Текст книги "Год совы (СИ)"

Автор книги: Федор Ахмелюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Не говоря ни слова, этот страшный человек в безобидной шкуре поднялся на крыльцо и постучал в дверь, которая незамедлительно распахнулась, так как хозяин дома занимался на данный момент чисткой ботинок. Видок у Ахмелюка был в тот день еще более живописный, чем обычно, он умудрился заляпать ваксой себе лоб и левую скулу, а приведением штиблет в божий вид занимался в одних трусах.

Одна только хорошая реакция помогла ему увернуться от удара. Взбешенная физиономия Сыча возникла перед подбородком и сразу уплыла куда-то влево, ибо Ахмелюк на чистом автопилоте отвесил гостю такого смачного пендаля, причем босой ногой, что тот не удержался и рухнул на скамейку. И никто бы не подумал, что это не бандит пришел грабить дом или коллектор выбивать долги, а один старый армейский друг приехал в гости к другому старому армейскому другу.

– Спятил, что ли? – совершенно беззлобно спросил хозяин дома, вытирая с физиономии ваксу.

– А сам-то, какого дьявола голый тут стоишь? А если бы я с Даной…

– А если бы ты с Даной позвонил да предупредил, что приедешь, тогда бы я был не голый, – хмыкнул Ахмелюк. – Ты это, морды бей, когда сочтешь нужным, но берегов-то не теряй. Ты ко мне в дом приперся или я к тебе?

Сыч молчал, разглядывая теперь собственные кроссовки.

– Давно ты в наших землях? – спросил Ахмелюк, закручивая банку с ваксой.

– Сегодня приехал с другом. У нас тут дело на миллион. Слушай, ты это, оденься, я с женщиной как-никак. И гуталин с рожи смой.

– Это вакса, – фыркнул Ахмелюк, – сам ты гуталин. Иди, зови даму, сейчас оденусь.

Когда же этот сам себе сапожник зачехлил свою бледную костлявую тушку в футболку и спортивные штаны и высунулся из опочивальни, дама с кавалером уже стояли на пороге и задумчиво обозревали обстановку. Потому что свинарник этот гражданин развел в доме феерический: кругом пустые пивные бутылки и банки, пакеты из-под чипсов, с антресолей утром рухнула пачка старых газет – Ахмелюк не стал ее подбирать, в углу громоздился мешок с зимними куртками, в которых он вчера рылся в поисках какой-то бумажки и так ее и не нашел, а поверх всего этого великолепия возлежал в королевской позе, оглушительно мурлыкая, толстый ахмелюковский кот и намывал себе пушистое брюхо.

– Ну и срач ты тут развел! – неподдельно восхитился Сыч, сбрасывая со стула какие-то бумажки. – В запое, что ли? Морда вроде побритая, значит, нет…

– Какой там запой, – отмахнулся Ахмелюк.

– А где твоя Иветта?

– А пес ее знает.

– В смысле? – изогнул бровь Сыч. – Поссорились, что ли?

– Год как. Ты что, в спячку впал? Или я тебе не рассказал?

– Не помню я, чтобы ты мне это говорил, – Сыч почесал подбородок. – Напомни.

– Ну а что я тебе буду напоминать? Не знал, так сразу скажу – я ей надоел, и она от меня ушла. Самая житейская история, какую только можно вообразить. Как-то так, чувак. Я тебе даже подробностей рассказать не могу, потому что их нет.

Подробности, конечно, были, но рассказывать их Сычу Ахмелюку как-то не особо хотелось: от этого эксцентричного товарища можно многого ожидать. Разыщет еще этого Костю да набьет ему всякие места. Ему самому этого хотелось, не из ревности, а чисто из человеческих побуждений – ну нельзя же быть такой свиньей, видящей в своей подруге один лишь инкубатор,  но поскольку дела этой семьи его уже не касались, вмешиваться не стал.

– Так ты у нас, стало быть, разведенный теперь?

– Мы ж не окольцовывались.

– Ну так сколько вы с ней жили? Там уже неважно, окольцованы или нет.

– Ну нафиг. Смени пластинку. Ушла и ушла, что мне, повеситься теперь? – раздраженно прорычал Ахмелюк, доставая из ящика стола пачку печенья. – Чай будешь?

– А давай.

Все это время спутница Сыча – та самая, которую зовут Дана – молча стояла возле дверей, делая вид, что сама не понимает, как сюда попала.

– Вообще, я на пару минут, только сказать тебе, что приехал и зачем, может, присоединишься к нашей движухе? – сказал Сыч.

– Что тут за движуха у вас?

Поскольку Сыч при своем крайне горячем характере вполне ожидаемо любил поискать приключений на свою задницу, Ахмелюк насторожился.

– В общем, мы тут раскопали одну занимательную вещь, – начал Сыч.

– В смысле раскопали?

– Пока в переносном, а там, глядишь, раскопаем и в прямом. Я тут зимой в Керыле купил книжку – один мужик, сто лет проработавший в музее, рассказывает всякие городские легенды, ладно, это неинтересно, но меня одна глава зацепила. В общем, говорят, в Комрихе должен быть зарыт клад.

У Ахмелюка слегка вытянулось лицо. Легенд этих уличные сказочники насочиняли в начале-середине девяностых такое лютое количество, что по ним сняли даже как бы документальный сериал, количество бреда в котором просто зашкаливало. Хотя было ли это бездоказательным бредом, Ахмелюк не мог сказать наверняка, так как сам ни доказательств, ни опровержений не видел, но верилось во многое из этого с трудом.

Тут в Серых Водах тоже есть городская легенда – якобы в семьдесят первом году по Кувецкому полю ходили призраки и заглядывали людям в окна, чуть ли не каждый второй хоть раз за то лето видел в окне белесую призрачную рожу. Но его родители тогда здесь не жили, а до его рождения оставалось еще двадцать лет, так что спросить было не у кого. И что, верить в это все? Какой-то монархист вон утверждал по телеку, что это якобы души борцов за царя в Гражданскую войну восстали и решили коммунистов извести. К столетию со дня рождения царя, дескать. Только вот с датами промахнулся – сто лет царю было в шестьдесят восьмом, а привидения по городу шатались в семьдесят первом.

Хотя городских легенд про семьдесят первый год не так-то много, обычно все двести да триста лет назад, может, и не на пустом месте эта история возникла…

– Ну что ж, не знаю, что в таких случаях желать принято, – выжал из себя Ахмелюк.

– Так ты как, присоединиться-то не желаешь?

Лето обещало быть жарким, и тратить выходные на пустое махание лопатой на солнцепеке с перспективой вырыть в лучшем случае старую галошу, а в худшем вляпаться в останки дохлого коня никоим образом Ахмелюка не прельщало.

– Не-а. Мне тут и без кладов не скучно.

В дверь постучал еще кто-то.

– Сиди, я открою, – сказал Ахмелюк и отправился встречать третьего за утро незваного гостя.

Что хоть вы все таскаетесь-то ко мне, блин? Сыром намазано вам тут, что ли?...

В этот раз на пороге стоял Кореец.

– Здорово, – бессильно выдохнул Ахмелюк. Хотя в тот же миг появилась надежда с помощью Корейца вытурить Сыча с его Даной – принимать этого гостя вместе с его женщиной было по понятным причинам рискованным – и заняться уже наконец каким-нибудь более интересным делом, например, атеистическим экстремизмом: попить с Корейцем пивка и потрындеть о космосе. День сегодня выходной, по вызовам мотается Мансур.

Кореец за эти времена стал Ахмелюку наиболее приятным собутыльником из всех возможных вариантов. Это не вечно ноющий Букарев – художник-тонкая-душа, блин, ну отрасти ты уже себе хоть какой-нибудь панцирь! – не Каваев, который выпьет полстакана и дальше сидит со стеклянными глазами, как чучело совы, не угрюмый почтальон Сотовкин со своими депрессивными телегами и уж точно не авантюрист Сыч, которому скажи, что в Гондурасе клад зарыт, и он уже завтра будет там.

– У тебя гости?

– Есть такое, да они на пару минут, просто в Серые Воды приехали, сейчас по своим делам отправятся. Ты-то с каким вопросом?

– Да так, – зевнул Кореец. – Скучно.

Кто ходит в гости по утрам – тот поступает мудро, блин! Если сейчас еще притащится Букарев, то следом объявятся и Каваев, и Сотовкин, и Иветта, и Мансур забьет на работу, все будут жарить в печке сосиски и весело булькать хмельными напитками, а ближе к ночи к Ахмелюку пожалует на пивасик и сам президент Соединенных Штатов Америки.

– У тебя ничего нет посмотреть? – задал уже более осмысленный вопрос Кореец.

– Есть, заходи, – махнул рукой Ахмелюк.

Вытолкать бы их всех уже! Хотя нет, Кореец пусть остается. Если ходить по утрам в гости – мудро, то пить по утрам пиво – это уже и вовсе божественно.

В это время Сыч и Дана, сидев за столом, о чем-то шушукались и замолкли, едва увидев Ахмелюка в компании незнакомого парня.

– Это Влад, сосед мой, – представил его Ахмелюк. – За дисками зашел, я у него одалживал.

Кореец хотел было что-то сказать, но получил очень малозаметный и очень красноречивый тычок в бок от Ахмелюка.

– Аркадий, – протянул ему руку Сыч.

Его женщина продолжала молчать, неподвижно выпрямившись, как будто аршин проглотила. Может, она глухонемая?…

Сделав немой знак обоим гостям с предложением дальнейшего знакомства (пьянствовать с Сычом было опасно для жизни, но удивительно забавно), Ахмелюк удалился в малую комнату, искать среди гор дисков что-нибудь смотрибельное. Не имея возможности прикупить действительно большой – терабайт и больше – жесткий диск, а затем имея возможность, но не имея желания идти его покупать и просто по привычке, Ахмелюк хранил горы фильмов, аниме и прочего на компакт-дисках. Жесткий диск в его компьютере до сих пор стоял, по нынешним меркам, доисторический: жалкие сто шестьдесят гигабайт. Конечно, в пятнадцатом году уже не было особых проблем со скоростью интернета, и можно было все смотреть онлайн. Но было в этом что-то теплое, из культуры нулевых – не их голодного тоскливого начала, когда веселье уже ушло, а сытость еще не пришла, а середины-конца, и потому среди Ахмелюка и его приятелей магнитооптические носители еще имели хождение.

Он меланхолично перебирал бумажные конверты, на некоторых из которых записи уже выцвели или расплылись от старости, ища что-нибудь действительно эпическое, так как по его мнению Корейцу нужна была хорошая эмоциональная встряска. Ахмелюк и помыслить не мог, что в данный момент, когда он перекапывает свои залежи старья, встряска уже совершается, да такая, что никакое аниме рядом не стояло. Грохот и мат вывели его из прострации, он бросился в комнату и узрел совершенно неожиданную картину: Кореец валялся на полу, а Сыч, заломив ему руку, орал что-то нечленораздельное и явно намеревался продолжить экзекуцию.

– Твою мать! Сыч, ты точно больной! Что тут за херня у вас творится? – заорал Ахмелюк, подскакивая к борцам и прописывая Сычу под дых. Увернувшись от встречного удара, он подставил Сычу уже подножку, и тот, выпустив Корейца, повалился на пол сам.

Сыч же, словно не видя, шипел в сторону Корейца:

– Только подойди… Только я тебя, (здесь он вставил пару слов, в печати не употребляемых), еще увижу, просто увижу где-нибудь…

– Ты спятил? – продолжил допрос Ахмелюк. Кореец, потирая ушибленный локоть, поднимался с пола, Сыч продолжал свирепо на него смотреть. Его спутница исчезла из поля зрения, видимо, решила не присутствовать при битве самцов.

– Кореец, что это вообще было? – обратился хозяин дома уже к другому гостю.

– Прививку от бешенства сделай этому идиоту, – раздраженно бросил он.

– Так что было-то?

Сыч молчал, но черты лица слегка разгладились, что означало: отходит. Еще минута-две, и он вроде бы даже станет способен к нормальному диалогу, без махачей.

– Он с чего-то взял, что я к его подруге пристаю, – буркнул Кореец. – Хотя я ей и слова не сказал. Ну не дурак, а?

– Сыч, ты и вправду дурак, – покачал головой Ахмелюк, глядя на поднимающегося с пола инициатора конфликта.

– А какого он на нее пялится?

– Пялится? ПЯЛИТСЯ? Ты совсем поехавший, чувак. Нам всем глаза друг другу выколоть, чтобы, упаси макаронный монстр, на твою даму драгоценную мельком взгляд не упал? Или ты сам с этим справишься, Отелло ты наш? А может, тебя Кумашин искусал?

У Сыча началась продолжительная после таких историй стадия молчания. Налетев на кого-нибудь без причины и повода, он обычно признавал, что повел себя как идиот, но после длительного молчания и осмысления своих фортелей.

Кумашин же – так звучала фамилия местного психопата, которому после прилета по черепной коробке тяжелой доской в лице каждого мимо проходящего мужика мерещился потенциальный обидчик и насильник его сестры, которая в конце концов, не выдержав такой «заботы», послала братца на три буквы и сбежала из дому. Выхватить от Кумашина успели многие, много раз били и его самого, но тот не прекращал своих спецопераций по устранению вероятной угрозы. Врачи его признали не опасным, хоть и страдающим психопатией, хотя у Кумашина началась уже форменная мизандрия – не та, что у новоиспеченных феминисток из интернета, а самая что ни на есть натуральная, с которой забирают в желтый дом на уколы в задницу и получение люлей от санитаров.

– Какой еще Кумашин? – спросил Сыч.

– Придурок местный. Тоже всех молотит, кого видит, под предлогом, что якобы объект побиения к его сестре пристает, хотя эту сестру тут уже года два никто не видел, а он все не остыл. Вот точно так же себя ведет, как ты сейчас.

Сыч в Серых Водах появлялся наездами и, как правило, летом, когда Кумашин вел себя более-менее спокойно.

– Ну так вот. Чувак, ты что вытворяешь? Смотрел, блин. А на кого ему смотреть? На тебя? На меня? Ты вон сам много на кого смотришь – тебе за каждую девку, на которую ты на улице посмотрел, зуботычин прописывать, может быть? Сыч!

Кореец молча сидел на диване и взирал на словесную перепалку.

– У вас все закончилось там? – донесся от двери женский голос. Не решаясь войти, Дана просто осторожно заглядывала в дверь.

– Да вроде все, – махнул рукой Ахмелюк.

– Только… – начал Сыч.

– Все! Чувак, будь так добр – оставь свою шизу при себе! Приперся, значит, в мой дом, сначала мне отвесил – ну да ладно, тут хоть какая-то причина была, хотя уже намекает, что ты больной, а теперь моих гостей лупцевать начинаешь по каждой шняге? Так катись к Сотовкину, ему хоть всех порноактрис со всего света собери и голышом привези, он и не посмотрит.

Взгляд Сыча хоть и не стал менее свирепым, судорожно сжимать кулаки и шумно дышать он перестал.

– Ну епт… – неуверенно начал он, – пырился, как на…

– Это так? – повернулся Ахмелюк к Дане.

Она молча вышла обратно на улицу, не проронив ни слова и не подав ни знака.

– Не знаю, как это видишь ты, а я вижу, что твой закидон был совершен на пустом месте. Хоть ты мне и друг, но знаешь-ка что, чувак? Надевай свои ботинки и убирайся куда глаза глядят. В мой дом ты более не вхож, пока я не увижу ясных признаков просветления разума. Меня, гостей моих – сдурел? Все, Сыч, катись. Задолбал.

Сыч поднялся с места, не говоря ни слова, влез в кроссовки и, громко хлопнув дверью, удалился. Спустя минуту с улицы донесся шум удаляющегося автомобиля.

VI

Гробовое молчание вчерашнего дня закончилось – в окна ярко бил масляный июньский солнечный свет, призывая направиться, наконец, на место совершения задуманного.

Сыч и Леонид сидели за столом над раскрытой книгой и развернутой старой схемой, где-то откопанной (кажется, у деда) Сычом еще в прошлом году.

– Так, смотри. – Сыч водил пальцем по схеме. – Здесь – дом тридцать два. Здесь – тридцать четыре. Но пропуска между ними нет. Тридцать три где стоял, не знаю. Где он мог стоять?

– Может, тут? – спросил Леонид, показав карандашом чуть правее дома 32.

– Не, – помотал головой Сыч. – Вряд ли.

– Я тебе говорил, что нам будет сложно. Улица нелинейная. Искомый дом мог стоять где угодно, может, вообще за сто метров отсюда. Здесь же овраг. Где было место, там дом и воткнули. Если такой дом вообще был.

– Да был, однозначно! Дед говорит, что был.

– Я еще раз тебе говорю: улица стоит на овраге с ветками. В таких местах нумерацию не выдерживают и застройка, как правило, внеплановая. Я бывал в Красных Баках [1], там много таких улиц на пойменных оврагах. Дома стоят вообще не пойми как и не пойми как пронумерованы. Ну думай, напрягай мозги, ты же тоже там был!

– Что-то не видел я там таких улиц, – почесал подбородок Сыч.

– Так мы на них не лазили. Их местные-то плохо знают. Полазь по баковскому краеведческому сайту, там один чувак по этим улицам ходит, все фотографирует и отчеты об этом пишет. Одна такая улица прямо под центром, только вниз спуститься надо. Ну ладно, на Кувецкое Поле посмотри тогда – Рыбацкая-то да, прямая, а улицы, которые вниз отходят, тоже хрен разберешь как нумеруются. Мы какой дом-то ищем?

– Тридцать пятый.

– Так чего ты к этому тридцать третьему прицепился?

– Найдем тридцать третий, найдем и тридцать пятый, – поморщился Сыч. Проходящая мимо Дана поставила перед ним стакан с горячим кофе.

– Я с вами не пойду, – заявила она.

– Почему? – сделал стойку Сыч.

– Не хочу. Что я там буду делать? Копать?

– Обед готовить. Костер разведем и…

– И дом чей-нибудь сожжем, да! Обедать домой придете, я обед сделаю.

Вся эта авантюра с кладом не нравилась Дане с самого начала, и с Сычом она поехала лишь ради его собственного спокойствия: останься она дома в Нижнем Новгороде – он бы непременно устроил ей по возвращению сцену ревности, провел художественный розыск и показательное наказание мнимого любовника – ни с кем связываться Дана не собиралась – или наворотил бы каких-нибудь других глупостей. Периодически она спрашивала сама себя, как ее еще не утомила за те полгода, что они были вместе, ревность Сыча к каждому объекту, называемому в мужском роде. Правда, было несколько легче потому, что саму ее Сыч не контролировал, а пытался следить за положением дел самостоятельно, и того, кто был заподозрен Сычом и, упаси его макаронный бог, на кого были какие-то улики, ждала крайне незавидная участь. В гневе этот человек был настолько страшен, насколько и неразборчив в поводах разгневаться.

Правда, серьезных замесов по этим причинам пока что не случалось, кроме вчерашнего, а Леониду Сыч доверял безмерно и никогда не заподозрил бы его, даже если бы на это были причины, а улики, подтверждающие вину Леонида, лежали прямо под носом. Дана все еще сердилась на него за эту дурацкую самодеятельность, но ее не оставляла надежда на благоразумие Сыча и самоосознание им себя как глупца, а своего поведения – как недопустимого. Тот угрюмый парень из дома на Теплой действительно посмотрел на нее без всякой пошлой мысли, скорее всего, он бы даже и не подумал с ней заговорить, но Сыч увидел раньше и все понял по-своему. Как итог – Егор Ахмелюк отказал им от дома, а побитый незнакомец может распустить о Сыче дурную славу, в результате чего Сычу могут намять бока.

– Так что, пойдем, сами посмотрим? – сказал Сыч, складывая карту и убирая ее вместе с книгой в сумку.

– Ну, пойдем, – согласился Леонид. Идти все равно недалеко, а от домов должны были остаться какие-то следы. Это же не пойменная зона, где следы от исчезнувшего дома обычно исчезают после двух-трех хороших разливов.

Погода стояла идеальная для такой работы: день обещал быть ясным и прохладным, сейчас, в девять утра, на улице было от силы десять градусов. Тридцатые номера улицы Лучникова располагались в самом ее конце, на том месте, где овраг, отделявший Комриху от Кувецкого Поля, поворачивал и ветвился, врезаясь в возвышенность, на которой стояла деревня. На этих склонах и стояли последние дома. Все они были уже заброшены – ни одного человека по пути Сыч и Леонид не встретили. Песок здесь менялся на жирную, похожую на чернозем почву, растительность была бурной, поэтому, увидев область предполагаемого поиска, Леонид разочарованно цокнул языком – рыться в этих зарослях крапивы и американских кленов не было вообще никакой потенции. Но Сыч был полон энтузиазма.

– Вот тридцать второй дом. – Он показал на когда-то большую, а сейчас окончательно просевшую бревенчатую избу с выбитыми окнами и провалившейся крышей. – Вон тридцать четвертый. Где вот мог быть тридцать пятый?

Кладоискатели вяло разбрелись по зарослям. Заборы были давно разрушены, им ничего не мешало, кроме попадавшихся местами канав с обвалившимися склонами, кирпичей, стеклянных бутылок, остатков всякого другого хлама, утверждавшего, что когда-то, лет двадцать-тридцать назад, здесь еще теплилась жизнь, и поиски их не обязательно бесплодны. Больше часа бродили они, внимательно осматривая почву на следы фундаментов, погребов, каких-то других вмешательств человека. Канавы, судя по их длине, были либо сточными, либо вообще образовались без участия людей. Лишь в одном месте валялась куча битого кирпича, но, скорее всего, ее сюда просто свалили еще в те времена, когда здесь кто-то жил, а может, в девяностые или нулевые другой кто-то разбирал останки кирпичных построек и весь нетоварный кирпич побросал в кучу. Воздух здесь был наполнен какой-то душной, густой вонью, мешавшей дышать, очень скоро Леонид устал и повалился на какое-то бревно, вытаскивая сигареты. Однако не успел он щелкнуть зажигалкой, как откуда-то справа раздался истошный вопль.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Он подскочил и сквозь кусты ломанулся на звук. Не хватало еще, чтобы начальника экспедиции укусила ядовитая змея или он напоролся ногой на какую-нибудь острую железку. Тогда это точно будет не отпуск и не приключение, а сплошная мука и напрасно потраченное время, да еще дома Дана вставит – какого, скажет, черта не присматривал за этим большим ребенком, сила есть – ума не надо.

Сыч продолжал что-то орать, но уже через пару минут, когда Леонид вылез на какую-то просеку, ему стало ясно: ничего ужасного не случилось, просто ими на самом деле обнаружены следы того искомого строения, ибо в воплях напарника ясно различалось слово «нашел». Он бы еще «Эврика!» заорал. Леонид сам был тем еще авантюристом, но энтузиазм Сыча по таким вещам успел достать даже его.

И в самом деле – нашел. Как выяснилось, даже не надо было так глубоко забираться в дебри: хорошо заметные следы фундамента, точнее, даже не следы, а сам полуразвалившийся фундамент обнаружились всего в паре десятков метров за тридцать вторым домом. Более того – рядом стоял даже сравнительно прилично сохранившийся сарай.

– Дом, наверное, просто вывезли отсюда, – предположил Леонид, пробираясь сквозь крапиву к довольному напарнику. – А ты уверен, что это именно тридцать пятый?

Сыч ткнул пальцем в компас.

– Я так понял, нумеровалась улица с востока на запад, мы на западном склоне холма. Получается, что номер этого дома – не меньше тридцати четырех. Может, и не это тридцать пятый, но ничего другого я не нашел.

– Ну так что, ты запомнил, как ты сюда пришел?

– Вообще не очень. Но ты же видишь дом, – Сыч ткнул пальцем в избу, по которой они ориентировались. – Пойдем за лопатами, нужно проверить.

Идти отсюда до снятого ими дома было всего минут пять. У Даны что-то шипело на сковородке, она не открыла им дверь, воспользовавшись ситуацией, Леонид тихо проскользнул в сени, схватил лопаты и так же бесшумно переместился наружу.

– Пошли. Только тихо. Твоя Дана обед готовит, еще увидит нас тут, скажет, что вся наша затея дерьмо, раз мы так быстро вернулись.

– Мне иногда кажется, ты ее лучше меня знаешь, – произнес Сыч.

– Ты иногда бываешь невнимателен. Чувак, ей правда это неинтересно. Ты бы лучше отправил ее… ну, не знаю, на море куда-нибудь, а сюда бы мы вдвоем поехали.

– Чтобы она думала, что я здесь по всяким шалавам шляюсь? Ну нет, – рыкнул Сыч. Леонид понял: семейный разговор пора заканчивать, сейчас он опять закипит и дело закончится поединком на лопатах.

Вернувшись на место, покружив минут двадцать по зарослям, они заново отыскали фундамент, положили рядом лопаты и достали из планшетки Сыча книгу.

– Так. Он пишет, что клад был зарыт либо под сенями, либо под двором, – бормотал Сыч.

– Старый клад-то?

– Сам – не очень, пишут, что зарыт в гражданскую войну, чтобы коммунисты не реквизировали или как там это называется. А вот содержимое старое, монеты там еще петровских времен могут быть.

– Уверен, что этот дом тогда уже стоял? Нам бы надо было найти где-нибудь перечень годов постройки…

– А ляд его знает. Давай попробуем, может, и не клад, так другое чего-нибудь интересное выкопаем. Был такой обычай, деньги кидать под фундамент, чтобы в доме водились. Только нам сначала надо определить, где здесь были сени.

– О дьявол… – застонал Леонид. – Как?

– Так, – беззаботно отозвался Сыч. – Итак, чувак, встань так, чтобы перед тобой был сначала этот дом, а по прямой линии за ним – та изба. Я так думаю, это была ветка от улицы.

Увязая ногами в сгнившем хворосте, крапиве и еще какой-то органической дряни, Леонид все же смог принять нужное положение.

– Сравни теперь параллельность стен.

– Да вроде бы параллельны. Похоже, эти два дома и в самом деле в один ряд стояли. Может еще между ними было что, посмотри.

– Надо бы, – Сыч что-то черкнул карандашом на полях книжки. – Вот смотри, справа больших деревьев же нет?

– Нет.

– А слева?

– Слева сосна. Лет тридцать, не меньше. Может, и пятьдесят.

– Скорее всего сени были справа, давай правую сторону фундамента осмотрим, – фонтанировал умозаключениями Сыч.

Он рухнул на четвереньки и принялся ползать вдоль правой стороны, периодически тыкая в землю кулаком.

– Это здесь, – заключил Сыч, остановившись возле заднего угла фундамента, наиболее далеко отстоявшего от дороги. – Земля здесь тверже, чем в других местах.

– Под полом она, по идее, должна бы быть мягче…

– Комриха – бедная деревня, здесь на полы в сенях тес не тратили, пол скорее всего был земляной. У меня же дед здесь частенько бывал, сечешь? Он рассказывал, что было много земляных полов. А теперь хватит трепать языками и давай копать.

– Надо было поставить на палево кого-нибудь…

– Да забей, никто здесь не ходит. Если только с Кувецкого поля кто-нибудь придет собаку хоронить, и то в такие дебри не полезет. Копай давай.

Земля все равно была мягкой и рыхлой, и за каких-то пятнадцать минут им удалось проделать основательную дыру на месте предполагаемых сеней, однако же ничего, кроме половинки кирпича, вырыть из нее не удалось.

– Тебе не кажется, что мы ошиблись? – фыркнул Леонид, которому в ноздрю попала земля после одного особенно мощного броска Сыча.

– А пес его знает. По-хорошему, конечно, надо бы вдоль всего остатка фундамента прокопать. Может, у них вместо сеней длинная веранда была, тут попадаются такие дома.

– Думаешь, до революции такие строили?

– Еще как. Наш дом – ну, тот, который мы сняли – тыщу восемьсот девяносто восьмого года. И ни разу толком не перестраивался, веранда тоже родная. Местная примочка. На Кувецком поле так же строили.

– А может, сени вообще с другой стороны были? И что, теперь весь периметр окапывать?

– Надо будет – окопаем! У нас почти все лето впереди еще.

– Ты это, не забывайся, я-то тут до двадцать третьего июля, не больше.

– А сегодня двадцать… шестое июня? Месяц, чувак, месяц! Мы за этот месяц всю Комриху перерыть успеем.

Леониду хотелось сказать, что нормальные люди в наше время в поисках клада проверяют предполагаемое место металлоискателем, но он это Сычу говорил уже много раз – и каждый раз он оставался слеп и глух к доводам разума, удобства и своего времени.

Продолжили, пыхтя и отплевываясь, отмахиваясь от  свирепых сероводских комаров, копать. Так прошел час, два, они прорыли основательную траншею глубиной больше метра вдоль почти всей длины стены, а добычей стала лишь уже упомянутая половинка кирпича и какой-то непонятный ком, похожий на расплавленную и затем снова застывшую резину.

– Надо, наверное, глубже копать. – Сыч вытер пот со лба рукавом рубашки. День себя не оправдал: было жарко и душно.

– Траншея слишком узкая.

– Так расширим, долго ли?

– Стахановец, блин, – проворчал Леонид, хватаясь за лопату и копая в обратном направлении.

– Ты чего это?

– До угла довести хочу. Может, сени с той стороны были.

– Уверен?

– А почему нет? Дом же необязательно выходил верандой на дорогу. И потом ты сам говоришь – весь периметр окопать, на полтора метра, на два…

– Я вот чего думаю: пошли-ка, нахрен, обедать. В первый же день никто еще ничего не вырыл.

– Здраво звучит. После обеда пойдем?

– А черт его знает. Жарко стало. Может, вечером?

– Чтобы нас тут гнус до костей обглодал?

– Спиральку зажжем.

– Ну, ладно… пошли, пожрем, а там думать будем. – Леонид вылез из траншеи и подал руку Сычу. – Надо бы еще к деду твоему зайти и попробовать ему на карте показать, где мог быть этот дом.

– Дело говоришь, чего раньше молчал?

– Так это ты у нас начальник поисковой экспедиции, это твоя головная боль – такими вещами заниматься. Ладно, пошли.

Они вяло побрели домой, отмахиваясь от комаров, наглость которых не знала предела и позволила им вылезти на самый солнцепек, и обсуждая перспективы успеха и вероятности ошибки в определении места поисков.

– Мне вон отец говорит – лучше бы в поисковую команду записался по местам боев ездить, погибших солдат искать, раз мне копать так интересно – сказал Леонид, подходя к дому.

– Ну, строго говоря, он дело говорит.

– Я вообще никуда ехать так-то не хотел сначала. У меня другие планы на отпуск были. Но раз так пошло… Слушай, может, чтобы не таскать нам все это барахло, на машине туда подъедем? И металлоискатель в аренду взять можно. Однозначно же у кого-нибудь есть…

– Генератор, блин, идей, пошли жрать уже! Как надо, так ты молчишь. Как не надо, так ты…

Дома они наскоро перекусили жареной картошкой и салатом и, решив не идти сегодня больше копать, уселись над книгой.

– А может, кто-нибудь из вас полезным делом займется? – спросила заглянувшая в комнату Дана.

– Это, например, каким? – оторвался от мемуаров старого музейщика Сыч.

– Это, например, в магазин сходит. Картошку вы купили, и? Мы будем весь отпуск одну эту картошку есть?

– А что нам еще нужно? – вытаращил глаза Сыч. Леонид в то же время продолжал искать в книге какую-то ссылку на слова какого-то сероводского старика.

– Нужно, например, это. – Она сунула ему в руку листок с длинным списком. – Ты же не возражал, что я здесь буду готовить все, что захочу?

– Ну, не возражал. Мы еще и за грибами будем ходить!

– Грибы – это потом, а сейчас бери котомку и дуй в магазин, – решительно заявила Дана. – Я одной картошкой месяц питаться не собираюсь.

Сыч посмотрел на Леонида.

– Леньк, может, ты сходишь?

– Чего это я-то?

– Я занят. Я тут полагаю, что…

– Ладно, давай, – быстро согласился Леонид.

На самом деле выходить из дома ему хотелось еще меньше, чем Сычу, и так же еще меньше ему хотелось выслушивать скандал по поводу оторванности Сыча от реальности. Потому что авантюру, в которую втянул их Сыч, даже сам Леонид – тот еще любитель поискать приключений себе на всякие места – начал уже подвергать сомнению как достойное времяпрепровождение для отпуска, который раз в год, а то и в полтора. Кроме того, лица друзей красноречиво говорили: сейчас их стоит на часок оставить одних. Ближайший магазин был примерно в пятнадцати минутах ходьбы неторопливым шагом, однако же Леониду более заманчивой казалась перспектива отправиться в супермаркет в конце Рыбацкой, возле конечной остановки 45-го автобуса, которая и называлась «Кувецким полем». Переться туда предстояло практически через весь район, это примерно двадцать пять минут ходьбы в один конец, плюс еще… минут десять-пятнадцать на покупки, плюс еще полчаса назад. Час у них будет точно.