Текст книги "Стихи"

Автор книги: Федерико Гарсиа Лорка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Севилья ранит. Вечна эта рана.

ПРОЦЕССИЯ

Идут единороги. Не лес ли колдовской за поворотом? Приблизились, но каждый по дороге внезапно обернулся звездочетом. И в митрах из серебряной бумаги идут мерлины, сказочные маги, и вслед волхвам, кудесникам и грандам Сын Человеческий с неистовым Роландом.

ШЕСТВИЕ

Мадонна в ожерельях, мадонна Соледад, по морю городскому ты в лодке проплыла: сама – цветок тюльпана, а свечи – вымпела. Минуя перекаты неистовых рулад, от уличных излучин и звезд из янтаря, мадонна всех печалей мадонна Соледад, в моря ты уплываешь, в далекие моря.

САЭТА

Спешите, спешите скорее! Христос темноликий от лилий родной Галилеи пришел за испанской гвоздикой.

Спешите скорее!

Испания. В матовом небе светло и пустынно. Усталые реки, сухая и звонкая глина. Христос остроскулый и смуглый идет мимо башен, обуглены пряди, и белый зрачок его страшен.

Спешите, спешите за господом нашим!

БАЛКОН

Лола поет саэты. Тореро встали у парапета. И брадобрей оставил бритву и головою вторит ритму. Среди гераней и горицвета поет саэты та самая Лола, та непоседа, что вечно глядится в воду бассейна.

РАССВЕТ

Певцы саэт, вы слепы, как любовь.

В ночи зеленой стрелами саэт пробит каленый ирисовый след.

Уходит месяц парусом косым. Полны колчаны утренней росы.

Но слепы лучники ах, слепы, как любовь!

СИЛУЭТ ПЕТЕНЕРЫ

КОЛОКОЛ

(Припев)

На желтой башне колокол звенит.

На желтом ветре звон плывет в зенит.

Над желтой башней тает звон.

Из пыли бриз мастерит серебряные кили.

ДОРОГА

Едут сто конных в черном, головы опустив, по небесам, простертым в тени олив.

Им ни с Севильей, ни с Кордовой встреча не суждена, да и с Гранадой, что с морем разлучена.

Сонно несут их кони, словно не чуя нош, в город крестов, где песню бросает в дрожь.

Семь смертоносных криков всем им пронзили грудь. По небесам упавшим лежит их путь.

ШЕСТЬ СТРУН

Гитара, и во сне твои слезы слышу. Рыданье души усталой, души погибшей из круглого рта твоего вылетает, гитара. Тарантул плетет проворно звезду судьбы обреченной, подстерегая вздохи и стоны, плывущие тайно в твоем водоеме черном.

ТАНЕЦ

В саду петенеры

В ночи сада, выбеленной мелом, пляшут шесть цыганок в белом.

В ночи сада... Розаны и маки в их венках из крашеной бумаги.

В ночи сада... Будто пламя свечек, сумрак обжигают зубы-жемчуг. В ночи сада, за одной другая, тени всходят, неба достигая.

СМЕРТЬ ПЕТЕНЕРЫ

В белом домике скоро отмучится петенера, цыганка-разлучница.

Кони мотают мордами. Всадники мертвые.

Колеблется, догорая, свеча в ее пальцах нетвердых, юбка ее из муара дрожит на бронзовых бедрах.

Кони мотают мордами. Всадники мертвые.

Острые черные тени тянутся к горизонту. И рвутся гитарные струны и стонут.

Кони мотают мордами. Всадники мертвые.

ФАЛЬСЕТА

(Погребение петенеры)

Ай, петенера-цыганка! Ай-яй, петенера! И место, где ты зарыта, забыто, наверно. И девушки, у которых невинные лица, не захотели, цыганка, с тобою проститься. Шли на твое погребенье пропащие люди, люди, чей разум не судит, а любит, шли за тобой, плача, по улице тесной. Ай-яй, моя петенера, цыганская песня!

DE PROFUNDIS

Ища от любви защиты, спят они, сто влюбленных, сухой землей покрыты. Красны, далеки-далеки дороги Андалузии. В Корлове средь олив поставят кресты простые, чтоб не были позабыты те, что навек уснули, иша от любви защиты.

ВОПЛЬ

На желтой башне колокол звенит.

На желтом ветре звон плывет в зенит.

Дорогой, обрамленной плачем, шагает смерть в венке увядшем. Она шагает с песней старой, она поет, поет, как белая гитара.

Над желтой башней тает звон.

Из пыли бриз мастерит серебряные кили.

ДВЕ ДЕВУШКИ

ЛОЛА

Лола стирает пеленки, волосы подколов. Взгляд ее зелен-зелен, голос ее – лилов.

Ах, под оливой была я счастливой!

Рыжее солнце в канаве плещется около ног, а на оливе воробушек пробует свой голосок.

Ах, под оливой была я счастливой!

Когда же у Лолы мыла измылится весь кусок, ее навестят торерильо.

АМПАРО

Ампаро! В белом платье сидишь ты одна у решетки окна

(между жасмином и туберозой рук твоих белизна).

Ты слушаешь дивное пенье фонтанов у старой беседки и ломкие, желтые трели кенара в клетке.

Вечерами ты видишь – в салу дрожат кипарисы и птицы. Пока у тебя из-под рук вышивка тихо струится.

Ампаро! В белом платье сидишь ты одна у решетки окна. О, как трудно сказать: я люблю тебя, Ампаро.

ЦЫГАНСКИЕ ВИНЬЕТКИ

ПОРТРЕТ СИЛЬВЕРИО ФРАНКОНЕТТИ

Медь цыганской струны и тепло итальянского дерева вот чем было пенье Сильверио. Мед Италии к нашим лимонам шел в придачу и особенный привкус дарил его плачу. Страшный крик исторгали пучины этого голоса. Старики говорят – шевелились волосы, и таяла ртуть зеркал. Скользя по тонам, никогда их не ломал. Еше разбивать цветники мастер был редкий и возводить из тишины беседки. А ныне его напев в последних отзвуках тает, чистый и завершенный, в последних отзвуках тает.

ХУАН БРЕВА

Ростом колосс, был он, как девочка, тонкоголос. Ни с чем не сравнить его трель гибкий стебель певучей скорби с цветком улыбки.

Ночи Малаги в его пенье лимонной тьмой истекают, и приправила его плач соль морская. Пел он, слепой, как Гомер, и была в его голосе сила беззвездного моря, тоска стиснутого апельсина.

В КАФЕ

В зеленых глубинах зеркал лампы мерцают устало.

На темном помосте, одна, в глубине застывшего зала, хочет со смертью вести разговор Паррала. Зовет. Но та не являет лица. Зовет ее снова. Сердца, сердца сотрясают рыданья. А в зеркалах,зеленея, колеблются шлейфов шелка, как змеи.

ПРЕДСМЕРТНАЯ ЖАЛОБА

С черного неба желтые серпантины.

В мир я с глазами пришел, о господь скорби моей сокровенной; зачем же мир покидает незрячая плоть. И у меня только свеча да простыня.

Как я надеялся, что впереди ждет меня свет – всех достойных награда.

Вот я, владыка, – гляди! И у меня только свеча да простыня.

Лимоны,лимоны на ветках лерев, падайте на землю, не дозрев. Раньше иль позже... Вот: у меня только свеча да простыня.

С черного неба желтые серпантины.

ЗАКЛИНАНИЕ

Судорожная рука, как медуза, ослепляет воспаленный глаз лампады.

Туз трефей. Распятье ножниц.

Над кадильным белым дымом есть в ней что-то от крота и бабочки настороженной.

Туз трефей. Распятье ножниц.

В ней невидимое сердце стиснуто. Не видишь? Сердце, чьим ударам вторит ветер.

Туз трефей. Распятье ножниц.

MEMENTO

Когда я мир покину, с гитарой схороните мой прах в песках равнины.

Когда я мир покину среди росистой мяты, у рощи апельсинной.

Пусть мое сердце станет флюгаркой на ветру, когда я мир покину.

Когда умру...

ТРИ ГОРОДА

МАЛАГЕНЬЯ

Смерть вошла и ушла из таверны.

Черные кони и темные души в ущельях гитары бродят.

Запахли солью и женской кровью соцветия зыби нервной.

А смерть все выходит и входит, выходит и входит...

А смерть все уходит и все не уйдет из таверны.

КВАРТАЛ КОРДОВЫ

Ночь как вода в запруде. За четырьмя стенами от звезд схоронились люди. У девушки мертвой, девушки в белом платье, алая роза зарылась в темные пряди. Плачут за окнами три соловьиных пары.

И вторит мужскому вздоху открытая грудь гитары.

ТАНЕЦ

Танцует в Севилье Кармен у стен, голубых от мела, и жарки зрачки у Кармен, а волосы снежно-белы.

Невесты, закройте ставни!

Змея в волосах желтеет, и словно из дали дальней, танцуя, встает былое и бредит любовью давней.

Невесты, закройте ставни!

Пустынны дворы Севильи, и в их глубине вечерней сердцам андалузским снятся следы позабытых терний.

Невесты, закройте ставни!

ШЕСТЬ КАПРИЧЧО

ЗАГАДКА ГИТАРЫ

Там, где круг перекрестка, шесть подруг танцевали. Три – из плоти, три – из стали. Давние сны их искали, но обнимал их яро золотой Полифем. Гитара!

СВЕЧА

В скорбном раздумье желтое пламя свечи!

Смотрит оно, как факир, в недра свои золотые и о безветренном мраке молит, вдруг затухая.

Огненный аист клюет из своего гнезда вязкие тени ночи и возникает, дрожа, в круглых глазах мертвого цыганенка.

КРОТАЛО

Кротало. Кротало. Кротало. Звонкий ты скарабей.

Воздух горячий и пьяный ты в пауке руки раздираешь на лоскутки и задыхаешься в деревянной трели своей.

Кротало. Кротало. Кротало. Звонкий ты скарабей.

КАКТУС ЧУМБЕРА

Дикий Лаокоон.

Как ты хорош под молодой луной!

Позы играющего в пелоту.

Как ты хорош, угрожающий ветру!

Дафна и Атис знают о муке твоей. Несказанной.

АГАВА

Окаменелый спрут.

Брюхо горы ты стянул пепельною подпругой. Глыбами завалил ущелья.

Окаменелый спрут.

КРЕСТ

Крест. (Конечная точка пути.)

С обочины смотрится в воду канавы. (Многоточие.)

СЦЕНА С ПОДПОЛКОВНИКОМ ЖАНДАРМЕРИИ

Зал в знаменах.

Подполковник. Я подполковник жандармерии. Сержант. Так точно! Подполковник. И этого никто не оспорит. Сержант. Никак нет! Подполковник. У меня три звезды и двадцать крестов. Сержант. Так точно! Подполковник. Меня приветствовал сам архиепископ в мантии с лиловыми кистями. Их двадцать четыре. Сержант. Так точно! Подполковник. Я – подполковник. Подполковник. Я – подполковник жандармерии.

Ромео и Джульетта – лазурь, белизна и золото – обнимаются в табачных кушах сигарной коробки. Военный гладит ствол винтовки, полный подводною мглой.

Голос. (снаружи).

Полнолунье, полнолунье в пору сбора апельсинов. Полнолунье над Касорлой, полутьма над Альбайсином.

Полнолунье, полнолунье. Петухи с луны горланят. На луну и дочь алькальда хоть украдкою, да глянет.

Подполковник. Что это?! Сержант. Цыган.

Взглядом молодого мула цыган затеняет и ширит щелки подполковничьих глаз.

Подполковник. Я подполковник жандармерии. Цыган. Да. Подполковник. Ты кто такой? Цыган. Цыган. Подполковник. Что значит цыган? Цыган. Что придется. Подполковник. Как тебя звать? Цыган. По имени. Подполковник. Говори толком! Цыган. Цыган. Сержант.Я встретил его, и я его задержал. Подполковник. Где ты был? Цыган. На мосту через реку. Подполковник. Через какую? Цыган. Через любую. Подполковник. И... что ты там делал? Цыган. Колокольню из корицы. Подполковник. Сержант! Сержант. Я, господин жандармский подполковник! Цыган. Я выдумал крылья, чтобы летать, – и летал. Сера и розы на моих губах. Подполковник. Ай! Цыган. Что мне крылья – я летаю и без них! Талисманы и тучи в моей крови. Подполковник. Айй! Цыган. В январе цветут мои апельсины. Подполковник. Айййй! Цыган. И в метели зреют. Подполковник. Айййй! Пум, пим, пам. (Падает мертвый.)

Его табачная душа цвета кофе с молоком улетает в окно.

Сержант. Караул!

Во дворе казармы четверо конвоиров избивают цыгана.

ПЕСНЯ ИЗБИТОГО ЦЫГАНА

Двадцать и два удара. Двадцать и три с размаху. Меня обряди ты, мама, в серебряную бумагу.

Воды, воды хоть немножко! Воды, где весла и солнце! Воды, сеньоры солдаты! Воды, воды хоть на донце!

Ай, полицейский начальник там наверху на диване! Таких платков не найдется, чтоб эту кровь посмывали.

СЦЕНА С АМАРГО

Пустошь.

Голос. Амарго. Вербная горечь марта. Сердце – миндалинкой горькой. Амарго.

Входят трое юношей в широкополых шляпах.

Первый юноша. Запоздали. Второй. Ночь настигает. Первый. А где этот? Второй. Отстал. Первый (громко). Амарго! Амарго (издалека). Иду! Второй (кричит). Амарго! Амарго (тихо). Иду. Первый юноша. Как хороши оливы! Второй. Да.

Долгое молчание.

Первый. Не люблю идти ночью. Второй. Я тоже. Первый. Ночь для того, чтобы спать. Второй. Верно.

Лягушки и цикады засевают пустырь андалузского лета. Амарго – руки на поясе – бредет по дороге.

Амарго. А-а-а-ай... Я спрашивал мою смерть... А-а-а-ай...

Горловой крик его песни сжимает обручем сердца тех, кто слышит.

Первый юноша. (уже издалека). Амарго! Второй. (еле слышно). Амарго-о-о!

Молчание.

Амарго один посреди дороги. Прикрыв большие зеленые глаза, он стягивает

вокруг пояса вельветовую куртку. Его обступают высокие горы. Слышно, как

с каждым шагом глухо звенят в кармане серебряные часы. Во весь опор его нагоняет всадник.

Всадник. (останавливая коня). Доброй вам ночи! Амарго. С богом. Всадник. В Гранаду идете? Амарго. В Гранаду. Всадник. Значит, нам по дороге. Амарго. Возможно. Всадник. Почему бы вам не подняться на круп? Амарго. У меня не болят ноги. Всадник. Я еду из Малаги. Амарго. В добрый час. Всадник. В Малаге у меня братья. Амарго. (угрюмо). Сколько? Всадник. Трое. У них выгодное дело. Торгуют ножами. Амарго. На здоровье. Всадник. Золотыми и серебряными. Амарго. Достаточно, чтобы нож был ножом. Всадник. Вы ничего не смыслите. Амарго. Спасибо. Всадник. Ножи из золота сами входят в сердце. А серебряные рассекают горло, как соломинку. Амарго. Значит, ими не хлеб режут? Всадник. Мужчины ломают хлеб руками. Амарго. Это так.

Конь начинает горячиться.

Всадник. Стой! Амарго. Ночь...

Горбатая дорога тянет волоком лошадиную тень.

Всадник. Хочешь нож? Амарго. Нет. Всадник. Я ведь дарю. Амарго. Да, но я не беру. Всадник. Смотри, другого случая не будет. Амарго. Как знать. Всадник. Другие ножи не годятся. Другие ножи – неженки и пугаются крови. Наши – как лед. Понял? Входя, они отыскивают самое жаркое место и там остаются.

Амарго смолкает. Его правая рука леденеет, словно стиснула слиток золота.

Всадник. Красавец нож! Амарго. И дорого стоит? Всадник. Или этот хочешь? (Вытаскивает золотой нож, острие загорается, как пламя свечи.) Амарго. Я же сказал, нет. Всадник. Парень, садись на круп! Амарго. Я не устал.

Конь опять испуганно шарахается.

Всадник. Да что это за конь! Амарго. Темень...

Пауза.

Всадник. Как я уж говорил тебе, в Малаге у меня три брата. Вот как надо торговать! Один только собор закупил две тысячи ножей, чтобы украсить все алтари и увенчать колокольню. А на клинках написали имена кораблей. Рыбаки, что победнее, ночью ловят при свете, который отбрасывают эти лезвия. Амарго. Красиво. Всадник. Кто спорит!

Ночь густеет, как столетнее вино. Тяжелая змея южного неба открывает глаза на восходе, и

спящих заполняет неодолимое желание броситься с балкона в гибельную магию запахов и далей.

Амарго. Кажется, мы сбились с дороги. Всадник. (придерживая коня). Да? Амарго. За разговором. Всадник. Это не огни Гранады? Амарго. Не знаю. Всадник. Мир велик. Амарго. Точно вымер. Всадник. Твои слова. Амарго. Такая вдруг тоска смертная! Всадник. Это потому, что идешь. Что у тебя за дело? Амарго. Дело? Всадник. И если ты на своем месте, зачем остался на нем? Амарго. Зачем? Всадник. Я вот еду на коне и продаю ножи, а не делай я этого – что изменится? Амарго. Что изменится?

Пауза.

Всадник. Добрались до Гранады. Амарго. Разве? Всадник. Смотри, как горят окна! Амарго. Да, действительно... Всадник. Уж теперь-то ты не откажешься подняться на круп. Амарго. Погодите немного... Всадник. Да поднимайся же! Поднимайся скорей! Надо поспеть прежде, чем рассветет... И бери этот нож. Дарю! Амарго. Аааай!

Двое на одной лошади спускаются в Гранаду.

Горы в глубине порастают цикутой и крапивой.

ПЕСНЯ МАТЕРИ АМАРГО

Руки мои в жасмины запеленали сына.

Лезвие золотое. Август. Двадцать шестое.

Крест. И ступайте с миром. Смуглым он был и сирым.

Душно, соседки, жарко где поминальная чарка?

Крест. И не смейте плакать. Он на луне, мой Амарго.

Федерико Гарсиа Лорка

Федерико Гарсиа Лорка

Первые песни 1922 – Заводи. Перевод А. Гелескула – Вариация. Перевод А. Гелескула – Последняя песня. Перевод А. Гелескула – Молодая луна. Перевод М. Самаева – Четыре желтые баллады. Перевод М. Самаева – Палимпсесты. Перевод А. Гелескула – Циферблат. Перевод Инны Тыняновой – Пленница. Перевод Инны Тыняновой

ЗАВОДИ

Мирты. (Глухой водоем.)

Вяз. (Отраженье в реке.

Ива. (Глубокий затон.)

Сердце. (Роса на зрачке.)

ВАРИАЦИЯ

Лунная заводь реки под крутизною размытой.

Сонный затон тишины под отголоском-ракитой.

И водоем твоих губ, под поцелуями скрытый.

ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЯ

Ночь на пороге.

Над наковальнями мрака гулкое лунное пламя.

Ночь на пороге.

Сумрачный вяз обернулся песней с немыми словами.

Ночь на пороге.

Если тропинкою песни ты проберешься к поляне...

Ночь на пороге.

...ночью меня ты оплачешь под четырьмя тополями. Под тополями, подруга. Под тополями.

МОЛОДАЯ ЛУНА

Луна плывет по реке. В безветрии звезды теплятся. Срезая речную рябь, она на волне колеблется. А молодая ветвь ее приняла за зеркальце.

ЧЕТЫРЕ ЖЕЛТЫЕ БАЛЛАДЫ

I

Дерево на пригорке зеленым пятном застыло.

Пастух идет, пастух проходит.

Ветви склонив, оливы дремлют, и зной им снится.

Пастух идет, пастух проходит.

Ни овец у него, ни собаки, ни посошка, ни милой.

Пастух идет.

Он золотистой тенью тает среди пшеницы.

Пастух проходит.

II

От желтизны земля опьянела.

Пастух, отдохни в тени.

Ни облачка в сини небес, ни луны белой.

Пастух, отдохни в тени.

Лозы... Смуглянка срезает их сладкие слезы.

Пастух, отдохни в тени.

III

Среди желтых хлебов пара красных волов.

В их движениях ритмы старинных колоколов. Их глаза – как у птиц.

Для туманов рассвета они родились. Между тем брызжет соком ими продетый голубой апельсин раскаленного лета. Оба древни с рожденья, и хозяина оба не знают. Тяжесть крыльев могучих их бока вспоминают. Всегда им, волам, вздыхать по полям Руфи и выискивать брод, вечный брод в те края, хмелея от звезд и рыданья жуя.

Среди желтых хлебов пара красных волов.

IV

Среди маргариток неба гуляю.

Почему-то святым в этот вечер я себя представляю.

Когда молодую луну мне дали, я опять ее отпустил в лиловые дали. И господь наградил меня нимбом и розой из розариев рая.

Среди маргариток неба гуляю.

Вот и сейчас иду по небесному полю. Сердца из лукавых сетей выпускаю на волю, мальчишкам дарю золотые монетки, больных исцеляю.

Среди маргариток неба гуляю.

ПАЛИМПСЕСТЫ

I

ГОРОД

Сомкнулся лес столетний над городком, но сам тот лес столетний растет на дне морском.

Посвистывают стрелы и там и тут. И в зарослях кораллов охотники бредут.

Над новыми домами гул сосен вековой с небесной синевою, стеклянной и кривой.

II

КОРИДОР

Поутру из коридора выходили два сеньора.

(Небо молодое. Светло-золотое.)

...Два сеньора ходят мимо. Были оба пилигримы.

(Небо как горнило. Синие чернила.)

...Ходят, ходят – и ни слова. Были оба птицеловы.

(Небо стало старым. Сделалось янтарным.)

...Два сеньора ходят мерно. Были оба...

Все померкло.

III

ПЕРВАЯ СТРАНИЦА

Светись, вода! Синее, синь!

Как ярок апельсин!

Синее, синь! Вода, светись!

Как много в небе птиц!

Вода. Синева.

Как зелена трава!

Небо. Вода.

Как еще рожь молода!

ЦИФЕРБЛАТ

Я присел отдохнуть в кругу времени. Какое тихое место! В белом кольце покой белый, и летят звезды, и плывут черные цифры, все двенадцать.

ПЛЕННИЦА

Сгибаются тонкие ветки под ногами девочки жизни. Сгибаются тонкие ветки. В руках ее белых зеркало света, на лбу ее нежном сияние утра. Сгибаются тонкие ветки. В сумерках черных она заблудилась и плачет росою, пленница ночи. Сгибаются тонкие ветки.

Федерико Гарсиа Лорка

Федерико Гарсиа Лорка

Песни 1921 – 1924 – Теории – Песня семи девушек. Перевод М. Самаева – Схематический ноктюрн. Перевод А. Гелескула – "Хотела бы песня светом стать..." Перевод А. Гелескула – Карусель. Перевод Инны Тыняновой – Весы. Перевод А. Гелескула – Рефрен. Перевод А. Гелескула – Охотник. Перевод Инны Тыняновой – Фабула. Перевод Я. Серпина – "Август..." Перевод А. Гелескула – Арлекин. Перевод М. Самаева – Срубили три дерева. Перевод М. Самаева – Ноктюрн из окна. Перевод А. Гелескула

– Песни для детей – Китайская песня в Европе. Перевод Ю. Мориц – Севильская песенка. Перевод Инны Тыняновой – Пейзаж. Перевод А. Гелескула – Глупая песня. Перевод Ю. Мориц

– Андалузские песни – Песня всадника ("Под луною черной..."). Перевод А. Гелескула – Аделина на прогулке. Перевод Я. Серпина – "Ежевика, серая кора...". Перевод М. Самаева – "Пошла моя милая к морю...". Перевод Ю. Петрова – Вечер. Перевод М. Самаева – Песня всадника ("Кордова..."). Перевод Я. Серпина – Это правда. Перевод В. Столбова – "Деревце, деревцо...". Перевод А. Гелескула

– Три портрета с тенями. Перевод М. Самаева – I. Верлен. – II. Хуан Рамон Хименес. – III. Дебюсси.

– Игры – Ирене Гарсиа. Перевод В. Парнаха – На ушко девушке. Перевод М. Самаева – "Проходили люди...". Перевод М. Самаева – Дерево песен. Перевод А. Гелескула – "Апельсин и лимоны...". Перевод М. Кудинова – Улица немых. Перевод Инны Тыняновой

– Лунные песни – Луна восходит. Перевод В. Парнаха – Две вечерних луны. Перевод М. Самаева – Он умер на рассвете. Перевод М. Самаева – Первая годовщина. Перевод М. Самаева – Вторая годовщина. Перевод М. Самаева – Цветок. Перевод А. Гелескула

– Эрот с тросточкой – Лусия Мартинес. Перевод М. Самаева – Интерьер. Перевод А. Гелескула – Серенада. Перевод Ю. Мориц

– Запредельность – Сцена. Перевод А. Гелескула – Недомогание и ночь. Перевод А. Эйснера – Немой мальчик. Перевод М. Самаева – Обручение. Перевод А. Гелескула – Прощанье. Перевод А. Гелескула – Самоубийство. Перевод М. Самаева

– Любовь – Песенка первого желания. Перевод Ю. Петрова – Маленький мадригал. Перевод А. Гелескула – Отголосок. Перевод А. Гелескула – Идиллия. Перевод Я. Серпина – Гранада и 1850. Перевод А. Гелескула – Прелюдия. Перевод А. Гелескула – "В глубинах зеленого неба...". Перевод М. Кудинова – Сонет. Перевод О. Савича

– Песни для окончания – На иной лад. Перевод А. Гелескула – Песня о ноябре и апреле. Перевод М. Самаева – "Куда ты бежишь, вода?..". Перевод Я. Серпина – Обманчивое зеркало. Перевод М. Самаева – Сад в марте. Перевод Инны Тыняновой – Два моряка на берегу. Перевод М. Самаева – Песня сухого апельсинового дерева. Перевод В. Парнаха – Песня уходящего дня. Перевод В. Парнаха

ТЕОРИИ

ПЕСНЯ СЕМИ ДЕВУШЕК

(Теория радуги)

В семь голосов поют семь девушек.

(В небе дуга с образцами заката.)

Душа о семи голосах семь девушек.

(В воздухе белом семь птиц рвутся куда-то.)

Вот умирают они, семь девушек.

(Но почему их не девять или не двадцать четыре?)

Волны реки их уносят. Пусто в небесной шири.

СХЕМАТИЧЕСКИЙ НОКТЮРН

Мята, змея, полуночь. Запах, шуршанье, тени. Ветер, земля, сиротство.

(Лунные три ступени.)

* * *

Хотела бы песня светом стать, ее насквозь в темноте пронизали нити из фосфора и луны. Что хочется свету, он знает едва ли, с собою встречается он и к себе возвращается из опаловой дали.

КАРУСЕЛЬ

Праздничный день мчится на колесах веселья, вперед и назад вертится на карусели.

Синяя пасха. Белый сочельник.

Будние дни меняют кожу, как змеи, но праздники не поспевают, не умеют.

Праздники ведь, признаться, очень стары, любят в шелка одеваться и в муары.

Синяя пасха. Белый сочельник.

Мы карусель привяжем меж звезд хрустальных, это тюльпан, скажем, из стран дальных.

Пятнистые наши лошадки на пантер похожи. Как апельсины сладки луна в желтой коже!

Завидуешь, Марко Поло? На лошадках дети умчатся в земли, которых не знают на свете.

Синяя пасха. Белый сочельник.

ВЕСЫ

День пролетает мимо. Ночь непоколебима.

День умирает рано. Ночь – за его крылами.

День посреди бурана. Ночь перед зеркалами.

РЕФРЕН

Март улетит, не оставив следа.

Но январь в небесах навсегда.

Январь это звезд вековая метель.

А март – мимолетная тень.

Январь. В моих старых, как небо, зрачках.

Март. В моих свежих руках.

ОХОТНИК

Лес высок! Четыре голубки летят на восток.

Четыре голубки летели, вернулись.

Четыре их тени упали, метнулись.

Лес высок? Четыре голубки легли на песок.

ФАБУЛА

Единороги и циклопы.

Золотороги, зеленооки. Над берегом, окаймленным громадами гор остроскалых, славят они амальгаму моря, где нет кристаллов.

Единороги и циклопы.

Мощное пламя правит зрачками.

Кто посмеет к рогам разящим приблизиться на мгновенье? Не обнажай, природа, свои мишени!

* * *

Август. Персики и цукаты, и в медовой росе покос. Входит солнце в янтарь заката, словно косточка в абрикос.

И смеется тайком початок смехом желтым, как летний зной.

Снова август. И детям сладок смуглый хлеб со спелой луной.

АРЛЕКИН

Красного солнца сосок. Сосок луны голубой.

Торс: половина – коралл, а другая серебро с полумглой.

СРУБИЛИ ТРИ ДЕРЕВА

Стояли втроем. (День с топорами пришел.) Остались вдвоем. (Отблеск крыльев тень распорол.] Одно всего. Ни одного. (Тихий источник гол.)

НОКТЮРНЫ ИЗ ОКНА

I

Лунная вершина, ветер по долинам.

(К ней тянусь я взглядом медленным и длинным.)

Лунная дорожка, ветер над луною.

(Мимолетный взгляд мой уронил на дно я.)

Голоса двух женщин. И воздушной бездной от луны озерной я иду к небесной.

II

В окно постучала полночь, и стук ее был беззвучен.

На смуглой руке блестели браслеты речных излучин.

Рекою душа играла под синей ночною кровлей.

А время на циферблатах уже истекало кровью.

III

Открою ли окна, вгляжусь в очертанья и лезвие бриза скользнет по гортани.

С его гильотины покатятся разом слепые надежды обрубком безглазым.

И миг остановится, горький, как цедра, над креповой кистью расцветшего ветра.

IV

Возле пруда, где вишня к самой воде клонится, мертвая прикорнула девушка-водяница.

Бьется над нею рыбка, манит ее на плесы. Девочка, – плачет ветер но безответны слезы.

Косы струятся в ряске, в шорохах приглушенных. Серый сосок от ветра вздрогнул, как лягушонок.

Молим, мадонна моря, воле вручи всевышней мертвую водяницу на берегу под вишней.

В путь я кладу ей тыквы, пару пустых долбленок, чтоб на волнах качалась ай, на волнах соленых!

""

ПЕСНИ ДЛЯ ДЕТЕЙ

КИТАЙСКАЯ ПЕСНЯ В ЕВРОПЕ

Девушка с веера, с веером смуглым, идет над рекою мостиком круглым.

Мужчины во фраках смотрят, как мил под девушкой мостик, лишенный перил.

Девушка с веера, с веером смуглым, ищет мужчину, чтоб стал ей супругом.

Мужчины женаты на светловолосых, на светлоголосых из белой расы.

Поют для Европы кузнечики вечером.

(Идет по зеленому девушка с веером.)

Кузнечики вечером баюкают клевер.

(Мужчины во фраках уходят на север.)

СЕВИЛЬСКАЯ ПЕСЕНКА

В роще апельсинной утро настает. Пчелки золотые ищут мед.

Где ты, где ты, мед?

Я на цветке, вот тут, Исавель.

Там, где растут мята и хмель,

(Сел жучок на стульчик золотой, сел его сынок на стульчик голубой.)

В роще апельсинной утро настает.

ПЕЙЗАЖ

Вечер оделся в холод, чтобы с пути не сбиться.

Дети с лучами света к окнам пришли проститься и смотрят, как желтая ветка становится спящей птицей.

А день уже лег и стихнул, и что-то ему не спится. Вишневый румянец вспыхнул на черепице.

ГЛУПАЯ ПЕСНЯ

Мама, пусть я серебряным мальчиком стану.

Замерзнешь. Сыночек, таким холодней.

Мама, пусть водяным я мальчиком стану.

Замерзнешь. Сыночек, таким холодней.

Мама, вышей меня на подушке своей.

Сейчас. Это будет намного теплей.

АНДАЛУЗСКИЕ ПЕСНИ

ПЕСНЯ ВСАДНИКА

Под луною черной запевают шпоры на дороге горной...

(Вороной храпящий, где сойдет твой всадник, непробудно спящий?)

...Словно плач заводят. Молодой разбойник уронил поводья.

(Вороной мой ладный, о как горько пахнет лепесток булатный!)

Под луною черной заплывает кровью профиль гор точеный.

(Вороной храпящий, где сойдет твой всадник, непробудно спящий?)

На тропе отвесной ночь вонзила звезды в черный круп небесный.

(Вороной мой ладный, о как горько пахнет лепесток булатный!)

Под луною черной смертный крик протяжный, рог костра крученый...

(Вороной храпящий, где сойдет твой всадник, непробудно спящий?)

АДЕЛИНА НА ПРОГУЛКЕ

У моря нет апельсинов, любви у Севильи нет. Красавица, дай мне зонтик так ярок слепящий свет!

Но рожицу – сок лимонный ты скорчишь мне кисло в ответ; слова – золотые рыбки мгновенный прочертят след.

У моря нет апельсинов. Ай, любовь!.. Любви у Севильи нет.

* * *

– Ежевика, серая кора, подари мне ягод, будь добра.

– В терниях окровавленных ветвь, я люблю тебя. А ты? Ответь.

– Языком дай раздавить мне твой плод с его густой зеленой тьмой.

– Всей тоской моих угрюмых терний я голубила б тебя, поверь мне.

– Ежевика, ты куда? – Искать той любви, что ты не можешь дать.

* * *

Пошла моя милая к морю отливы считать и приливы, да повстречала нечаянно славную реку Севильи.

Меж колоколом и кувшинкой пяти кораблей качанье, вода обнимает весла, паруса на ветру беспечальны.

Кто смотрит в глубины башни, узорчатой башни Севильи? Как пять золотых колечек, в ответ голоса отзвонили.

Лихое небо вскочило в стремена берегов песчаных, на розовеющем воздухе пяти перстеньков качанье.

ВЕЧЕР

(Моя Лусия ноги в ручей опустила?)

Три необъятных тополя, над ними звезда одинокая.

Тишина, лягушачьими криками изъязвленная над затонами, точно тюль, разрисованный лунами зелеными.

Ствол засохшего дерева между двумя берегами расцветал концентрическими кругами.

И мечтал я, на воду глядя, об одной смуглолицей в Гранаде.

ПЕСНЯ ВСАДНИКА

Кордова. Одна на свете.

Конь мой пегий, месяц низкий, за седлом лежат оливки. Хоть известен путь, а все же не добраться мне до Кордовы.

Над равниной, вместе с ветром, конь мой пегий, месяц красный. И глядит мне прямо в очи смерть с высоких башен Кордовы.

Ай, далекая дорога! Мчится конь, не зная страха. Я со смертью встречусь прежде, чем увижу башни Кордовы!

Кордова. Одна на свете.

ЭТО ПРАВДА

Трудно, ах, как это трудно любить тебя и не плакать!

Мне боль причиняет воздух, сердце и даже шляпа.

Кому бы продать на базаре ленточку, и гребешок, и белую нить печали, чтобы соткать платок?

Трудно, ах, как это трудно любить тебя и не плакать!

* * *

Деревце, деревцо к засухе зацвело.

Девушка к роще масличной шла вечереюшим полем, и обнимал ее ветер, ветреный друг колоколен.

На андалузских лошадках ехало четверо конных, пыль оседала на куртках, на голубых и зеленых. Едем, красавица, в Кордову! Девушка им ни слова.

Три молодых матадора с горного шли перевала, шелк отливал апельсином, сталь серебром отливала. Едем, красотка, в Севилью! Девушка им ни слова.

Когда опустился вечер, лиловою мглой омытый, юноша вынес из сада розы и лунные мирты. Радость, идем в Гранаду! И снова в ответ ни слова.

Осталась девушка в поле срывать оливки в тумане, и ветер серые руки сомкнул на девичьем стане.

Деревце, деревцо к засухе зацвело.

""""""

ТРИ ПОРТРЕТА С ТЕНЯМИ

I

ВЕРЛЕН

Песня, которую я не спою, спит у меня на губах. Песня, которую я не спою.

Светлячком зажглась жимолость в ночи, и клюют росу лунные лучи.

Я уснул и услышал мою песню, которую я не спою.

В ней – движенья губ и речной воды.

В ней – часов, во тьму канувших, следы.

Над извечным днем свет живой звезды.

ВАКХ

Ропот зеленый нетронутой плоти. Смоква ко мне потянулась в дремоте.

Черной пантерой напруженной тени ждет она тень моего вдохновенья.

Хочет луна всех собак сосчитать. Сбилась со счета, считает опять.

– Лавровый нимб мой, зеленый и пряный, ночью и днем бередит твои раны.

Ты бы и мне всех желанней была, если б мне сердце другое дала...

...Множась и воплем мне кровь леденя, смоква надвинулась вдруг на меня.

II

ХУАН РАМОН ХИМЕНЕС

В далях немой белизны снег, тубероза и соль он растерял свои сны.

Путь голубиным пером выстелен там, где одна бродит его белизна.

Мучим мечтою, незряч, слушает, окаменев, внутренней дрожи напев.

Тихая ширь белизны. Там, где прошли его сны, раны лучится побег.

Тихая ширь белизны. Соль, тубероза и снег.

ВЕНЕРА

Такой увидел тебя

Юна и бездыханна, ты в раковине ложа нагим цветком из света извечного всплывала.