Текст книги "Пустые шкатулки и нулевая Мария. Том 6 (с иллюстрациями) (ЛП)"

Автор книги: Эйдзи Микагэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Но именно поэтому не существует никого, кто бы лучше подходил для передачи моей силы.

Ая Отонаси.

Пожалуйста, живи во имя нашего «желания».

Прости, Кадзу, но я категорически отказываюсь вернуть тебе «Марию Отонаси».

Я категорически отказываюсь позволить тебе раздавить наше «желание».

– Я даю тебе свою силу. Я даю тебе все «тени греха», которыми владею.

То, что я отдаю ей «тени греха», на меня никак не действует. Я по-прежнему могу управлять своими [рабами].

Моя миссия, однако, изменилась.

Задача номер один – избавиться от Кадзуки Хосино, имеющего на нее большее влияние, чем кто-либо другой, и вдобавок обладающего силой уничтожать «шкатулки». Я должен помогать ей жить ради нашего «желания».

– Ты готова? – спрашиваю я, но Ая не обращает на меня внимания. Она смотрит прямо перед собой.

– Я всегда пыталась представить, – шепчет она, – как я могу сделать людей счастливыми, какая «шкатулка» мне для этого понадобится. Счастье – это ведь не то, что я могу создать и скинуть на них. И оно не получится, если дать им жить в раю и освободить от печалей и забот. В конце концов я пришла к выводу, что безущербное блаженство возможно лишь, если ты четко представляешь себе свою собственную форму счастья и идешь к ней, – она бессильно сжимает кулак и произносит с чувством: – Все, что мне было нужно, – сила направлять людей. Не могу поверить, что мне пришлось всего лишь чуть изменить угол зрения, чтобы это понять.

Наконец она поднимает на меня глаза.

– Омине. Я раньше не думала особо над тем, что мы с тобой смотрим в одну сторону, но мое мнение изменилось. Ты научил меня, что такие чудеса возможны… ясно, вот что значит «быть родственными душами».

– Родственные души… да, – отвечаю я и передаю ей «тени греха».

Если вспомнить – когда я дал Синдо несколько «теней греха», мне в голову пришла мысль: лишь истинно сильная натура сможет спокойно впитать чужие «тени греха»; хотя если бы так вышло, это поколебало бы мою уверенность, что я гожусь на роль короля.

– …Хм.

Ая Отонаси с легкостью проглатывает 998 «теней греха».

Так она становится [повелителем] и, как я и планировал изначально, моим 999-м [рабом].

– Омине, – произносит новоиспеченный «владелец» «Тени греха и возмездия». – Спасибо тебе.

Однако ни намека на радость не появляется на ее роботоподобном лице.

✵

Периодически хватаясь за спинки кресел, я с трудом преодолеваю путь до собственного места.

Бессилие тут же набрасывается на меня, повисает тяжким грузом на плечах, высасывает волю двигаться.

Однако отключать голову пока что нельзя.

Теперь, когда Ая стала [рабом], осталось преодолеть лишь одно препятствие, чтобы мои условия победы были достигнуты.

Необходимо доставить сюда Кири – «владельца» «Кинотеатра гибели желаний».

Когда она окажется здесь, я просто пригрожу Кадзу и заставлю его раздавить ее «шкатулку».

«Коконе, я люблю тебя!»

Мой голос звучит из динамиков, я просто не могу не среагировать.

Я уже какое-то время смотрю на то, что происходит на экране; сейчас я в классе, весь в слезах, обнимаю Кири.

Однако Кири лишь стоит в напряженной позе, ее руки свисают, как у безжизненной марионетки.

Позапрошлогодний я повторяет свой крик:

«Коконе, я люблю тебя!»

Так я ее пытал.

Я пытал ее, пытаясь напрямую передать ей свои чувства. В ее пустых глазах появились слезы.

Но мои чувства не достигали ее как любовь; они казались ей продуктом одержимого, больного разума.

«…Не бросай меня, когда я так тебя люблю!»

Должно быть, для нее мои слова звучали как… как угроза, как запрет меняться; как будто я заставлял ее оставаться прежней собой, которую она считала уродливой и никчемной.

Я был ужасен.

Я не мог оставаться таким.

Я должен был изменить мир вокруг нас.

Я должен был преобразовать людей, которые издевались над ней, из-за которых она была в таком состоянии. Не злых людей, от которых необходимо избавляться, – Рино и ее сообщницы не были злыми, – а безмозглых идиотов. Они видят лишь то, что прямо перед их глазами, они не понимают последствий своих поступков. Я должен был исправить это. Если я это исправлю, трагедий, таких, как с Кири, больше не будет.

Коконе Кирино смогла бы оставаться такой, какая была.

Да?

Для справедливого мира.

Ничто больше не имеет значения.

Мое счастье, счастье Кири – не имеют значения.

– …Аах.

Я понял.

Я просто заставлю Коконе Кирино воспользоваться «Ущербным блаженством».

Ее сердце уже разбито, так что она наверняка примет эту «шкатулку». И тогда память Аи сотрется, а воля Кадзуки Хосино будет сломлена.

…Нет ли в этом плане чего-то фундаментально неправильного? Нету ведь, верно?

Как только я подумал о том, чтобы использовать Кири, тут же сам собой придумался легкий способ заманить ее сюда.

Нет, на самом деле все просто. Я ее давний друг и бывший парень – вполне естественно, что я могу придумать уйму способов ее сюда притащить. Скорее уж мне следовало бы подумать, почему мне это не пришло в голову раньше! Я что, незаметно от самого себя сдерживался, или что?

Я [приказываю] одному из моих фанатов-поклонников: «Отправь е-мэйл по этому адресу… – я диктую ее адрес, который давным-давно запомнил наизусть, – и напиши вот что».

Кири не придет, если я просто скажу ей прийти.

Но она наверняка придет, если подумает, что я молю ее о помощи. Она придет, если подумает, что я на пределе. Это в ее характере – она поставит мое счастье превыше своего.

Я решаю, какой текст наиболее эффективно передаст ей мою мольбу о помощи, и [приказываю] своему [рабу] отослать его. Это ужасное послание – та самая кошмарная строка, которая только что была в фильме. «Коконе, я люблю тебя!»

А кстати…

Да.

Я действительно на пределе.

◊◊◊ Кадзуки Хосино – 11 сентября, пятница, 23.02 ◊◊◊

– Мария стала [рабом]? – как попугай, переспрашиваю я то, что услышал от Моги-сан.

– Касуми… что это значит? П-почему Мария-тян?.. – спрашивает Харуаки, подняв голову, но по-прежнему сидя на коленях.

– Я, я только повторила то, что мне сказала Янаги-сан, так что я больше ничего не знаю…

Как такое могло произойти?

«Шкатулка» Дайи не сработала, когда Ироха-сан наступила на мою тень; когда Дайя наступает на тень Марии, это должно быть так же бесполезно.

Пока она не захочет принять «шкатулку» добровольно.

– !..

Неожиданно бибикает мой мобильник, сообщая мне, что пришел мэйл. Я его достаю – и в этот миг он бибикает второй раз.

– …К-какого?

В нашей ситуации получать несколько мэйлов подряд – плохая примета.

Адреса отправителей мне не знакомы. Я открываю второй мэйл, но там всего лишь буква «А». Пока я ее читаю, приходит третий мэйл.

Потом я получаю еще семь мэйлов с незнакомых адресов – по одной штуке каждые пять секунд. Все они содержат лишь по одной букве; если читать в хронологическом порядке, получается вот что:

«З»

«А»

«Б»

«У»

«Д»

«Ь»

«М»

«Е»

«Н»

«Я»

Личность отправителя яснее ясного.

– Мария!..

Значит, это правда.

Она действительно стала [рабом].

Нет, все еще хуже.

– Мария раздала [приказы] как минимум десяти людям…

Мария стала [повелителем].

– …Как же… так получилось?..

Я все еще пытаюсь прийти в себя, когда приходит следующий мэйл. Адрес отправителя опять незнакомый, но на этот раз в письме больше одной буквы.

«Включи новости»

Затаив дыхание, я запускаю приложение 1seg на моем мобильнике.

То, что она имела в виду, я нахожу мгновенно. Диктор читает текст:

«Последние новости: Кацуя Тамура, жертва так называемого феномена „людей-собак“, только что пришел в себя. Это первый известный случай выздоровления. Согласно официальному заявлению полиции, они взяли Тамуру-сана под опеку; он спокоен и не демонстрирует признаков замешательства. Более того, он заявляет, что не помнит, как был „человеком-собакой“, а также, что он убил своих родителей и готов понести любое наказание. …Только что мы получили новое сенсационное сообщение. Ясуми Исикава, еще один „человек-собака“, также пришел в себя и –»

Что происходит? Почему Дайя решил освободить «людей-собак» именно сейчас? Разве он не собирался заставить людей всего мира задуматься об этичности своих поступков, массово превращая преступников в «людей-собак»? Разве то, что он их выпускает, не отправляет все его усилия коту под хвост?

Или же это все делает Мария?

Но тогда почему Дайя это ей позволяет?

Можно подумать, что Мария взяла «Тень греха и возмездие» под полный контроль!

– …Господи боже мой.

Неужели такое возможно?

Неужели Мария действительно сама пожелала заполучить «Тень греха и возмездие»? Неужели Мария стала [рабом] и [повелителем] ради того, чтобы самой использовать ее силу?

Если все так, то почему?

– …Нет, это…

Ясно как день.

Если все так, то ее мотив очевиден.

Ее единственное «желание» – приносить другим счастье. Остальное ее не волнует. И то, что она делает сейчас, тоже служит ее конечной цели.

Иными словами – Мария решила, что «Тень греха и возмездие» способна приносить счастье.

Я знаю, она давно уже ищет «шкатулку».

И вот она выбрала себе «шкатулку», и это – «Тень греха и возмездие»? Сила контроля над людьми?

– Какого… черта…

Я стискиваю зубы.

Следует ли это так понимать, что именно Дайя лучше всех понимает Марию и больше всех в ней нуждается?

Только –

– Только через мой труп.

Я знаю, что она собирается делать дальше.

В отличие от Дайи, она не будет устраивать больших шоу. Она будет подходить к людям по одному и, когда сочтет необходимым, подталкивать их на более счастливый путь.

Этот план невыполним и бесконечен.

Трата всей жизни на служение другим.

Но Мария с радостью посвятит всю свою жизнь счастью других.

Она будет в восторге от того, что смогла наконец сделать шаг вперед.

– Только через мой труп, – повторяю я себе под нос.

Она ведет себя так, потому что одержима «Аей Отонаси».

Она совершенно забросила себя.

– Я…

Если так, мое решение выглядит вполне очевидным.

– Я раздавлю и…

Я не оставлю ей ни капли надежды как «Ае Отонаси».

Единственное, что получит от меня «Ая Отонаси», – отчаяние.

– Я раздавлю и эту копию «Тени греха и возмездия», за которую ты цепляешься!

Это и есть луч надежды, который ты нашла спустя столько лет?

Мне насрать!

Плачь сколько хочешь – я не постесняюсь раздавить твою «шкатулку».

Я принял решение.

Вопрос теперь в том, как мне осуществить свои планы.

Дайя может [приказывать] Марии. Он может угрожать мне чем угодно. Он может пригрозить, что использует «Ущербное блаженство» на Юри-сан, и получить от меня все, что захочет. Если он прикажет мне уничтожить «Кинотеатр гибели желаний», мне придется его уничтожить. Если он прикажет мне отпустить Марию, мне придется ее отпустить.

– Нгг…

Что же я могу сделать?

Дайя по-прежнему стоит между мной и Марией. Если я не найду, как ему противодействовать, вернуть Марию мне не удастся, и я проиграю.

…Как ему противодействовать. Как ему противодействовать!..

В голову приходит –

Мой взгляд обращается к Харуаки, который совсем недавно просил у меня кое-что. Он хотел, чтобы я взял его и Коконе с собой в «Кинотеатр».

– Харуаки.

Да, в конечном итоге она – единственное слабое место Дайи.

– Пойдем встретимся с Коконе.

Мурашки бегут у меня по спине.

Мурашки бегут у меня по спине из-за того, что я планирую сделать.

✵

Моги-сан сказала, что хочет меня поддержать, но мы не можем просто взять ее с собой в «Кинотеатр гибели желаний»; поэтому мы поспешно вернули ее в больницу. А потом встретились с Коконе.

Мы позвонили ей заранее, так что она уже ждала нас на парковке возле общежития.

Едва увидев нас, Коконе прыгнула мне в объятия и прижалась к моей груди.

– Дайя только что прислал мэйл, – говорит она дрожащим голосом. – Он написал, что любит меня.

Она не поднимает головы.

Даже если бы она не дрожала, как осиновый лист, я легко догадался бы, что она плачет.

– Он впервые мне такое сказал с тех пор, как понял, что я изменилась.

Харуаки кусает губу, молча слушая ее слова.

– Я сделала выбор. И я не отступлюсь, – произносит она, подняв голову и глядя на меня красными глазами. – Я пойду и спасу Дайю.

Ее решимость непоколебима.

– Коконе…

Он, видимо, через е-мэйл непрямо дал ей понять, что любит ее. Очевидная ловушка, но ее это не останавливает.

Однако это льет воду на мою мельницу.

– Ты сделаешь это любой ценой?

– Да. Я отдам собственную жизнь, если потребуется.

Этот ответ я и хотел услышать.

Этот ответ я и хотел услышать; теперь я могу использовать Коконе, чтобы взять верх над Дайей.

– Коконе. Харуаки. Мы отправляемся в «Кинотеатр гибели желаний».

Я использую любовь Коконе к Дайе, но исключительно во имя возвращения моей Марии.

И все же Харуаки улыбается мне.

– Ты берешь нас с собой? Огромное тебе спасибо, Хосии! – и он стискивает мне руки. Крепко.

– Б-больно, Харуаки.

Но он не ослабляет хватку; его глаза неотрывно смотрят на меня, и по щекам начинают стекать слезы.

– Спасибо, Хосии!

А ведь то, что я возьму Коконе, вовсе не означает, что Дайя будет спасен.

По правде сказать, Харуаки, скорее всего, доведется увидеть конец Дайи. И все же он льет слезы облегчения, ошибочно полагая, что я принял это решение ради спасения Коконе и Дайи.

Наконец он отпускает мои руки.

Они горят.

– Ах…

Мое сердце внезапно раскаляется. Настолько сильно, что это почти невыносимо.

Чистые слезы, которые они проливают за Дайю, набрасываются на меня.

Они заставляют меня понять.

– Угг… гх…

Я смотрю на свои руки, нагревшиеся от крепкого захвата Харуаки. Эти руки обладают способностью давить «шкатулки» и уничтожать «желания» других людей.

Эти руки доказывают, что я сошел с пути человечности.

Мое намерение использовать чувства этих двоих во имя Марии доказывает, что я сошел с правильного пути.

Ибо то, что я собираюсь сделать, – это…

– Аааа…

Когда же я так заблудился? Нет – уже моя попытка убить Ироху-сан разве не свидетельствует, что у меня не все винтики на месте? У меня уже тогда были проблемы с психикой; я просто их не заметил, потому что Ироха-сан осталась жива.

Я хочу молиться за Дайю. Я хочу молиться за счастье Дайи вместе с Коконе и Харуаки. Я хочу плакать вместе с ними. Я хочу разделить их чувства, хочу вместе отправиться на выручку.

Но я не могу.

Я верну Марию. Я просто не могу не поставить ее возвращение превыше всего остального. Ничего тут не поделаешь.

Я изменился навсегда.

Заполучив «Пустую шкатулку», я превратился в чудовище.

– Уу… уууууу…

На моем лице слезы.

Но это не прекрасные слезы, пролитые за другого, как у Коконе и Харуаки. Это страшные, эгоистичные слезы; я оплакиваю то, чем я стал.

– Харуаки, Коконе.

Все, что я могу, – облечь свои истинные чувства в слова.

– Я правда люблю вас обоих.

Это единственное, что я могу произнести честно и искренне.

Харуаки обнимает нас.

Коконе рыдает.

Проливать такие ужасные слезы, как у меня, – величайший грех. Слезы Коконе стекают мне на щеку, их чистота словно молча обвиняет меня. От этого мне еще печальнее.

– Я люблю вас, но, возможно, я предам вас.

Они смотрят на меня круглыми глазами.

– Простите. Что бы ни произошло, я буду делать все, чтобы спасти Марию. Я даже использую ваши чувства, чтобы ее вернуть. Возможно, я не сумею спасти Дайю. Возможно, я загоню его в угол. Но я правда, правда думаю, что хочуспасти его. Простите. Но я не могу желать этого всем сердцем. Простите. Простите, что я не могу желать его спасения всем сердцем, – мои слезы все не останавливаются. – Пожалуйста, простите меня.

Какое-то время мы стоим молча, обнимая друг друга.

Молчание нарушает Коконе.

– Ничего, – произносит она и всхлипывает. – У меня то же самое. Я могу делать что-либо только ради Дайи. Не ради самой себя, хоть Харуаки и хочет этого.

Она отодвигается от моей груди, выскальзывает из объятий и улыбается мне.

– Я прощаю тебя, Кадзу-кун, поэтому прости и ты меня.

Глядя на их слезы, я могу сказать лишь одно.

Как и у тех четырех фильмов, которые смотрит Дайя, я просто не могу представить себе, чтобы у этой истории был счастливый конец.

Где я допустил решающую ошибку?

Когда все пошло не так?

Если я ошибался с самого начала, значит, Дайя прав в своих попытках переделать мир?

Я не знаю.

Я не знаю, но нам надо идти.

К торговому центру, где расположен вход в «Кинотеатр гибели желаний».

К Дайе.

К Марии.

Но прежде я врежу в свое тело напоминание о том, что я сбился с пути.

Да, я сделаю это с той частью меня, которая обладает силой давить «шкатулки». С правой рукой.

А потом –

Я пойду смотреть финальные титры этой истории.

Сцена 4. Пирсинг в 15 лет (3)

95. Синий фон

КОКОНЕ (монолог)

Пожалуйста…

96. Белый фон

КОКОНЕ (монолог)

Пусть Дайя обретет истинное счастье.

97. Черный фон

98. Красный фон

♦♦♦ Дайя Омине – 11 сентября, пятница, 23.40 ♦♦♦

Я схожу с ума.

Происходящее на экране убивает все мои попытки думать и отправляет меня в прошлое, заставляя вспоминать прежнего себя. Мое мышление возвращается к тому, что было раньше. Я теряю чувство времени и места. Я в кресле? На экране? В прошлом? Меня это даже уже не волнует.

Я-на-экране, ученик средней школы, сидит, обхватив голову руками.

Он молчит, но я помню, что тогда творилось у меня в голове. И сейчас, вернувшись в прошлое, я повторяю те же мысли.

…Что я* [2]2
  Обычно Дайя, говоря о себе, употребляет местоимение «орэ». Здесь он говорит «боку» – это тоже мужская форма «я», но более детская; так Дайя говорил, когда учился в средней школе. Далее во всех случаях, когда Дайя в настоящем времени говорит «боку», я буду сопровождать «я» звездочкой.


[Закрыть]должен был делать?

…Что я* должен был делать?

…Что я* должен был делать?

Может, я сейчас и на пределе своих возможностей, но я по-прежнему помню свою цель. И буду упрямо цепляться за свою цель, так что реагировать на все буду автоматически, в каком бы хаосе ни пребывали мои чувства.

Кадзуки Хосино направляется сюда.

Я собираюсь победить его и вырвать Аю из его когтей.

А потом мы изменим мир.

И тут дверь открывается.

Мои глаза вновь обретают фокус и смотрят в одну точку.

– Такое чувство, будто мы сто лет не виделись.

Там стоит Кадзуки Хосино.

Я тоже встаю, сражаясь с бессилием, нагоняемым «Кинотеатром». В норме, думаю, встать мне было бы проблематично. Я трогаю серьгу, чтобы прибавить себе сил, и поворачиваюсь к Кадзу.

– Да, у меня такое же ощущение, – отвечает Кадзу с равнодушной улыбкой.

Он держит в руках простой пластиковый контейнер. Что еще он мне приготовил? Я решаю не тратить время на обдумывание: все равно у него есть главное оружие – способность уничтожать «шкатулки».

Невольно у меня возникает мысль о состоянии его такой сильной, но покрасневшей правой руки.

– Кадзу, что у тебя с рукой?

Его правая кисть перебинтована. И кровь проступает сквозь бинты.

– …Это символ, – коротко отвечает он и замолкает.

– Он вдруг ни с того ни с сего порезал себе руку ножом. Наверняка останется шрам… Честно, я понятия не имею, зачем Хосии это сделал, – вместо Кадзу объясняет Харуаки.

Я нарочно ничего ему не отвечаю и отвожу взгляд.

И вижу – Коконе Кирино.

…Скрип.

Ничего удивительного, что, едва я вижу ее, мое сердце начинает болеть – чуть не останавливается. Оно, бедное, и так уже натерпелось из-за того, что рядом со мной сидит фальшивая кукла Кири; так что моя реакция на нее настоящую вполне понятна.

Однако мои чувства значения не имеют.

– И что ты собираешься делать теперь, Кадзу? Победить ты уже не можешь, и ты это знаешь. Ая Отонаси стала моим [рабом], – говорю я, исходя из предположения, что Янаги держала его в курсе событий.

Кадзу отвечает, даже бровью не шевельнув:

– Твое бледное лицо само говорит, чего стоят твои заявления, Дайя.

Это может звучать как провокация, но на самом деле он так выражает жалость.

Кадзу делает шаг вперед.

Мы стоим лицом к лицу.

Аа…

Сомнений больше нет.

Сражение, начатое нами еще в «Игре бездельников», закончится здесь.

– Ладно, давай уточним наши позиции, идет?

Кадзу лишь молча смотрит на меня.

– Сперва я собираюсь уничтожить «Кинотеатр гибели желаний». А потом я заставлю Аю воспользоваться «Ущербным блаженством» и забыть тебя.

Сначала я использую силу самого Кадзу, чтобы раздавить «шкатулку» Кири, а потом использую на Кири «Ущербное блаженство».

– А ты что собираешься делать, Кадзу?

– Я раздавлю твою «Тень греха и возмездие» – либо силой, либо дождусь конца дня. И ту копию, что ты дал Марии, я тоже раздавлю, – заявляет он, вынудив Аю приподнять бровь. – А потом я заберу Марию.

Ая отвечает с непроницаемым лицом:

– Это невозможно. Что бы ни случилось, я к тебе не вернусь.

Кадзу на миг прикусывает губу, но его пристальный взгляд, устремленный на меня, остается таким же твердым.

– Я… – он сжимает свой кровоточащий бинт, – …не отступлю.

Его ненормальное поведение меня несколько тревожит. Однако, прежде чем я успеваю ответить, происходит нечто неожиданное.

– Кадзуки-сан! – с этим воплем Янаги вскакивает с места и бросается к Кадзу. Поспешно перебираясь через разделяющие их кресла, она продолжает: – Убей мою «Тень»!

Несмотря на то, что для Кадзу это наверняка неожиданность, он реагирует устрашающе быстро. Без тени колебаний он протягивает перебинтованную руку в сторону Янаги.

И вонзает ее Янаги в грудь.

– Мм… аа… АА! – стонет она.

Кадзу извлекает руку. Он сжимает очень колючую на вид, смахивающую на шипастый орех черную «шкатулку» размером с ладонь.

– Аааа… – Янаги теряет сознание и оседает на пол.

Кадзу смотрит на нее.

Его движения кажутся какими-то роботоподобными – запрограммированными.

Короткое молчание.

С запозданием до меня доходит, чего добивалась Янаги. Она хотела избавиться от «Тени греха и возмездия», чтобы я не мог [приказывать] ей. Она действовала быстро, чтобы дать Кадзу как можно большее преимущество.

Предвидеть ее действия я не мог; Янаги предположительно не должна была знать о новой способности Кадзу. Должно быть, она подслушала мой разговор с «О», но до сих пор скрывала свои знания.

Да, тут она меня сделала; впрочем, я все равно не собирался ее использовать. Ее поступок никак не повлиял на мои планы.

Однако, когда я увидел это, меня малость бросило в пот.

– Способность давить «шкатулки»…

Увидеть собственными глазами столь читерскую способность…

Есть колоссальная разница между тем, чтобы слышать о ней, и тем, чтобы реально наблюдать. Это как если бы он ткнул мне в лицо автоматом, держа палец на спусковом крючке.

Один неверный шаг – и моей «шкатулке» конец.

Но его невероятное умение действовать без колебаний, его безразличие, которое он демонстрирует после применения своей силы, вновь заставляет меня понять: Кадзу перестал быть тем моим другом, какого я знал когда-то. Идиотская рана, которую он нанес сам себе, доказывает, что он полностью изменился, что он переродился.

Как существо, разрушающее «шкатулки».

Как существо, противостоящее «О».

И именно поэтому он может улыбаться ровно так же, как улыбается «О».

Но, хотя свою силу он применил и глазом не моргнул, его лицо искажается, когда начинает говорить некая девушка.

– Что это за способность? – полный ужаса голос Аи. – Кадзуки Хосино, откуда у тебя такая – нет, это неважно. То, что я сейчас увидела, еще больше убедило меня, – и с горечью в голосе она выплевывает: – Ты враг.

Кадзу кусает губу.

Это, должно быть, больно – когда тебя называет врагом та, кого ты пытаешься спасти.

– Ая, мне необязательно говорить это тебе, но на всякий случай: держись от него подальше. Он уничтожит твою «Тень греха и возмездие» с легкостью.

– …Ты прав. Похоже, ему надо всего-навсего дотронуться до моей груди. «Ущербное блаженство» тоже в опасности.

– Нет, «Ущербное блаженство» Кадзу давить не станет. Он должен понимать, что если сделает это, то твое «я» развалится окончательно и бесповоротно, – судя по выражению лица Кадзу, я прав. – Конечно, и я не буду приближаться к нему.

Итак, я дал ему это понять. Теперь надо без единой ошибки перейти к следующей части плана.

– Кадзу, я требую, чтобы ты уничтожил «шкатулку» Кири.

– Дайя… – шепчет Коконе.

Я продолжаю излагать свой приказ, пока мои чувства не вырвались наружу:

– Ты ведь знаешь, что будет, если ты не подчинишься, да? Повторюсь: Ая Отонаси – мой [раб]. Я могу заставить ее сделать абсолютно все. Кадзу, даже и не думай выкинуть какой-нибудь фокус. Я назначаю крайний срок. Сейчас без двадцати двенадцать; «шкатулка» Кири должна быть уничтожена до без четверти!

– …

Кадзу молчит.

Его единственный выход – найти дыру в моей защите и уничтожить «Тень греха и возмездие».

Вот почему он взял с собой Коконе и Харуаки.

Он будет пытаться найти дыру, а я буду делать все, чтобы парировать эти попытки. Так наш бой и будет идти.

Его атака начинается.

– Дайян, давай уже прекратим это все. Я больше не могу на это смотреть.

Как я и ожидал, атака начинается с попытки Харуаки переубедить меня.

– Зачем ты все это делаешь? Кому от этого станет лучше? Тебе? Кири? Что за дерьмо – просто посмотри на себя! Если так и продолжишь, просто угробишь и себя, и Кири!

Но, хоть я и ожидал этого, хоть я и был готов к этому – слова Харуаки действуют; они ведь идут от самого сердца.

– Пожалуйста, прекрати! И ради Кири тоже!

Я не отвечаю.

– Пожалуйста… пожалуйста… – начинает плакать он, умоляя меня от всей души.

И снова я думаю…

Харуаки так сияет – я чувствую, что никогда не сравнюсь с ним.

Он первый человек, на которого я когда-либо смотрел снизу верх. Не только из-за бейсбольных талантов – но за его прямой, искрений и решительный характер. Этот характер позволяет ему всегда выбирать то, что он считает правильным, – даже ценой своего шикарного будущего в бейсболе или девушки, которую он любит. Харуаки всегда обладал достоинствами, которые мне и не снились.

Вот почему я не смог заставить себя сделать его [рабом].

Эх, Харуаки… я уважаю тебя сильнее, чем ты можешь себе представить.

– Ну скажи же что-нибудь, Дайян!

Но все равно.

Я не могу отказаться от своего «желания».

– Кто-то должен действовать, – без колебаний отвечаю я. – Кто виноват в том, что произошло с Кири? Я? Сама Кири? Рино? Да, мы все виноваты, но корень проблемы в другом. И поэтому я собираюсь изменить мир. Это мой путь.

Харуаки запинается, потом все же возражает:

– Это просто нелепо. Даже со «шкатулкой» у тебя ничего не выйдет!

– Выйдет или нет – я просто сделаю это.

– Для чего тебе это, Дайян? Для чего тебе еще больше страдать?

– Я принял решение принести себя в жертву.

– А о моих чувствах ты подумал?! Я не хочу смотреть, как ты и Кири разваливаетесь на части! Эти чувства ты тоже решил принести в жертву, да, Дайян?!

Я отвечаю мгновенно.

– Да.

У Харуаки глаза на лоб лезут.

– Это и называется «приносить себя в жертву».

Я оставляю его в полной растерянности.

Да, это и называется «приносить себя в жертву». Я это прекрасно знаю.

Жертвовать приходится и чувствами других ко мне.

Вот почему я разорвал все связи с ними обоими – с Коконе и с Харуаки.

– Ты же это не серьезно… – бормочет он, сжимая дрожащие руки в кулаки. – Блин, ну ты же не можешь это серьезно… Дайян…

Похоже, атака Харуаки на этом заканчивается.

Я отворачиваюсь от него и мрачно смотрю на Кадзу.

– Кадзу, не тормози. Давай дави «Кинотеатр» побыстрее.

Я незаметно вытираю холодный пот со лба.

Хоть я и держусь спокойно и неприступно, на самом деле я понес урон.

Из-за откровенной мольбы Харуаки «тени греха» внутри меня начинают бушевать. Вот-вот они вырвутся из своих оков и разорвут мое тело в клочья.

Мой разум на краю пропасти. Одно-единственное слово может скинуть его за этот край.

Отшвырнуть все прочь – какая приятная мысль.

Но я –

Я смотрю на Аю Отонаси.

Я собираюсь умереть вместе со всеми этими «грехами».

Я жестко давлю на собственную разрывающуюся от боли грудь.

Я должен приготовиться…

Следующая атака уже на подходе. Он сожрет меня, стоит мне лишь на секунду расслабиться.

…к главной атаке.

– Дайя, спасибо тебе за мэйл.

Коконе Кирино.

Кири идет ко мне.

– Это была всего лишь ловушка, чтобы заманить тебя сюда. А ты попалась, – выдавливаю я, стискивая себе грудь.

– Я знала, что это ловушка.

– Я так и думал.

И все равно она пришла – ее привели невероятные чувства, которые она ко мне испытывает.

Шаг за шагом она подходит ближе.

И с каждым ее шагом все новые воспоминания о нашем прошлом мелькают у меня в голове.

4 года – в детском саду мы ссоримся из-за какой-то конфеты, и она начинает плакать. Я тоже начинаю плакать, когда воспитатель меня ругает.

7 лет – мы на море; я спасаю Кири, бросив ей спасательный круг. Она плачет, я утешаю ее.

9 лет – во время праздника я нахожу ее сжавшейся в комочек на обочине и плачущей в свою юкату, потому что она потерялась. Я беру ее за руку и отвожу домой.

11 лет – чтобы надо мной не издевались одноклассники, я говорю ей разные гадости, от которых она плачет; позже я прихожу к ней домой и извиняюсь.

12 лет – Кири начинает прогуливать уроки, когда я говорю ей, что мне разрешили поступать в знаменитую частную среднюю школу. Она плачет от облегчения, когда я сообщаю ей, что не пойду туда.

14 лет – мы впервые поцеловались. Сразу после этого она разревелась; я не знал, что делать, и потому лишь гладил ее по голове, пока она не перестала плакать.

Почему-то в каждом из этих воспоминаний она плакала. Мои самые сильные воспоминания о ней – те, где она на меня опиралась.

Аах, как же это больно.

Каждое из этих воспоминаний превращается в атаку, которая пытается приковать меня к нормальной жизни. Каждое из них добавляет веса на мои плечи.

Пока я мучаюсь, Коконе Кирино подходит ко мне и останавливается перед соседним с моим креслом – перед оболочкой самой себя, созданной «Кинотеатром гибели желаний».

Я вижу ее лицо в ее двойнике.

Настоящая Кири склоняет голову чуть набок и заглядывает мне в глаза.

– Дайя, позволь мне ответить на твой мэйл.

И она…

– Я тоже тебя люблю.

…о б н и м а е т   м е н я.

– Чт!..

Она же не может этого делать.

У нее не должно получаться заключать меня в объятия.

Когда она делает это, она тут же вспоминает ужасы своего прошлого, раны на спине и в конце концов сдается тошноте и рвоте.

И все же Кири обнимает меня.

Неужели она… сама справилась со своей травмой?

Однако Кири тут же отметает этот вариант.

– Знаешь, Дайя, я на самом деле совсем не поправилась. Я все равно чувствую себя уродиной и не знаю, что с этим делать.

Тогда – как же она меня обнимает?

– Но я поняла кое-что, – продолжает Кири. – Ты для меня все.

Ее шатает. Как она и сказала, она вовсе не справилась со своим прошлым; лишь терпя мучительную боль, которая грызет ее всю, она может держаться за меня.

Лишь так она способна меня обнимать.

– Я люблю тебя! Я люблю тебя! …Я… люблю тебя!

Да… чем мы ближе, тем сильнее раним друг друга.

Но что если бы мы смогли как-то пересилить наше прошлое, что если бы мы продолжали верить друг в друга?

Это было бы – то единственное, чего я желал бы превыше всего.

– Гг…

Еще одно воспоминание проплывает в моей голове – тот день, когда я решил изменить мир.

«Ты холодный».

Купаясь в вечернем солнце, паря в холодной красной реке, Кири отвергла меня. Я был беспомощен – даже обнять ее не мог; я был приговорен ощущать, как нашим телам становится все холоднее и холоднее.