Текст книги "Капитан Крокус"

Автор книги: Федор Кнорре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 16. УКРОТИТЕЛЬ В КЛЕТКЕ

Чучельномеханический комбинат господина Почётного Ростовщика стал самым крупным и процветающим предприятием в городе. Сотни грузовых машин и фургонов непрерывно подвозили материалы и вывозили готовую продукцию из цехов, где выделывались механические, автоматические звери и птицы.

Целый день медленно полз через всё здание конвейер. С одного конца на длинных резиновых лентах ехали в своих клетках дрожащие от страха котята, заискивающе помахивающие хвостами лопоухие щенки, встревоженные здоровенные псы, растерянно мечущиеся, насторожив острые ушки, белки, старые умные вороны, нечаянно попавшие в беду, глазастые кролики, покорно дожёвывающие свой последний листик салата, и крепко схватившиеся в испуге за руки черноглазые обезьянки…

А с другого конца конвейера выходили отличные, такие спокойные чучела с остановившимися стеклянными глазами, с моторчиком в животе и ключиком, подвязанным к шее на шнурочке.

И когда господин Почётный Ростовщик приезжал по вечерам после работы проверить продукцию своего комбината, он любил в одиночестве прохаживаться по складу, потихоньку оттирая со своих рук прилипшее тесто, и, причмокивая от удовольствия, подсчитывать:

– Ага, зайчиков сорок один… А собачек целых восемьдесят семь больших да сто девять маленьких…

И вчерашние суетливые, болтливые, развесёлые, непоседливые зверята одинаково смотрели на него стеклянными глазами, и Ростовщик наслаждался тем, какой тут царит порядок, стройность и тишина…

В таком виде он почти любил их всех, потому что ему казалось, что каждый зайчик или птичка тащили к нему в своих зубках или клювике славную монетку чистую прибыль…

Пойманного во дворе собственного дома Капитана Крокуса в львиной шкуре привезли на комбинат под вечер.

Ворота автоматически раздвинулись, пропуская машину. Капитан увидел обширный двор, окружённый со всех сторон высокой стеной. Всё вокруг дрожало от глухого ворчания работающего конвейера. Машина резко остановилась, и он прочёл надпись «Склад сырья» на стене длинного бетонного здания. Железные ворота склада тоже раздвинулись, и четверо железных безголовых носильщиков, очень похожих на железных муравьев, поставили клетку на тележку и покатили её в глубь здания, мимо длинных рядов других клеток, полных всякого зверья.

Затем клетку с Капитаном приткнули к стене, кладовщик сунул в неё миску с водой, вскочил на тележку, безголовые бодро выкатили его из склада, и ворота задвинулись.

Капитан очень устал притворяться львом, прохаживаться вдоль прутьев клетки львиной походкой и даже сидеть по-львиному. Теперь он наконец-то мог лечь, вытянувшись по-человечески по весь рост. Он лёг, потянулся и облокотился на руку.

Вскоре все машины и конвейер комбината вдруг разом замолчали, и пол склада перестал дрожать – дневная работа кончилась. В наступившей тишине стало слышно, как тихонько похныкивает маленькая обезьянка на руках у старой облезлой обезьяны – своего дедушки.

Длинный и узкий каменный склад был еле освещён редкой цепочкой лампочек. Дальний конец совсем тонул в полумраке и потому казался бесконечным. Но всюду, куда хватал глаз, тянулись ряды нагромождённых одна на другую клеток и ящиков, затянутых металлической сеткой, за которыми в ожидании своей очереди для отправки на чучельный конвейер сидели в остолбенении, лежали в унынии, уронив голову, или бегали в отчаянии взад и вперёд вдоль решёток, тихонько скулили, хныкали, подвывали, мяукали, тявкали, похрюкивали, щебетали и попискивали, царапались и метались всякие мелкие и крупные звери и пичуги.

– Шумза… шумза… шумзатих… шум затих!.. – забормотал старый болтливый попугай.

Капитан Крокус хотя и провёл всю свою жизнь среди зверей, которых хорошо знал и, главное, любил, всё-таки с трудом разбирал, о чём они говорят. Но удивительное дело: очутившись сам в клетке рядом с ними и ожидая приближения утра, когда его самого вместе с другими отправят в потрошильный цех, он с изумлением обнаружил, что стал неизмеримо лучше понимать окружающих!

«Удивительное дело, – сказал он себе, – до чего полезно самому попасть в беду, чтоб тебе понятнее стало горе других!.. То, что мне в другое время показалось бы обычным писком или хрюканьем, вдруг стало таким осмысленным разговором!»

Никто не станет отрицать, что ворона с вороной понимают друг друга с полуслова. Но утверждать, что, скажем, ворона говорит на одном языке с лисицей, – это, право, преувеличение. Конечно, они могут понять друг друга, поболтать о том о сём, но только на самые общие темы, вроде иностранца в чужой стране, выучившего полсотни слов по разговорнику.

Поэтому Капитан, хорошо умевший понимать только львиный разговор, с некоторым трудом разбирал, о чём сейчас пищали, хныкали и ворчали все звери вокруг него.

В тишине неустанно и безутешно маленькая синичка, бесконечно повторяя, высвистывала две жалобные нотки, призывая своих птенцов.

Ну, это-то Капитану было понятно: так синички зовут за собой своих голодных птенцов, ещё до того глупых, что хотя летать они уже научились, но есть сами ещё не умеют. Только перелетают за матерью с ветки на ветку, боясь отстать, трясут от нетерпения крылышками и широко разевают рты, пока им не сунут в рот что-нибудь вкусное. Сегодня синичку поймали, и завтра птенцы напрасно будут трясти крылышками и разевать рты…

Но тут Капитан стал прислушиваться к невнятному бормотанию обезьян. Детёныш хныкал не переставая, а седой обезьяний дедушка то сердито, но осторожно его шлёпал, то ворчливо почёсывал шёрстку на его маленькой головке.

– Чего ты хныкаешь? Темно?.. Да ведь это просто ночь! Спи! Придёт утро, и мы опять поскачем по веткам за бананами!.. Спи. Чего ты боишься? Забыл, какие у меня зубы? Любого закусаю, кто тебя тронет!

Старик скалил длинные жёлтые зубы, а маленький боязливо тянулся, дотрагивался до них тонкими чёрными пальчиками и, восторженно пискнув, успокоенно забивался обратно к нему под мышку.

Только в большой клетке, где полным-полно было воробьев, было весело. Там отчаянно расчирикался городской воробей, хвастаясь перед своими деревенскими родичами.

– Чиф-чиф-чиф!.. – петушился он, прыгая по жёрдочке вперёд и назад. – Вам повезло! Попали в город в первый раз в жизни. Ну, так надо вам порассказать, как у нас тут устроена жизнь! Слушайте. Весь этот город наш, воробьиный! Поняли? Мы заняли все лучшие места. Живём на высоких скалах, на самом верху! А пониже нас, там, где понаделаны квадратные дырки, там ютятся люди. Мы их не трогаем, они нам не мешают. Сидят себе, высовывают носы из своих дырок. Летать-то не могут! Не то что мы: фр-р-рс – и перелетел с одной скалы на другую. А они об этом и думать не смеют!

Уж про себя я не говорю, я всё-таки не рядовой воробей! Меня знают! Лучший голос на всей крыше! Да я сколько раз один на один на скворца ходил! Я у вороны вот какой кусок булки утащил! Все видели! А люди такие жалкие существа! Зачем-то бегают внизу целый день туда-сюда, чего-то чирикают, а смысла никакого нет! Даже корма под ногами подобрать не умеют. Да что говорить! Скакнуть сразу двумя лапками не могут! Сперва потащат одну, потом потянут другую кое-как! Смотреть жалко!

У меня в одном окне живёт знакомый. Он человек. Толстый, громадный. Летом сидит у окна гладкий, белый, а зимой делается всегда серый, пушистый. Пух отрастает. А перышка – ну ни одного! Все повылезли, что ли? Да и глуповат: под окошком у него есть корытце, и вот он где-то насобирает отличных свежих хлебных крошек или зёрнышек, высунется из окошка и все их в корытце спрячет. Только он отойдёт, мы сразу кидаемся, набьём пузо до самого клюва. Прямо со смеху помираем. А на другой день, глядишь, он опять позабыл, куда прятал свои крошки, притащит и опять сыплет в корытце, никак не догадается, чудак, чтоб самому всё склевать!..

Капитан грустно улыбался, прислушиваясь к хвастливой болтовне воробья, но тут подняли лай собаки, заволновался в своей клетке маленький енот, возбуждённо застрекотали белки, кошки подняли вой, и медвежонок от возбуждения стал прыгать на месте и вертеться, как волчок.

Железная дверь склада снова откатилась на стальных роликах, и лампочки загорелись ярче.

Капитан вскочил и снова львиной походкой двинулся вдоль ряда прутьев своей клетки.

Безголовые носильщики, суетливо перебирая короткими железными ножками на резиновых подошвах, вкатили тележку с клеткой, где, вздрагивая и злобно огрызаясь после каждого толчка, бесновались три крупных диких льва.

Кладовщик шёл впереди, выбирая место, куда ставить клетку.

– Сюда! – скомандовал он безголовым. Клетку подкатили вплотную к той, где сидел Крокус. Дверцы приподняли, и кладовщик железным прутом после отчаянного сопротивления вогнал всех трех львов, осатаневших от испуга, злости и унижения, в клетку, где, прижавшись в уголок, сидел Крокус.

Кладовщик опустил дверцы, непрерывно ворча:

– Катай вас тут по ночам! Возят, возят, уже и клетки ставить некуда!.. Спокойной ночи, постарайтесь не слопать друг друга до завтра!

С этими словами он плюхнулся на тележку, и безголовые покатили его к выходу.

Злобно проследив глазами за удалявшейся тележкой, после того как ворота снова задвинулись, все три льва, тревожно втягивая ноздрями воздух, медленно двинулись прямо на Капитана.

«А дело-то дрянь, – мелькнуло в голове у Капитана. – Сколько лет я был на волосок от гибели в клетке со львами, и ничего. А теперь, кажется, и волоска у меня нет, чтобы на нём повиснуть!..»

Глава 17. ТАЙНА ЁРЗАЮЩИХ НОСОВ

Ёжик очень далеко! Не найдёт его никто!..

Песенка не очень длинная, но содержательная для того, кто понимает. Рифма, пожалуй, не из самых лучших, но только что сочинивший её Мухолапкин был просто в восторге, до того она ему самому понравилась.

Он лежал, накрывшись с головой одеялом, и, дрыгая ногами, напевал её на разные голоса. Сперва на плясовой мотив, раз десять подряд, потом делал маленький перерыв, чтобы отхохотаться вволю и подрыгать ногами, и снова запевал её протяжно и заунывно, что вызывало у него новый взрыв хохота и дрыганья ногами.

Получалось что-то среднее между «Чижиком» и похоронным маршем, но, к счастью, из-под одеяла никто этого не мог слышать.

Наконец, чтоб не задохнуться, он, тяжело дыша, откинул одеяло. Но, прежде чем заснуть, долго ещё лежал и улыбался в темноте, представляя, как это его ёжик сейчас в полной безопасности топочет лапками по полу в убежище у Коко и, может быть, в эту самую минуту тоже усмехается своей ежиной усмешкой, вспоминая Мухолапкина.

Потом он заснул и спал спокойно, и ему даже во сне снилось, что уже на другой день он из обыкновенного преступника сделается крупным заговорщиком…

Наука до сих пор ещё не выяснила, почему всем ребятам гораздо больше нравятся задние дворы, пустыри, заросли колючих кустов или лопухов, чем чистенькие дорожки и аккуратные цветочные клумбы. Но Мухолапкину, как и многим другим, нравились именно заросли и задние дворы.

Поэтому утром следующего дня он сидел на задворках, заваленных строительным мусором, забравшись на расколотый пополам железобетонный блок, и, посвистывая себе под нос, рисовал на плите зелёным мелом портрет улыбающегося ежа.

Лучше всего получались колючки и улыбка – всё остальное было не очень-то похоже, но всё равно было приятно как воспоминание.

– Эй, ты! – окликнули его одновременно сразу два голоса. И Мухолапкин, не оборачиваясь, ответил:

– Эге-ге-гей! – По голосам он узнал соседей – близнецов брата и сестру, живших пятью этажами выше.

Они вскарабкались на блок, держась за руки, стали у него за спиной и одновременно вздохнули. Возможно, никто не обратил бы внимания на то, что они близнецы, если бы они не ходили всегда парой и, чуть что, не хватались бы крепко за руки, чтоб поддержать друг друга, столкнувшись с какой-нибудь опасностью или неприятностью.

Вот и теперь: крепко держась за руки, они стояли и смотрели, как

Мухолапкин подбавляет ещё парочку зелёных иголок на спину ежа.

– Нравится? – со скромной уверенностью спросил Мухолапкин. Близнецы переглянулись, опять тяжело вздохнули, и девочка неуверенно проговорила:

– Нам нравится. Да?

– Да, – подтвердил мальчик. – Нравится. Это потому, что он такой весёлый.

– Сразу видно, что ему очень весело… А тебе, Мухолапкин, значит, его не жаль?

Мальчик толкнул сестру локтем и быстро проговорил:

– Это она нечаянно сказала глупость! Чего тут жалеть? Это же чувство! А чувства все вредные. А жалость – это даже стыдное чувство… И ещё вредное… Ну да я уже сказал…

– Ни капелечки мне его не жаль! – вызывающе пропел Мухолапкин. – С чего это я стану его жалеть?

Близнецы опять переглянулись, повернулись, одновременно сели и стали сползать с блока на землю. Мухолапкину стало как-то обидно, уходят, ничего не спрашивая, как будто нечего– у него выспросить, когда тайна его так и распирает изнутри.

– Я даже очень рад. Только это тайна, – небрежно бросил он вслед близнецам, но они не оглянулись, и он поспешил добавить: – Да ведь он неплохо устроился. Здорово хитрый ежака, поискать такого!

Близнецы повернулись к нему разом, точно на одной пружинке, и выпучили глаза.

– Как это – устроился?

– Что значит – устроился?

– Тайна! – загадочно усмехнулся Мухолапкин.

– Разве у тебя его не забрали?..

– На Чучельномеханический комбинат?

– Я же говорю – тайна. Что вы, не понимаете: если я вам всё расскажу, какая же это будет тайна?

Близнецы нахмурились и с минуту сосредоточенно размышляли. Потом девочка предложила:

– А ты нам скажи, это будет и наша тайна. Ты только ответь: разве твоего ёжика не пустили в набивку?

– Я клятву дал молчать!

– Да ты можешь ничего не говорить, – сказал мальчик. – Мы будем спрашивать, и, если «да», ты сделай какой-нибудь знак.

– Какой такой знак? – подозрительно осведомился Мухолапкин. Девочка предложила:

– Ну, кивни головой.

– Вот ещё! – презрительно усмехнулся Мухолапкин. – Да ведь это почти то же самое, что сказать вслух.

– Ну, подмигни одним глазом!

– Ещё чего: мигать! Это же каждый дурак поймёт! Хороша тайна!

– А знаешь что? – сказала шёпотом девочка, придвигаясь вплотную к Мухолапкину. – Ты сумеешь сделать носом так – свернуть кончик носа на сторону?

Мухолапкин попробовал.

– Кажется, сумею.

– Ну так вот, когда ты повернёшь кончик носа направо, это будет значить «да», а налево – «нет».

– Попробуем, – нерешительно согласился Мухолапкин. Девочка быстрым шёпотом спросила:

– Твой ёжик жив?

Нос решительно свернулся направо, и близнецы быстро обрадованно переглянулись.

– Он у тебя?

Нос съездил влево и вернулся в нейтральное положение.

– Его теперь не найдут? Он спасся? Нос Мухолапкина горделиво два раза подряд свернулся вправо. Близнецы ахнули и уцепились друг за друга, точно утопающие за спасательный круг (причём каждый из них был и утопающим, и спасательным кругом для другого). С двух сторон они стиснули Мухолапкина и сразу в оба уха зашептали:

– Тогда ты спаси и нашего Тузика!.. Ну, скажи, спасёшь?.. Ну, пожалуйста, пожалуйста, как-нибудь спаси! – И они с волнением и надеждой уставились на кончик Мухолапкиного носа.

Но нос даже не дрогнул. Конечно, Мухолапкин отлично знал развесёлого толстолапого Тузика, общего пса близнецов, такого пятнистого, как будто его сшили из разных лоскутов. Конечно, хорошо бы ему помочь, но… Он всё ещё колебался и раздумывал, как вдруг девочка потянулась рукой к его нахмуренному лицу и очень мягким, просто даже нежным прикосновением пальца сдвинула ему набок кончик носа – в правую сторону.

– Значит, «да»? Ведь ты сделал знак «да»? Правда? – умоляюще шептала девочка.

И суровый Мухолапкин, глядя в её переполняющиеся слезами глаза, решительным движением мужественно свернул нос вправо и буркнул:

– Только не реви, пожалуйста! Подставляйте уши, запоминайте, что я вам скажу. И помните, что каждое моё слово – тайна.

Сбившись в кучку, они довольно долго шептались. На прощание Мухолапкин громко повторил:

– Не забудете сигнал? Я два раза мяукну, как дикий камышовый кот!

– А как мяукает дикий камышовый кот?

– Точно так же, как и обыкновенный! А теперь расходитесь незаметно по одному… Что? Ну ладно, по двое!

И они разошлись в разные стороны, через каждые десять шагов оборачиваясь и лёгким движением кончика носа давая знать, что всё в порядке.

Был поздний вечер, и чёрный Шлаковый пустырь стал ещё чернее. Как всегда, розовое зарево загорелось над главными улицами города. По автостраде вдалеке проносились со свистом машины, лягушки заливались в болотцах, а по реке плыли к выходу в море разноцветные огоньки судов, и волны, набегая на берег, слегка покачивали стоявшие на приколе заброшенные железные баржи, и они тихонько поскрипывали, вспоминая старые дни, когда они ещё не были такими ржавыми, и у них на борту тоже горели цветные огоньки, и они плавали по реке и тоже уходили в море…

В густых лопуховых зарослях возле заброшенной канализационной трубы слышалось приглушённое мяуканье.

Мухолапкин мяукнул диким котом, прислушался и мяукнул погромче.

В ответ невдалеке кто-то пискливо мяукнул кошкой. «Неплохо, – с удовлетворением подумал Мухолапкин. – Близнецы начинают понемногу разбираться в тайной сигнализации». Но тут впереди кто-то потихоньку тявкнул собакой. Странно!.. И тут издали кто-то ещё подал сигнал грубоватым мяуканьем.

Через минуту Мухолапкин едва поспевал поворачиваться во все стороны казалось, весь пустырь подаёт условленные и неусловленные сигналы! Что это могло значить?

Вот опять кто-то тявкнул собакой… Слегка взвизгнул щенком. И тут же из зарослей выскочил самый настоящий щенок, а вдогонку за ним – незнакомый мальчик с обрывком одеяла в руках. Сделав отчаянный бросок, он накрыл убегавшего щенка одеялом, туго запеленал его и прижал к груди.

С другой стороны, спотыкаясь, выползли близнецы, мяукнули и остались стоять, оглядываясь по сторонам.

Девочка сказала:

– По-моему, вот из этого куста мне послышалось мяуканье дикого камышового кота…

– Ясное дело, дикого! – раздражённо прошипел Мухолапкин, вылезая из куста и поднимаясь на ноги. – А как очутился тут этот парень со щенком?

– Ты уж не злись, пожалуйста, – умоляюще сказала девочка. – Мы ему только сказали, чтоб он на всякий случай приходил сюда, к заброшенной трубе, когда стемнеет. И мы взяли с него очень хорошую клятву, что он будет молчать. Вот он и принёс сюда своего щенка.

– Да, и я ещё раз могу поклясться: я человек верный! – сказал мальчик со щенком в одеяле. – Я только одной девочке обещался помочь. У неё должны отобрать кролика, который очень дружит с её кошкой. Это она там мяукала. И она даст клятву… девочка, а не кошка, я говорю…

– Хорошенькое дело! – строго прошипел Мухолапкин. – Хорошенькая это будет тайна, если все кругом переклянутся и все будут знать! А кролик тоже тут?

– Я же говорю, они с кошкой друг без друга не могут. Мухолапкин махнул рукой:

– Ладно уж. Держите вы своих зверей покрепче, чтоб больше не выскакивали и не подавали сигналов. Валяйте за мной в трубу…

Он зажёг фонарик и пошёл впереди, освещая дорогу. Следом за ним двинулись близнецы, потом мальчик со щенком, за ним девочка с кошкой и кроликом, а затем ещё один мальчик с живым свёртком под мышкой, ещё две девочки, ещё четыре мальчика…

Добравшись до другого конца трубы, Мухолапкин стал у выхода и начал пропускать мимо себя по одному всех заговорщиков, и у него чуть ноги не подкосились, когда они потянулись мимо него, робкие, сконфуженные и умоляющие, но непреклонные, длинной цепочкой.

Так они длинной вереницей промаршировали оставшийся путь по пустырю и, добравшись до калитки, потихоньку постучали.

Коко отворил им калитку, к которой теперь был привинчен новенький стальной запор, пропустил всех во двор, приговаривая:

– Скорей… живей… бегом проходите, сюда!.. Ничего себе улов! Это кто? А, кошка. Сажай её вот в эту корзину с крышкой. Собачонку – сюда! Кролика сажать к кошке? Ладно, усаживайтесь!.. У кого-нибудь ещё есть белки? С белками подойдите сюда. Вот беличье отделение!.. Барсук? Этого придётся подержать на верёвочке… А теперь, ребята, живо бегите по домам. И не забудьте: проболтаетесь – и крышка всем вашим белкам, щенятам и кошкам! Прощайтесь, и живо!

Ребята торопливо в последний раз погладили, приласкали и успокоили своих зверей. Близнецы наклонились над корзиной с Тузиком, и девочка, сделав вид, что ей необходимо что-то важное шепнуть ему на прощанье, торопливо чмокнула его в пёстрый шелковистый лоб. Мальчик укоризненно ткнул её локтем в бок и только слегка подёргал Тузика за ухо на прощанье, и оба они шмыгнули носами и хныкнули одновременно.

После этого все ребята кинулись врассыпную через пустырь по домам. Только Мухолапкин задержался на минутку, чтобы небрежно спросить:

– Да!.. Позабыл спросить, как там ежака мой себя чувствует? Ничего? Топает? – и, замерев от волнения, слушал ответ.

– Он, кажется, подружился с поросёнком, – значительно шепнул Коко.

И Мухолапкин вприпрыжку помчался домой, смеясь от радости.