Текст книги "Однажды в Русальную неделю (СИ)"

Автор книги: Фамильевич Григорий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Я не подсылала, – Элиза машинальным человеческим жестом провела по выгоревшим волосам. – Но наказание ждёт всех зачинщиков, не бойся. Вот только смерть слишком… неэффективна и не оправдана. Хотя наказание ждёт всех. Оно зависит от того, что я увижу в ваших глазах и услышу в голосе.

– И что ты в них видишь? – спросила Злоба, хотя и отвернулась в ту же секунду, скрестив руки на груди.

– То, что и хотела – раскаяние. Страха нет. Я не чую пряный запах, но кажется мне: ты пьяна. Но важнее то, что тебе стыдно глядеть на меня и на мою малышку. Это хорошо. А теперь говори.

Злоба закусила губу, исподлобья взглянув на подругу.

– Говори, – повторила Элиза. – Толкуй обо всём, чего со стыдом и страхом скрыла от меня даже взглядом. Обвиняй других либо раскаивайся. Мне нужен ответ: почему ты сотворила это со мной? И не отворачивайся. Смотри в глаза.

– Почему? Почему, спрашиваешь ты меня?! – безумная улыбка накрыла лицо Злобы, но уже через мгновенье она сменилась отчаяньем и шёпотом. – Не знаю… Я обезумела, кажись, Лиз… Я поняла, что обезумела. Они все шептались за моей спиной, махали руками, хохотали. Они все знали о моей проблеме. А знала ли ты, когда извращалась с моим мужем, о том, что я бесплодна? Молчи. Именно после этого я надулась, как ребёнок, и начала таить злобу внутри. Она накапливалась со временем, и даже когда я узнала, что Блуд споил тебя, то не смогла простить. Почему? Я и сама не знаю. Наверное, я была слишком горда, а прощение… Мне очень стыдно и неловко принимать извинения; простить кого-то тяжелее, чем просить прощение. И сейчас это доля выпала тебе, Лиз – я не смогла её вынести.

– А я думала, ты так всполошилась из-за отсутствия еды и волос на твоей макушке.

Злоба усмехнулась. Смешок перерос в хохот. Девушка снова упала на колени и забилась в судорогах рыдания вперемешку со смехом.

– Злоб, – взгляд Элизы впервые прояснился. – Не надо. Ты единственная пришла ко мне с раскаянием, поэтому я прощаю тебя и хочу одарить. Но! Погибла моя дочь. И за неё ты возымеешь наказание. С чего начнём?

– Подарок, – шепнула девушка, размазывая грязь и слёзы по лицу.

– Не беспокойся о своих волосах, они отрастут.

– Наказание?

– Я бы даже сказала: второй дар, – Элиза приподнялась, бережно взяла хрупкое тельце малышки, пальцами провела по сморщенному, окровавленному личику. – Ты всегда мечтала о ребёнке. Я знаю это. Помнишь ночь, когда мы были на лугу и не могли уснуть, распаренные в бане? Припоминаешь тему разговора?

– Связь матери и чада. Смерть, – Злоба побледнела, закусила губу, отрицательно кивнула с надеждой в глазах, страхом.

– Теперь это твой грех, и нести его придётся всю жизнь.

Элиза дёрнула руками, разрывая пуповину. Злоба пошатнулась. За секунду она ощутила связь, а вернее её отсутствие. Болезненную пустоту, агонию от ощущения того, что умерла частичка тебя, твой ребёнок. Безнадёжная беспомощность. Смерть.

Девушка судорожно вздохнула, словно вынырнув из воды, закричала от увиденного. Элиза стояла перед ней и в протянутых руках держала тельце. Пуповина свисала на землю, как окровавленный хвост.

– И я предлагаю тебе два пути: ты можешь похоронить ребёнка здесь, ломая ногти, раскапывая землю собственными руками; каждый год ты будешь приходить сюда через топи в один и тот же день; или же ты можешь съесть малышку.

Злоба пересилила себя и взглянула в лицо Элизы. Вечная мёртвая полуулыбка застыла на нём.

– Ты съешь её и – клянусь! – излечишься от хвори. Снова сможешь забеременеть, Злоб. Минута страданий ради будущего малыша. Эта девочка уже мертва. Ты всю жизнь спокойно кушала коров и свиней, их детишек, обжаренных, варёных, чем хуже человек? Подумай. Я ухожу.

Меня нет.

Злоба лишь моргнула, и Элизы не стало. Девушка стояла там, где секунду назад была мавка, точно так же держа мёртвое тельце. Она думала, размышляла над словами, страшным предложением. Безымянная малышка была холодной, липкой и хрупкой.

Возможно, кислой на вкус из-за помятой брусники и клюквы, прилипшей к полупрозрачной коже...

Злоба положила девочку на мох аккуратно, как в кроватку на спину, и принялась раскапывать руками землю, пропитанную кровью.

***

Примечание к частиЧую, что из R моё творение выросло в NC. Ох, Стивен Кинг, ну, затейник! Зачем я тебя читал? Отдельное "спасибо" Поппи Брайт. Третья проказа Элизы.Ненавязчивым дымком и мокрым веником пахли растопленные бани. Закат накрыл тощую, но высокую фигуру священнослужителя полотном огненно-рыжего света. Отец Ростислав направился к ведьме в тот момент, когда его никто бы не заметил, в минуты вечерней молитвы. Мужчина стремительно семенил к частоколу, оглядывался, всё время удерживая руку на груди, сжимая крестик.

Остановился он в том месте, где некогда замирала Элиза, сражённая глубокой грустью, у Озера Утопленников. Отец Ростислав перекрестил одиннадцать белоснежных фигур, кивнул им, как живым людям, и продолжил свой путь.

Непредвиденную остановку пришлось совершить и у двери деревенской колдуньи. Мужчина понуро чесал рыжую бороду, переступал с ноги на ногу и оправдывался перед богом. Бормотал, что обязан «связать себя знакомством с любовницей Диавола», обязан взять на душу грех. Из хижины раздавались подозрительные шумы: стук глиняной посуды, частые шаги по скрипящим доскам, словно бег, скрежет мебели и не менее подозрительные маты, ругань, прерываемые вздохами и ахами. В это время священнослужитель был занят полемикой с богом и явно безо всякого успеха: Всевышний молчал. Тогда Отец Ростислав пообещал, что искупит грех, хоть и направленный на благо людей. Совершит паломничество.

Подул ветер, несущий аромат дыма с деревни и гнили – с болота. Отчаявшийся священник принял этот знак за согласие и без стука вошёл в хибару.

– Ох, жопа василиска! – взвизгнула женщина.

Мужчина столкнулся с ведьмой. Звякнуло стекло, и на досках расцвела розоватая клякса, темнеющая разбитыми осколками.

Колдунья ругнулась, упомянув бога. Ещё раз взвизгнула, резко прикрыв рот ладонью. Снова взвизгнула и пальцами зачесала седые локоны за спину, стыдясь так сильно, будто Отец Ростислав увидел её голой. Щёки горели. Ногой ведьма сметала осколки в угол хижины, левой рукой накручивая волосы, а правой беспорядочно шастая по полкам в поисках платка.

При этом успевая тараторить:

– Чего же вы, драгоценнейший батюшка наш, безо всякого стука ко мне-то наведались? Фу, какой стыд – простоволосую узрели! В деревне меня засмеют!

– Не засмеют, покуда не узнают, – заметил священнослужитель, рассматривая розоватую кляксу. – По делу я важному пришёл… что это? Адское зелье?

– Брусничное варенье сыночкам, – отрапортовала ведьма, наигранно удивившись. – Какое ещё зелье!? Я – обычная травница, батюшка милый, окститесь! А коли дело ко мне, то молвите, не тяните. И не заглядывайтесь по сторонам. Да, столы перевёрнуты, вещи валяются – суматоха! Просто… домовой разыгрался, батюшка, всё разбросал! А вы говорите, что волнует. Мочитесь хорошо? Газы мучают? Иль того, ну, с жёнушкой не резво всё?

Отец Ростислав даже не пытался скрыть презрение во взгляде.

– Не играй со мной, чаровница.

– Никто не играет, и никакая я не чаровница, Боже упаси! – женщина возвела очи крыше, распростёрла руки в стороны. – Упаси, батюшка, травница я обычная.

– Снаружи нет разъярённой толпы, и за свои грехи сегодня ты, к сожалению, наказания не понесёшь, колдунья.

– Точно? – шепнула ведьма, в секунду приняв надменный вид.

– Я уже толковал: к сожалению.

Женщина прислушалась, нерешительно закусив губу. Через мгновение кивнула священнослужителю, раскрепощённо растрепала волосы. Вытянула руки, изогнула пальцы. Осколки разбитой посудины молниеносно закружились в воздухе, свистя как стрелы. Священнослужитель не пошевелился, хоть и прищурился, вспотел. Однако кусочки обожжённой глины лишь собрались в небольшой горшочек, куда влилась кашеобразная смесь. Ведьма провела левой рукой: стол прыгнул, как лягушка, с шумом приземлился посреди всего разгрома. К нему подползли табуреты, встав друг на против друга.

– Всё же, зелье?

– Варенье, – ответила колдунья, выхватив горшочек из воздуха, поставила его на стол, села на табурет. – Больно плохо ты обо мне думаешь, Славка. Не такое я уж чистое зло в обличии женщины – просто старая дама, зарабатывающая себе на жизнь отварами и мелким колдовством.

Священнослужитель сел напротив. Его взгляд можно было назвать испепеляющим. Рыжие, густые волосы в свете каганца казались чистым огнём, что придавало мужчине вид разъярённого ифрита.

– А также продажей ядов и оказанием услуг по прерыванию беременности.

– Жить-то надо на что-то, – фыркнула колдунья. – Хотя думай, как хочешь. В первую очередь, это от тебя зависит, с кем ты общаешься: с грешной колдуньей или милой старой леди. Не тяни, Славка, о чём ты, превозмогая чувство отвращения и надвигающейся рвоты – ибо твой взгляд говорит именно об этом – хотел потолковать со злейшим врагом? Я, чтобы ты знал, спешу. В слободе чёрти что творится. Покамест совсем худо не стало, мне надобно сбежать, ибо на ведьм люд нынче зело злобный.

– И причиной этому – грех, творимый Элизой, – продолжил Отец Ростислав. – Ты отвратна богу, презираема им, но даже при всём при этом он может дать тебе второй шанс. Направить на путь истинный, колдунья.

– Я слушаю, Славик…

– Не надо, – священнослужитель стукнул массивным кулаком по столу.

Ведьма вздрогнула, нервно передвинула кувшин с вареньем в центр стола. Женщина не собиралась драться с отцом Ростиславом, но мысли тем временем описывали все возможные и невозможные события. У неё была магия, а он был исполином под два метра ростом, хоть тощим, но жилистым.

– Вижу, переборщила я слегка. Не буду больше кликать так, Сл… Отец Ростислав. А про предложение своё можешь и не молвить, покуда знаю я. Толковая ведь баба, да и дура любая кумекает о том, что творится в слободе. Видать, настолько всё серьёзно, что аж Всевышнему с Диаволом придётся сделку совершить – так ты считаешь? Вот только поклоняюсь я Гекате, чтоб ты знал.

– Иноверие, что и язычество – одна ересь, ведьма. А сделку эту я заключаю не по велению бога. На себя беру грех. И прекращай уже попусту лясы точить, отвратна ты мне.

– Не внешне, надеюсь? – скокетничала колдунья. – Лады-лады! По делу. Расправиться с бедняжкой ты хочешь. Как дошло-то до такого знаешь, а? Говаривала девочка: ты с ней давеча ватажился. Интересно мне, что ты думаешь обо всём об этом?

– Конечно же, она поведала мне. А думаю я: с ведьмовства всё началось. От Евы пошла по человеку тяга к греху, так и Элиза посетовала братьям своим на болеющую мать, послала одного из них за отваром к ведьме, подруге твоей.

– Пусть дух её спокойно нежится в водах загробных, – колдунья приклонила голову и громко шмыгнула.

– Пусть догорает в аду, – кивнул Отец Ростислав. – Ибо заслуженно. Мать Элизы померла после отвара.

– От старости, – добавила женщина.

– А колдунья та ещё и братьев Элизы прокляла, превратила их в лебедей.

– Заслуженно, – подметила ведьма, не побоявшись взглянуть священнослужителю в глаза. – Они предали её хижину огню, ложно обвинив в убийстве матери.

– Справедливо поступили, – мужчина повысил тон. – Но вскоре правосудие восторжествовало: колдунью ту кара божья настигла, и умерла чаровница.

– От старости, – нагло буркнула женщина.

Неловкая тишина дрожала от напряжения в воздухе, казалось, он вибрировал над столом, как при мощной грозе. Отец Ростислав нервно почёсывал бороду, а старуха снова взялась за кувшин, тщательно выискивая правильный угол, падение света, ровность, чтобы сосуд не привлекал её внимание, не злил, не возмущал неожиданно возросшее чувство – прости её, Господи! – когнитивного диссонанса.

Мужчина начал первым:

– Как бы то ни было, после смерти чаровницы на Элизе остались одиннадцать заколдованных братьев и пустой дом, однако, весьма обеспеченный. Как я уже говорил, девушек слишком легко совратить – вместо того, чтобы вымолить прощение у бога, она повторила свою ошибку и отправилась к тебе, прихватив с собой коней, которых могла бы пожаловать нашему храму на перестройку.

Ведьма фыркнула, хохотнула, покачнувшись:

– Тьфу на тебя, Сла… Ростислав, Отец церковный. И за свою помощь – которая, кстати, по словам Элизы, ни черта не помогала – ты ещё и требовал деньги! Хороша нынче помощь священная.

– Не требовал, – резким взмахом руки священнослужитель словно отрезал от себя все обвинения. – Она могла преподнести деньги в дар, но и в противном случае я бы помог ей. Да и ты, ведьма, не за даром решила оказать услугу.

– Согласна. Но, к сожалению, не успела, ибо разгневанная на глупых слухах толпа обозлилась на Элизу просто так и тут же утопила в озере Утопленников в Русальную неделю, когда – все это знают – любая баба, поглощённая водой, становится кикиморой, русалкой, водяницей аль мавкой. Даже если не принимать всерьёз то, что лишили вы жизни бедную девочку подло и опрометчиво, вам надо было совершить своё злодеяние в иной день, дабы она просто умерла и вскоре забылась, как быль.

– Да, – неожиданно согласился священнослужитель. – Сглупил. И девочку жалко. Но дух её уже отпет, ибо на небесах она, а живо лишь тело, захваченное Диаволом.

– Значится, у бога ты прощение вымолвил, а к самой убиенной не решился подойти, Отец Ростислав? Не думал ли ты, что в этом и лежит разгадка, что ей нужно твоё, ваше раскаяние?

– Её уже нет, есть Диавол, колдунья.

– Думай, как хочешь, – отмахнулась ведьма. – Но знай, что выбора нет! Убитого не убьёшь. Отрежешь руку Элизе – она будет двигаться, лишишь головы – глаза продолжат моргать, сожжёшь тело и развеешь пепел – там, где он лежит, проходящие услышат голос, сводящий с ума.

Отец Ростислав хмыкнул, в последний раз отдёрнул рыжую бородку.

– Значит, только в том месте, где кто-то пройдёт?

– Получается, – растерянно буркнула колдунья, потеряв нить.

– Ладно. Закопаем прах подальше от селения.

Ведьма цокнула, но не решилась спорить. Ей-то какое дело? У неё своя жизнь, и Элиза не играет большой роли в ней. Женщина взглянула в открытые ставни, где багрецом догорал закат. Тьма почти целиком накрыла этот край.

– Слушай, Отец Ростислав, – позвала колдунья мужчину, уже направившегося к выходу. – Не поможешь мне, как женщине? Не вытащишь ли скамью ту у печи на улицу, спина моя уж не по годам болит.

Священнослужитель обернулся, а презрение во взгляде слегка поубавилось.

– Помогу. Чего уж там.

Пока мужчина был занят делом, ведьма быстренько дозакидывала вещи в бездонный мешочек, не забыв и о варенье. Когда вышла на улицу, увидела Отца Ростислава, выпрямляющегося у скамьи, накрытой платком, расправляющего плечи.

– Силач, – улыбнулась женщина. – Не будь ты священником, стал бы богатырём, да и, кажется мне, отношения между нами были бы иные. Но это не так… Как и толковала я, убираться мне отсюда надобно. Буря грядёт. Удачи тебе, Славка!

Колдунья села на скамью, как на лошадь, по-женски на бок. Лёгким движением пальцев посыпала на деревянные опоры загадочную пыльцу. И вскрикнула, задохнулась воздухом, закричала и засмеялась, ибо скамья неожиданным рывком взлетела в небо.

Отец Ростислав молча наблюдал за тёмной фигурой над частоклом, громко орущей, хохочущей, и слушал ошалелые крики крестьян, в унисон плачущих от страха детей.

***

Старуха с трудом раскрыла глаза, из которых тут же покатились слёзы. Её разбудил жуткий хохот сверху, будто Алконост пролетела по небу. Старуха застонала от чёртовой боли в голове, от чёртовой сухости во рту, от шума, чёртового пения сверчков, чертовски громкого именно сейчас.

Она чертовски болезненно завыла от чёртового похмелья.

Единственным приятным (не чертовским!) ощущением был резкий запах сыра. Старуха подалась вперёд и, не нащупав опоры, свалилась вниз, резко и больно на спину так, что на пару секунд потеряла возможность дышать, хватая воздух ртом, как пойманный окунь.

Она так и лежала, скрюченная, на земле. Свадебное платье измазалось в грязи, а чертовская боль, стягивающая виски, наконец-то ослабла, позволив открыть глаза и вспомнить накатившуюся грусть, депрессию, животное желание выпить, неоспоримое и непреодолимое, стыд перед Дареной, прогулку в лесу, испуганные глаза Злобы, истошные визги: «Белая Баба!!!»…

– Погуляла, – буркнула Старуха, решив не давать оценку своим проступкам.

Её взгляд наткнулся на деревянное строение, маленькую комнатку, соединённую с землёй столбом и лестницей. Сырня, из которой и вывалилась мученица.

Старуха села, ругнулась от боли, перевела дух и всё-таки встала. Огляделась. Её окружали ночь, сверчки (чертовски громко сверчащие!) и больше никого. Мученица снова поднялась в сырню, опасно шатаясь, своровала немного ароматного творожка и направилась домой, замотав вкусняшку в бедное свадебное платье.

Она хотела извиниться перед своей малышкой, для которой и украла сыр. Старуха ополоснулась у ближайшего колодца, гневным рыком отогнав тявкающих собак, пальцами расчесала седые локоны и нацепила на лицо улыбку.

Только ради Дарены.

– Баба! – слишком резвым криком встретила Старуху внучка. – Баба!

– Здесь я, Даренушка моя, здесь, милая моя…

Старуха не договорила. Внучка стояла у ставень и тыкала пальчиком наружу, молвя: «Баба!». И баба появилась. Элиза бросилась к малышке, словно змея, в секунду затянула визжащую Дарену в окно и пропала.

Лишь едва отошедшие от проказ ведьмы селяне проснулись от протяжного воя, схожего с плачем волчицы, потерявшей своих волчат. Не успевшая спасти Дарену Старуха билась головой об стену и выла, орала, пока её, испачканную в своей же крови из разбитого носа, не оттащили прибежавшие на шум соседи.

Услуга.«…Ты не злись на люд напрасно, без причины не кричи.

Коль не нравится товарищ – постарайся, выдюжи.

Коль покроешь благим матом, Волочайку вспоминай;

Как в часы беды ужасной шлюху бросил родной край!

Не сдалась красна девица, к ведьме ринулась она,

Выкрала заветный свиток, тайну магии прочла.

Собрала она крапивы голой рученькой своей,

Чтобы волку сшить тунику, дабы мужем стал скорей!»

(Народное творчество, отрывок из «Поучительного сказа о доброй Волочаюшке и зачарованном муже-волколаке»).

«Горбатого могила исправит, тебя же я сама убью!»

(Злоба, подслушанные соседями крики).

Измученная, уставшая, промокшая, но счастливая Злоба вышла из болот. Люди оглядывались на неё, пялились на лысину, смеялись, однако девушке было искренне наплевать на их мнение. Она вяло брела к своему дому, а собаки молча косились на неё, боязливо принюхивались к трупному смраду. Оказавшись в избе, Злоба приказала экономке растопить баню, пошатываясь, поднялась на второй этаж, в спальню, и тут же перестала быть счастливой.

Муж лежал в кровати с пухленькой красавицей, некогда гулявшей возле их дома с беременной подругой.

Блуд зевнул, как сытый кот, приоткрыл один глаз. Крякнул от неожиданности, подпрыгнул, сверкнув наготой. Любовница обиженно замычала, потеряв источник тепла, тоже раскрыла глаза и побледнела.

Тот вечер Блуд, красавица и обычные прохожие запомнили надолго. В результате небольших телодвижений и криков под стать третьей октавы, Злоба одарила соперницу фингалами под оба глаза, а мужа напугала так, что тот выбил ставни и выпрыгнул из окна, ибо девушка оккупировала выход. После этого мужчина чуть меньше двух дней сидел под крыльцом, как провинившаяся собака, пытающаяся таким вот способом извиниться перед хозяином.

Сказать, что соседи привыкли к таким зрелищам, значит молвить правду. Они знали Злобу, когда та ещё ходила в девках и, как дочь именитого боярина, крутила непозволительные романы с обычным крестьянином. Они знали и подросшую красавицу, недолго оплакивавшую смерть родителей, вышедшую за муж за трудолюбивого простака, на которого никогда нельзя было долго злиться. Поэтому соседи не постеснялись подкормить глупца, дабы совсем не истощал.

К вечеру второго дня жена впустила мужа в дом. Макушка девушки уже успела обрасти острой щетиной, а сама Злоба была подозрительно доброй, не терзала мужа, в порыве грусти переспавшего с первой встречной.

Той ночью, как ни странно, они занялись сексом. Злоба настойчиво хотела доказать Блуду, что лучше её нет никого! И у неё это получилось аж два раза.

– Ох, Блуд… Ох.. АЙ!

– Что?! Что такое?

– Комар цапнул прямо в зад, но я не об этом. Мне надо с тобой…

– В зад? Вот подлец! Где он? Замри. Кажется, я нашёл его.

– Ой! Не шлёпайся, Блуд! Хах-а… ну, убери свои руки, Блуд. Блуд! Мне надо с тобой серьёзно поговорить.

Девушка нахмурилась, скривила губы. По-детски обиженное лицо совершенно не подходило той ситуации, в которой Злоба находилась, ибо Блуд, нависнув над ней, самозабвенно мял грудь жены, словно упругое тесто для пирога.

– Блуд, проведай Элизу и вымолви у неё прощение. Пожалуйста.

Азарт исчез. Мужчина, цокнув, отстранился от жены. Лёг рядом набок, чтобы видеть её лицо, направленное на плафон, украшенный орнаментом цветочных узоров, красных и чёрных.

– А тебе не показалось?

Девушка закусила губу, гневно покраснев. Вздохнула, выдохнула, вздохнула, выдохнула. Успокоилась.

– Нет, не показалось. На моей голове снова растут волосы – чем не доказательство правды?

– Она могла обмануть: «Отпущу её, покамест других не приведёт, а там всех сцапаю!». Элиза стала мавкой. Покуда нам знать, о чём она кумекает? Ты не чуяла подвоха?

– Нет, – поморщилась Злоба. – Кажись, нет. Я нутром чуяла: Элиза не навредит.

– Ага, нутром чуяла, – хохотнул Блуд.

Вены на висках Злобы напряглись, девушка совершила ещё одну процедуру вздохов-выдохов. На этот раз помогло меньше. Муж посмотрел на неё с малой толикой удивления, но без понимания.

– Знаешь, – Злоба тоже легла набок, – между тобой и Элизой есть связь, которую надобно разорвать. Ты не знал, что она была обрюхачена тобой? Я умолчала об этом, однако сейчас скажу: малышка родилась мёртвой.

– Как Элиза?

– Просто мёртвой. Я закопала её, хотя могла съе… – Злоба тряхнула головой, что-то буркнув под нос. – Она закопана на полянке посреди топи, где полно брусники и клюквы.

– Жалко, – неоднозначно сказал Блуд и отвернулся к стене.

Злоба минуту наблюдала за мужем. Разглядывала его тощую, загорелую спину, пытаясь побороть желание столкнуть этого труса с постели.

– Ладно, я сама вымолю прощение за тебя.

Мужчина не ответил. Злоба перевернулась на спину и натянула одеяло, умышленно не пожелав спокойных снов.

***

Она замотала голову платком и для отвлечения внимания сделала огромный акцент на глазах, нещадно выделив их косметикой, привезённой с востока. Учитывая то, что местное женское население не знало других средств, кроме репы, коей натирают щёки, результат должен был быть сногсшибательным.

Однако его никто не мог оценить: слобода разом опустела. Огромное скопление народа нашлось у церкви. Те, кто пришли с желанием действовать – а их было не больше двадцати, – несли с собой мотыги, факела, вилы, серпы и самодельные луки с кривыми стрелами гусиного оперения. Остальные собрались поглазеть и погалдеть.

Отец Ростислав расположился на ступенях, ораторствуя и яростно жестикулируя. К нему липла рыдающая Старуха, согнутая, казалось, в разы постаревшая. Наконец, она отстала и рухнула на колени, взглядом холерика водя по сторонам.

– … и единственный способ – сжечь окаянное тело, взятое Диаволом под контроль, – кричал священнослужитель. – Тогда вернётся спокойствие и исчезнет голод, ведь вы все знаете, что именно мавка потопила наш скот, что именно она заразила муку и зёрна спорыньей. Так отомстим ей, во имя Бога!

Кушать хотелось каждому, поэтому люди одобрительно голосили Отцу Ростиславу, позабыв узнать: а почему тело Элизы захватил Диавол, если ты прочитал над ней молитву, святой пердун, недоговариваешь ты!

Злоба поспешно пробиралась к церквушке, протискиваясь, а то и отталкивая людей. Было довольно тяжело, потому что на такие стремительные действия ей отвечали более сильными толчками.

– Но, – продолжил Отец Ростислав, – нам неизвестна её обитель. Придётся разделиться. За болотом стоит древний жальник – идеальное место для нежити, чуть далее, к городу…

– Я знаю! – выкрикнула Злоба, кивнула священнослужителю.

Отец Ростислав удивлённо моргнул, улыбнулся, но, взглянув девушке в лицо, прищурился.

– Тебя избил Блуд? Конечно, я не хочу лезть в ваши дела, но…

– Это косметика, – так же тихо прошипела Злоба, обернулась к людям. – Я знаю, где находится Элиза. Я видела её, когда ходила на болото за брусникой. Мавка танцевала на полянке и… расчленяла бедную скотинку, коров, сворованных у вас!

– Злоба, это правда? – уточнил священнослужитель.

– Я хаживала не раз на ту поляну, дабы убедиться. Элиза совершает какой-то обряд.

– Она украла мою Дарену! Она схватила мою внучку! – провыла Старуха.

– Ведьмы часто используют младенцев и части тел детей для варки сильнейших зелий, способных разрушить целое селение, – священнослужитель обратился к толпе. – Нам грозит смерть, братья и сёстры, если мы не одолеем мавку. Дело очень серьёзное. Отправляемся прямо сейчас! Злоба…

Девушка криво улыбнулась, изобразив богобоязненный взгляд.

– Это мой долг, Святой Отец, идём прямо сейчас, как вы и молвили.

Как и ожидалось, за ними пошли только те, кто взял с собой оружие-инструменты для работы на поле. Намеревались ринуться и бесшабашные подростки, дети, но родители сдерживали их, а некоторым более глупым давали подзатыльник, дабы заработала голова.

У частокола их ряды пополнились ещё одним человеком. Блуд нагнал Злобу и тут же поцеловал. Мужики засвистели, безутешная Старуха матюгнулась, а Отец Ростислав прочитал нотацию о воздержании, приведя в пример выдержки из Нового Завета.

– Господи, тебя ударили? Кто!?

– Это косметика, – ответила девушка, впрочем, спокойно. – Ты всё-таки решился. Блуд, я…

– Злоба, поговоришь позже со своим супругом, он никуда не денется, – прервал священнослужитель. – Указывай путь и не отходи далеко от меня, толкуй обо всём, что видела. Нам надобно спешить, но без тактики с мавкой не справишься: они живут семьями, а болотные травы защищают их от посторонних.

– Всё будет хорошо, – шепнула девушка мужу. – Просто не убегай, слышишь, не убегай.

Они двинулись вперёд.

За вянущим камышом, засыхающим белокрыльником, жёлтой калужницей они видели Озеро Утопленников, свалку для отходов дубильни. Над водой летали одиннадцать белоснежных фигур, кончиками крыльев касались мутной глади, словно ножом вырисовывая узоры. Лебеди кричали, и от их крика становилось жутко на душе, ибо был он схожу человечьему.

На месте хижины колдуньи, к всеобщему удивлению, остались одни угли, в форме которых выделялся каркас хибары. В углу краснела раскалёнными кирпичами печь. Земля вокруг, однако, продолжала цвести и благоухать, будто огонь не мог перекинуться с крыши на деревья, со стен – на кусты.

Отряд не задерживался в том месте. Над хижиной летал разноцветный пар, плотный и тяжёлый, который не стремился оседать на землю либо, наоборот, растворятся в небесах. Испарившиеся зелья. Никто не знал, опасны они или нет, но один из мужиков заметил двуглавую лягушку, кою тут же придавил босой пятой.

Надвигалась буря. Они все это чувствовали.

Какая-никакая, но тактика была. Лучники семенили впереди, там, куда указала Злоба. Три матёрых охотника. Их фигуры затерялись вдали. Сама девушка вела людей немного в другую сторону, как она успешно соврала: в обход. Её руки потели, но кто бы стал на это обращать внимание, особенно в до неприличия мокрой топи?

Круг замкнулся.

И возвестили об этом крики. Они пролетели, как ветер, резкие и продолжительные. Охотники. Все растерянно оглянулись, вслед отдаляющимся звукам. Старуха заплакала, так как одна не решилась посмотреть назад.

Мёртвые руки вылезали из топей, как огромные змеи, цеплялись за ноги, руки, туловища и быстро оттаскивали людей грубо, стремительно. Тянули за голову, долбили об деревья, не убивали, а просто тащили.

Злобу, Отца Ростислава, Старуху и Блуда окружал терновник. Колючая, красивая, цветущая стена вырастала за секунды, закрывая их от внешнего мира. За этим барьером затихали визги уволакиваемых самим болотом смельчаков. Все четверо молчали, выжидая.

Первый шагнул священнослужитель, терновник тут же вырос за спиной, словно шора, не дающая коню свернуть с намеченного пути. Старуха заскулила, Отец Ростислав сжал крестик, Злоба схватила Блуда за руку, направившись вперёд.

– Ты знала, что произойдёт, – с тоном обвинителя заявил священнослужитель.

– Да, – кивнула Злоба, не оборачиваясь. – Предполагала: некая сила отпугнёт лишний люд. Думаешь, скажи я вам, что-нибудь бы изменилось?

– Нет, – отдалось им издалека.

Элиза шла. Весьма уверенно для трупа.

После смерти она перестала чувствовать, а магия, поселившаяся внутри неё, была вроде нового мозга, посылая импульсы мышцам, заставляя их шевелится. Элиза и эти импульсы действовали весьма запоздало, по отношению друг к другу. Походку мавки можно было назвать упругой и в то же время пьяной.

Старуха затихла, Отец Ростислав шагнул назад, укололся шипами терновника, выронив крест, Злоба, чувствуя страх, машинально прижалась к дрожащему мужу.

– Что ж, ты победила, – священнослужитель поднял крест, – К сожалению, победила. Есть ли шанс просить у Диавола быстрой смерти для всех нас?

– Я не Диавол, – сказала мавка, не раскрывая рта, сгорбившись. – Была бы я им, ваша деревня сгорела бы до тла. Но я не он, я – всего лишь мертвец…

– Да-дарена, – заикнулась Старуха. – Моя ма-малышка, красавица…

– Мертвец, кой не может чувствовать, – продолжила Элиза, не слушая Старуху. – Поэтому я не буду никого убивать, ведь я не смогу ощутить радость от сего. Мне надо лишь кое о чём вас попросить. Об услуге. Ты желаешь увидеть свою внучку, старая женщина? Она жива, невредима, поверь мне. И я верну её после того, как ты кое-что сделаешь для меня.

– Я всё сделаю ради неё, – голос Старухи приобрёл оттенок стали. – Всё!

– Злоб, – Элиза кивнула.

Подруга повторила жест, закусив губу, а священнослужитель нахмурился.

– Блуд, мой милый Блуд, я никогда не могла на тебя злиться. Даже сейчас не могу, покуда люблю. Как брата. Хотя должна бы. Поэтому наказание ты понесёшь за то, что не совершал, за то, что не остановил Злобу тогда, у церкви. Ты согласен?

– Да.

– Святой Отец…

Священнослужитель скрестил руки на груди, сжимая в кулаке крест.

– Я знаю, что ты хочешь сделать, Диавол. Ты желаешь осквернить наши души перед смертью, дабы мы не попали на небеса. Они сдались, но я сильнее, – мужчина вздохнул. – Просто лиши меня жизни и не искушай. Я – малозначимая пешка.

– Вы не умрёте, – повторила мавка; её тело разбухало, ноги оттекали из-за вертикального положения. – Но и не сможете уйти, пока не согласитесь.