Текст книги "Чистильщик"

Автор книги: Эйке Шнайдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Эйке Шнайдер
Чистильщик

Глава1

Вечерами накануне ярмарочных дней библиотека пустовала. Эрик любил это время, перед увольнительными, когда никто из школяров не хочет тратить время на зубрежку – ведь завтра еще целый свободный день, и неважно, что большинство проведет его отнюдь не за учебниками. Можно спокойно позаниматься, не тратя время на болтовню и взаимные подколки. Слишком легко отвлечься, переписывая набело диссертацию – и придется в лучшем случае переделывать лист. А то и – как когда невесть как оказавшийся в библиотеке голубь начал метаться по помещению, снося все кругом и гадя на все, что не успеет увернуться – залитую чернилами половину рукописи.

Эрик досадливо смахнул с глаз прядь: отрастающие волосы раздражали. Осенью кто-то подмешал в порошок мыльного корня смесь, воспламеняющуюся от воды. Ожоги ему тогда залечили быстро и чисто, наставник был мастером исцеляющих плетений. Не осталось даже намека на шрамы, но пришлось остричься почти наголо. За зиму пооброс, конечно, но в зеркало лишний раз смотреть не хотелось: велика радость видеть, стал похож на простолюдина после тифа. Да и цвет казался непривычным, не успел выгореть до привычного мышино-русого. Впрочем, зачем парню в зеркало заглядывать: бриться, разве что, и то пока не каждый день приходится. Тот случай был один из немногих, когда вмешались преподаватели. Обычно считалось, что школяры трех выпускных лет способны сами разобраться, против кого дружить и как встроиться в неявный табель о рангах, так что взрослые контролировали лишь малышей – но не когда шуточки напрямую угрожали жизни. Зачинщик исчез. Его подпевале, который сам в той проделке не участвовал, Эрик подсыпал в постель порошок, вызывающий чесотку, и на этом счел историю законченной.

Он отложил очередной исписанный лист. Еще пара дней, чтобы доделать беловик, День перечитать, потом испытания. Защитить магистерскую диссертацию, сменить школярский браслет на перстень полноправного одаренного, а там – два месяца, чтобы решить, чего он все-таки хочет. То ли податься на вольные хлеба, то ли, как советует наставник, остаться в университете – преподавать и разрабатывать тему диссертации дальше. Посмотреть мир? Он ведь десять лет не видел ничего, кроме университета, а до того была захолустная деревня, которую Эрик почти не помнил и не хотел вспоминать. Зарыться в науку, дебри которой куда таинственнее и интересней, чем самые темные леса Приграничья? Учить таких же оболтусов, как он сам? Есть из чего выбирать, но как же трудно выбрать.

Задумавшись, Эрик уронил кляксу на лист. Ругнулся – сам виноват, нечего в облаках витать.

– Не выражайся, – раздалось из-за спины. Вокруг шеи обвились руки, и зубы легонько прихватили ухо.

– И вообще, будешь так упорно зубрить, – промурлыкала Мара голосом опытной соблазнительницы, – станешь сутулым, слепым и лысым. И тогда я тебя брошу и найду другого умного и красивого магистра.

Эрик рассмеялся. Не глядя, потянулся назад, запустив пальцы в шелковистые каштановые пряди, потерся щекой о щеку.

– Не бросишь. Где ты еще найдешь такого умного и красивого пока-не-магистра?

Он развернулся на стуле, усадил девушку на колени. Она взяла со стола лист, вчиталась:

– Сколько можно переписывать? Уже наверняка наизусть знаешь.

– Конечно, я же сам это придумал.

Он осторожно вынул у нее из рук бумагу, вернул на стол, отодвинул подальше чернильницу и только после этого поцеловал. Само собой, от Мары это не укрылось.

– Я ревную, – сказала она, оторвавшись от его губ. – Диссертация занимает тебя куда больше, чем я.

– Тебя-то я не переписывал пять раз, и не придется переписывать шестой, если залью чернилами, увлекшись.

– М-м-м, – это идея, – ее руки скользнули в ворот.

– Залить чернилами?

– Нет. Пять раз. И, может шестой.

Эрик расхохотался:

– Ты меня здорово переоцениваешь.

– Проверим? – прошептала она в полураскрытые губы.

Он снова засмеялся, подхватил ее на руки. Усадив на соседний стол завозился со шнуровкой платья. Мара хлопнула его по рукам:

– А если кто-то явится?

– Скажем, что здесь уже занято.

– Гм, здесь действительно занято, – раздалось от двери.

Мара торопливо вскочила, оправляя юбки.

– Профессор Лейв…

– Брысь отсюда, – притворно нахмурился тот.

Эрик начал собирать листы.

– Диссертацию оставь. Просмотрю, пока набело не написал, может, еще стоит где поправить. Заберешь у меня в кабинете.

– Но…

– Брысь, я сказал!

Они не заставили просить себя в третий раз – бросились прочь, держась за руки

В конце концов, в старой башне университета хватает укромных мест.

Ярмарка – забава для простолюдинов, говорили профессора. Эрик, пожалуй, был с ними согласен: не хватало в ее забавах утонченности. Совсем не весело смотреть на уродов, которые могли бы вырасти нормальными, если бы у их родителей хватило денег оплатить услуги одаренного-целителя, и вовсе жутко думать о том, что многих из этих несчастных искалечили как раз собственные родичи, превратив в инструмент для добычи денег. Нет ничего занятного ни в бородатой женщине, ни в глотателе огня – Эрик мог бы провернуть такой фокус лишь с помощью дара безо всякого мошенничества. Уличные музыканты обычно в подметки не годятся менестрелям, которых приглашает университет.

Зато песни их до того разудалы, что невозможно не хохотать в голос, и пусть шутки солены настолько, что даже в компании развеселых приятелей их не повторить. Забавно наблюдать, как перетягивают канат, особенно когда каждую сторону поддерживает компания школяров, активно помогающих «своим», конечно же, с невинным видом и не касаясь каната – поди, докажи, кто именно плетет. Потом в победителей летят серебряки, в проигравших – медь, но особо никто не возражает. Еще веселее, когда кто-то пытается взобраться по намазанному жиром столбу – за отрезом дорогой ткани или сапогами: так и будет ездить туда-сюда, пока тем, кто внизу, развлекаться не надоест. Упасть и убиться, впрочем, не позволят: довольно легко подхватить у самой земли, а то и просто сгустить воздух в студень, чтобы падающий приземлился словно в пуховую перину. А потом кинуть серебра, расплатившись за возможную обиду. Впрочем, не обижались – кланялись да благодарили. А когда нежеланны такие забавы, можно просто бродить за руку с Марой, разглядывая товары на прилавках. Купить ей платок или сережки – на стипендию особо не разгуляться, конечно, стекло и шерсть, а не камни и шелк, но это пока. Впрочем, когда Мара получит перстень и право практиковать, она сама себе и драгоценности и шелка купит – ум, обаяние и правильное обхождение проложат дорогу даже тем, у кого дар не особо сильный, а Маре он достался сверх меры. Впрочем, как и самому Эрику. Но об этом он подумает потом. А пока можно купить медовых сот и запивать их горячим сбитнем, или просто гулять, щурясь на солнце, перевалившее к весне.

– У тебя веснушки, – Мара, стянув перчатки, коснулась кончиками пальцев переносицы. – Солнышко поцеловало.

Эрик перехватил ее руку, поднес к губам. Веснушки и веснушки, эка невидаль, каждый год вылезают, хоть и не рыжий.

– Лучше ты меня поцелуй. Солнышко обойдется.

Она рассмеялась, потянулась на цыпочках. Эрик обхватил ее за талию, прижимая крепче.

Кто-то ощутимо пихнул его в бок. Эрик выпустил девушку, огляделся. Поинтересовался очень вежливо.

– Мешаю, добрый человек?

С деланной небрежностью поправил рукав, позволив мелькнуть чеканному серебру школярского браслета на запястье.

– Нет-нет, господин, – сглотнул тот.

Слепой, что ли, этот мужик: как можно не разглядеть плаща из тонкой выделанной шерсти ярко-синего цвета: чернь такие цвета не носит, все больше серый да коричневый.

– Меня толкнули, господин, – поклонился тот. – Виноват.

Эрик кивнул. Отвернулся – не стоит этот его внимания. Простолюдин оказался понятливым, стремительно ушуршал прочь, бормоча благодарности.

Мара, словно никакой заминки не было, чмокнула его в кончик носа.

– Но мне нравится. И ты мне тоже очень нравишься.

Как будто он сомневался. Эрик снова приобнял ее за талию, коснулся губами виска:

– Хочешь сбитня?

В таверну решили не заходить – невелика радость сидеть в душной полутьме, когда на улице солнце искрится и пригревает так, что впору скидывать тяжелый, подбитый мехом плащ. Благо, хозяин прибыль упускать не собирался: сколотил из досок помост, натянул на шестах полотно, чтобы гостей слишком уж солнце не раздражало, выставил скамьи, тоже явно наспех сколоченные, но хоть обструганные как следует, уже хорошо. Служанок нанял новых – хлопотливых, но бестолковых. Эрик, усадив Мару на скамью недалеко от входа, понаблюдал за ними пару минут.

– Сам схожу, ждать не хочется.

В дверях пришлось замереть на пару мгновений, пока глаза привыкали к полумраку: ставни хозяин не раскрывал, берег тепло. Кто-то за спиной заворчал было, но, разглядев, заткнулся. Эрик не стал оглядываться, но не отказал себе в удовольствии помедлить еще несколько секунд, пусть подождет, в другой раз будет думать, на кого рот разевает. Формально у одаренных – даже полноправных, не то что школяров – не было ни власти, ни права владеть землей и людьми, ни возможности наследовать. На самом деле никто уже давно не помнил, на землях чьего рода стоял университет, да и сам король, говорят, прислушивался к советам тех одаренных, что оказались при дворе.

Эрик подошел к стойке – народ торопливо подался в стороны. Заказал две кружки сбитня и пирог с осетриной: после прогулки хотелось есть. Облокотился о стойку, разглядывая зал. Служаночка, проходя мимо, притерлась крутым бедром, пискнула, захлопав ресницами, мол, прошу прощения, господин. Он улыбнулся, оглядев ее с головы до ног – девчонка и правда была хорошенькой, чего бы не посмотреть – снова отвернулся к хозяину. Если кидаться на всех хорошеньких девчонок, что улыбаются одаренному, ни на что другое времени не останется. Трактирщик долго ждать себя не заставил: собрал небрежно брошенные монеты, взамен выставив поднос с заказом. Эрик едва заметно кивнул служанке, та понятливо подхватила еду, понесла следом.

Около Мары уже крутился какой-то хлыщ в ярком плаще, кто-то из благородных, заглянувших на ярмарку. Эрик едва заметно приподнял бровь – красавчик тут же исчез. Мара рассмеялась, забирая у служанки кружку и свой кусок пирога. Эрик сел рядом, бросил девчонке медяк. Пироги тут всегда были отличные, даром, что рыба – еда для простонародья. Ничего, и благородные не брезговали. И…

– Чистильщики, – негромко сказал Эрик.

Не то, чтобы компания в темно-зеленых плащах так уж выделялась из толпы. Да, мечи у всех троих, но и благородные, которых тут тоже было немало, редко когда показывались на люди без оружия. И все же вокруг пришлых мгновенно образовывалось пустое пространство. Чистильщиков было трое – странно, заметил про себя Эрик, обычно ходят по четверо. Тот, что впереди выглядел лет на тридцать, темноволосый и сероглазый, с узким породистым лицом, хоть и подпорченным загаром. Девушка, что шла следом, казалась немного старше Эрика, вырвавшиеся из косы рыжие кудри светились на солнце золотым ореолом. Третий, шагавший с ней рядом, был чуть старше остальных – в ничем не перехваченных вороных вьющихся прядях до плеч и короткой аккуратной бороде виднелись серебристые нити, а черные глаза смотрели так, что Эрик поневоле вспомнил деревенские байки про дурной взгляд.

– Давно не появлялись, – так же негромко произнесла Мара, пристально разглядывая мужчин. Эрих мысленно хмыкнул, проследив ее взгляд. Смотреть – не трогать, и все же…

– Интересно, просто мимо проходили, или кого-то заберут? – продолжила она.

Эрик пожал плечами: его это едва ли коснется. Если чистильщики будут выбирать, то наверняка среди тех, кто взял боевой курс. Тех, кто намеревался, получив кольцо магистра, сопровождать купцов: отправляясь в чужие земли, те не скупились на оплату охране и все равно спали с ножом у изголовья. Или вступить в армию, отправиться в приграничье, чтобы, через несколько лет, если удастся сделать себе имя, попробовать попасть в королевскую гвардию. Его самого не интересовало ни то, ни другое: велика радость всю жизнь выполнять чужую волю.

Тем временем троица устроилась у самого края веранды. Девушка, забравшись с ногами на скамью, развернулась к улице, подставила лицо солнцу, закрыв глаза. Мужчины о чем-то переговорили вполголоса. Старший перевел взгляд на служанку – те уже вились вокруг аж втроем – так же негромко начал что-то заказывать. Второй уставился на Мару, широко улыбнулся. Эрик напрягся было, но девушка быстро отвела взгляд, уткнувшись в кружку. Чистильщик едва заметно пожал плечами, что-то негромко сказал служанке. Та захихикала. Мужчина обнял ее за талию, впился губами в губы, не торопясь отпускать. Девчонка, впрочем, недовольства не выказала: снова захихикала, когда, наконец, оторвавшись, чистильщик хлопнул ее по заднице, беги, мол, работай. Захлопала было ресницами, но чистильщик со скучающим лицом отвернулся к спутнику. Служанка упорхнула. Мужчины снова перебросились парой слов.

Плетения Эрик не разглядел, так быстро и чисто оно было сделано. Только загремела посуда за стенкой, кто-то взвизгнул, кто-то выругался, и в дверь боком выплыл тяжелый стол, чтобы, зависнув в полудюйме от пола, наконец, встать рядом со скамьей, где умостились пришлые. Обратно не меньше чем вдвоем заносить придется.

– Пойдем отсюда, – негромко сказала Мара, ставя кружку на скамью рядом с собой – служанки заберут. Эрик кивнул: причин засиживаться не было.

Но стоило им оказаться около стола, где устроились чистильщики, как тот, что тискал служанку, окликнул:

– Эй, ты!

Эрик не сразу понял, что это относилось к ним. Точнее…

– Ты, одаренная!

Мара изумленно оглянулась. Эрик подхватил ее под руку, повлек прочь. Вот же, погуляли.

– Брось сопляка и иди сюда, говорю!

Эрик застыл. Сопляк, значит. Но рта раскрыть не успел – Мара круто развернулась, выдернув локоть у него из руки.

– Трактирным девкам эйкай. А я – не служанка, и пойду с кем хочу. И этот кто-то – явно не ты.

Чистильщик усмехнулся:

– Да, не служанка. У тебя лицо не тронуто солнцем, а руки – тяжелой работой. Еще ты наверняка умеешь не только задирать юбку, но и поддерживать умную беседу, а мне скучно. Что до желания – можно ведь сделать и так…

В воздухе мелькнули нити плетения – мелькнули и растаяли. Эрик мысленно охнул, узнав узор, что способен на время превратить более слабого духом в послушную марионетку. Одно из тех запрещенных знаний, что были известны всем – хотя бы для того, чтобы уметь противостоять. Успел бы он оборвать нити, если бы чистильщик плел их всерьез, а не показал, давая понять, что будет, если… Мара попятилась, мотая головой.

– И, поверь, – продолжал мужчина, – со мной интересней, чем с этим мальчишкой. Во всех смыслах.

Эрик вспыхнул, задвинул Мару за спину.

– Она не хочет с тобой идти. Я только что видел других, кто побежит с радостью. Оставь ее.

Чистильщик поднялся из-за стола, шагнул к ним.

– А я не хочу другую. Вот же незадача.

– Альмод, хватит, – тот, что был старше, придержал его за локоть. – Оставь детей в покое. Они одаренные, в конце концов. Служанок полно.

– Одаренные, – процедил тот почти по слогам. Высвободил руку. – Вижу. И мне плевать.

Сделал еще шаг, пристально глядя в лицо Эрику.

– Отойди и не мешай. Ничего ей не сделается.

Эрик не отвел взгляда – казалось, весь мир сузился до этих темно-серых, презрительно прищуренных глаз.

– Тебе ведь не нужна именно она, – сказал он, внезапно поняв. – Ты просто не потерпишь отказа.

– Да. – снова усмехнулся тот. – И что? Что ты с этим сделаешь, одаренный мальчик?

– Эрик, не надо, – прошептала Мара ему в ухо. Руки, обхватившие его за пояс, дрогнули. – Я…

– Нет. Мы уходим. И для этого нам не нужно ничьего дозволения.

– А вот тут ты ошибаешься.

В следующий миг Эрик понял, что не сможет сделать и шага, словно ступни увязли в камне. Впрочем, почему словно – он отчетливо ощутил, как сплелись нити, превращая воздух вокруг его ног в густой, почти каменный. Вот, значит, как…

Вокруг завизжали, бросились в разные стороны.

– Альмонд, прекрати! – крикнула уже девушка. Схватила за плечи, оттаскивая назад. – Оставь их!

Тот коротко, без замаха двинул локтем – чистильщица сложилась, задыхаясь. Эрик, воспользовавшись моментом, толкнул в бок Мару.

– Беги!

Она успела сделать два шага – завязла в густом воздухе словно муха в киселе. Эрик не стал тратить на это время – в конце концов, Мару учили тому же, чему и его, справится. Разорвать нити, сотворившие преграду вокруг ног, и…

Вырваться он успел, сделать что-то еще – нет. Легкие внезапно наполнились водой, и он рухнул на четвереньки, отчаянно кашляя. В голове мутилось – то ли от недостатка воздуха, то ли от страха. Захлебываясь, выкашливая и выблевывая воду, он все же сумел зацепить контрольную нить. Вдох. Отчаянный, глубокий, настоящий вдох. Перед глазами замаячили сапоги, и он швырнул в них сгусток пламени – примитивная, чистая энергия дара, годится лишь для ученика-первогодки, никак не для того, кто через три дня будет защищать магистерскую диссертацию. Но можно ли здраво мыслить, когда сердце колотится как ненормальное, вспотевшие ладони липнут к полу, а желудок подкатывает к горлу от страха? Он никогда не сражался всерьез – стычки в коридорах университета с такими же не в счет. Он никогда не сражался с тем, кто убивает тусветных тварей – и чья жизнь зависит от умения плести нити мира в полную силу.

Сапоги шагнули в сторону – кажется, даже неторопливо. Пламя пронеслось мимо, рассыпалось безвредными искрами. Перед лицом промелькнула рука, стянула ворот, вздернула на ноги.

– Оно того стоило? – поинтересовался чистильщик.

Закричала Мара, бросилась – глупо повиснув на плече, точно не одаренная, а простолюдинка. Чистильщик даже не глянул в ее сторону, пальцем не пошевелил – девушку отнесло, бросило на пол.

– Так стоило оно того, чтобы умирать?

Нет, кричало что-то внутри. Что угодно, только не…

– Да, выплюнул Эрик

Потянулся к дару последним отчаянным усилием, но чистильщик оборвал нити еще до того, как те успели сплестись. Потом невидимая рука сжала сердце, то затрепыхалось пойманной птицей, Эрик захрипел, задыхаясь, и мир исчез.

Глава 2

Он открыл глаза, медленно сел. Темнота перед глазами постепенно рассеивалось, сердце вело себя прилично и можно было дышать – только трясло от запоздалого страха. Мара, рыдая обняла, уткнулась в плечо. Веранда была пуста, на улице вокруг гудел народ, куда-то спешил, старательно не обращая на них внимания. Одаренные сцепились, бывает, редко, но бывает. И как бы вот эти, что едва живы остались, сейчас не решили зло сорвать на тех, то невовремя оказался рядом.

– Чем-то помочь, господин?

Лицо трактирщика отчетливо отливало зеленью, но не сбежал, надо же.

– Где… – просипел Эрик.

– Ушли, – всхлипнула Мара. – Бросили хозяину золотой, развернулись и ушли.

Эрик погладил ее по волосам, все еще не понимая, на каком он свете.

– Погуляли, значит…

– Прости, – всхлипнула она.

Он покачал головой.

– Ты тут ни при чем. Ему нужен был повод.

Он вздохнул, поежился от пробежавшего по хребту холода. Вот, значит, как это бывает, когда смерть проходит в полшаге.

Мара продолжала рыдать, вцепившись в него.

– Он остановил сердце. Я думала…

– Запустила ведь? – сказал Эрик.

Она закивала, все еще прижимаясь к нему лицом.

– Тебя не тронули?

– Нет, – Мара, наконец, оторвалась от него, заглянула в глаза. – Но я так испугалась…

– Я тоже, – хмыкнул он.

Медленно поднялся, оглядываясь. Просто ушли, значит… Снова затрясло – теперь уже не от страха, а от пережитого унижения. Спалить бы этот трактир к тусветным тварям чтобы не напоминал. Эрик поднял ладонь, на которой заплясал огонек. Стряхнуть, точно воду с только что мытых рук, и полыхнет так, что ничем не потушишь.

– Господин… – просипел трактирщик.

Эрик оглядел съежившуюся фигуру, перекошенное от страха лицо.

– Уйди. Или сгоришь вместе с…

Тот заскулил, обхватил руками его колени, что-то бессвязно лепеча. Что-то про жену и детей, которые по миру пойдут. Как будто ему, Эрику, есть какое-то до этого дело. Пнуть от души, чтобы отлетел, а потом пустить огонь и пусть горит со своим добром, если хочет.

– Уйди, – повторил он. – Оно того не стоит.

Трактирщик отчаянно замотал головой, так и не разжимая рук. Всхлипнул. По лицу покатились слезы. Эрик долго смотрел на него сверху вниз. Наконец, сжал кулак, гася огонь.

– Поди прочь.

Тот отполз на коленях, сбивчиво благодаря. Эрика снова передернуло. Он порылся в кошеле – золотых не водится, это большие деньги – но серебряк найдется. Бросил на пол.

– За беспокойство. – Обернулся к Маре, мотнул головой. – Пойдем домой.

Нагулялись.

Когда перестанет трясти, надо зайти к профессору Стейну и записаться на боевой курс. Зря он считал его уделом тех, кто не умеет пользоваться головой и словами. Как раз будет чем заняться после защиты.

Внутри было удивительно мерзко.

Выбрать время и дойти до профессора Стейна удалось лишь накануне защиты. Хотя, казалось, чего там особо идти – поднимись на верхний этаж университета в зал для боев, да постучись в дверь. Если профессор не у себя, значит, гоняет группу где-то на улице. Но при одной мысли о том, что придется объяснять, с чего вдруг переменил решение – а два года назад Эрику предлагал позаниматься сам Стейн, обещая в перспективе защищать магистерскую по боевым плетениям – становилось тошно. В прямом смысле: мутило и слабели колени. Однако профессор, вопреки ожиданиям, расспрашивать не стал, сказал лишь – группу уже не догонишь, приходи после защиты: составим расписание на ближайшие месяцы, а потом видно будет. Может, все же уедешь. Эрик помотал головой: уезжать расхотелось, расхотелось вообще выбираться из университетских стен. Глупая и постыдная слабость, с которой рано или поздно придется справляться, но пока хватало и других дел.

Выйдя из кабинета, Эрик едва не столкнулся с наставником. Человека, что шел рядом с профессором Лейвом, он узнал не сразу. Без темно-зеленого плаща, в синем с серебром дублете, тот выглядел как еще один из благородных, заглянувших накануне выпуска, чтобы присмотреть среди будущих магистров целителя или алхимика, а, может, человека в личную дружину. И выражение лица было совсем другим: благожелательно-заинтересованным, словно он действительно наслаждался беседой. Чистильщик перехватил взгляд Эрика, едва заметно улыбнулся. Коротко поклонился, так приветствуют случайных знакомых. Эрик поклонился в ответ: как бы ни хотелось исчезнуть, пренебрегать приличиями в присутствии наставника не стоило.

– Вы знакомы? – удивился профессор.

– Мы не представлены, – сказал чистильщик. Но довелось переброситься парой слов на ярмарке.

– Тогда позволь тебе представить. Эрик, мой диссертант.

– Рад знакомству. – кивнул чистильщик.

– Альмод, мой ученик.

Эрик снова поклонился, пытаясь натянуть на лицо вежливую доброжелательность. Мысль, что наставник когда-то занимался с… этим: помогал разбираться в особо хитрых плетениях, выбрать тему работы, подсказывал какие-то неочевидные детали, расспрашивал о планах на будущее, всерьез обсуждая их, словно с равным, кольнула. Глупости, сказал он себе, нельзя же ожидать, что будешь единственным и исключительным учеником. Но…

– С вашего позволения, профессор…

– Да, конечно, иди. Я тебе понадоблюсь сегодня?

– Нет, спасибо. – Эрик растянул непослушные губы в улыбке. – Перед смертью не надышишься.

Альмод ухмыльнулся, мгновенно стер усмешку с лица. Эрик поежился: так себе получился каламбур, учитывая… Хорошо что наставник не знает.

– Это точно, лучше выспись, – сказал профессор. – Свежая голова завтра пригодится больше моих наставлений. Ступай.

Эрик кивнул, зашагал прочь, изо всех сил стараясь не пуститься бегом.

В прихожей этажа, где жили девчонки, дежурные развлекались орлянкой: монета то повисала в воздухе, то начинала выписывать замысловатые кренделя, то вовсе исчезала, чтобы появиться под потолком или у самого пола. Эрику показалось, что забаву они прервали чуть ли не с облегчением – видимо, ни одна так и не смогла взять верх.

– Что случилось? – спросила Мара вместо приветствия.

Он досадливо поморщился про себя: так и не научился толком прятать истинные чувства. Накинул плетение, не позволяющее подслушать – ничего особо секретного в том, что он собирался сказать, конечно, не было, но подобные вещи делались уже почти бездумно. Все знали, что дежурные от скуки прислушиваются и приглядываются к тому что происходит в прихожей, а сплетни были такой же естественной частью жизни, как розыгрыши. Но в этот раз Эрика передергивало от одной мысли о возможных разговорах.

– У тебя нет никаких дел на сегодня? – спросил он.

– Готовлюсь к завтрашней защите. А что?

– Вот и хорошо. Вот и готовься, и носа не высовывай из комнат до самой защиты.

– Чистильщики здесь? – догадалась она.

Эрик кивнул.

– И меня он узнал. Так что мало ли…

Вряд ли этот, конечно, начнет задираться при профессорах. С другой стороны – а что или кто ему помешает?

– Поняла. – она помедлила. – Ты как?

Он пожал плечами.

– Не самое приятное знакомство в моей жизни. Нас представили, – добавил он в ответ на вопрошающий взгляд. – Оказывается, он тоже защищался у наставника.

Мара легко коснулась его губ.

– Плюнь на него. Еще день-два, и они снова уйдут. Завтра защита.

Эрик кивнул. Взъерошил ей волосы.

– Удачи завтра.

– И тебе.

На испытаниях Эрик всегда выходил отвечать первым. Лишние полчаса-час ничего не изменят: что знаешь, то знаешь, только измотаешься ожиданием и неуверенностью. Так что и защищаться он пошел первым из пятерых. Четверть часа на изложение, еще четверть часа – на вопросы и ответы, и можно спокойно что-нибудь почитать до объявления результатов. Он даже книжку с собой прихватил, о путешествии купца в восточных землях. Библиотекарь нахваливал, говоря, что слог бойкий и похоже, что автор почти не приврал.

Чистильщик появился в аудитории, когда Эрик заканчивал излагать причины выбора темы. Устроился за спинами школяров, привалившись спиной к стене и поставив одну ногу на скамью, уставился поверх голов со скучающим видом. Эрик сбился, мысленно выругался – принесло его, не мог на полчаса позже явиться. Разозлился на самого себя: еще утром был уверен, что даже небесный огонь не заставит его сбиться с мысли. В конце концов, тему магистерской он знал еще два года назад, вопрос был лишь в том, получится ли доработать идею до чего-то собственного, настоящего, не ограничиваясь пересказом чужих теоретических выкладок. Получилось.

Эрик откашлялся.

– Последним же аргументом в пользу выбора именно этой темы стало…

На самом деле причина была ровно одна – его завораживало то, насколько тонко завязаны в любом живом существе силы созидания и распада и как одно не может существовать без другого. В созидание особо не лез – пробовали уже умы не чета ему, и все попытки отменить разрушение порождали не вечную молодость и бессмертие, как хотелось бы, а уродливых безумных монстров, пока повторять подобные эксперименты на людях не запретили под страхом смерти. Разрушение казалось проще. Может, и прав был Стейн, когда зазывал к себе. Прибавить к способности Эрика находить в чужих плетениях – пусть даже созданных самим Творцом – уязвимые места навык быстро выстраивать собственные и умение обращаться с мечом, благородные бы за такого бойца передрались. Только самому ему все это даром не нужно было. В библиотеке и лаборатории куда интереснее.

Он развернулся к заранее развешанным листам с теоретическими выкладками. Тут можно было даже не учить. В конце концов, он сам это собрал. Не каждый может похвастаться авторским плетением на защите магистерской.

– И таким образом, приходим к выводу…

– Стоп. – Чистильщик пружинисто поднялся, словно взлетев со скамьи, в несколько шагов оказался рядом с доской. – Вот здесь и здесь плетения не сочетаются. Правило Тонгберта.

– Прошу прощения, – сказал профессор Лейв, – но время для вопросов будет чуть позже. Не сомневаюсь, что наш уважаемый диссертант сможет разрешить ваше недоумение.

– Я, конечно, могу поспать еще, – Альмонд бросил быстрый взгляд на песочные часы, отмеряющие время доклада, – минут пять, пока ваш уважаемый диссертант заканчивает свою, несомненно, отлично вызубренную речь…

«Уважаемый» в его устах прозвучало как издевательство. Эрик вспыхнул. Уж что-то, а такого рода доклады он не заучивал никогда. Начнешь зубрить – обязательно от волнения что-нибудь позабудешь. Да и зачем, когда все понятно.

–…но не вижу причины терять время как свое, так и уважаемой, – он едва заметно поклонился, – комиссии. И, право, я удивлен, что профессор Лейв и, особенно, профессор Стейн как оппонент, не обратили внимания на эту неувязку. Неужели за последние десять лет требования настолько снизились?

Задницей он слушал, что ли? Нет там никакой неувязки. Да, комбинация неочевидна, но вполне реализуема, при определенных условиях. Эрик попытался поймать взгляд наставника но тот старательно отводил глаза.

– Если вы так ставите вопрос… думаю, уважаемый диссертант сможет развеять ваши возражения не дожидаясь времени, выделенного на прения.

Эрик мысленно выругался. Да что этот гад к нему прицепился, в конце концов? Так задело, что ему посмели перечить? Но если так, он бы тогда не ушел. Не позволил бы Маре тут же запустить сердце. И сотворил бы с ней все, что хотел – просто для того, чтобы лишний раз показать, что всегда получает желаемое. Или ему интересно не убить, а в очередной раз унизить? Чтобы навсегда запомнил и всем знакомым заказал вставать на пути чистильщика? А самое обидное – ни наставник, ни остальные даже не попытались его защитить. Наставник ведь мог быть и другим, настойчивым и по-настоящему грозным. Да что, в конце концов, один чистильщик может сделать четырем профессорам, один из которых до сих пор время от времени ездит в столицу на турниры «поразмяться»?

– Сочетаются, – сказал он. – Третье исключение из правила Тонгберта. Если взять…

Он сдернул лист с доски, вывел формулы.

– Именно, А теперь собираем это вместе, раскрываем скобки, – Альмод взял второй кусок мела. – Сокращаем тут и тут и получаем противоречие.

– Нет. У вас ошибка, – сказал Эрик. – Вот здесь, где выпустили итерацию за очевидностью. На самом деле тут неочевидно, и если развернуть… вот. Собственно, об этом я говорил с самого начала.

Повисла тишина.

– Что ж… Уел, – произнес, наконец, чистильщик. – Вопрос снимается.

Он отошел в сторону, прислонился к стене, скрестив руки на груди.

– Заканчивай доклад, – сказал наставник.

Легко сказать «заканчивай». Эрик с трудом вспомнил, что там должно было быть дальше. Сердце колотилось в горле, а руки, кажется, тряслись так, что видно было всем в аудитории. Он второй раз не позволил вытереть о себя ноги – и лишь Творцу ведомо, чем теперь все это кончится. Эрик заставил себя собраться. В конце концов, что сделано, то сделано. Не отправляться же на пересдачу, признав несуществующую ошибку?