Текст книги "Три метра над небом"
Автор книги: Федерико Моччиа
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Дарио, Скелло и еще друзья кидаются к нему с поздравлениями. Чья-то братская рука из людской мешанины протягивает ему холодное пиво. Стэп перехватывает его на лету, жадно пьет и передает Мяддалене.
– Ты молодчина, даже не дернулась! Гениальная «ромашка».
Маддалена отпивает пива, слезает с мотоцикла и улыбается ему.
– Иногда надо оставаться на месте, а иногда надо и уметь дернуться. Я правильно выучила?
Стэп улыбается. Отличная она все-таки девчонка.
– Совершенно правильно.
Смотрит ей вслед. И фигурка у нее что надо. Тут появляется Полло, он прыгает позади своего мотоцикла.
– Ну ты, блин, даешь! Пошли к Сига. Посмотрим, сколько ты выиграл! Надо бы тебе пропустить пару гонок, может, ставки на тебя повысятся. Или можно разбиться, а потом поставим все на тебя и загребем кучу денег. Так делают американские боксеры в кино.
– Стэп! Стэп!
Он оборачивается. Это Паллина кричит на стене, стоя рядом с сеткой.
– Молодец! Это было мощно!
Баби расстегивает куртку Паллины.
– Давай сюда пояс.
– Чего? Шутишь, что ли?
– Нет, давай пояс. Если быть «ромашкой» так уж щекочет нервы, то надо попробовать.
Она выдергивает пояс из шлевок. Паллина ее останавливает.
– А ты знаешь, что если ты наденешь этот пояс и если тебя выберут, то ты обязана ехать. Однажды сюда пришла девчонка, она просто так надела пояс с ромашками, нравилось ей. Так ее затащили на мотоцикл и силой заставили ехать.
Баби вопросительно смотрит на Паллину:
– Ну? И чем же все кончилось?
– Ничем, ну то есть она не свалилась. А кстати, ты ее знаешь. Это Джованна Бардини из второго «Е».
– Кто, эта лохушка? Ну, значит, и я тоже смогу.
Паллина передает ей пояс.
– Да, если ты не заметила… Джованна теперь носит исключительно подтяжки.
Баби смотрит на нее. Паллина корчит рожицу. Обе они разражаются смехом. Надо же было разрядить обстановку, на самом-то деле! Маддалена с подружкой смотрят на них скучающе. Баби надевает пояс.
– Зашибись! Теперь я тоже «ромашка».
Перед ними тормозит тип устрашающего вида. Волосы на макушке у него длинные, а ниже пострижены совсем коротко, бычья шея вываливается из ворота куртки военного покроя с оранжевыми отворотами.
– Эй, ты, «ромашка», давай сюда. Залазь.
Баби неверяще тычет пальцем себе в грудь:
– Кто, я?
– А кто ж еще? Давай, шевели булками, сейчас начнут. О, привет, Маддд.
Устрашающий тип, помимо внешнего вида, получает еще одно очко в минус – он приятель Маддалены.
Баби подходит к Паллине.
– Ну все, пока, я поехала. Расскажу тебе потом, как оно.
– Давай.
Паллина не движется с места, и вид у нее виноватый.
– Послушай… прости меня.
– Да ладно, чего ты. Это же круто – быть «ромашкой», вот я и хочу попробовать. Ты тут ни при чем.
Тип легко газует. А вот Баби, напротив, трудно забраться на мотоцикл. Тип сажает ее. Баби расстегивает пояс. Тип берет его, оборачивает вокруг талии и протягивает ей концы. Баби еле-еле застегивает пояс на последнюю дырочку. А он толстяк, оказывается. Ко всему прочему Маддалена с силой хлопает его по плечу.
– Давай, выжми все. Ты победишь, я знаю.
И тут же улыбается Баби:
– Тебе понравится, вот увидишь. Данило просто потрясающе ездит на заднем колесе.
Баби не успевает ответить. Тип жмет на газ и срывается с места. Данило! Вот что значила буква «Д» на хвостике. Данило. Или даже хуже: десница рока. Мотоцикл останавливается. Баби от толчка падает на спину Данило.
– Тихонько, детка.
Теплый, глубокий голос, вместо того чтобы успокоить, производит на Баби противоположное действие. Ненавижу, думает Баби. «Тихонько, детка». Кошмар какой-то. Пояс давит на талию. Никогда не носила таких поясов, даже когда они были в моде. Что за наказание. Слева от них останавливается парень с повязкой на глазу, на желтом мотоцикле. Это Хук. Она видела его пару раз на пьяцца Эуклиде. Позади него девчонка с вьющимися волосами и чересчур жирно намазанными губами. Явно в восторге от того, что «ромашка». Девчонка ей машет. Баби не отвечает. У нее пересохло в горле. Поворачивается в другую сторону. Справа от них остановился высокий симпатичный парень с длинноватыми волосами и птичьим пером вместо подвески в серьге. Бензобак его мотоцикла расписан аэрографом. Нарисован закат на пляже, в центре, среди волн – огромное солнце. Мужик серфит по волнам. Заниматься серфингом уж точно не так опасно, как быть «ромашкой». Внизу подпись: «Танц…» Баби подается вперед, но дальше ей не видно. Остальное закрывает чей-то мотоцикл. Парень вытаскивает из кармана куртки какую-то бумажку. Привстает и наклоняется к зеркальцу. Поворачивает его стеклом кверху. Там отражается луна. Баби смотрит на бензобак. Теперь ей видно всю надпись. «Танцовщик». Конечно, она же слышала об этом. Они принимают наркотики. Танцовщик высыпает содержимое пакетика на зеркальце. Бледный лик луны скрывается под менее невинным белым порошком. Танцовщик подается вперед. Приставляет к носу трубочку из десяти евро и втягивает в себя дорожку. Луна снова отражается в стекле. Танцовщик пальцем собирает последние крупинки этой радости искусственного происхождения и втирает их в десны. Беспричинно улыбается. Он достиг счастья через химию. Закуривает. Позади него сидит девушка с волосами, стянутыми лентой. Кажется, она ничего не заметила. Однако сигарету он ей все же предложил.
Но так же нечестно! Нельзя гоняться под кайфом! Это неспортивно. Если ему сделают проверку на допинг, все откроется. Господи, что я говорю. Это же не скачки. Здесь и нет ничего законного. Здесь можно и занюхнуть. И гнать на ста пятидесяти в час, на одном колесе, а сзади сидит дурочка. И эта дурочка я.
Ей хочется плакать. Черт бы подрал Паллину!
Стэп как раз сложил в карман свои пятьсот евро, когда Полло пихнул его локтем:
– Эй, посмотри, что там! – Полло указывает на мотоциклы, стоящие на старте. – Вон там, на мотоцикле Данило – это не подружка Паллины?
Стэп всматривается. Не может быть. Это же Баби.
– Да, это она, – он машет рукой с повязанной на ней банданой и кричит: – Баби, Баби!
Она слышит его. Это Стэп. Он там, вдали, прямо перед ней. «У него моя бандана», – шепчет она про себя. «Стэп, пожалуйста, сними меня отсюда, помоги мне, Стэп!» Она машет ему рукой, чтобы он подошел. И тут Сига сви– стит. Публика взревела. Как гром. Мотоциклы, рыча, срываются с места. Баби в ужасе прижимается к Данило. Мотоциклы встают на дыбы. Баби оказывается почти вниз головой. Ей кажется, что она уже на земле. Перед ее глазами бежит асфальт. Она пытается закричать, мотор ревет, ветер треплет ей волосы. Не получается. Ремень слишком сильно давит на живот. Ее тошнит. Она закрывает глаза. Так еще хуже. Кажется, она теряет сознание. Мотоцикл продолжает гонку. Переднее колесо чуть опускается. Данило жмет на газ. Мотоцикл снова встает на дыбы, Баби еще ближе к асфальту. Будто опрокинулась. Данило касается тормозов, и мотоцикл немного опускается. Уже лучше. Баби оглядывается. Люди где-то вдалеке, как неясное, размытое цветное пятно. Все тихо. Только ветер да рев моторов. Танцовщик справа от них, чуть позади. Его длинные волосы летят по ветру, а переднее колесо зависло в воздухе. Хук еще чуть дальше.
Данило выигрывает. И она тоже. Маддалена права: «На одном колесе потрясающе ездит». Баби ошеломлена. Вдруг – справа шум. Поворачивается. Танцовщик слишком сильно газанул. Мотоцикл задрался чересчур высоко. Сухой щелчок тормоза. Переднее колесо стремительно валится вниз. Мотоцикл подскакивает, Танцовщик пытается его удержать. Мотоцикл идет юзом влево, затем снова вправо. Зверь с понесшим мотором из взбесившихся цилиндров и поршней сбросил Танцовщика и девушку. Связанные, они падают на землю. Пояс разрывается, они выскальзывают, их подбрасывает, тащит, сдирая кожу, с одного края дороги на другой. Освободившись, мотоцикл быстро завершает свой бег. Валится набок, катится по асфальту и останавливается, подпрыгнув несколько раз. Наконец делает что-то вроде кувырка, пролетев рядом с Баби, высоко во тьме ночи. Взлетает в небо метров на пять, горящая фара описывает светящийся полукруг, и в последнем рывке падает наземь, разбиваясь, оставляя за собой след из тысяч осколков стали и стекла. До самого конца на нем играют слабые искорки огня. Хук и Дани-ло останавливаются. Толпа вдалеке на секунду умолкает, а потом все срываются с места. Верхом на Vespa, Si, SH 50, краденых Peugeot, мотоциклах больших и маленьких, на Yamaha, Suzuki, Kawasaki и Honda.
Войско на мотоциклах приближается с рычанием. Все прибывают на место. Танцовщик встает. Ковыляет на одной ноге. Другая, в порванных джинсах, изранена, из колена сочится кровь. Вздутие сверху под курткой указывает на вывихнутое плечо, темная кровь течет со лба на воротник. Танцовщик смотрит на разбитый мотоцикл.
Девушка распласталась по земле. Правая рука болтается туда-сюда. Сломана. Она плачет от испуга, громко всхлипывая. Баби снимает пояс. Слезает с Мотоцикла. Идет неверными шагами. Ноги ее не слушаются. Входит в толпу. Никого не узнает. Слышно, как стонет разбившаяся девушка. Баби ищет Паллину. Вдруг слышит свист. Другой, более длинный. Что такое? Еще одна жуткая гонка? Ничего не понятно. Все разбегаются врассыпную. Толкают ее. Задевают мотороллерами. Воют сирены. Вблизи появляются машины. На крышах – голубые огни. Полиция. Только этого не хватало. Надо добежать до Vespa. Вокруг все удирают. Кто-то кричит, кто-то всех расталкивает. Какая-то девушка неподалеку падает с мотоцикла. Баби бросается бежать. Ее окружают полицейские машины. Вот и Vespa. Прямо перед ней, всего в нескольких метрах. Но тут кто-то ее останавливает. Полицейский. Он сбивает ее с ног, с силой хватает за волосы. Волочит Баби по асфальту, выдирает ей волосы, она вопит от боли. И вдруг полицейский ее выпускает. Пинок в живот заставляет его согнуться пополам и выпустить жертву. Это Стэп. Полицейский пытается дать сдачи. Стэп отталкивает его так, что тот падает на землю. Стэп поднимает Баби, сажает ее на мотоцикл и улетает на полной скорости. Полицейский, придя в себя, садится в ближайшую машину, где за рулем его коллега, и бросается в погоню. Стэп легко лавирует между людьми и мотоциклами, остановленными полицией. На месте действия появились фотографы, узнавшие об облаве, щелкают затворами. Стэп поднимает мотоцикл на дыбы и газует. Обгоняет полицейского, который махал ему красной палкой – остановись, мол. Все озарено вспышками. Стэп гасит фары и наклоняется к рулю. Машина с избитым полицейским огибает толпу сбоку и, завывая сиреной, пристраивается в хвост Стэпу.
– Прикрой номер ногой.
– Что?
– Последнюю цифру в номере ногой прикрой.
Баби вытягивает назад правую ногу, пытаясь закрыть номер. И дважды соскальзывает.
– Не получается.
– Ладно, хрен с ним. Ну ничего делать не умеешь.
– Я вообще-то никогда еще не удирала от полиции на мотоцикле. И хотелось бы и сегодня без этого обойтись.
– Что, надо было оставить тебя с полицейским, который хотел снять с тебя скальп?
Стэп притормаживает и сворачивает направо. Заднее колесо слегка юзит и оставляет на асфальте след от покрышки. Баби вцепляется в парня и вопит:
– Стой!
– С ума сошла? Заловят же и мотоцикл отберут.
Полицейская машина следует за ним, на повороте ее чуть не занесло. Стэп летит вниз по спуску. Сто тридцать, сто пятьдесят, сто восемьдесят… Где-то вдалеке воет сирена. Они приближаются. Баби вспоминает слова матери: «Только посмей поехать с этим типом! Ты видела, как он ездит? Это же опасно…» Она права. Матери всегда правы. А ее – особенно.
– Остановись! Я еще пожить хочу. Представляю, что завтра будет в газетах. Юная девушка погибает, преследуемая полицией. Остановись, пожалуйста.
– Но если ты умрешь, как же ты увидишь, что будет в газетах?
– Стэп, остановись! Мне страшно! Они будут стрелять!
Стэп снова притормаживает и неожиданно сворачивает налево. Они вылетают на тихую пустынную улочку. На ней стоят виллы, обнесенные высокой стеной и изгородью. Они выиграли несколько секунд. Стэп останавливается.
– Слезай быстрее. Жди здесь, никуда не уходи. Я за тобой приеду, когда удастся от них оторваться.
Баби спрыгивает с мотоцикла. Стэп улетает на полной скорости. Баби распластывается по стене рядом с калиткой, ведущей на виллу. Вовремя. Тут же мимо нее проносится полицейская машина. Сжигая покрышки, несется мимо виллы и исчезает в том же направлении, что и мотоцикл. Баби затыкает уши и закрывает глаза, чтобы не слышать пронизывающего воя сирен. Машина исчезает вдали, следуя за красным огоньком. Это мотоцикл Стэпа, несущийся во тьме с выключенными фарами.
20
Полло тормозит перед домом, где живет Баби. Паллина слезает и идет к привратнику.
– Баби уже вернулась? Полусонный Фьоре с трудом узнал ее.
– Здравствуй, Паллина. Нет. Я видел, как она уехала на Vespa, но она еще не вернулась.
Паллина поворачивается к Полло:
– Ну что же это такое!
– Не волнуйся, если она со Стэпом, то ничего не случится. Скоро приедет. Хочешь, подождем ее вместе?
– Нет, я поднимусь. Может быть, с ней что-то случилось, и она как раз звонит домой. Надо же кому-то ответить.
Полло заводит мотоцикл.
– Как только что-то узнаем, созвонимся. Паллина целует его и убегает. Пролезает под шлагбаумом и направляется ко входу в жилой комплекс. На полдороге вдруг оборачивается. Полло ей машет. Паллина посылает ему воздушный поцелуй и скрывается на левой лестнице. Полло жмет на газ и уезжает. Паллина поднимает коврик. Как и договорились, ключи там. Она перебирает связку, ища тот, что от подъезда. Поднимается на первый этаж и медленно отпирает дверь. Из коридора доносится голос. Это Даниела. Болтает по телефону.
– Дани, где предки?
– Паллина, а ты что тут делаешь?
– Скажи, где они?
– Их нет дома.
– Отлично! Вешай трубку. Не занимай телефон.
– Но я говорю с Андреа. А где Баби? Она пошла за тобой.
– Вот поэтому и кончай говорить. Может, она звонит. Когда я ее видела последний раз, она на мотоцикле удирала со Стэпом от полиции.
– Да ну?
– Ну да!
– Ну и сестричка у меня.
Пыль понемногу рассеялась. Низкие серые облака плывут по безлунному небу. Вокруг тишина. Ни единого лучика. Кроме маленького фонаря на высокой стене дома. Баби отлепляется от стены. В нос ей ударяет запах удобрений с полей. Легкий ветерок играет с ветвями. Одна, в незнакомом месте. На этот раз ей и вправду страшно. С правой стороны издалека доносится лошадиное ржание. Это конюшни в деревне, скрытой во тьме. Она движется к фонарю. Медленно-медленно, по стеночке, вцепившись рукой в изгородь, осторожно выбирая, куда поставить ногу, среди пучков дикой высокой травы. Интересно, тут есть гадюки? Обрывок воспоминания из какой-то научной книжки успокаивает ее. Гадюки ночью не ползают. Зато крысы бегают. Тут их должно быть полно. Они кусаются. Городские легенды. Она слышала о чьем-то знакомом, которого искусали крысы. Вскоре он умер. От какой-то болезни. Жуть какая. Черт бы подрал Паллину. Вдруг слева шум. Баби останавливается. Тихо. Потом хрустит сломанная ветка. Кто-то бежит к ней, продираясь сквозь кусты. Баби в ужасе застывает. Из темных зарослей перед ней с рычанием выскакивает огромная черная собака. Темный силуэт с лаем несется в ночи. Баби разворачивается и пускается наутек. Едва не поскользнулась на камнях. Опомнившись, снова продирается сквозь тьму вперед, не видя куда. Собака не отстает. Она уже совсем близко, она охраняет участок. Свирепо рычит и захлебывается лаем. Баби добегает до изгороди. Наверху есть щель. Просовывает туда руку, затем другую, упирается ногами. Правая, левая – и вот уже перелезла. Прыгает в темноту, чудом избежав острых белых зубов. Собака добегает до изгороди. Тяжело подпрыгивает. Бегает с лаем взад-вперед, ища, как бы добраться до жертвы. Баби поднимается. Прыгнув непонятно куда, она разбила руки и коленки. Упала во что-то теплое и мягкое. В грязь. Грязь течет по джинсам и куртке. По израненным рукам. Она пытается сделать шаг. Ноги увязли по колено. Собака бегает где-то вдалеке вдоль изгороди. Лает все яростнее, свирепея оттого, что не может достать жертву. Да, лучше уж грязь, чем укусы. В нос шибает резкий, какой-то даже сладковатый запах. Баби подносит испачканную руку к лицу. Принюхивается. Ее окутывает самая что ни на есть деревня. Только не это! Навоз! Обмен того не стоил.
Паллина выходит из подъезда, осторожно прикрывает дверь, чтоб не захлопнулась. Вынимает из кармана ключи, отворачивает коврик и кладет их под него. Баби пока не звонила. Но так ей хотя бы не придется трезвонить, чтоб войти. Тут она слышит шум машины. На повороте во дворик останавливается Mercedes 200. Родители Баби. Паллина выпускает коврик и бежит ко входу. Ей кажется, что за ней гонятся по пятам. Единым духом взлетает по ступенькам, вбегает в дом и закрывает дверь.
– Дани, быстро, там предки приехали.
Даниела совершает ночной набег на холодильник. На это раз ей придется остаться голодной. Диета обязывает. Она захлопывает дверцу холодильника. Бежит к себе в комнату и закрывает за собой дверь. Паллина уходит в комнату Баби и, не раздеваясь, ложится в постель. Сердце так и ухает. Прислушивается. Вот опустилась створка гаража. Еще пару минут. В полутьме на стуле виднеется форма. Баби приготовила ее, прежде чем убежать. Рассчитывала скоро вернуться. Да уж, угадала. На этот раз ей крупно не повезло. Если бы только знать, где Баби, уж она бы ей задала. Вляпалась по полной.
Паллина подтягивает простыню до подбородка и отворачивается к стене, а в замочной скважине в это время уже скрежещет ключ.
21
Стэп несется по Лунготевере, объезжает пару машин, затем включает третью, увеличивает скорость. Полицейские по-прежнему на хвосте. Только бы добраться до пьяцца Трилусса. В зеркальце он видит машину, она совсем близко. Перед ним две машины. Стэп притормаживает, газует. Третья. Мотоцикл прыжком срывается вперед. Пролетает точнехонько между ними. Одна машина шарахается в сторону. Другая так и продолжает ехать посреди дороги. Кретин за рулем даже и не заметил ничего. Полиция заходит справа. Колеса с шумом въезжают на тротуар. Вот она, пьяцца Трилусса, перед ним. Притормаживает. Резко бросается влево. Кретин со скрипом тормозит. Стэп кидается в переулочек перед фонтаном, что объединяет две Лунготевере. Проезжает между низких мраморных колонн. Полицейские, застряв, тормозят. Им не проехать. Стэп газует. Есть! Полицейские выходят из машины. И успевают увидеть только влюбленную парочку да ребят, повскакавших с тротуара, чтобы дать проехать чокнутому на мотоцикле с погашенными фарами. Стэп еще какое-то время не сбрасывает скорость. Смотрит в зеркальце. Позади все чисто. Только какая-то машина вдалеке. Ночные ездоки. Больше за ним никто не гонится. Он включает фары.
Клаудио открывает холодильник и выпивает стакан воды.
Раффаэлла направляется к спальням. Прежде чем лечь спать, она всегда целует дочерей, частью по привычке, частью для того, чтобы убедиться, что они вернулись. Сегодня вечером они не должны были никуда идти. Но кто их знает? Лучше уж проверить. Она заходит в комнату Даниелы. Идет осторожно, чтоб не запнуться о ковер. Кладет руку на ночной столик, другой опирается о стену. Наклоняется вперед и нежно целует дочь в щеку. Та спит. Раффаэлла на цыпочках удаляется. Тихонько прикрывает дверь. Даниела медленно поворачивается. Приподнимается, опираясь на локоть. А вот теперь самое интересное. Раффаэлла тихо поворачивает ручку и открывает дверь в комнату Баби. Паллина лежит в кровати. Видит, как падает и расширяется прямоугольник света на стене. Сердце у нее бьется быстро-быстро. А если все откроется, что я скажу? Паллина замирает под одеялом, стараясь даже не дышать. Слышит позвякивание ожерелий: ну точно, это мать Баби. Раффаэлла подходит к постели, аккуратно наклоняется. Паллина узнает ее запах. Это она. Сдерживая дыхание, чувствует, как губы Раффаэллы касаются ее щеки. Нежный, полный любви материнский поцелуй. Настоящий. Мамы все одинаковые. Тревожащиеся и добрые. Но неужели и дочери для них тоже одинаковые? Хорошо бы так. Раффаэлла поправляет одеяло, осторожно укрывает ее краем простыни. И вдруг останавливается. Паллина не шевелится, ждет. Неужели она все поняла? Неужели узнала ее? Слышится тихое поскрипывание. Раффаэлла наклонилась. Близко, совсем близко ее теплое дыхание. И затем – удаляющиеся легкие шаги по ковру. Слабый свет из коридора гаснет. Тишина. Паллина осторожно поворачивается. Дверь закрыта. Она облегченно выдыхает. Пронесло. Она высовывается из постели. Зачем это мама Баби наклонялась? Что она делала? Привыкшие к полумраку комнаты глаза тут же находят ответ. В ногах кровати рядышком стоят тапочки Баби. Раффаэлла аккуратно поставила их на место. Чтобы дочка утром сразу сунула в них еще теплые со сна ноги. Паллина думает: а моя мама сделала бы так же? Нет. Ей бы и в голову не пришло. Какие у них все же разные матери. Она чувствует, как по всему телу пробегает дрожь. Нет, не надо мне такую мать, как Раффаэлла. Мне не нравится, как она пахнет. Чересчур сладко.
Стэп слетает в переулочек. Подъезжает к калитке, где оставил Баби, подняв тучу пыли. Оглядывается. Баби нет. Жмет на клаксон. Молчание. Глушит мотор. Пытается дозваться до нее: «Баби!»
Тишина. Исчезла. Он уже было заводил мотоцикл, когда откуда-то справа до него донесся шелест. Шел он из-за изгороди.
– Я тут…
Стэп смотрит сквозь темные доски:
– Да где?
– Здесь! – в щель между досками просовывается рука.
– Что ты там делаешь?
Стэп видит ее огромные голубые глаза. Они сверкают чуть выше руки, между двумя другими досками. Их освещает только луна, взгляд испуганный.
– Вылезай.
– Не могу, мне страшно!
– Страшно? Почему?
– Тут здоровенная собака, без намордника.
– Да где? Нет тут никакой собаки.
– А раньше была.
– Теперь-то нету, слышишь?
– Ну и что, что нету, я все равно не могу вылезти.
– Почему?
– Мне стыдно.
– Стыдно? Отчего?
– Ниотчего, не хочу говорить.
– Ты там что, совсем рехнулась? Ну как хочешь, а мне надоело. Я уезжаю.
Стэп заводит мотоцикл. Баби стучит рукой по доскам.
– Подожди!
Стэп снова глушит мотор.
– Ну?
– Я сейчас вылезу, только обещай, что не будешь смеяться.
Стэп глядит на эту доску с голубыми глазами, затем прижимает руку к сердцу.
– Обещаю.
– Точно обещаешь?
– Я же сказал…
– Точно?
– Точно.
Баби просовывает руки в щели и взбирается на изгородь. В конце концов она спрыгивает. Стэп поворачивает мотоцикл, освещая ее фарой.
– В чем это ты?
– Убегала от собаки, перепрыгнула через ограду и упала.
– И вся вымазалась в грязи?
– Ну да… это навоз.
Стэп громко хохочет:
– Ну ты даешь – навоз! Это что-то с чем-то! Ни за что не поверю! – не может уняться он.
– Ты же сказал, что не будешь смеяться. Ты обещал!
– Да, но это уже через край. Навоз! Блин, ну такого просто не бывает! Ты – и в навозе. Охренительно! Полный кабздец!
– Так и знала, что тебе верить нельзя. И обещания твои ни гроша не стоят.
Баби подходит к мотоциклу. Стэп обрывает смех.
– Стоп. Ты что делаешь?
– Как – что? Сажусь.
– Ты что, с ума сошла? Как ты поедешь на моем мотоцикле такая перемазанная?
– Ну да, а что же еще делать? Раздеться?
– Ну не знаю. Но такой грязной ты со мной не поедешь. Это же навоз! – Стэп снова разражается смехом. – О господи, обалдеть просто…
У Баби лопается терпение.
– Ты что, издеваешься?
– Я совершенно серьезен. Если хочешь, могу дать тебе куртку – прикрыться. Но шмотки сними все-таки. А то не повезу.
Баби фыркает. Багровеет от злости. Проходит мимо Стэпа. Он, кривляясь, затыкает нос:
– Господи, это просто невыносимо…
Баби отвешивает ему тумак, затем заходит за мотоцикл возле задней фары.
– Послушай. Если ты посмеешь повернугь-ся, пока я раздеваюсь, то я измажу тебя всем навозом, что на мне есть.
Стэп по-прежнему смотрит вперед.
– Хорошо. Скажешь, когда передать куртку.
– Я серьезно говорю. Я не то что ты, я свои обещания держу.
Баби проверяет напоследок, не повернется ли Стэп, затем медленно снимает пуловер, аккуратно, стараясь не испачкаться. Под ним почти ничего нет. Она жалеет о том, что из-за спешки не надела даже футболку. Снова смотрит на Стэпа.
– Не поворачивайся!
– Я и не собираюсь.
Баби нагибается снять кроссовки. Этого хватило. Стэп молниеносно наклоняет левое боковое зеркало и ловит в нем ее отражение. Баби выпрямляется. Она ничего не заметила. Изучает его снова. Вроде все в порядке, не поворачивался. Но на самом деле Стэп незаметно на нее глазеет. Баби отражается в зеркале, на ней прозрачный кружевной бюстгальтер, а руки покрылись гусиной кожей. Стэп ухмыляется:
– Давай шевелись, что ты там тянешь?
– Уже почти все, но не поворачивайся!
– Я же сказал, что не буду, но не тяни, давай быстрее.
Баби расстегивает джинсы. Осторожно, стараясь вымазаться как можно меньше, спускает их до голых, жмущихся на пыльных камнях ступней. Стэп наклоняет зеркальце, следя за нею. Джинсы, сползая, открывают ее гладкие ноги, бледные в тусклом ночном свете. Стэп, подражая голосу Джо Коккера, напевает: You can live your hat on…
– «Девять с половиной недель» отдыхают!
Баби резко поворачивается. Ее глаза, освещенные слабеньким красным светом габарита, встречают взгляд Стэпа, который плотоядно усмехается в зеркале.
– И поворачиваться не надо…
Баби быстро скидывает джинсы и запрыгивает на сиденье позади него, прямо в лифчике и трусиках.
– Ах ты сволочь, ублюдок, козел драный! – осыпает она его градом ударов. По плечам, по шее, по спине, по голове. Стэп нагибается вперед в попытке хоть как-то защититься.
– Ой, хватит! Ай! Что я такого сделал! Ну подглядывал, но не поворачивался же! Я сдержал слово… Перестань, а то не дам куртку!
– Что? Не дашь? Тогда я джинсами тебе всю рожу измажу, понял?
Баби начинает за рукава стягивать с него куртку.
– Ладно, ладно, хватит! Успокойся! Не надо, я тебе так ее отдам.
Стэп стягивает с себя куртку. Заводит мотоцикл. Баби отвешивает ему последний удар.
– Козел!..
Затем заворачивается в куртку, пытаясь прикрыть побольше. Безуспешно. Ноги все равно торчат наружу, прямо от края трусиков.
– А ты ничего, вполне… Мыться, конечно, можно и почаще, но вот жопа у тебя – просто класс. Правда.
Она пытается врезать ему по голове. Стэп, смеясь, резко пригибается. Включает первую скорость и отчаливает. Притворяется, будто принюхивается:
– Ты чувствуешь, тут как-то странно пахнет?
– Кретин! Езжай давай!
– Кажется, навозом…
И тут справа из кустов выскакивает овчарка и с лаем несется к ним. Стэп задевает ее мотоциклом. На минуту овчарку ослепляет свет фар. Красные глаза сверкнули яростью. Оскалились острые белые зубы.
Этого хватило. Стэп притормаживает, газует, срывается с места. Собака тут же бросается вдогонку. Разинув пасть, прыгает на мотоцикл сбоку. Баби вопит, задирает ноги и изо всех сил вцепляется в Стэпа. Еще немножко – и собака бы ее укусила. Мотоцикл разгоняется. Первая. Вторая. Третья. И на полной скорости уносится в ночь. Собака продолжает гнаться за ними. Но мало-помалу сдает позиции и в конце концов останавливается. Понемногу скрывается в облаке пыли и тьмы, так же, как и появилась. Мотоцикл продолжает своей полет во влажной холодной деревенской ночи. Баби по-прежнему обнимает Стэпа ногами за талию. Постепенно мотоцикл останавливается. Стэп гладит ее по ноге.
– Чуть-чуть не хватило. А то бы твои прелестные окорочка совсем некрасиво сожрали бы.
Баби сбрасывает руку Стэпа и спускает ноги с его талии. «Не трогай меня!» Отодвигается на сиденье. Ставит ноги на педали и запахивает куртку. Стэп снова кладет ей руку на бедро.
– Я кому сказала, убери руку! – Баби отшвыривает руку еще раз. Стэп, ухмыляясь, хватает ее другой рукой. Баби сбрасывает и ее.
– Что, и этой рукой нельзя?
– Интересно, кто хуже – собака, которая за мной гналась, или козел, который меня везет?
Стэп ржет, мотает головой и разгоняется.
Баби застегивает куртку. Ну и холод! Ну и ночь! Ну и бардак! Черт бы подрал Паллину. Они летят в ночи. Наконец, живые и невредимые, подкатывают к ее дому. Стэп останавливается перед шлагбаумом. Баби поворачивается к Фьоре, машет ему. Привратник, узнав ее, поднимает шлагбаум. Стэп проезжает, не дожидаясь, пока шлагбаум полностью поднимется. Фьоре не сводит глаз с красивых, но замерзших ног Баби, высовывающихся из-под куртки. Ну ничего себе. В его время девушки не позволяли себе ходить в таких мини-юбках. Баби видит, что створка гаража опущена. Она слезает с мотоцикла. Пытается прикрыться курткой, но ничего не выходит – все равно виден край трусиков.
– Спасибо. Куртку я тебе сброшу из окна.
Стэп пялится на ее ноги. Баби съеживается.
Так куртка прикрывает чуть больше, но все равно не слишком много. Стэп усмехается.
– Может, еще увидимся. У тебя к этому неплохие предпосылки.
– Ну и кобель же ты.
– Пожалуй, я с тобой согласен. Заеду за тобой завтра вечером.
– Не выйдет. Я не вынесу еще один такой вечер.
– Как, тебе не понравилось?
– Ужасно понравилось! Меня очень прет быть «ромашкой», а потом убегать от полиции, спрыгивать с мотоцикла на ходу посреди какой-то деревни, удирать от злобной собаки и вляпаться в навоз. Поплескаться в нем чуть-чуть и прибыть домой в одном белье.
– И в моей куртке.
– Ах да, совсем забыла.
– И еще кое-что забыла.
– Что?
– Что все это ты делала со мной.
Баби смотрит на него. Ну и перец. Улыбка у него красивая. Жаль, что сам он такой противный. В смысле характера. По части внешности придраться не к чему. Совсем. Она решает улыбнуться ему. И это выходит почти само собой.
– Да, ты прав. Ну, пока.
Баби поворачивается. Стэп берет ее за руку. На этот раз нежно. Баби слегка противится, но потом все же покоряется. Стэп притягивает ее к себе, поближе к мотоциклу. Изучает взглядом. Ее длинные волосы растрепались, ветер отнес их назад. Светлая кожа покрылась мурашками. Глаза смотрят напряженно, но не зло. Она красива. Стэп запускает ей руку под куртку. Баби испуганно распахивает глаза от наплыва чувств. Ощущает, как его почему-то теплая рука продвигается все выше. Вдоль спины вверх. Останавливается у застежки бюстгальтера. Баби живо протягивает руку за спину, кладет ладонь поверх его ладони в попытке остановить.
Стэп смеется:
– А ты неплохая «ромашка». Смелая, даже очень. Ты меня и правда не боишься. Ну так что, донесешь на меня?
Баби кивает, прошептав «да».
– Правда?
Баби подтверждает это кивком. Стэп несколько раз нежно целует ее в шею.
– Клянешься?
И снова Баби кивает и закрывает глаза. Стэп продолжает ее целовать. Забирается выше, касается прохладных щек, замерзших ушей. Теплое, возбуждающее дуновение отзывается дрожью ниже. Стэп приближается к розовому краю губ. Баби прерывисто вздыхает. Приоткрывает губы, готовая принять его поцелуи. И тут Стэп останавливается. Баби секунду стоит так же, с открытым ртом и мечтательно прикрытыми глазами. Затем открывает глаза. Стэп стоит перед нею, скрестив руки на груди. Улыбается. Качает головой.
