Текст книги "Через край"

Автор книги: Ежи Анджеевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Попался я на райской птице, паршивец этот – разумеется, я говорю о молокососе – обхаживал меня как красотку, каждый день подстерегал и надоедал, сам он, щенок, тоже попался на райской птице, диковинном создании с безумным хвостом, порожденным моей фантазией в минуту отчаяния и гнева. Что я мог поделать? Увы, почти ничего. Сперва опасность угрожала мне лишь в дневные часы, он ежедневно появлялся во дворе около четырех, стучал, выжидал и снова стучал, но вскоре стал барабанить в окно и вечером, когда вся компания уходила с площадки, – я не мог зажечь света и часто допоздна просиживал в темноте. Несколько раз из тактических соображений я дал ему застать себя дома. Теперь он уже не был ни застенчив, ни робок, держался решительно и дерзко, вид у него был вызывающий, не знаю, чего там было больше: упрямства, амбиции или дикого любопытства. Наверное, все эти страсти бушевали в нем одновременно. Каким образом, а главное, какой ценой удавалось мне сдерживать этот адский напор и со дня на день откладывать встречу с райской птицей – об этом я умолчу. Потом произошла катастрофа.

Дело было так: однажды утром я крутился по квартире, вытирая пыль, так как моя домработница не очень-то радела о чистоте, а я придаю этому огромное значение; так вот, я пытался навести надлежащий порядок, окно в моем кабинете было распахнуто настежь, и вдруг я увидел, что во дворе появился ОН. С портфелем под мышкой, в старых джинсах, зато в новой желтой рубашке, которой я еще не видел, он шел прямо ко мне, вышагивал своей мерзкой, бандитской походочкой, и я от ужаса застыл посреди комнаты. Но это длилось лишь долю секунды, уже в следующий миг инстинкт самосохранения выгнал меня из поля его зрения. Я сбежал в ванную. «Беги, человече, – уговаривал я себя, сидя на краю ванны, – спасайся, уезжай куда-нибудь на время, запри наглухо квартиру, не обрекай себя на гибель, не дай засранцу помыкать тобой, вырвись из тенет». Так рассуждал я. Вода из крана капала, я подкрутил кран, она все равно капала. Руки у меня вспотели, я хотел вымыть их, но оказалось, я так крепко закрутил кран, что открыть было невозможно. Я не стал мучиться и снова присел. И тут мне впервые пригодился мой обостренный слух. В квартире кто-то был. Кто-то! Я сразу догадался – кто. Паршивец тихонько рыскал по моей квартире, а я все слышал, и как еще слышал. В окно влез, свинья. И тут что-то во мне перевернулось, я вышел навстречу опасности.

Он ничуть не удивился моему неожиданному появлению. Даже не вздрогнул, ни тени смущения я не заметил на его лице, зато каким взглядом он обдал меня! Нет, в нем не было ни гнева, ни обиды, ничего подобного, только холод и отчужденность.

Я сразу обрушился на него:

– Что ты тут делаешь? Кто тебе разрешил войти?

– Где она? – спросил он.

Я тем же тоном:

– Постыдился бы, такой большой парень и лезешь через окно в чужую квартиру. Какой позор! Сейчас же убирайся, быстро!

Он на это ноль внимания.

– Вы все наврали, – сказал он чуть охрипшим голосом. – Нет у вас никакой райской птицы, все это враки.

– Убирайся, слышишь?

– Я ребятам все рассказал, что вы говорили, они поверили. Теперь скажу, что вы наврали, что все это липа.

Я понял: силой, криками, пустыми угрозами я ничего не добьюсь. Перешел на спокойный тон:

– Погоди, Михал, поговорим серьезно, ты ведь разумный парень.

– Вы все наврали.

– Не наврал, только…

– У вас никогда не было райской птицы?

– Нет.

– И вы ее не видели?

– На картинке.

– Правда, что у нее головка черно-бело-золотая?

– Не помню, возможно. Послушай…

– И что хвост у нее большой, как веер, это тоже враки?

– Нет, это правда.

– Откуда вы знаете?

– Я же сказал тебе, что видел на картинке.

– И тишина ей необходима?

– Послушай, Михал, я должен все тебе объяснить.

– Ладно, ладно, будьте спокойны, я все объясню ребятам, расскажу, что вы наврали. Я им пообещал, что посмотрю на райскую птицу, теперь скажу, что ее нет, что вы все наврали.

Милостивый Боже, с каким наслаждением свернул бы я шею этому засранцу! Все внутри меня разрывалось и вопило – избить его, исколотить, да так, чтобы корчился, стонал, скулил, чтобы от страха и боли в штаны наложил, а я бы все бил, бил, бил. Я высокий, сильный мужчина, я быстро бы справился с этим щенком, что бы он ни вытворял, пусть бы даже кусался и брыкался. К счастью, я вовремя опомнился. По сию пору дрожь меня пробирает, как подумаю, чем это могло кончиться. Паршивец поднял бы крик, люди бы сбежались, лучше не думать об этом.

Подавив ярость, я спокойно проговорил:

– Можешь им сказать.

– И скажу. Та площадка, на которой мы теперь играем, никуда не годится. Вот ребята устроят вам представление. Вы, кажется, не любите шума?

– Не люблю.

– Вот-вот. Ребята зададут вам перца. Может, и до драки дело дойдет.

Но я уже овладел собой. Положил на стол пыльную тряпку, которую по рассеянности все еще держал в руках.

– До драки, говоришь? Что делать, как-нибудь переживу. Но если бы ты был разумным…

– То мог бы сторговать себе райскую птицу?

Я пожал плечами.

– Вижу, с тобой говорить бесполезно.

– Почему же? Говорите.

– Какой толк? Ступай, можешь сказать своим дружкам, что райской птицы нет. Ну, давай иди, нам не о чем больше говорить.

– А что вы хотели сказать?

– Ничего.

Он сощурил глаза.

– Ничего?

– Теперь уж ничего.

Взгляд его стал вдруг настороженным, на миг в нем вспыхнул блеск, характерный для притаившегося зверя, но он сразу опустил глаза к своим кедам.

– Ладно, – сказал он, – тогда пойду. Ребята, наверное, больше не захотят играть на той площадке.

Присев на край стола, я ему на это:

– Возможно. Меня не очень волнует, чего хотят и чего не хотят твои дружки. Но если бы ты все же был разумным парнем…

– То что?

– То держал бы язык за зубами.

Он стоял с опущенной головой, разглядывая свои кеды.

– Вы хотите, чтобы я тоже врал?

– Я ничего не хочу. Это ты должен хотеть.

С минуту царила тишина. Вдруг он поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза.

– Сколько дадите?

Мне стало муторно, я не выношу хамства. Снова все внутри завопило: исхлестать, набить наглую морду.

– Кажется, ты меня не совсем правильно понял, – сказал я мягко. – Ты, вероятно, немного разочарован. Если так, я бы хотел доставить тебе небольшое удовольствие. Марки собираешь?

– Нет.

– Жаль. У меня много писем с заграничными марками. Ну, шоколад наверняка любишь?

– Нет.

– Не любишь? Странно, мальчишки в твоем возрасте обычно обожают шоколад.

– Я нет.

– А что ты любишь?

– Какое вам до этого дело?

Мне стало еще муторней.

– Да, действительно, по правде говоря, это не моя забота…

– Так к чему же разговоры?

– Ну, чтобы доставить тебе маленькое удовольствие…

Он прервал меня на полуслове:

– Пять сотен дадите?

Меня как громом сразило. Ох, бить, бить, драть, лупить изо всех сил и более того.

– Сколько?

– Пять.

– Боже милостивый, на что мальчишке в твоем возрасте такие деньги? Подумай сам.

– Дадите?

– Ни в коем случае, – сказал я.

Если бы он уперся и ушел, я, наверное, остался бы при своем и не уступил. Но он стоял прямо напротив меня, и по выражению его подлой физиономии я понял, что должен сдаться. Молча повернувшись, я подошел к шкафу, отворил его, достал из пиджака бумажник, вынул пять сотен – все что там было, – спрятал бумажник и с деньгами вернулся к прохвосту.

– Получай.

Он взял, пересчитал и небрежно сунул в задний карман джинсов.

– Смотри не потеряй, – сказал я машинально. И через минуту:

– Расскажешь?

– Вас что-то не устраивает?

– Ступай.

– Через окно можно?

– Все равно, – сказал я, – можешь через окно. Повернулся, поправил портфель под мышкой, ловко вскочил на подоконник, через секунду его мальчишеская фигурка промелькнула на фоне пустого двора, затем он бесшумно спрыгнул, и никогда больше я его не видел. Ни он, ни его дружки не показывались на нашем дворе – вероятно, облюбовали себе новую площадку. Я затворил окно. Тишина.

1958