назад). Настроение у артиста было скверное – вот уже несколько дней он плохо себя чувствовал из-за ангины, которую переносил на ногах. Мать Антонина Адриановна приготовила сыну ужин, но тот от него отказался и даже не повернулся в сторону матери, когда она вошла к нему в комнату.

– Чем тебе помочь, сынок? – спросила обеспокоенная мать. – Может быть, вызвать врача?

– Ты мне поможешь, если уйдешь куда-нибудь сегодня, – ответил Енгибаров.

Зная характер своего сына, мать быстро собралась и ушла к подруге. Когда утром следующего дня, 25 июля, она вернулась назад, Енгибаров лежал на кровати в той же позе, в какой она его оставила вчера, причем еда на кухне так и осталась нетронутой. По тому, как сын вздыхал, Антонина Андриановна поняла, что его настроение так и не улучшилось. Беспокоить его расспросами женщина побоялась.

Ближе к вечеру сыну внезапно стало плохо, и он сам попросил мать вызвать «Скорую». Однако прибывшие вскоре врач и медсестра отнеслись к больному как-то легкомысленно – даже укол ему не сделали. Вместо этого врач в течение десяти минут допрашивал Антонину Адриановну о том, какими болезнями болел ее сын, как чувствовал себя накануне. Может быть, в этом был виноват и сам Енгибаров: когда пришли врачи, он уже малость оклемался и даже стал заигрывать с медсестрой, говорил ей комплименты.

Врачи уехали около шести, а два часа спустя Енгибарову вновь стало плохо. Мать снова бросилась к телефону. Но пока «Скорая» мчалась к их дому, артист попросил мать дать ему бокал холодного шампанского: дескать, полегчает. Видимо, ни он, ни мать не знали, что шампанское сужает сосуды. Вскоре ему стало плохо. Врач сделал укол, но было поздно – сердце клоуна остановилось. На часах было около восьми вечера. Енгибарову исполнилось 37 лет. В свидетельстве о смерти врачи записали: «хроническая ишемическая болезнь сердца». Матери артиста объяснили, что причиной кончины ее сына стал тромб, который образовался оттого, что Леонид вернулся с гастролей больным и продолжал репетировать с ангиной.

Свою версию смерти Енгибарова имеет артист Арчил Гомиашвили. Вот его слова:

«Смерть Енгибарова трагична. Думаю, довел его дружок-актер, ставший потом очень популярным. Енгибаров был искренним парнем, но ему почему-то казалось, что ему не хватает своей славы, и он тянулся к знаменитым людям, хотя сам был очень знаменитым. И он пил и кололся. В ту ночь они с дружком сильно выпили и, видимо, ширнулись. Утром Леня кого-то послал за молоком. Он хлебнул стакан, и тромб остановил его сердце. Я помню то страшное время, 72-й год, еще и потому, что как будто специально в городе было нечем дышать, вокруг Москвы горел торф…»

Рассказывает другой артист – Олег Стриженов:

«Однажды, когда я вернулся в Москву из очередной экспедиции в семьдесят втором году (Стриженов снимался во Львове в фильме «Земля, до востребования!» – Ф. Р.), раздался звонок Юры Белова, работавшего режиссером у Енгибарова в коллективе:

– Олег Александрович, приготовьтесь…

– Что случилось?

– Леня умер.

Вскакиваю в машину, мчусь на квартиру к Енгибарову в Марьину Рощу, где он жил в деревянной бревенчатой двухэтажке с мамой. Застаю Леню еще теплого, лежащего на диване. Над его головой висит мой портрет в роли Треплева из «Чайки». Он умер, а казалось, что спит. Остановилось сердце. Леня писал, что любил больше других великолепную четверку – меня, Васю Шукшина, Юру Белова и Ролика Быкова…»

Слух о том, что умер Енгибаров, распространился по Москве со скоростью звука. Правда, как и положено в таких случаях, причина смерти великого клоуна интерпретировалась по-разному. Например, утром 26 июля некто позвонил в дом Владимира Высоцкого и сообщил ему о смерти Енгибарова. Далее послушаем рассказ жены певца – Марины Влади, которая была свидетелем этого разговора:

«Ты кладешь трубку и начинаешь, как мальчишка, взахлеб плакать. Я обнимаю тебя, ты кричишь:

– Енгибаров умер! Сегодня утром на улице Горького ему стало плохо с сердцем, и никто не помог – думали, что пьяный!