Текст книги "Сын Неба"

Автор книги: Эйв Дэвидсон

Соавторы: Грэния Дэвис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Так вот. Насколько я помню, учитель Кун утверждал, что вождение колесницы, владение каллиграфией и сдержанные манеры суть наипервейшие качества благородного мужа. Разве не так? А, главный ученый? – И великий хан резко повернулся к неизменно присутствовавшему на подобных приемах старцу – столь древнему, что, как утверждали злые языки, он уже при жизни превратился в мумию. – А? Разве досточтимый учитель Кун этого не утверждал?

Старец ответил без промедления:

– Утверждал, о Сын Неба. И весьма нередко.

Ученый был стар. Очень стар. Совсем стар и дряхл. Но все же стар не настолько, чтобы не задумываться о неудовольствии великого хана.

– Все наши способы мы уже перепробовали; пусть теперь чародеи великого хана ее пробуждают, – подвел итог Никколо, негромко пощелкивая своими вторыми по значению четками. Эти были сработаны из двадцати одного янтарного шарика – каждый размером с плод ююбы, – нанизанных на двойную нить из льна и шелка; ценою же – в пару сильных волов, способных вспахивать почву жесткую, непосильную для коней.

– Точно, братец, – согласился Маффео, ожесточенно крутя свою седую бороду. – Благо еще до того, как мы пустились в эту сумасшедшую авантюру, великий хан заметил, что его колдунам подобная работенка, несомненно, придется по вкусу. Так не будем откладывать их языческую забаву. Пусть наши люди соорудят из красного дерева, что растет в ущелье, красный невестин паланкин. Пора подаваться прочь из этих лихих мест – прямиком в Ханбалык. А там пусть великий хан со своими придворными ламами и чародеями забавляется новой игрушкой. Мы же с радостью примем его благосклонную награду – золотой заграничный пропуск – и вернемся наконец в Наисветлейшую Венецию!

– Если великий хан сочтет, что мы заслуживаем именно такой награды, напомнил своему нетерпеливому дяде Марко.

Подняв Спящую Красавицу с ее алебастрового ложа, Поло завернули ее прохладное, но полное жизни тело в рунный ковер, который немедленно замер вокруг своей лучезарной хозяйки. И поспешили вниз – прочь от сверкающей хрустальной башни.

Вниз по узкой лестнице в черный обсидиановый зал чудовищных демонов... вниз по другой лестнице в густо-синий зал совокупляющихся идолов... и вниз по последнему лестничному пролету в нефритово-зеленый зал могучих дьяволов и полубогов. Медлили путники ровно настолько, чтобы дать глазам привыкнуть к меняющемуся свету и посмотреть, не поджидает ли их в призрачных залах какая беда. А еще – ровно настолько, чтобы мессир Никколо Поло несколько поправил свое самочувствие, подобрав с полу (и, разумеется, сунув в карман) случайно попавшиеся ему на глаза изумруд и сапфир.

Наконец, через красочный резной портал они вышли во двор – и с радостью покинули волшебный замок-ступу. Осторожно неся свою драгоценную добычу, под предвечерним солнцем люди пустились в обратный путь. И тут все заметили какую-то перемену. Что же изменилось?.. Глаза и уши тут же подсказали путникам, что изменились шершни. Злобные черные твари уже вовсе не безжизненно висели в воздухе. Нет. В отличие от Спящей Красавицы шершни проснулись. И проснулись в бешенстве от столь наглого ограбления волшебного замка. Об этом ясно говорило их низкое монотонное жужжание пока шершни выстраивались в боевой порядок и готовились к яростной атаке.

35

Цзянь: Течение.

Солнце в зените – и древо растет неспешно.

Дикие гуси летят к девичьей горе.

Монголо-татарским стражникам не пришлось приказывать взяться за оружие и плотной фалангой встретить сужающееся кольцо разъяренных шершней. Но в то же время рассудок подсказывал людям, что это – лишь жест отчаяния. Ибо как могло их оружие противостоять громадному рою смертоносных насекомых? А потом один молодой монгольский конник, выкрикнув резкое степное проклятие, указал куда-то в сторону бойниц. Марко тоже взглянул туда и увидел, что в бойницах снова появились бритоголовые языческие монахини, – стоят там, пристально уставившись на людей горящими безбровыми глазами. Вставив стрелы в торопливо вытащенные луки, окруженный отряд приготовился принять бой.

Вот и первый залп – но, несмотря на точный прицел, стрелы бессильно упали на землю. А шершни тем временем все плотнее сжимали свое черное смертоносное кольцо...

Потом из ярко разукрашенного входа в замок начали выходить жуткие демоны черного зала – невесть как пробудившиеся. Буйные языки красного пламени вкруг множества их чудовищных голов опаляли затейливую резьбу. Выпученные глаза... торчащие клыки... бесчисленные руки с отвратительными клешнями, что сжимали длинные обсидиановые ножи... На чешуйчатых шеях смрадных демонов болтались гирлянды из человеческих черепов. От каждого шага мощных ног дрожала сама земля! А из окровавленных пастей вырывалось глухое рычание!

– Марон! – возопил Маффео, когда дрожащий сфинкс в страхе метнулся к нему на грудь. – Лучше бы меня сразу прикончили и отправили в ад к самому Сатане!

– Похоже, нам как-то удалось разбудить сразу все иллюзии этого замка... кроме госпожи, – заметил ученый Ван, своим белым веером пытаясь отмахнуться от зловещего кольца разъяренных шершней.

Потом Марко поднял глаза к небу и увидел, что оттуда, очень издалека, к ним приближается нечто весьма странное. Больше всего это напоминало клин перелетных гусей. Но даже на столь почтительном расстоянии было видно, что эти огромные переливчатые птицы с мерцающими хвостами – вовсе не обычные гуси. А на поблескивающей спине передней птицы, похоже, кто-то сидел.

Сияющий клин все приближался (как, между прочим, и шершни с мрачными демонами) – пока, наконец, не принялся кружить над путниками (шершни тем временем уже начали бросаться им прямо в глаза). Люди кричали, указывая пальцами (не забывая к тому же уворачиваться от демонов и шершней, а также прицеливаться в воинственных монахинь, что по-прежнему свирепо глазели из бойниц). Сражение вовлекло всех в единый беспорядочный вихрь.

Гигант Оливер схватился в открытом бою с главным многоруким демоном. Орудуя своим громадным боевым топором, будто ветряная мельница, северянин то и дело отхватывал чешуйчатую руку или клыкастую голову. А окруженное языками пламени чудище размашистыми ударами обсидиановых ножей пускало алую нордическую кровь. В очередной раз отмахнувшись от бросившихся на него шершней, Марко почувствовал мерзкие жала в шее и предплечье. Венецианец уклонялся от вразвалку ковылявшего за ним демона – и одновременно поглядывал на кружащий в небе клин. Кто там – друг или враг? Или, быть может, иллюзия?

Вот огромная стая опустилась прямо во двор замка – в царящий там кавардак, и Марко наконец понял, что состоит она вовсе не из гусей. Нет из белых нефритовых фениксов. А на спине самого роскошного феникса с самым длинным переливающимся хвостом, бешено сверкая красными глазками, летел столь хорошо знакомый путникам Царь обезьян.

Мессир Никколо Поло как раз высунул голову из-под мехового плаща, которым прикрывался от шершней, и в благоговейном ужасе воззрился на белых нефритовых птиц. Потом увидел белую обезьяну, вслух простонал – и снова спрятал лицо под плащом.

А оседлавший величественного нефритового феникса Царь обезьян вскочил на задние лапы и завопил:

– Я Великий Мудрец, равный небу! Я полакомился волшебными небесными персиками и выпил изготовленный Тайшан Лао-цзюнем эликсир бессмертия! Я пил райское вино вместе с Нефритовым императором, и тело мое сделалось твердым и неразрушимым, как алмаз! Госпожа Облачного Танца из Пещеры посылает свои приветствия Сияющей Госпоже из Замка! Переродившаяся в кротком облике облачная плясунья послала меня выручить вас, безмозглых и неблагодарных смертных, ибо опасается, что милый ей сфинкс может оказаться в беде. Я привел с собой стаю белых нефритовых фениксов из небесного зала Загадочной Мглы. Они и доставят вас, недостойных, в безопасное место.

Дальнейших приглашений Поло и их люди дожидаться не стали – и быстро взобрались на прохладных лучистых фениксов. Шершни тем временем бросались в новые атаки, демоны угрожающе ревели, а бритоголовые монахини злобно сверкали горящими глазами.

– А с хвастливой обезьяной мы уж как-нибудь разберемся, – пробормотал Маффео, помогая осторожно разместить завернутую в ковер Спящую Красавицу на спине одной из нефритовых птиц.

– Что это у вас там в ковре? – поинтересовался Царь обезьян, когда переливающаяся стая уже оторвалась от земли.

– Да так, поклажа, – ответил Маффео. – А как насчет наших коней и припасов?

– Проще простого! – с громким хохотом выкрикнул Царь обезьян. – Я перенесу их в рукавах. В конце концов, точно так же они сюда и попали.

– Как по-твоему, братец, что он имел в виду? – поинтересовался Маффео, когда они уже перелетали через стену замка, оставляя разъяренных шершней далеко позади.

– Мало ли что в этом Богом проклятом месте можно иметь в виду? проворчал Никколо, перебирая свои вторые по значению янтарные четки и для успокоения разгулявшихся нервов еле слышно бормоча: – Нитка с двумя десятками и еще дюжиной отборных сердоликов; каждый ярок и ал, как медвежий глаз под фонарем ночного охотника. Ценою же сказанная нитка в первоклассную венецианскую гондолу со всеми приличествующими украшениями и непременными серебряными колокольцами.

Когда стена колдовского замка осталась позади, глазам Марко снова предстали осыпающиеся, сплошь заросшие колючками руины. Затем фениксы подлетели к привязанным в ивовой рощице коням. И тут случилось нечто совершенно поразительное – даже в столь поразительном месте. Белая передняя лапа Царя обезьян вдруг сделалась непомерно огромной – и потянулась к земле. А потом, скомкав коней, будто шарики рисовой бумаги, сунула их в рукав короткого обезьяньего халата пурпурной парчи.

– Марон! – взвыл Маффео. – Проклятая обезьяна раздавила наших коней!

А Марко вдруг вспомнилась та ночь у пещер Мирной и Гневной Памяти, когда призрачная фигура (весьма похожая на пропавшего рыцаря, порой именуемого Хэ Янем) аккуратно развернула вытащенного из рукава белого бумажного мула...

– В потрепанном рукаве того шустрого рыцаря куда больше одного фокуса, – словно читая мысли Марко, усмехнулся Царь обезьян.

– Стойте! – воскликнул странствующий травник Хуа То, когда они снова начали подниматься. – Раз уж на самом деле меня тут и не было, то, надеюсь, благородные господа не станут возражать, если я скромно откланяюсь, ибо очень хочу поискать в этой потаенной долине целебные горные грибы. – И с этими словами, придерживая свою трехлапую жабу, оборванный лекарь легко спрыгнул с феникса. Оказавшись же на земле, странная парочка разом отвесила ошарашенным Поло прощальный поклон.

– Куда ты нас везешь? – выкрикнул Маффео, когда нефритовые фениксы взмыли в самое небо.

– Сфинкса я везу обратно в уютную пещеру феи Облачного Танца, ибо перерожденная в кротком облике госпожа испытывает одиночество и скучает по его забавным загадкам. Вам, жалким смертным, конечно же не под силу должным образом позаботиться о столь драгоценном создании. Что же касается вас... то вас я никуда не везу. Ну, если не станете гневить меня всякими вашими фокусами, могу сбросить вас где-нибудь по дороге. – И словно иллюстрируя эти слова, их феникс вдруг дал головокружительный крен, а Царь обезьян зашелся громким хохотом.

– Нет! Пожалуйста, не надо нас сбрасывать! – завопил Марко. Потом он обратился к сфинксу: – Каково же твое желание, прелестный сфинкс?

Тот ненадолго перестал вылизывать свою золотистую шерстку и зевнул. Потом загадочно улыбнулся.

– Когда сфинкс – не сфинкс? – спросило маленькое существо. А не услышав ответа, само же и ответило на свою загадку: – Когда он спит! Устал я суетиться с вами, смертными. Ведь время вашей жизни так коротко, что все приходится делать на бегу. Далеко и тяжко будет мне добираться с вами до горячих песков родных пустынь. Лучше я пока что вздремну в уютной пещере переродившейся в кротком облике госпожи.

– Пусть так и будет, – сказал Марко, ероша мягкую шерстку на макушке сфинкса. – Когда же нам наконец позволят вернуться в родную Венецию, мы пошлем в пещеру гонца, чтобы ты смог присоединиться к нашему каравану. А до той поры, прелестный сфинкс, будем очень скучать по твоим играм, и загадкам.

– Я буду ждать вашего гонца – и скучать по вашей итальянской любезности, – приглаживая свою шерстку, отозвался сфинкс.

Затем Марко обратился к летевшей впереди обезьяне:

– Сфинкс отправляется отдыхать в пещеру госпожи – надеемся, ненадолго. А нас ты можешь где-нибудь высадить. Только осторожно – и так, чтобы нам легче было вернуться в обжитые катайские провинции.

Будто воздушные змеи, плыли они и по кобальтовым небесам, и по небесам клубящейся мглы, и по небесам, взбаламученным бурей. Летели прочь от ледяных гор Тибета. Парили подобно орлам над обжитыми зелеными долинами Срединного царства.

Глядя вниз, мессир Никколо Поло и впрямь чувствовал себя орлом. Вспомнилось ему, как, пусть и не так уж много орлов вьют свои гнезда в Наисветлейшей республике Венеции, двое все же свили их на полуразвалившейся башне, ошибочно приняв ее (как утверждалось) за скалу. Насмешники, издеваясь над зодчими и хозяином башни, еще добавляли, что это, мол, и немудрено.

Наблюдателям приказано было докладывать, когда орлиные птенцы оперятся, смогут летать и научатся сами добывать пищу. Когда же было доложено, что орлы покинули свое гнездо и в том году точно туда не вернутся, те, кто выкупил у властей привилегию, послали разумных и достойных доверия слуг, влив масло в заржавленный замок входной двери в башню, взобраться по полуразрушенным лестницам. У последнего пролета обычай требовал задержаться не долее чем потребуется ровно на десяток "Отче наш" и два старинных (теперь уже нигде более не используемых) воззвания к великому языческому пророку и колдуну Вергилию Магусу. Затем, следуя совету упомянутого Вергилия (давным-давно обнаруженному одним ученым затворником на обрывке некого палимпсеста), слуги одолевали последние несколько ступенек и долго разглядывали орлиное гнездо. Позволялось им не более чем аккуратно поворошить его ивовым прутиком, срезанным в устье реки По, особенно любимой Вергилием, который, впрочем, любил почти все реки (не считая лишь зловещего Стикса, над берегами которого ведьма, что приходится женой перевозчику, наводит страшную пелену, если только нерадивые друзья покойника не положили ему под язык монету).

И некоторым временам года следовало миновать, а некоторым миновать не следовало, когда любое время года, доброе ли, злое ли, могло вдруг украситься в книге с новехонькими страницами из тончайшего пергамента записью наподобие нижеследующей: "В году, когда дожем Венеции был Фулано, камень, именуемый "Аэйтосом", нашли в орлином гнезде на верху разрушенной башни". Что же до достоинств того камня, то о них никогда не сообщалось, ибо те, кто заплатил, чтобы знать, и так знали, а те, кто не заплатил, знать нужды не имели. Достаточно лишь сказать, что камень тот носили обычно на легкой золотой цепочке, пропущенной через петельки в нижней рубашке – над самым пупком или чуть ниже.

В год же, когда находили камень Аэйтос (порой именуемый также камнем "Стамопетра"), фамилиям, чьи люди его находили (а по указу сената то были лишь благородные, но пришедшие в упадок семьи, чьи главы лишились правой руки на воинской службе республике, – и лишившиеся левой руки в счет тут не шли), – таким фамилиям выпадал тогда особый почет. Согласно обычаю, они давали великий пир с жареной ягнятиной и бараниной (вместо обычно предпочитаемой телятины), приготовленной с шалфеем, превосходной лекарственной травой, к тому же придававшей баранине лучший вкус. Ибо люди мудрые всегда готовят мясо с шалфеем; не зря же написал ученейший Теофраст: "Едва ли должно умереть тому, у кого в саду произрастает шалфей".

А как-то раз в такой год нашелся один монах – несомненно, безумец, который взялся настаивать, чтобы Великие Фамилии пригласили на упомянутый пир бедняков. Да кто его послушал? Братец Маффео тогда метко подметил: "Марон! Богатый всегда должен печься о богатом. Ибо иначе кто о нем будет печься? Не бедный же!"

Наконец, все увидели внизу сверкающую полоску широкой реки. Когда белые нефритовые фениксы опустились почти к самой земле, хохочущая обезьяна высыпала из своего рукава пригоршню комков рисовой бумаги, которые немедленно превратились в коней Поло и их поклажу. С разинутыми ртами поглазев на диковинное зрелище, люди принялись торопливо слезать с белоснежных птичьих спин. Затем все низко поклонились Царю обезьян и сфинксу. Те тоже изобразили прощальные поклоны – и сияющая стая вновь поднялась в небо.

Оглядев пейзаж из туманных утесов, зарослей тростника и бесчисленных рыбацких лодок, Поло удостоверились, что достигли берегов самой оживленной водной артерии в мире: Янцзы-цзян. А вместе с ними, завернутая в загадочный рунный ковер, там оказалась и Спящая Красавица.

36

Цзин: Колодец.

Древо впитывает прохладную весеннюю воду.

Кувшин может протечь, колодец же неизменен.

Мессир Марко Поло записывал в свой путевой дневник: "Мутная река Янцзы-цзян широка как море, а судоходство на ней превосходит судоходство на всех реках и морях христианских стран, взятых вместе. Текут ее воды через шестнадцать провинций, а на ее изобилующих утесами берегах расположилось более 200 людных городов. Есть там и множество каменистых островов, где стоят храмы идолопоклонников. Великий хан получает таможенные пошлины с более чем 200000 судов, что ежегодно по этой реке плавают, – начиная от плотов и кончая одномачтовыми тростниковыми лодчонками. Вверх по течению везут соль и приморские товары, а вниз каменный уголь и прочее добро из глубинки. Порой целые табуны коней тянут суда вверх по течению, ибо оно здесь весьма изрядное..."

Поло вскоре сообразили, что приземлиться им случилось в том месте, где полноводная река втекает в изобильную южную провинцию Манзи. Что к лучшему. Здесь весьма нетрудно будет через императорскую почтовую систему получить надежный корабль и направиться вниз по течению к Янчжоу. Туда, где Янцзыцзян встречается с Великим каналом Хубилай-хана, этим вновь восстановленным чудом инженерного искусства, что связывает богатые земли Манзи с зимней столицей в Ханбалыке.

– А уж там мы представим великому хану и его чародеям пополнение гарема в лице Спящей Красавицы... попросим в награду позволение отбыть домой... и пустимся домой, в родную Венецию! – восклицал Маффео, радостно потирая руки. – Ах, кажется, я уже чувствую вкус красного вина и теплого пшеничного хлеба!

– Сначала надо добраться до Ханбалыка... потом получить у великого хана отставку... а только потом мы сможем отправиться домой, – вздыхал Никколо, перебирая свои лучшие нефритовые четки.

– А еще раньше нам следует подыскать корабль, – напомнил им Марко.

Тогда они стали искать корабль – и вскоре его нашли, воспользовавшись вместо платы серебряной табличкой с печатью великого хана. Но почему пышнобородый куманский чиновник на таможенной станции изучал их таким долгим и пристальным взглядом? И не шепнул ли он что-то на ухо другому светлокожему куманцу, своему подчиненному? Впрочем, учитывая усталый и измотанный скитаниями внешний вид троих Поло, оснований для особого беспокойства как будто не находилось.

Заодно с конями и поклажей погрузившись на борт одномачтового речного судна, путники, после стольких месяцев лишений, приятно удивились его простору и удобству. Корабль же поднял паруса и быстро направился вниз по течению, позволяя мессирам Никколо, Маффео и Марко Поло, неспешно расхаживавшим по деревянной палубе, благосклонно обозревать великое разнообразие речного торгового транспорта. Свежее нижнее белье на чисто вымытых телах также доставляло венецианцам несравненное удовольствие. Бороды и волосы их были аккуратно подстрижены прислугой катайского капитана.

– Ибо при дворе великого хана мы не должны выглядеть – или пахнуть, как варвары, – заметил Никколо, пока дородная служанка втирала в его обветренную кожу ароматное масло и развлекала всех забавными россказнями.

– Воистину, благородные господа, река эта изобилует преданиями, рассказывала она, растирая Никколо лоб. – Как-то раз капитан взял с собой целую баржу каменного угля, которую следовало выгрузить в одном отдаленном городишке рядом с одним старым каналом. Его и каналом-то было не назвать так, ручеек какой-то. И, значит, пристал капитан там на ночь, а на рассвете смотрит – ни корабля, ни реки! Ничего, кроме груды каменного угля в пыли у сгнившей пристани, капитанского груза и команды! По-простому говоря, господа хорошие, плыли они по реке-призраку. А как же иначе? У каждого человека, вещи и местности есть дух, который может ожить. Порой дух принимает вид человека, а этот сделался рекой. В смысле, там когда-то была река – и теперь она изредка возвращается, чтобы течь только один день и одну ночь.

– Хорошо, милейшая, но как насчет корабля? – поинтересовался Никколо.

– Корабля? А-а, корабля... – Но дальше служанка лишь слегка улыбнулась и пожала плечами.

Тем вечером они славно отобедали свежей рыбой, сваренной на пару с имбирем и побегами молодого бамбука, бульоном с лапшой и горячим рисовым вином. Даже разборчивый Маффео причмокивал губами от удовольствия. Ближе к ночи стали наблюдать за причудливым скалистым берегом в лунном свете. Никого не встревожило, когда Петр обратил внимание на следующее за ними по пятам небольшое судно. Ибо Петр родился в сухопутной Татарии и в делах навигации ничего не смыслил. Невдомек ему было, что на оживленном водном пути один корабль неизбежно должен следовать за другим. Потом путники заснули как убитые среди нежданного удобства выстроенных на палубе кают.

В каждой каюте стояло по две невысокие кушетки. Никколо и Маффео хоть и обвинили друг друга в непотребном храпе, все же устроились вместе. В соседней каюте расположились Марко и Спящая Красавица, по-прежнему недвижно покоящаяся в рунном ковре. Петра поставили у двери на стражу. Хотя Марко и мечталось, чтобы на соседней кушетке вместо Спящей Красавицы лежала Си-шэнь, ничто не смогло удержать его усталое тело и разум от глубокой дремы.

Но уже поздней ночью его вдруг разбудили громкие крики и топот ног. Мигом соскочив с кровати, Марко бросился наружу. Петра за дверью не оказалось – а на залитой лунным светом палубе царил страшный кавардак. Катайские матросы и монгольские всадники с громкими криками отбивались от наседавших на них бородатых чужеземцев в одеждах степняков.

А потом на Марко неожиданно бросилась грузная бородатая фигура. Венецианец и опомниться не успел, как противник уже затолкал его в каюту и запер за собой дверь. Но тут от сильной качки ковер соскользнул с лица Спящей Красавицы – и всю каюту заполнило ее неземное сияние. В этом странном свете Марко узнал своего врага и выкрикнул его имя:

– Ты Хутан, сын нечестивого наместника Ахмада!

Да, это и вправду был сын бывшего императорского министра, убитого разгневанными катайцами. Перед Марко стоял теперь тот самый головорез, что подстерег его у границы Бир-мяня, обвинил в шпионаже – и пообещал отрезать язык. Незваный гость оказался главарем куманских мятежников, состоящим на службе у злейшего врага Хубилая, Хайду-хана – степного волка, угрожавшего западным рубежам Катайской империи. Двое мужчин, тяжело дыша, долгое мгновение стояли лицом друг к другу в тесной каюте.

А потом здоровенный куманец вдруг накинулся на Марко, грубо заломил ему руки за спину и приставил к горлу венецианца сверкающий нож. Марко боролся как мог, пытаясь освободиться от мощной хватки Хутана, но оказался явно слабее – а из страха перед ножом не мог и крикнуть. Затем с помощью крепкого пенькового шнурка куманец ловко и быстро прикрутил руки Марко к балке под потолком. Запястья отчаянно жгло.

– Ну что, По-ло, узнал своего старого придворного знакомца? – оскалился куманец. – Да, я Хутан. Я ношу имя великого куманского вождя, лишившегося после нашествия монгольских орд всех своих степных владений. Мать моя была рабыней из куманского гарема, похищенной монголами, которую они, будто собачонку, отдали для забавы моему бессердечному отцу Ахмаду. Куманцев прогнали от могильных курганов их отцов и развеяли будто песок по пустыне. Сделали же это монголы. Мой народ потерял все – и теперь исчезает даже само его имя. Спасибо опять же монголам. Поэтому я служу Хайду-хану, врагу моего врага Хубилая, – служу, чтобы вредить монголам. Мой хозяин хочет получше узнать о твоей таинственной миссии. И я тоже. Если ты не шпионишь против Бир-мяня, то что же ты тогда делаешь... и что за странное свечение наполняет эту каюту?

Оттолкнув в сторону связанного Марко, Хутан повернулся к кушетке, где лежала Спящая Красавица, и изумленно на нее уставился.

– Ну и красотка! Откуда такая? – спросил он затем, поворачиваясь обратно к Марко, чтобы слегка ткнуть злосчастного венецианца острым ножичком в горло.

– Из одной безымянной долины в Тибете, – честно ответил Марко. Выдача этих сведений не могла повредить великому хану так, как острый ножичек мог повредить его собственному горлу, закричи он или откажись отвечать.

– Из Тибета, значит? – прорычал Хутан. – Конечно! Всем известно, что в Тибете самые могущественные колдуны. Так вот, стало быть, в чем цель твоей миссии – доставить эту красотку Хубилаю? Хотя она, похоже, спит, ее тело явно излучает великую силу. И ее любовники, должно быть, этой силы причащаются. Теперь понятно, почему Хубилаю так хотелось ее заполучить. Но она пока что не под его защитой. Она здесь, со мной. Я и отведаю ее силы.

И Хутан снова повернулся к возлежащей на кушетке лучезарной деве.

– Красавица... красавица... – шептал он, медленно разворачивая ковер и разглядывая все прозрачное тело. – Она прекрасна... да, прекрасна, бормотал куманец, пожирая Спящую Красавицу пристальными глазами, которые, казалось, уже позабыли и про Марко, и про бушующее за дверью сражение. Потом он, словно околдованный, опустился на колени. – Ты будешь моей невестой, – сказал Хутан, поглаживая руку, что небрежно подпирала сияющий лоб. А затем импульсивно прижался бородатым лицом к светящейся шее. И вдруг все тело его страшно напряглось. С диким воплем куманец отпрянул от Спящей Красавицы.

Полными ужаса глазами Марко смотрел на растекавшуюся по лицу Хутана сероватую бледность обморожения. Наконец, куманский лазутчик с трудом встал на ноги и нетвердо потащился к двери. Лицо его превратилось в синюю перекошенную маску. Потом Хутан покачнулся и рухнул на пол. Недолгие предсмертные корчи, короткий стон – и все.

Мучительно напрягаясь, Марко все-таки сумел высвободить руки. Потом торопливо нагнулся к кушетке за ножом. И наконец склонился над Хутаном. Не дышит. Все тело холодно как лед, а на перекошенном лице выражается та же злоба, что и при жизни. Итак, Хутан, сын жестокого наместника Ахмада, вреда никому из Поло больше не причинит. Марко накрыл труп мятежника его же собственным мерзлым плащом из овечьих шкур.

Спящая Красавица по-прежнему недвижно лежала на кушетке. Но когда Марко наклонился, чтобы снова завернуть ее в рунный ковер, на сияющих губах ему вдруг почудилась слабая тень улыбки. Скорее всего, впрочем, то был лишь обман зрения. Затем, держа перед собой нож, Марко бросился из сумрачной каюты на палубу, где бой с мятежными лазутчиками Хайду-хана был в самом разгаре.

37

Хуань: Раздробление.

Ветер дует над водами.

Царь-хранитель посылает приношения в храмы предков.

Ну и побоище, подумал Марко, на миг помедлив за дверью и потирая горящие запястья. Отовсюду раздавался резкий звон клинков и глухие удары тела о тело. Слышались боевые возгласы и просто яростные вскрики, к которым примешивались и стоны, когда оружие достигало цели. Но стоило Марко тоже ринуться в бой, как весь беспорядочный шум вдруг смолк. Катайские матросы, монгольские стражники и куманские бунтовщики разом уставились вверх и принялись тыкать пальцами, указывая на гигантскую призрачную фигуру, что неспешно плыла по залитому лунным светом ночному небу.

Загадочная фигура носила багряные с золотом боевые доспехи, липнувшие к могучему телу будто змеиная чешуя. Вся кожа была багровой, а нахмуренные черные глаза тоже сверкали как-то по-змеиному. Мощные руки сжимали огромную алебарду, которую ее хозяин вертел словно легкую тросточку. Под скорее похожими на бревна ногами реяло знамя из переливающегося шелка. При первом же взгляде на величественное видение Марко сразу вспомнились статуи царей-хранителей, что ставят у своих храмов идолопоклонники.

А на плечах у гигантской фигуры приютилось любопытное существо. Лицо и развевающиеся волосы женщины; свободная женская куртка из мягкого шелка цвета персика. Но нижняя часть тела – змеиная, покрытая радужными чешуйками, что радостно искрились, пока странное существо изящно скользило по плечам огромного воина.

Рядом с Марко вдруг оказался ученый Ван. Сунув руки в рукава своего черного стеганого халата, ученый произнес:

– Мои сами себе не верящие глаза лицезреют Духа Северной Полярной звезды в сопровождении одной из его змеиных прислужниц. Он и его братья, Духи Юга, Запада и Востока, блюдут учение небесного Нефритового императора об истине и иллюзии.

Странные фигуры парили над кораблем, пока плывущее прямо по воздуху шелковое знамя не опустилось к самой палубе. Грозная алебарда завертелась так, что стала казаться большим смертоносным пятном. Дух Севера быстро теснил бунтовщиков – те с воем падали за борт, в темную речную воду, где если сразу не шли на дно, то с трудом добирались до своего жалкого суденышка.

Выбравшиеся из своей каюты мессиры Никколо и Маффео Поло низко поклонились Духу.

– Мы хотели бы поблагодарить тебя, о могучий господин, за спасение нашего ничтожного корабля... и не поведаешь ли ты нам свое благородное имя? – осведомился Никколо.

– Ученый Ван назвал его Духом Северной Полярной звезды, – шепнул Марко. – Быть может, отец, лучше и не спрашивать?

Залившись громовым хохотом, огромный воин ответил:

– Можете звать меня этим благородным именем. На самом деле вы можете звать меня многими именами. Порой меня даже зовут ничтожным именем Хэ Яня.

Марко присмотрелся повнимательнее к грозному Духу... да и в самом деле... ведь это же...

– Хэ Янь!

А потом, так же внимательно присмотревшись к женщине-змее с густыми рыжеватыми волосами, Марко испытал еще более сильное потрясение. Она же... ведь у нее лицо...

– Си-шэнь!

Тут голос его от избытка чувств сорвался, а глаза наполнились слезами.

Женщина-змея развернула свои кольца на плечах Хэ Яня и скользнула к молодому венецианцу.

– Я здесь, чтобы попрощаться с тобой, милый Марко, – сказала она бархатным голоском Си-шэнь. – Ибо, спасая свою жизнь, мне пришлось вспомнить свою изначальную змеиную природу.