Текст книги "Пустая шкатулка и нулевая Мария. Том 7"

Автор книги: Эйдзи Микагэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Перевод с английского языка – Ushwood

Любое коммерческое использование данного текста или его фрагментов запрещено

Пролог

Станет ли и эта сцена одной из тех, которые я помню лишь во сне?

– Ты готов?

Мой враг, «О», стоит передо мной в квартире, где раньше жила Мария. Я сверлю ее взглядом, и мои мысли начинают блуждать.

Я противостою красавице, обладающей невероятным очарованием; у нее длинные волосы, напоминающие волосы Марии, стройные руки и ноги топ-модели, изящное лицо с приклеенной улыбкой. Да… «приклеенная» – самое подходящее слово: ее улыбка так идеальна, что лицо выглядит как у мастерски сделанной куклы.

Сверхъестественная улыбка, пробуждающая животный страх.

До сих пор лицо «О» ускользало из моей памяти, когда я просыпался. Больше такого не будет.

«О» – уже не то мистическое создание, каким было, – теперь я узнал, что она создана «шкатулкой» Марии, «Ущербным блаженством». Если «шкатулка» Марии и есть причина моей амнезии, то «Пустая шкатулка» позволит мне противостоять ей.

Да! Сосредоточиться на ней!

…На «О»^{Ае Отонаси}.

Она мой враг.

– ……

Все в порядке.

Как только я зафиксировал для себя, что она мой враг, мои мысли пришли в норму. Я чувствую повсюду запах ароматизатора. Мятный аромат – мощное напоминание о моих целях.

Вернуть Марию.

Сделать ее частью своей повседневной жизни.

Встретиться с нулевой Марией – девушкой, еще не знающей про «шкатулки».

Ради этих целей я пойду на что угодно. Я уже принес в жертву одного из своих друзей. Если мне придется убить всех до единого людей в целом мире – я сделаю это, и глазом не моргнув. Без всяких преувеличений, я серьезно.

Я делаю глубокий вдох и сердито смотрю на «О».

– Ты готов? – спрашивает она со своей таинственной и слишком совершенной улыбкой. – Попрощаться с этим миром?

Я изо всех сил хмурю лицо и отвечаю:

– Нет, с чего бы мне это?

Конечно, «шкатулки» ввергли в хаос мое самое ценное сокровище – мою повседневную жизнь.

Юри Янаги – беспрерывно страдает под тяжестью вины за совершенное ей убийство в «Игре бездельников».

Ироха Синдо – ее характер, а также вера в фальшивое чудо, внушенная ей «шкатулкой», разрушены.

Кодай Камиути – убит.

Рюу Миядзаки – убил своих родителей и отправился в тюрьму.

Рико Асами – пропала.

Касуми Моги – никогда больше не пойдет собственными ногами.

Коконе Кирино – получила тяжелые физические и душевные раны, от которых сломалась.

Харуаки Усуй – потерял всех друзей, включая меня.

Дайя Омине – вряд ли когда-нибудь вернется.

И я, Кадзуки Хосино –

Я смотрю на свою правую руку. На до сих пор не зажившую рану, которую нанес себе сам. Эта рана напоминает мне, что я грешник и безумец, прошедший точку невозврата.

– Но… – бормочу я себе под нос, сжимая правый кулак. И где-то внутри меня вспухает бесконечная энергия.

Да. Я не откажусь от идеи изменить этот мир, каким бы безнадежным ни было мое положение.

– При нашей последней встрече ты проиграл, – насмехается «О». Я смотрю на нее, вложив во взгляд как можно больше злобы, но ее это, похоже, не смущает абсолютно.

– Ты хочешь сделать так, чтобы Мария Отонаси добровольно отказалась от своей «шкатулки», верно? – продолжает она. – Однако ты должен понимать, что твои собственные поступки полностью исключили возможность того, что это когда-либо произойдет.

Я кусаю губы. Она права.

– Ради того, чтобы победить Дайю Омине, ты пожертвовал Коконе Кирино прямо у нее на глазах – прекрасно сознавая, что, увидев твое ужасное деяние, Мария станет глуха ко всем твоим попыткам ее переубедить. И твои опасения были не напрасны.

– …

Мария никогда не простит мне то, что я сделал, хоть это и было единственным решением, которое я мог придумать. Я сам вырыл себе могилу.

Нарушив повисшее молчание, «О» продолжает:

– Впрочем, это не имеет значения, поскольку произошло нечто гораздо более серьезное.

Что она –

«О» отвечает на мой вопрос, прежде чем я успеваю его хотя бы сформулировать.

– М_а_р_и_я___О_т_о_н_а_с_и___з_а_б_ы_л_а___п_р_о___т_е_б_я.

– Что…

Моя цель – заставить Марию отказаться от «шкатулки». Я должен заставить ее отказаться от самой цели, которая гонит ее на поиск новых «шкатулок», – помогать исключительно другим. Я даже представить себе не могу, как можно убедить в этом человека с такой железной волей, как у Марии.

И, как будто ситуация и так не полностью безнадежная… Мария потеряла память?

И я должен так вот взять ее и переубедить? …Нереально. В смысле – кто будет слушать полного незнакомца? Как может незнакомец затронуть чье-то сердце? Мои слова ее уже не достигнут.

Ситуация на грани полной безнадежности

Да нет, надежды вообще нет.

Однако не это меня сейчас больше всего тревожит.

– …Она забыла про меня?.. Забыла про все то время, что мы пробыли вместе… это плохая шутка…

Нет!!!

Ни за что!!!

– У… уу…

Я стал для Марии чужим. Наша связь, за прожитую нами вместе целую жизнь ставшая крепче, чем между кем бы то ни было, растворилась.

Мария. Неужели ты не узнаешь меня, когда мы встретимся?

Мария. Неужели ты не улыбнешься, когда я назову тебя по имени?

Мария. Неужели ты уже не та девушка, которую я знал?

…Зачем тогда вообще бороться? Даже если я сумею уничтожить «Ущербное блаженство», у нас не будет общих воспоминаний, которые удерживали бы нас вместе.

– Похоже, ты в отчаянии.

Конечно, я в отчаянии! Я не смогу достичь своей цели, даже если уничтожу ту «шкатулку»!

И тем не менее –

– О_д_н_а_к_о___т_ы___н_е___с_д_а_ш_ь_с_я,___н_е___т_а_к___л_и?

Да. Не могу понять, почему, но она права.

Несмотря на переполняющую меня печаль, я продолжаю сверлить «О» сердитым взглядом.

Я спасу Марию, даже если она не помнит меня. Я спасу Марию, даже если она сама этого не хочет.

Я не сдамся. Нет… не совсем так. Я во власти «Пустой шкатулки», и я не могу сдаться. Я должен гнаться за Марией, даже если это убьет мое сердце. Я должен безостановочно искать ее, даже если мне придется нырять в глубину океана, где я не смогу видеть и дышать. Выбора «сдаться» у меня не было с самого начала.

«О» продолжает смотреть на меня; теперь она уже не улыбается. На ее лице самое жесткое выражение, какое я когда-либо видел.

– Буду честна: я тебя побаиваюсь.

Враг.

«О» наконец увидела во мне врага.

– У тебя нет надежды. Спорить с этим невозможно. И все же… я не могу избавиться от ощущения, что ты способен достучаться до сердца Марии Отонаси. Ведь такова данная тебе сила.

Она говорит о силе «спасителя», о силе, способной давить «шкатулки».

Мария создала «Ущербное блаженство», пожелав, чтобы все люди были счастливы. Однако из-за немыслимой точности «шкатулок» ее внутренние сомнения в собственном желании и ее тайная надежда, что кто-то ее остановит, тоже материализовались.

Противоречивое «желание» Марии породило две сущности.

Сущность, исполняющую «желания», и – сущность, уничтожающую «желания», «спасителя».

А именно, «О» и – Кадзуки Хосино.

Я ее рыцарь. Я единственный, в чьих силах ее спасти.

– …Да.

Я смотрю на свою раненую правую руку. В этой руке живет страшная сила, позволяющая давить «желания»; она может раздавить даже «О».

Сейчас я не стираю «О» лишь по одной причине: если я это сделаю, «Ущербное блаженство» тоже будет уничтожено. Этого сердце Марии не выдержит.

С одной стороны, это выглядит так, будто Мария отвергает мою помощь. Но с другой стороны, меня бы вообще не существовало, если бы в душе она не хотела, чтобы ее спасли.

А значит, решение должно быть, пусть и совершенно невероятное. Я могу и буду верить в это.

Так, подведем итоги.

Что я могу сделать, чтобы спасти Марию?

Я должен освободить ее от человека передо мной.

Я произношу имя.

– Ая Отонаси.

«О»^{Ая Отонаси} снова улыбается, источая уверенность в себе.

– Ая Отонаси? Я действительно приняла ее внешность. И я действительно происхожу от нее. Но я – не Ая Отонаси.

– Думаю, так и есть. Ты просто образ Аи в голове Марии, не настоящая Ая. Настоящая Ая наверняка тоже была потрясающим человеком, но все-таки лишь человеком. Она не могла быть такой сверхъестественной, как ты. Видимо, что-то случилось, из-за чего Мария стала обожествлять свою сестру.

Я стискиваю зубы при мысли о том, как росла Мария.

– Ая Отонаси внутри Марии слишком разрослась. Мария сама не может от нее сбежать; если ей не помочь, она так и останется в ловушке. Она пренебрегает собой – даже отвергает себя, – чтобы стать монстром по имени Ая Отонаси. Поэтому, – я наставил на «О» правую руку и прокричал: – Освободи ее сейчас же, «Ая Отонаси»!

Нет нужды говорить, что «О» на этот мой приказ и бровью не повела.

– Ты обращаешься не по адресу. Я знаю, как ее освободить, не лучше тебя. А, зато я точно знаю, что ты собираешься делать.

– Что?..

Я сам понятия не имел, что я собираюсь делать. А «О» заявляет, что знает.

– Возможно, ты хочешь спросить, откуда я это знаю? Видишь ли, ты сейчас можешь сделать лишь одно; а поскольку это твой единственный выбор, рано или поздно ты его и сделаешь, каким бы никчемным он ни был. Это просто бессмысленное, бесплодное барахтанье, все равно что бесцельно нырять в глубину океана. Однако другого выхода у тебя нет, поэтому ты отправишься туда, пусть у тебя и нет ни капли надежды.

Внезапно я вспоминаю, что «О» упомянула раньше.

– …Это «единственное, что я могу сделать» – это…

– …Покинуть этот мир. Именно.

Я по-прежнему понятия не имею, о чем говорит «О», но почему-то чувствую, что она права.

– Ты покинешь этот мир и никогда не вернешься. Разумеется, это означает, что я победила. Когда это произойдет, Мария Отонаси будет гнаться за своим «ущербным желанием» до тех пор, пока от нее ничего не останется. Мне нужно лишь дождаться.

– Я этого не допущу.

– Да, полагаю, если бы тебе удалось вернуться в этот мир, это означало бы, что тебе каким-то образом удалось выполнить свою миссию и спасти Марию Отонаси. Соответственно, я бы проиграла и исчезла. А ты бы освободил ее от сестры, от Аи Отонаси.

Все просто.

Мне всего лишь надо вернуться. Вернуться к своей драгоценной «повседневной жизни».

И тогда я встречусь с ней. Наконец-то я встречусь с Марией – с самой чистой, с такой, какой она была до того мира бесконечных повторов.

…Я встречусь с нулевой Марией.

Да – но насколько трудна эта задача? Моя драгоценная «повседневная жизнь» была разрушена; как я смогу привести Марию в такое место, которого уже нет?

Однако, как и сказала «О», я буду продолжать бороться, каким бы безнадежным ни было мое положение.

– Что ж, Кадзуки Хосино. Пора начать решающую битву, – говорит «О» и вытягивает руки. Ее взгляд сосредоточен на мне; ее красивое и в то же время уродливое лицо искажается.

– Хорошего времяпрепровождения в «Ущербном блаженстве».

С этими словами «О» обнимает меня.

Это омерзительно, однако я не могу ее отпихнуть. Я пытаюсь схватить «О» за плечи и оттолкнуть ее в сторону, но мои руки проходят сквозь ее тело. Я как будто барахтаюсь в паутине. Медленно, но верно я погружаюсь в «О».

Я не могу дышать.

Я тону в «О».

Медленно, но верно я тону в ней. Настолько медленно, что я как будто вовсе не двигаюсь. Однако свет постепенно тускнеет; я едва осознаю, что падаю.

Тону, тону, вечно тону –

…Где я?

Ощущение такое, будто я на самом дне глубокого моря, но вокруг так ярко, словно я под полуденным солнышком.

В голове непрерывный шум. Повсюду слышен смех, но я не могу понять, откуда он идет. Не могу избавиться от смеха, даже закрыв уши руками. Он такой невыносимо громкий, что хочется вовсе перестать думать.

Я не дышу, однако это мне нисколько не досаждает. Мое тело начинает растворяться в окружающем пространстве. Окружающее пространство начинает пожирать мое тело.

Я теряю себя.

Я исчезаю.

Не знаю, что произойдет, но одно могу сказать точно.

К концу я растворюсь полностью.

Глава 1

Первый раз

– Я люблю тебя, Кадзу-кун.

Неинтересно. Нет сейчас времени крутить романы.

23-й раз

– Я люблю тебя, Кадзу-кун.

Я тебя умоляю. Как вообще реагировать на такое?

1050-й раз

– Я люблю тебя, Кадзу-кун.

Я счастлив. А как еще можно себя чувствовать, когда тебе признается в любви девушка с такой очаровательной улыбкой?

13118-й раз

Мой мозг прилип к стенкам черепа, как жвачка, на которую много раз наступили. Постоянно одолевает тошнота, словно я купаюсь в ванне с использованным маслом. Я кручусь, как в стиральной машине, однако вокруг меня ничего не меняется: раздражающий смех и чернота.

Я ничего не вижу.

Просто существую в одном и том же цикле.

Повторы будут продолжаться, пока я не растворюсь в черноте. Повторы будут продолжаться, пока не исчезнет последняя клетка моего тела. Повторы будут продолжаться бесконечно.

…Я просыпаюсь.

Подавляя рвотные позывы, тру глаза и пытаюсь понять, где я.

Вижу школьную доску вверх ногами. Похоже, я в классе.

– …Это что, сон?

Я лежу на полу. Скребя в затылке, поднимаюсь на ноги.

Класс выглядит как-то не так, как всегда. Парты сдвинуты по четыре, на каждой лежит цветная скатерть в полоску. На окна наклеены самодельные цветы. На доске красиво нарисована горничная – явно девушки из нашего класса постарались. Справа от рисунка надпись: «Кафе с горничными».

– …Ха-ха… – вырывается у меня сконфуженный смешок; слишком уж велик контраст между моими кошмарами и дурацкими словами, которые я только что прочел.

– …Ну да. Сегодня же…

10 октября, суббота.

День школьного фестиваля.

Как только я это вспомнил, шум вокруг меня сразу стал уютным.

– Что, нравится пялиться в пространство, держа в руке черт знает что? – внезапно произносит знакомый голос.

– А? – бормочу я и поворачиваюсь на голос. – Ай! – восклицаю и тут же отворачиваюсь.

Уаа! Я был не готов увидеть перед собой такие красивые ноги! На них даже роскошные белые гольфы!

– О-хо-хо? Почему такая реакция? Мои прекрасные ножки тебя так возбудили?

– Ни-ничего не возбудили! – протестую я и поднимаю глаза. Передо мной стоит Коконе Кирино с ухмылкой до ушей. Она в светло-синем платье горничной, вызывающем некоторые ассоциации с Алисой в стране чудес.

– Чем ты тут занимаешься, когда остальные пашут?

– Эээ…

А правда, что я делал, перед тем как уснул?

Помню, я лег, потому что не знал, что мне делать, и заскучал; видимо, тогда я и заснул. Наверно, это из-за того, что вчера мы тоже готовились к фестивалю и задержались до ночи.

Я держу что-то цилиндрическое. Точно! Прежде чем я случайно заснул, мне захотелось умайбо (со вкусом кукурузного супа – мое любимое). Умайбо для меня как энергетик, а стоит всего десять иен штука. Такие дешевые – их всем надо покупать.

Чтобы подпитаться энергией, я сую его в рот.

Стук.

– …Чего?

Умайбо не должно быть таким твердым.

– А, ты хочешь прямо в классе поиграть на моей блок-флейте!..

– На твоей что? – сконфуженно переспрашиваю я и смотрю на то, что держу.

Почему-то вместо умайбо в правой руке у меня блок-флейта.

– Че, чего?

– НЕЕЕЕЕТ, извращенец! Тут извращенец! – голосит Коконе.

– Эээ, а? Не-не-не, все не так!

– Нееееет, он лижет мою флейту! Он ее лижет! Он хочет унести ее домой и положить на алтарь! Он хочет ей мыльные пузыри делать! Он хочет играть на ней и одновременно делать мыльные пузыри!

– Я даже не слышал никогда о таких извращениях!

Кстати, совершенно не помню, чтобы я брал в руки блок-флейту.

Что означает…

Я глубоко вздыхаю. Вернув наконец самообладание, я спрашиваю Коконе:

– Эмм, Коконе… это ведь ты подменила мое умайбо на свою флейту, да?

Проще говоря, она надо мной прикололась.

– Хаа? О чем это ты, – тоном слабоумной говорит Коконе, потом уже нормальным голосом продолжает: – В смысле, зачем мне это делать? С чего бы мне вдруг захотеть, чтобы парень, с которым я даже не встречаюсь, играл на моей флейте? Неужели тебе это кажется нормальным поведением ученицы старшей школы?

– Хотелось бы услышать это от тебя.

– Блин, включи уже мозг! Ни одной невинной девушке-подростку не придется в голову такая странная идея, не так ли? Это-то ты понимаешь?

– Да.

– Следовательно, ты украл мою флейту и играл на ней. Это правда и ничего, кроме правды. Ты извращенец, Кадзу-кун. Признайся. Я не отстану, пока ты не признаешься.

– Ххааа…

– Говори: «Я извращенец».

Если я буду упрямиться, она, скорей всего, начнет доставать меня еще сильней, так что я сдаюсь.

– Я извращенец.

– Тааак, теперь… «Я извращенец. Мое хобби – смущать девушек, таращась на волоски, которые они забыли сбрить». Давай.

– Я извращенец. Мое хобби – смущать девушек, таращась на волоски, которые они забыли сбрить. Особенно меня привлекают волосы под мышками.

– Иии! И, извращенец! Не подходи ко мне!

Почему-то у нее действительно потрясенный вид, хотя она сама это все и затеяла.

– Кстати, платье горничной тебе здорово идет.

– О, какая резкая смена темы. Ладно, все равно мне уже стало скучно… А, э, мое платье горничной, да? Ага, оно классное. Но скажи честно: ведь на мне все классно смотрится, правда? Я самая красивая, правда?

– Да. Ты самая красивая. Кстати, и погода сегодня отличная, да?

– Что за вялая реакция!? Ты сам же начал меня хвалить!

Я действительно считаю, что ты симпатичная, но что, черт возьми, я должен говорить, когда ты так хвастаешься собой?..

– Ааа, наверняка ты такой сдержанный, потому что это платье не подчеркивает мою грудь, да? Ты хочешь сказать, что я должна всем показать свой размер Е и всех соблазнить, да?

Даже не близко.

– Ты не только флейтоизвращенец с фетишем подмышек, ты еще и подсевший на гольфы сиськоманьяк! Похабник в овечьей шкуре – это точно про Кадзу-куна! На колени перед моими роскошными Ешками… ай!

Кто-то хлопнул Коконе по голове.

– Ххааа… – вздыхает Дайя Омине, который ее и стукнул.

Он совсем недавно вернул волосам нормальный черный цвет; серьги он тоже убрал, но отверстия в левом ухе все еще видны. Из-за красивого лица и язвительного характера его зовут циничным принцем.

Впрочем, в последнее время он немного поутих. Он даже послушался одноклассников и к школьному фестивалю переоделся дворецким. Прежде он никогда бы на такое не согласился.

Но если бы на свете действительно существовал дворецкий, такой же язвительный, как Дайя, то своими оскорблениями в адрес хозяйки дома он заработал бы себе увольнение в первый же день. Хотя… может, на таких тоже есть спрос?

Так или иначе, хотя Дайя тоже любит надо мной прикалываться, Коконе он обычно останавливает, когда та заходит слишком далеко.

– Спасибо, Дайя, ты как раз вовремя! Скажи ей что-нибудь!

– Хм…

Готов поспорить, он скажет что-нибудь вроде: «Глаза б мои тебя не видели. Можешь наряжаться сколько хочешь, свое нутро тебе все равно не скрыть. Красивую лошадь делает красивая шерсть, а свинью никакая шерсть красивой не сделает».

Да, что-то в этом ключе.

И, в полном соответствии с моими ожиданиями, неисправимый циник Дайя выплевывает:

– Не заигрывай с другими парнями у меня на глазах. Я ревную.

…А?

Эээ, что?

Неужели… Дайя реально втюрился в нее?..

В полном шоке я хлопаю губами.

Ч-что вообще происходит?.. Ну да, я знаю, что, хотя в прошлом между ними всякое было, они таки начали наконец встречаться, но все же!..

– Ауу… – выдавила Коконе, порозовев – похоже, она удивлена не меньше, чем я. – Э, это!.. Я люблю только тебя, Дайя… можешь не сомневаться…

Тут ее голос увял. Сейчас она ведет себя более женственно, чем когда бы то ни было.

– Но к Кадзу ты ближе, чем нужно, не так ли? – говорит Дайя.

– Мы с ним друзья! Просто друзья!

– Пфф, ну ладно тогда. Но меня раздражает, что ты никак не можешь в полной мере понять, какая ты привлекательная.

– Н-ну если ты так считаешь, Дайя, я буду вести себя осторожнее!

Успокоившись, Коконе улыбается до ушей. И трется головой о грудь Дайи.

…Вы собираетесь этим заниматься прямо у меня на глазах? Найдите уже себе комнату!

– О… ты сменил одеколон? – спрашивает Коконе.

– У тебя отличное обоняние.

– Ну, ты же тем запахом каждый день пах, я привыкла. Кстати, одеколоном пользоваться правилами запрещено – ты плохой мальчик.

– А твои крашеные волосы? – не остается в долгу Дайя.

– Ты же сам говорил, что мне каштановые идут лучше, чем черные. Я же не против – могу и красится перестать, и очки снова надеть, – но это ведь ты все время говоришь, что тебе нравится, как я выгляжу сейчас.

– Да, ты выглядишь классно. Ничего обратно не меняй, если только сама не захочешь; я предпочитаю твой нынешний стиль. Но это не та проблема, о которой я говорил.

– …Мм, – кивает она и заглядывает Дайе в лицо. – …Твой костюм дворецкого такой классный… Дайя, дорогой, попробуй сказать мне: «С возвращением, моя принцесса».

– Глупая. Кто так говорит? Попробуй ты сказать: «С возвращением, мой господин».

– Ничего не имею против. С возвращением, мой господин. О… в следующий раз, когда приду к тебе, я надену платье горничной и это скажу!

Я в отчаянии.

Что вообще творится!.. П-просто сладкая парочка. Коконе еще можно узнать, но с Дайей-то что случилось?! Я не хотел видеть его таким! Это уже не мой Дайя!

– Эй, Кадзу, на что ты так уставился? – спрашивает Дайя.

– Разве не очевидно? Не выделывайтесь так у меня на глазах!

– Приходится выделываться, потому что я нравлюсь девушкам. Могут случиться разные неприятные вещи, если я не буду время от времени демонстрировать всем, что у меня уже есть отношения.

– …Знаешь, у меня несколько вещей на языке вертятся, но я их оставлю при себе. Всего один вопрос… ты не стесняешься?

– Почему я должен стесняться того, что меня видят с моей очаровательной девушкой?

От него самого кто угодно застесняется!

– …Так ты не стесняешься быть со мной?

– Я скорее хвастаюсь этим.

– Э-хе-хе-хе-хе.

– Хи-хи.

– Хе-хе-хе-хе-хе.

– Хи-хи-хи.

Прекратите! Не хочу больше слышать!

Я смущаюсь сильнее, чем каждый из них. Внезапно мне на плечо ложится чья-то рука, и я оборачиваюсь.

– Вот ведь гады, правда? Нарочно обнимаются, чтобы мы, одиночки, им завидовали!

Харуаки Усуй, наш общий друг.

– Ага, аг – уээ!

Я было согласно кивнул – однако, глянув на одежду Харуаки, отдергиваюсь. Он тоже косплеит, но на нем почему-то женская школьная форма, да еще из другой школы. Его широкие плечи словно вот-вот разорвут эту форму; кроме того, она доходит ему только до пупка, так что из-под нее видна зеленая рубашка. Из-под юбки торчат мужские ноги, бугрящиеся мышцами от занятий бейсболом. Блин, хотя бы побрил их!

Как у него получается носить такое, да еще не стесняться? Он что, воображает, что он у себя дома и его никто не видит, или что?

– Эх! Я тоже хочу себе симпатичную девчонку! Ты мой единственный союзник, Хосии!

– Тьфу! – и я стряхиваю его руку со своего плеча.

– А? Ч-что такое, Хосии? Это было сурово.

– …Я все знаю, Харуаки, – произношу я необычайно низким голосом.

– …В каком смысле?

– Я слышал, ты сильно подружился с девчонкой из другой школы. Ты даже на свидание с ней ходил?

– Гх.

– …Ага! Это ведь ее форма, да? Той девчонки?

– …

Харуаки молчит, улыбка держится на его лице, как приклеенная. Похоже, я со своими догадками угодил в яблочко.

– И хватает же наглости заявлять, что я твой «единственный союзник», когда сам уже замутил с девчонкой. Это почти что предательство нас всех, одиноких парней! – стыжу я Харуаки, тоскливо улыбаясь.

– …Нет… то есть… смотри, да, мы ходили на свиданку, но мы не сказать чтоб встречаемся. Пока что всякое может случиться. Поэтому, ты понимаешь, я хочу еще немного поиграть роль непопулярного типа…

– Пфе! – и я делаю вид, что плюю на пол. – Ты прямо как богатей, который ради прикола притворяется бездомным!

И я издаю грустный смешок.

– Это, это не слишком ли перебор? Аналогия, по-моему, как-то не очень… и кстати, ты сам не лучше, Хосии!

– Я?

– Ведь Касуми мгххх!

Как только он произносит это имя, Коконе зажимает ему рот. Я невольно краснею и затыкаюсь.

Касуми Моги – девушка, в которую я влюблен.

…Вообще-то странно. Я об этом никому не рассказывал; как же Харуаки додумался до ее имени?

Слышу, как Коконе шепчет Харуаки в ухо:

– …Харудиот. Эти двое еще на самой хрупкой стадии… лучше их не трогать!..

– …А, ну да, конечно… но это же явно взаимное у них…

– …Заткнись уже! Если мы будем вламываться, можем нечаянно все испортить… Они оба даже не догадываются, что их любовь-морковь очевидна всем!..

– Серьезно? Они что, в начальной школе застряли? – спрашивает Харуаки.

Эй, ребята, я вообще-то здесь!

Н-но, «взаимное»? Ч-что он имел в виду? Это же невозможно. Ну да, Моги-сан часто мне улыбается… но это просто потому, что она веселая. И все время просит меня помочь, просто потому что я никому не отказываю в помощи. Ну да… именно поэтому.

Но.

Но, судя по тому, что эти типы сейчас говорят, может, она правда –

– Кадзу-кун?

– Иии! – взвизгиваю я, услышав неожиданный голос.

Резко поворачиваюсь.

– Хм? – тихо произносит девушка в инвалидной коляске. Это Касуми Моги; при виде моей явно избыточной реакции ее глаза слегка округлились. – Что означает это «иии»? Мне что, форма медсестры не идет? – она поджимает губы и смущенно опускает голову.

Я, я и понятия не имел, что Моги-сан тоже участвует в этом косплее… На ней розовая униформа медсестры.

Мое сердце колотится как сумасшедшее – настолько сильно, что я опасаюсь, что другие могут услышать. Я в такой панике, что даже не могу встретиться с ней глазами.

Просто не может эта форма ей не идти! То, что у меня фетиш по части слез, знают все, но еще у меня фетиш по униформам горничных и медсестер! (Проболтался.) И потом, это же Моги-сан, она будет прекрасно выглядеть, даже если на нее мешок для мусора надеть!

Я обязан ей сказать!

– Она тебе здорово идет! Ты выглядишь прекрасно! – восклицаю я; она смотрит на меня снизу вверх.

– П-прекра-…

– Да! Ты прекрасна! Самая прекрасная девушка из всех!

– !!!

Она утыкается взглядом в пол; ее лицо покраснело до корней волос.

Что? Что с ней случилось? Я всего лишь сказал ей то, что думаю…

– Ну ты смотри, опять он за свое, наш ловелас Хосии.

– В последнее время я начала думать, что он это делает нарочно.

– Серьезно? Он просто чертов засранец, если так.

– Похоже, такие вот наивные мальчики добиваются своего чаще, чем можно ожидать. Они очень хорошо умеют вскрывать тайные желания домохозяек – я это в манге вычитала.

Харуаки и Коконе явно слов не выбирают.

– Э-э-э-это… – прерывает их Моги-сан.

Судя по ее заиканию, она смущена; однако тут же она берет себя в руки и решительно смотрит на меня.

– Да?

– Спасибо, что согласился быть сегодня «дежурным по мне», Кадзу-кун.

И она отвешивает поклон.

«Дежурным по мне»?..

Мне нравится, как это выражение звучит, но я понятия не имею, что оно означает. Однако и Харуаки, и Коконе, и даже Дайя смотрят на меня ухмыляясь. Так… кажется, я догадываюсь, что это за «дежурный по мне».

Моя задача – весь день быть с Моги-сан и всюду ее сопровождать.

После той аварии Моги-сан не может ходить. Она до сих пор проходит очень интенсивный курс реабилитации и в школу пока не вернулась.

Однако все ее одноклассники хотели, чтобы она все же поучаствовала в школьном фестивале. Мы хотели показать ей, что ее школьные друзья по-прежнему ее поддерживают.

Мы очень много думали, как сделать этот день радостным для нее и как добиться, чтобы все прошло гладко. Мы решили, что кто-то должен за ней приглядывать в течение всего дня, и, уж не знаю почему, этим кем-то единогласно выбрали меня.

Излишне говорить, что я согласился без долгих размышлений. Я в восторге от мысли, что проведу это время с ней, и будет просто замечательно, если воспоминания о фестивале помогут ей быстрей поправиться.

Продолжая смотреть на Моги-сан, я улыбаюсь. Она по-прежнему смотрит в пол.

– Всегда рад помочь, Моги-сан, – и тоже кланяюсь.

– А! Но… я не хочу навязываться, поэтому я обязательно должна тебя поблагодарить! – и она кланяется.

– Если тебе что-то будет нужно, проси, не стесняйся, ладно? Я сделаю все, чтобы тебе было весело.

Поклон.

– Аах! Не кланяйся! Я очень рада, что мы проведем фестиваль вместе! Огромное тебе спасибо!

Поклон.

– Хе-хе.

Поклон.

– Хе-хе-хе.

Поклон.

Поклон-поклон-поклон-поклон.

Непонятно почему мы продолжаем кланяться друг другу, неловко улыбаясь.

– Нна!

– Ай!

Это Харуаки меня стукнул.

– Больно же, Харуаки!

– Так тебе и надо! Забыл уже, что сам мне говорил пару минут назад, всего лишь за то, что сходил на свиданку?!

…Ну, должен признать, мне действительно повезло.

– Эй, Хосино! Ты можешь идти, остальное оставь нам! – малость грубоватым тоном кричит наш староста Рюу Миядзаки. Он вовсе не злится – это его нормальная манера речи.

– Ладно, мы пошли тогда, – отвечаю я Миядзаки-куну и берусь за ручки коляски. – Идем, Моги-сан?

– Да!

И я легонько подталкиваю ее инвалидную коляску.

Что за миг – снова знаменующий начало прекрасного дня.

– …А?

…С_н_о_в_а?

Моги-сан поворачивается ко мне, улыбаясь, и мое беспокойство улетучивается само собой.

Каждый нормальный школьный фестиваль заканчивается большим костром… это вообще-то вранье. Я понятия не имею, насколько это распространено на самом деле.

В мерцающем свете костра ученики танцуют «Оклахома миксер»[1]1
  «Оклахома миксер» – танец под американскую народную песню Turkey in the straw («Индейка в соломе»). Этому танцу учат в японских школах. Он был популярен в США в 40 –50-х годах, когда, видимо, и пришел в Японию с американскими солдатами. Здесь и далее – прим. Ushwood.


[Закрыть]. Парочка из первого класса, чье объяснение в любви мы видели совсем недавно, радостно держится за руки. Похоже, у них все прошло успешно.

Коконе и Дайя сменили костюмы на нормальные и тоже танцуют. Из-за старых событий они не очень-то ладили, но прошли через это и начали встречаться. Полностью от проблем прошлого они еще не избавились, но по крайней мере сейчас танцуют беззаботно.

Моги-сан тоже переоделась в школьную форму. Она сидит в своей коляске и смотрит на огонь. У нее очень серьезное лицо, как будто она впечатывает эти минуты себе в память.

Я всего лишь ученик старшей школы, но уже знаю: такие мгновения полного блаженства редки. Прекрасные мгновения юности я буду беречь до конца жизни.

То же относится и к Коконе, и к Дайе, и ко многим другим. У каждого своя собственная история юности. Может, они не всегда счастливые, эти истории, но сегодняшний день в любом случае будет выделяться из всех других дней нашей жизни.

Н_и___о_д_и_н___д_е_н_ь___н_е___п_р_и_х_о_д_и_т___д_в_а_ж_д_ы.

Глядя на танцующие парочки, Моги-сан шепчет:

– Как красиво.

Я не знаю, что сказать. Моги-сан никогда уже не будет танцевать.

Заметив мое выражение лица, она лихорадочно мотает головой.

– Ай, ты меня не так понял! Я не ною! Я просто завидую, что они провели этот особенный день с любовью друг к другу!

Ее улыбка яснее ясного показывает, что она говорит от всего сердца.

– Кадзу-кун…

За то время, что мы провели сегодня вместе, я наконец понимаю ее чувства ко мне.

– После той аварии я думала, что никогда уже не буду счастлива. Я могла делать вид, что счастлива, у меня могли быть иногда счастливые моменты, но все равно я была убеждена, что эта инвалидность все время будет меня держать, что я никогда больше не смогу по-настоящему улыбаться.

Несмотря на эти слова, полные насмешки над собой, лицо ее спокойно.