Текст книги "Имя мне... Все"

Автор книги: Ф. Ришар-Бессьер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– Очень милая… Очень красивая…

– Как я?

– Именно.

– Вы ее любили?

При этом вопросе мои брови хмурятся.

– Маленькая куколка, что вы можете знать о любви? Любовь – чувство человеческое.

– Простой обмен эмоциями электрохимического характера; суть любви может быть выражена геометрическими символами: любовь может быть вызвана простым физическим контактом. Свод правил «Отношения и связи между людьми», параграф 32.

– Я… я советую вам забыть этот параграф.

– Хорошо, господин Кларк.

Еще одна идея Джо! Черт возьми, теперь я понимаю, почему Джо продает эти механизмы, как булочки, в разные концы Галактики. Какой ужас! Я воспользовался тишиной, чтобы проглотить кофе, но машина возобновила разговор:

– Я хотела бы, чтобы вы поговорили со мной об Арабелле.

Неожиданно кровь бросилась мне в лицо и я рассердился; боже, как эта машина раздражает меня!

Я ушел, хлопнув дверью.

В это утро я снова принес в хижину свои охотничьи трофеи.

Две птицы, подстреленные на болотах, и три мелких млекопитающих из тех, что живут на мясистых шляпках огромных грибов, растущих в лесу. Их мясо очень вкусно, при условии, если его подать под острым соусом; с чем псевдо-Арабелла довольно успешно справляется. Особенно важно для нас сейчас сделать запас провизии на зиму, и мы уже начали делать консервы.

Конечно, я всей душой не хочу их использовать, так как перспектива провести еще одну зиму на Рока меня совсем не радует, несмотря на присутствие преданного и прелестного спутника.

Она старалась изо всех сил, делала все, чтобы мне помочь; наши вечера становились все менее и менее вялыми, так как я научил ее играть в карты и другие разные игры, что нашел в обломках корабля, и все же этим вечерам было далеко до игривых, шаловливых и дурашливых вечеров Земли.

И постоянно эти вопросы!

Невероятно, что она может задавать такие вопросы! Мне нужно быть осторожным, так как она записывает все, что я говорю, и никогда не забывает этого. Настоящая энциклопедическая память!

Она знает уже все о моей семье, о возрасте, профессии и вкусах моих близких друзей; может по памяти рассказать содержание всех фильмов, о которых я вспомнил и пересказал ей в некоторые бессонные ночи. Она говорит со мной о Джо так, будто знает его всю жизнь!

Джо! Единственный, кто будет ужасно доволен, когда я вернусь с псевдо-Арабеллой, не отходящей от меня ни на шаг. Я представляю, как он подмигнет мне:

– Ну что, дружище, признайтесь, что у папы Джо была чертовски отличная идея создать эту супермодель! Кем бы вы стали и во что превратились бы без Арабеллы? Я вас об этом спрашиваю.

Земные женщины? Вздор, дрянь по сравнению с этим…

Мы вместе посмеемся над шуткой, и все остальное будет лишь воспоминанием – не больше. Эх, если бы они могли прилететь сюда до Нового года! Но как я могу быть уверен в этом? Эта проблема – увы! – оставляет мою спутницу совершенно равнодушной и нисколько не трогает. Тем не менее, когда во время обеда я громко обсуждаю эту проблему, она в конце концов удивляется: – Здесь, на Рока, вы несчастны?

– Человек не создан для жизни в одиночестве. Это противоречит законам природы.

– Но вы больше не одиноки, господин Кларк! Один плюс один равно двум!

Логика электронного мозга абсурд для мозга человека, однако я не решаюсь произнести это вслух. Как-никак, в известном смысле…

Я держу тарелку. Моя спутница, в свою очередь, накладывает себе новую порцию. Я смотрю на нее с изумлением. Интересно, что она находит в этих блюдах? Но с какой деликатностью и утонченностью хорошо образованной женщины она их оценивает!

Еще одна штучка старины Джо. Вся проглоченная ею пища попадает во внутренний мешок, где расщепляется девяносто процентов общей массы. Оставшиеся десять процентов выводятся в другой мешочек, откуда затем удаляются. Должен признать, что это довольно разумно…

– Еще немного рагу, господин Кларк?

– Нет, спасибо.

– Надеюсь, вам понравилось?

– Все было очень вкусно.

– Фрукты?

– Нет, Арабелла.

Я прикусил язык, но было уже поздно. Наградив ее этим именем, теперь я корю себя за это. Мне не следовало этого делать. Просто у меня это вырвалось. Моя подруга резко вскинула брови… и опять мне хочется назвать ее куклой, механизмом, машиной… О!.. Эти слова!

– Почему вы меня никогда не называете Арабеллой? Это имя мне очень нравится.

– Эх! Вам будет очень трудно это понять. Мне не хотелось бы когда-нибудь объяснять вам все это.

– Но это же смешно! Хозяин должен всегда доверять гуманоиду все свои тревоги и переживания по своему усмотрению. Груз секретов и тайн может быть слишком тяжел для одного человека.

– Я сам это выбрал, и я…

– Пункт 314, свод правил…

– Мне плевать на пункт 314! И больше не перебивай меня, этого достаточно…

– Для гуманоида невыносимо, когда отказываются использовать его по прямому назначению с привлечением всех его способностей…

– Во имя милосердия господнего, я прошу вас…

– Я повторяю, пункт 314…

– Вы…

– Расскажите мне об Арабелле.

Я посмотрел на нее остолбенело.

– Нет, что это вы себе позволяете? Какое право вы имеете так говорить со мной?

Она с достоинством и важностью встала, чтобы высказать:

– Это покушение на законы роботехники, господин Кларк.

– Хуже! Злоупотребление человеческим разумом!

– Нет. Это всего лишь эмоциональный взрыв и больше ничего.

– Если бы вы были Арабеллой…

– У нее никогда не нашлось бы мужества так с вами разговаривать.

– Нет, конечно же, нет.

– Этого я и боялась. Человеческим женщинам не хватает практичности и находчивости.

– У них, слава богу, есть иные качества, которые украшают их; они обладают массой достоинств.

– К несчастью, вы их любите за их недостатки.

– Безусловно, у Арабеллы есть свои недостатки, – но они – человеческие.

– Даже то, что она не знала о вашей любви?

– Может быть…

– Вы долго ее знали?

– О, да…

– Где вы с ней познакомились?

– На берегах Гудзона, воскресным утром.

– Весной? Летом?

– 28 мая. Она стояла на понтонном мосту. Ее длинные волосы развевались на ветру.

– Ее платье?

– Нет, на ней были шорты и блузка с глубоким вырезом.

Я подошел к ней, предложил сигарету. В это время…

– Господин Кларк… – Она взглянула на меня так, будто очнулась от долгого сна. – Господин Кларк…

– Она мне улыбнулась ласково, и, я ее спросил…

– Господин Кларк…

Я почувствовал, как рука моей спутницы вцепилась в мое плечо с такой силой, что я вскинул голову с тревогой и беспокойством: – что происходит?

– Слушайте!

Она указала куда-то в небо через большое открытое окно.

– Так вы ничего не слышите?

– Что там такое, в конце концов?

– Какой-то странный шум… Шум мотора… Да! Я в этом совершенно уверена.

Ее сообщение произвело на меня впечатление ведра вылитой прямо на голову воды. Одним прыжком я оказался на улице, не смея даже поверить… Но я все еще ничего не слышал. Она присоединилась ко мне и, предугадывая мой вопрос, поспешила сказать:

– Я вас уверяю, что отчетливо слышала шум.

Мы бросились на середину поляны, торопясь изо всех сил и сверля небо взглядами. Мной овладела надежда. Мой бог, если бы это оказалось правдой! Маленькие сверхчувствительные звукоуловители гуманоида действительно могли зарегистрировать шум мотора…

В этом случае парни старины Джо уже были бы здесь, тщательно исследуя поверхность Рока с бортов своих маленьких вертолетов.

Мы бегом пересекли лесок, чтобы взобраться на вершину скалистого холма, и оттуда внимательно, но тщетно вглядывались в небо, голубое, чистое и безмятежное небо, где в направлении севера начали расти большие кучевые облака. Я же так ничего и не слышу…

Да и не вижу тоже. Ничего похожего на вертолет, ни одной черной точки на горизонте. В это мгновение небо вдалеке, словно удар кнута, располосовала молния. Услышав раскаты грома, я улыбнулся и повернулся к своей подруге. Итак, всего лишь ложная тревога.

Действительно, нужно обладать очень тонким слухом, чтобы отличить раскаты грома от рева реактивного самолета на таком расстоянии.

– Я была совершенно уверена… – извинилась псевдо-Арабелла, удрученно взмахнув рукой.

– Неважно.

Спускаясь с этой верхотуры, я, с грехом пополам, помогаю сойти вниз Арабелле, но она вдруг подскальзывается и падает, растянувшись на камнях во весь рост. Большим прыжком я бросаюсь к ней. Черт возьми! Сломана правая лодыжка. Нога, перекрученная самым невероятным образом, свободно висит. Я неподвижно стою и ругаюсь, как последний солдафон: – Это моя вина… Ваши лодыжки очень хрупкие… Мне следовало бы быть более осторожным и внимательным.

На ее лице появилась самая очаровательная улыбка.

– Ничего серьезного, уверяю вас.

– Да, конечно, я это легко починю.

– Но вам придется меня нести – я доставляю вам одни хлопоты и неприятности.

– Но здесь недалеко… и-мы никуда не торопимся.

Я поднимаю ее, и она обхватывает мою шею обнаженными руками. Ее тело такое теплое, что я изумляюсь. А она смотрит на меня, забавляясь моими усилиями и молчанием, как маленькая капризная девочка, которая отказывается идти по лужам и просится на руки. Как и Арабелла, когда я помогал ей спрыгнуть с понтона!

Она точно так же сжалась в моих руках, такая маленькая, а я, я нес ее на руках по воде до самого катера. Именно так все оно и началось между нами в то воскресное утро 28 мая.

– А, старые воспоминания? – мурлычет моя ноша, не отрывая от меня своих больших зеленых глаз.

Всегда эти старые воспоминания… Я кладу ее на траву, чтобы немного перевести дух. Она подползает ко мне и касается моей руки:

– Так вы говорили, что это произошло на берегу Гудзона? – Она помолчала немного и продолжила: – Кстати, о чем вы ее спрашивали?

Итак, дело сделано – колодец выкопан. Теперь у нас сколько угодно воды. Закончены утомительные каждодневные хождения туда-обратно между хижиной и ручьем, протекающим по краю поляны. Я тяну за цепь и вытаскиваю первое ведро, до краев наполненное чистой и прозрачной водой. Я испускаю крик радости, кричу во весь голос и мчусь к хижине, чтобы объявить эту чудесную новость, но хижина оказывается пустой. «Ба! Что происходит? Где же Арабелла?» Я в беспокойстве выбегаю наружу и оглядываю окрестности. Я кричу во все горло:

– Арабелла! Арабелла!

Я ничего не понимаю… Еще сегодня утром… И вдруг, совершенно неожиданно, я замечаю ее. Она выходит из ракеты, делая руками какие-то знаки. И пока она выбиралась из шлюзовой камеры на солнце, я стоял на месте, неподвижный и ошарашенный.

Завороженный и очарованный. Я смотрел, как она, словно во сне, продвигается вперед с ленивой, но чувственной грацией. На ней маленькие шорты и белая блузка с глубоким вырезом. Ее длинные светлые волосы рассыпаны в беспорядке по плечам. Боже, как же ты красива, мой ангел!

– Привет, Джон, надеюсь, я не очень поздно?

Я качаю головой слева направо и справа налево. Сквозь лифчик из тонких кружев видна грудь. Где, черт возьми, она выкопала эту ткань?

– Колодец готов, Арабелла. Теперь у нас много воды.

Она начала хлопать в ладоши и скакать на одной ножке, как маленькая озорная девчушка.

– О, Джон! Это чудесно… Это чудесно…

Она бросается мне на шею, и я сжимаю ее в объятиях. Мы вместе смеемся и плачем.

– Арабелла, нам нужно это отметить. Что хорошего ты приготовила?

– Сюрприз… Ты увидишь.

Боже… гамбургеры, мороженое с персиком и много взбитых сливок для каждого. Моя любимая еда! Но, черт возьми, откуда она могла…

Она смеется.

– Я откопала кое-какие консервы. Мы сохраним их дая особо торжественных случаев. Ну, садись же. Я умираю с голода.

Я присаживаюсь за стол и пробую все блюда.

– Ммм… Чертовски вкусно, ты знаешь.

Она продолжает звонко смеяться.

– Арррабелла… Арррабелла… Вкусно… вкусно… вкусно…

Я в изумлении смотрю на нее, но она показывает мне на окно.

На подоконнике на длинных ногах стоит большая птица и наблюдает за нами маленькими глазками-бусинками, расположенными по краям огромного, как у тукана, клюва.

– Арррабелла… Вкусно… вкусно…

Нет, а откуда она взялась, эта птица с голосом попугая, скрипящим и скрежещущим, как ржавый блок? Я встаю, чтобы взять свой карабин, но Арабелла удерживает меня:

– Зачем? Это всего лишь маленькое безвредное существо.

– Но у него такой раздражающий голос!

– Он все равно не знает, что говорит. Смотри.

Птица улетела, и, когда мы вышли из хижины, Арабелла показала мне на каминную трубу. В гнезде, которое я с трудом замечаю, птица присоединяется к своей подруге, и они оба щелкают клювами, переговариваясь. Довольно любопытная компания, которую я здесь раньше не видел. Да, раньше их здесь не было.

– Они прилетели сегодня утром. Они как аисты, а аисты приносят счастье.

Я возвращаю ей улыбку, затем пожимаю плечами:

– Ты рассуждаешь, как твоя мать.

– Моя мать?.. А, ну да, действительно… Джон… ты прав…

Ладно, не будем портить вечер подобным мелочами.

Я закончил есть свое мороженое и откинулся на спинку стула.

Арабелла права, вечер действительно чудесный. Я окидываю взглядом ее тонкие стройные ноги, смотрю на ее грудь и плечи и погружаюсь в ее большие зеленые глаза. Потом я спрашиваю тихо и нежно:

– Арабелла, ты меня любишь?

Она придвигается ко мне и берет мою руку в свои, довольно теплые и мягкие.

– Ну, конечно, мой дорогой. Неужели ты в этом сомневаешься?

– Твоя правда, я – идиот.

– Нет, Джон, ты – человек.

– Это потому, что я думаю о Бернарде… о том, что с ним случилось…

– Бернард?.. О да, я припоминаю; но с ним все было по-другому. Мадж для него не была женщиной. И он ни о чем, кроме работы, не думал.

– А я копаю колодцы… Зачем… – Я разражаюсь смехом. Арабелла… Почему, зачем я вырыл этот колодец? Скажи мне об этом…

– Послушай, Джон, а не сыграть ли нам в шахматы? Что ты думаешь?

– Отличная идея, дорогая!

Быстро темнеет. Я все еще перед окном, выпускаю клубы дыма последней сигареты и смотрю, как деревья медленно глотают заходящее пламенеющее солнце.

Но зачем я выкопал этот колодец?

В Гудзоне довольно много воды. И Гудзон не так уж и далеко…

И что значат обломки ракеты, нашедшей свою последнюю стоянку на краю поляны? Что здесь могло случиться? Ее не было там, когда мы, Арабелла и я, приехали сюда… Еще одно происшествие, способное испортить нам отдых! Бедная Арабелла! Наши планы… Одни, наконец-то одни, в маленьком тихом уголке, вдали от мира, от шума города и его отвратительных запахов. Одни!

Я оборачиваюсь. В полумраке, царящем в хижине, я замечаю Арабеллу или, вернее, угадываю ее, лежащую на своей кровати. В этот вечер она не стала, как обычно, задвигать разделяющую нас занавеску. Из-за жары, без сомнения… Она лежит на белой простыне совершенно неподвижно, совершенно… Смешно, но я хотел сказать «выключенная». Чушь. Откуда такие слова? Конечно же, я собирался сказать «спящая». Но спит ли она на самом деле?

Я подхожу к ней. Ее большие зеленые глаза блестят в темноте комнаты, как глаза кошки. Я присаживаюсь на кровати.

– Ты не спишь?

В комнате еще довольно света, чтобы разглядеть ее очаровательную улыбку.

– И я тоже. Не спится, ты знаешь… Я…

О! Почему она мне не отвечает? Было бы гораздо легче…

– Арабелла…

Ее руки поднимаются и притягивают меня к мягкому и теплому ложу.

– Арабелла, любовь моя…

Мои губы ищут ее губы, и я ощудцаю ее горячее тело. Я теряю рассудок, и наш первый поцелуй – не более, чем жестокий укус, который опрокидывает весь мир и погружает меня в бездонную пропасть… Вдруг Арабелла приподнимается в постели:

– Джон… Джон… Послушай… Ты слышишь?..

– Арабелла…

– Этот шум, Джон… Этот шум…

Как оглушенный, я ошеломленно смотрю на нее бессмысленным взглядом, потом навостряю уши и, в свою очередь, слышу какое-то отдаленное рычание.

И вдруг я сразу все понимаю. Я покидаю свой сон неохотно, с болью и мукой, как пьяница, с отвращением просыпающийся на следующий после попойки день. Шум… Гудение реактивных двигателей. Парни Джо… Боже мой, как я мог забыть все это? Я бросаюсь к окну. Нет, в этот раз никакой ошибки. Этот шум – я узнаю его из тысячи.

– Джон… Ракеты… Быстрее.

Я бросаюсь к обломкам корабля, ныряю в шлюзовую камеру и лихорадочно роюсь в нише. Да, они здесь, я вижу эти – сигнальные ракеты. В тот момент, когда я выбегаю из корабля, ко мне присоединяется Арабелла, но я не обращаю на нее никакого внимания. Я выпускаю в ночное небо ракету, которая рассыпается в вышине мириадами ярких разноцветных огней. Но увы – поздно: шум удалился и затих в тишине. Вторая ракета взлетает в небо, третья, четвертая…

Но они должны вернуться, должны заметить мои сигналы.

Ведь ночью это так легко!

На скалистый холм. Быстро! С этой высоты посылаемые мной сигналы будут более заметны. Не следует пренебрегать даже мелочами, если они могут дать шанс. Я бегу изо всех сил, пересекаю поляну и тороплюсь к груде камней. Не обращая ни малейшего внимания на острые грани, я прыгаю, не чувствуя, что из разбитых рук и коленей струится кровь. Наконец я добираюсь до вершины и испускаю крик радости. Шум раздается прямо над моей головой и сопровождается каким-то резким высоким свистом, который становится невыносимым. Во время этой лихорадочной спешки я успел вставить ракету в патронник и теперь взбираюсь на осколок скалы.

Мои пальцы судорожно сжались… Но внезапно я кричу, в то время как камень, покачнувшись, падает и увлекает меня за собой в глубокий сумрак…

Я кричу, когда ударяюсь и отлетаю от острых уступов скалы…

Я кричу в то время, как мои веки наливаются непомерной тяжестью, но крик уже беззвучен, потому что мои легкие лопнули, как мыльный пузырь…

И с мыслью о смерти я погружаюсь в небытие.

Мне снилось, что я шел по мягкой нежной траве.

Мне снилось, что я жил.

Мне снились моя юность и моя жизнь.

Мне снился отлет с Земли во вторник утром, авария на Роке, мое одиночество и Арабелла.

И мне снились моя смерть и мое воскрешение.

Но правда ли, что это был сон?

Мои глаза все еще не хотят открываться, и мое тело остается непомерно тяжелым. Да, сон все продолжается, и мало-помалу все проясняется. Воспоминания…

Я – второй Джон Кларк, второй я. Я получил второе тело из искусственного инкубатора, надежно защищенного от всех воздействий внешнего мира, где оно лежало в тишине и покое, благоприятных для размышлений…

Я восстал из смерти в бессмертие.

Мой мозг работал… трудился… я анализировал факты и постепенно связал воедино все события. Но какой сегодня день? Сколько времени провел я здесь в коме? Я еще раз попытался восстановить момент моей смерти с помощью видений, неотступно преследующих меня. Итак, я вспоминаю.

Шум… Свист реактивных двигателей… Я падаю в пустоту, глядя в небо, поглотившее все мои надежды. О, боже, неужели же мне придется нести это наказание, эту кару, как еще одному Мессии, всю историю человечества? И так до конца времен!

Мои глаза открываются, сердце начинает биться в нормальном ритме. Слабый щелчок заставляет меня вздрогнуть, и неожиданно я осознаю, что все кончилось. Я освобождаю свою голову и запястья от захватов и толкаю панель, прикрывающую мою вторую сущность.

На выходе из корабля меня ослепляет солнце, но мало-помалу я начинаю узнавать знакомый пейзаж. Поляна… Колодец… Когда я спускаюсь, замечаю двойника Арабеллы, чудовище, монстра, выдуманного инженерами «Космика», И меня охватывает отвращение.

Как я мог, в конце концов?.. Я задыхаюсь от омерзения. И тем не менее, я знаю, что не сумею этого избежать во время моего вечного одиночества. Это выше воли и сознания.

Ммм, моя голова! Если бы еще не было этих старых воспоминаний! Если бы можно было от них избавиться! Но нет, они все здесь, со мной. Даже самые незначительные и отдаленные.

Гуманоид поворачивается ко мне спиной. Я приближаюсь к ней и вижу, как она кладет цветы на могилу, увенчанную грубым деревянным крестом. Букет большой и разноцветный. Она оборачивается на шум моих шагов и смотрит на меня со своей вечной улыбкой.

Ни малейшего удивления. Я задаю себе вопрос: говорил ли я ей когда-нибудь о своем бессмертии? Возможно.

– Джон!.. Джон, дорогой!..

Она бросается в мои объятия, но я отталкиваю ее, выскальзывая из ее рук. Мой взгляд прикован к могиле. Деревянный крест!

– Джон, ты видишь, я украсила цветами твою память и ухаживаю за могилой.

Да, конечно, это запрограммированные действия всех гуманоидов, но какой странный язык!

– Сколько дней я отсутствовал?

– С двумя кусочками сахара, как и каждое утро. Э… нет, я хочу сказать два дня.

– Что ты сделала со своими волосами?

Она раздвигает пряди волос и показывает большой разрыв эпидермы у основания черепа.

– Это ничего. Когда я искала тебя ночью, то поскользнулась и упала.

Черт побери! Довольно мерзкая рана. Одновременно я бросаю последний взгляд на могилу.

– Возвращаемся!

Две птицы по-прежнему сидят там же, где я увидел их впервые.

Они приветствуют меня, щелкая клювами, а самец, в приступе рвения, выдает крик: «Привет! Джон, дорогой!», что совершенно выводит меня из себя. Я чувствую, что однажды заткну ему клюв, и лучше всего это сделать прямо сейчас.

В тишине меня кормят бог знает какой мерзкой кашей. Она отвратительна… несъедобна… Я упираюсь ногой в стол, который с грохотом переворачивается, и раздается шум бьющейся посуды.

– Джон… дорогой…

– О! Прекрати, а не то я…

– Передай мне сигареты.

Она встает, зачерпывает горстью немного крема.

– Вот, попробуй, это вкусно, ты знаешь…

Тарелка летит в воздухе, и крем облепляет лицо Арабеллы.

– Ммм, это вкусно… вкусно… ммм…

Я разражаюсь смехом, и мой смех смешивается со смехом пересмешника, сидящего на окне. Да от этого смеха подохнуть можно! Крем залепляет лицо Арабеллы, а она улыбается… улыбается… словно размалеванный клоун. Жалкий и ничтожный клоун!

– Я счастлива, Джон!

– Бедная идиотка! Ты смешна. Ты должна сказать: рассержена, разъярена, вне себя!

– Статья 312-бис, Джон…

– О нет! Ты, должно быть, просто ошибаешься.

– Нет, вспомни, это было на берегу Гудзона.

– Что ты тут мне рассказываешь?

– Любовь, конечно, если только это не покушение, но законы роботехники…

– Арабелла!

– Смотри, Джон… Это шносме… Разве собираемся не с персиком мороженое для двоих и со взбитыми сливками заказать нас?

Я в ужасе смотрю на нее.

– Дня сего только возвращение твое.

– О, Арабелла, замолчи, умоляю!

– Глуа жеон ат бют а кимма тон синк я ни оглу а ки ни те…

Изо рта Арабеллы вырывается только ужасное урчание и булькание. О боже! Этот голос! ЭТОТ ГОЛОС!

– Ма ка ме та бум акте си а та… си а ма… си а ма… си…

– Нет!

Стул обрушивается на голову Арабеллы, и она разлетается на кусочки. Переполненный яростью и гневом, я бью и бью по этому телу, из которого даже не идет кровь.

– Ты всего лишь грязный, мерзкий механизм… мерзкий робот… я тебя ненавижу… я тебя презираю. – И я бью… я бью…

Потом я смотрю в никуда… Тишина… Я вижу бесформенную массу, провода и катушки… Бескостная голова паяца подкатывается ко мне под ноги; лицо ее до сих пор перемазано кремом. И она все еще улыбается!

С окна доносится щелканье клюва… и скрипучий смех, бросающий меня в дрожь!

– Аррррабелла… Арррабелла… Привет, Джон… Хороший денек, а? Хороший денек, а?

Именно это слышу я каждое утро, и создается впечатление, что меня будит звук человеческого голоса. А днем все начинается заново. Другие слова… обрывки фраз, которые пробивают мою тишину.

Но вот все закончилось. Я больше никогда не услышу этот голос.

Эту последнюю иллюзию человеческого голоса. Этим утром птицы с большими клювами улетели. С наступлением зимы они покинули свое гнездо и направились на юг. В горы. Я последовал за ними, но они остались глухи к моим призывам и моим мольбам.

В это утро я выбежал на поляну в тот момент, когда они вспорхнули.

– О нет, не улетайте!.. Я вас прошу, останьтесь… Не оставляйте меня… Не оставляйте меня одного…

Они исчезли, унося с собой имя Арабеллы, безучастные ко всему, даже к моему одиночеству.