Текст книги "Бессмертные карлики"

Автор книги: Эвре Рехтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА VII. «Мартинец и Кo»

В то самое время, когда Ионас Фиэльд, восхищенный, бродил по прекрасному испанскому городу на берегах реки Римак, в большой фирме «Мартинец» происходил своеобразный семейный совет.

Хозе Мартинец собственными руками добился положения самого видного и достойного доверия адвоката Лимы. То был красивый мужчина с достойной и благородной наружностью. Его контора находилась как раз на Носко, и важнейшим людям в Перу нередко приходилось долго ожидать в его передней, прежде чем предстать перед могущественным и влиятельным юристом. Его защита и совет имели величайшее значение для каждого экономического или политического предприятия.

Имя Мартинеца каждый раз упоминалось при выборах нового президента, особенно за последние годы. Но старый Хозе был слишком умен, чтобы пускаться на такой риск. Представительная власть в южноамериканских республиках несет за собой, как известно, немало опасностей. Дорожка от президентского кресла до тюремной скамьи очень часто не так длинна. И границы между жизнью и смертью для народных избранников, по-видимому, несколько туманны. Мартинец предпочитал оставаться за кулисами и отсюда дергать нити. Некогда он был так беден, что его настоящей целью было исключительно золото. Этот порок стяжания весьма обычен у потомков Низарро и Альварадо. В течение всей жизни он оставался осторожным человеком и сумел осенить себя ореолом справедливости. Его поступки, его образ жизни, его внешность – все укрепляло эту веру в его неприступную, неподкупную честность. Но столь цветущее, по-видимому, жизненное древо фирмы «Мартинец» подтачивал червь. И этот червь был Мартинец-сын, Мануэль, который в свое время с грехом пополам выдержал экзамен в парижской Сорбонне. Но зато молодой человек был центром внимания в латинском квартале мирового города благодаря своему образу жизни, блиставшему самыми циничными пороками. Прослыть испорченным в Париже стоит недешево, и молодой Мартинец расточил там деньги в размерах, причинивших много беспорядка в несгораемых шкафах старого Мартинеца.

Но дон Хозе любил этого сына, красивого, как Адонис, и очаровательного, как Алкивиад. Блестящие пороки Мануэля льстили его самолюбию и наполняли его отцовское сердце гордостью. Он хитро и осторожно выкачивал деньги из карманов своих клиентов в пользу хорошеньких любовниц Мануэля и на покрытие его проигрышей в клубе. Молодежь должна перебеситься, думал он. И Мануэль с веселой дерзостью бросался на ложные радости жизни. Его знали в среде прожигателей жизни от бульвара Сен-Мишель до вокзала Монпарнас.

Все это, конечно, могло бы пройти без больших затруднений и неприятностей для оборотов фирмы, так как доходы дон Хозе были очень велики. Но, к несчастью случилось, что юный и неотразимый перуанец был вовлечен в биржевую игру богатыми и влиятельными друзьями. Красивый Мануэль, как и все смазливые юноши, был самоуверенным глупцом и благодарной жертвой для всяческих золотых обманов. Его долги росли, и он ничего не имел против того, чтобы получить возможность одним ударом освободиться от всех кредиторов. Ему удалось завоевать сочувствие дон Хозе к этим его намерениям. У старого юриста в глубине души был маленький уголок, где пряталась и порой ворчала страсть к игре.

С небольшим капиталом и кредитом отца Мануэль включился в бесплоднейшую и пошлейшую азартную биржевую игру. Но ростовщики оказались жестокими к нему. Они заманили его маленькими выигрышами, которые постепенно превратились в огромные проигрыши. Красивый Мануэль был обчищен до нитки. Его любовницы охладели к нему, его портные выражали нетерпение, а его банк беспрестанно требовал все новых взносов. Дон Хозе платил и платил, сперва из своих собственных средств, а затем, когда они пришли к концу, из чужих. Он слепо доверял своему красивому сыну, ловко составленные телеграммы которого изобиловали блистательными перспективами на будущее. Наконец, в один прекрасный день на Мануэля обрушился решающий удар… Его отъезд из Парижа весьма походил на бегство. Он оплатил свое возвращение целым рядом векселей на имя отца и приехал прямо в Перу, где вот уже полгода упражнял свои чарующие качества в клубах и дансингах.

Теперь отец и сын, за спущенными гардинами, развалясь каждый в своем кресле, обсуждали положение.

– Тебе вовсе не надо жениться на ней, – говорил дон Хозе своим благозвучным голосом, проливающим всегда утешающий бальзам на скорби вдов и сирот, тосковавших в его приемной… – Но Сен-Клэр был моим другом. Моя, – гм, гм, – совесть была бы несколько спокойнее, если бы малютка вошла в нашу семью.

Приторно красивое лицо юного Мануэля выразило слабые признаки удивления.

– Честное слово, я еще не знаю, хочет ли она меня, – сказал он медленно, с принужденным смехом.

– Пустяки, – сказал вдруг жестко отец, – это для нее единственный случай… Для бедной девушки…

Молодой человек, казалось, вернул снова свое прекрасное расположение духа.

– Да, да, это правда, – шумно засмеялся он, – у нее, конечно, нет ни гроша.

Старый джентльмен посмотрел на сына с упреком.

– Профессор Сен-Клэр был необыкновенно даровитым человеком, – проговорил он наставительно. – Но немного непрактичным и неосторожным.

– Ну да, он ведь доверил тебе свои деньги, когда уехал. Дон Хозе опасливо осмотрелся вокруг себя.

– Лучше не говорить так громко… Его завещание исчезло, а свидетели погибли.

– Не ты ли устроил это дело?

– Упаси боже, нет! Что ты болтаешь, Мануэль? Но они нам больше не помешают. Часть состояния Сен-Клэра была вложена в наше собственное дело, это было счастьем, не то нам пришлось бы плохо, Мануэль!

– Но разве ты не намерен уделить кое-что этой девчонке?

– Нет, – ответил спокойно дон Хозе. – Не больше чем это предписывает мне старая дружба с Сен-Клэром. Если ты женишься на ней, то все дело будет гораздо легче. Ты пожертвуешь собой, но зато…

Мануэль подскочил в глубоком кресле.

– Ты слишком мало ее знаешь, – сказал он с раздражением. – Она самая странная девушка, какую я когда-либо встречал. Я охотно пожертвую жизнью, чтобы получить ее. Но я не думаю, чтобы она согласилась выйти за меня замуж даже под угрозой попасть в самые безжалостные тиски бедности.

Дон Хозе с изумлением посмотрел на сына.

– Что ты говоришь, Мануэль? Она, наверно, спятила.

– Наоборот. Она слишком умна. Я же чувствую, что она видит меня насквозь. Я даже не удивлюсь, если она подозревает кое-что…

– Невозможно. Сен-Клэр взял с собой дубликат завещания.

– А если теперь вдруг найдут его тело?

Самоуверенная улыбка сморщила его губы.

– Ты, значит, мало знаешь девственные леса Амазонки и утесы Кордильер, мой мальчик. Там пожирается все. Даже природа в этой местности обладает аппетитом.

– Но его спутники?

– Трое из них умерли прежде, чем Сен-Клэр достигнул границы Перу, а после этого никто ничего не слыхал о нем. Это было больше года тому назад.

– Не находишь ли ты, что мы поступаем не очень правильно с молодой девицей?

Дон Хозе зорко взглянул на сына.

– Это ты довел меня до этого, – сказал он холодно. – Ты должен помнить, что твои безумные спекуляции заставили меня искать необходимого выхода. Состояние Сен-Клэра спасло нас от разорения и скандала. И если маленькая Инеса так высоко задирает нос, что отказывается от такого мужа, как ты, то она не заслуживает участия. К тому же у нее есть еще чековая книжка на тысячу фунтов, лежащих в Лондонском Банке.

– Это выудить ты не смог? – спросил сын.

– Тебе нечего смеяться надо мной, Мануэль. Но я не желаю, по твоей милости, унизиться до открытого грабежа.

– А вилла?

Старый юрист нахмурил брови. Его глаза загорелись злобно, словно угли.

– Она будет продана, – сказал он отрывисто.

– А почему?

– Потому что мои книги показывают, что Раймонд Сен-Клэр должен мне слишком много денег и я могу покрыть его долг не иначе, как продажей бунгало.

Мануэль расхохотался, как безумный.

– Ты – сущий черт.

– Я – то, чем мне пришлось стать из-за тебя.

Дон Хозе, по-видимому, хотел разъяснить эту замечательную точку зрения, когда зазвонил телефон.

Отец и сын испуганно посмотрели друг на друга. Телефон – инструмент своеобразный. Он обладает иногда способностью потрясать неспокойную совесть. После короткой паузы дон Хозе схватил трубку. Его рука дрожала.

Через несколько минут он повесил трубку на место.

– Что это было? – спросил Мануэль.

– Ничего особенного, – ответил отец с мрачным взглядом. – Это Ла Фуэнте из «Комерцио». Он спрашивал, не слыхали ли мы чего-нибудь нового о Сен-Клэре. Какой-то иностранец, по его словам, желает получить сведения о нем и об его дочери.

– Быть может, родственник?

– Кто знает?

– Мне кажется, что ты за последнее время немного нервничаешь.

Дон Хозе проворчал что-то. Затем вытащил большой шелковый носовой платок и вытер им пот со лба.

ГЛАВА VIII. Негр-боксер

Перуанская столица Лима является живописным типом староиспанского города.

Поистине достойно удивления, что несколько капель кастильской крови в жилах местного населения могли сообщить городу своеобразный оттенок, которого, впрочем, достаточно, чтобы придать современному городу и свой собственный характер и настроение.

Так обстоит дело в Лиме. Современная «Business-Kultur» ни в каком отношении не получила перевеса в этом городе, корни которого глубоко нисходят к тому времени, когда испанские авантюристы узурпировали могущественное царство инков.

Ни в одном городе Перу история так тесно не связана с испанским завоеванием. Памятником его служит римская католическая церковь, которая, подобно старинной крепости, все еще медлит сдаваться Южной Америке. Те, кто хочет ознакомиться ближе с историей гордых и умных инков, наложивших некогда свою печать на эту страну, должны прежде всего отправиться в Лиму, чтобы там найти прочную базу для своих исследований.

Лима, впрочем, построена по образцу всех испанских городов с большой центральной площадью. Одну сторону этой площади занимает собор, а на другой находится национальный дворец, то есть правительственные здания. Остальное пространство предоставлено фешенебельным клубам и лучшим магазинам.

Более современен огромный парк со знаменитыми лимскими Елисейскими полями, где стоит памятник Христофору Колумбу.

Ионас Фиэльд бесцельно бродил по сверкающему городу и наслаждался строгой, великолепной гордостью испанцев и веселой, экспансивной улыбкой испанок.

Ему случилось пройти мимо редакции «Комерцио», оказавшейся громадным, величественным дворцом. Он знал, что эта богатая газета была для Перу тем же, чем была некогда газета «Таймс» для Англии. В свое время, много лет тому назад, она была рупором боровшихся за освобождение черных невольников, а теперь это был лишь орган крупной буржуазии и биржевиков.

После долгого странствования в этом современном лабиринте прессы, Фиэльд, наконец, нашел частную контору Ла Фуэнте. Маленький редактор принял его словно старого друга. Он отложил в сторону свою работу, засыпал Фиэльда всевозможными сведениями и советами и в конце концов пригласил его отобедать с ним во французском клубе.

– Там вы, наверное, встретите адвоката Мартинеца, – сказал он ему. – Он был ближайшим другом Сен-Клэра и, конечно, может оказаться чрезвычайно полезным для вас. Я вчера звонил ему по телефону, но он, оказывается, не имеет никаких новых известий о судьбе Сен-Клэра. Для меня не может быть сомнений, что он погиб в горах.

После минутного раздумья, Фиэльд принял это дружелюбное приглашение. Встретиться с Мартинецем как будто совершенно случайно – как раз входило в его намерения. Он еще не совсем ясно отдавал себе отчет в том, как он примется за все это дело. Единственное, что он знал твердо, это то, что нечего спешить с сообщением о находящихся в его руках документах о последних минутах Сен-Клэра. Какое-то инстинктивное чувство, что тут что-то неладное, удерживало его. После разговора с Ла Фуэнте в нем смутно возникло убеждение, что в трагедии Раймонда Сен-Клэра было два акта. Первый завершился в огромной травяной пустыне Матто гроссо, второй только что развертывается здесь, в столице Перу.

И таким образом газете «Комерцио» не пришлось напечатать на следующий день касающиеся Сен-Клэра сенсационные новости, которые Фиэльд привез с собой в Лиму. И завещание профессора осталось лежать нетронутое и неиспользованное в самом недоступном кармане норвежца.

Следующие дни Фиэльд провел на улицах и в ресторанах, где оживленно пульсировала народная жизнь. Он в полной мере наслаждался этим своеобразным чувством, знакомым каждому путешественнику по призванию: наблюдать в новом для него народе многообразные проявления темперамента, брызжущего ему навстречу в свете и в тени. Все здесь говорило на новом для него языке: все, от старых домов, в которых еще сидели пули последней революции, до новых дворцов, дерзко и самоуверенно возвышавшихся над красивыми развалинами старинного города Франческо Низарро.

Наконец, жара принудила его укрыться в маленьком лежащем в стороне трактире. Он был не особенно элегантен, но зато прохладен и старомоден. Хозяин, старый метис, принес ему пенящуюся кружку пива на маленькую веранду, до которой не достигло еще солнце. Когда прохладный напиток, лучше которого, сказать кстати, не могло бы найтись в знаменитых пивных Мюнхена, был осушен, Фиэльд вдруг заметил человека, понуро сидевшего за номером газеты «Пренса».

К своему удивлению, Фиэльд узнал в нем боксера-негра, ехавшего с ним на пароходе «Киту-Мара».

Тяжелый, огромный детина с невероятно добродушным лицом, видимо, переживал какое-то несчастье. Он оперся головой на руки, и по временам из его груди вырывались злобные возгласы.

Встретив взгляд Фиэльда, он узнал его и дружелюбно улыбнулся. День и ночь быстро сменяются в душе у чернокожего, и когда светловолосый исполин кивнул ему головой, он подсел к нему с бесконечными извинениями. По-видимому, что-то было у него на сердце, отчего он хотел облегчиться.

– Ужасный город, – сказал негр по-английски и положил свой увесистый кулак на мраморный столик.

Фиэльд был с ним не совсем согласен. Но негр не дал ему ответить и разразился потоком слов.

– Мое имя – Карсон, – сказал он, – Кид Карсон из Штатов… Я тренировал Демисея и я победил Гарри Вильса… Мне принадлежит рекорд тяжести. Мне пишут из Лимы, что перуанский маэстро желает со мой сразиться. Я получаю вызов. Я ставлю мои условия. Дорога и две тысячи долларов. Мои условия приняты. Я еду. Я приезжаю сюда и являюсь. Здесь я, Кид Карсон, говорю председателю местного клуба бокса, который послал мне путевые деньги и составил контракт.

Он посмотрел мне пристально в глаза.

– Ты проклятый негр, – сказал он и плюнул.

– Джек Джонсон и сам Лангфорд тоже были негры, – сказал я, – а что касается силы, то…

– Мы не деремся с неграми, – сказал он и повернул мне спину.

– А контракт! – завопил я и заметил, что мои кулаки начали сжиматься.

– К черту контракт! – сказал он и вытащил из кармана револьвер… Что мне было делать? Я бью хорошо, но револьвер бьет лучше. Тогда я пошел к адвокату, очень важному господину, который говорил по-английски. Прежде всего он потребовал с меня пять долларов за совет. Затем он взял деньга и посоветовал мне уехать отсюда с первым пароходом. И когда я взглянул на него с легким удивлением, то он уже на этот раз задаром обругал меня и попросил убраться немедленно. Я страшно рассердился, но это ничему не помогло. Когда я хотел наброситься с кулаками на этого малого, он тоже начал играть револьвером. Тогда я ушел. И теперь я сижу здесь, и в кармане у меня столько денег, что едва хватит, чтобы добраться до Калао.

Негр уныло смотрел перед собою. Этот, по-видимому, добрый малый чувствовал себя бесконечно оскорбленным и униженным жителями Лимы.

– Хотите воспользоваться случаем? – спросил Фиэльд после минутного размышления.

– Каким угодно! – радостно воскликнул негр.

– Случалось ли вам путешествовать по горам?

– Мне?.. Кид Карсон – не самый обыкновенный негр. Мой отец был школьный учитель. Бедный, но грамотный человек из Невады. Летом я пас скот в горах. Благодаря этому я приобрел силу и выносливость.

– Мне нужен помощник и спутник, – прервал его Фиэльд. – Преданный и сильный человек, который мог бы сопровождать меня в утомительное и опасное путешествие в Кордильеры…

Боксер вскочил и заплясал, как сумасшедший.

– Это как раз то, о чем я мечтал! – воскликнул он. – Бокс уже давно осточертел мне…

– Ну, там уж, наверно, найдется случай для проявления ловкости и силы.

– Чем больше, тем лучше.

– All right, – сказал Фиэльд. – Ступайте за вашим багажом и приходите ко мне через час в гостиницу «Делигенция», мы поговорим об условиях. Мы поедем на днях.

Так-то вот случилось, что Карсон, тяжелый боксер, победивший Гарри Вильса и в пятнадцать приемов сразивший Джесса Виланда, отказался от своего ремесла и сделался верным спутником Ионаса Фиэльда на путях его приключений в голубых горах.

ГЛАВА IX. «Cercle Francais»

Фиэльд ощутил какое-то неприятное чувство, входя в холл французского клуба.

Все устройство и обстановка были, впрочем, прямо из Парижа. Английский клуб существовал для людей, которые давно изменили эстетике для комфорта. Но во французском клубе не думают прежде всего о членах, которых безжалостное время наградило толстыми животами и ревматизмами. Вообще, не заботятся о тех земных существах, которым стул нужен затем, чтобы сидеть на нем, а не затем, чтобы им любоваться. Французы охотно стоят и садятся осторожно и заботливо на причудливо изогнутые стулья в стиле рококо, меж тем как мы, люди грешные, укладываем наши путы в практичный аппарат, приспособленный для отдыха и оказывающий должное внимание весу и размерам.

Слабость перуанцев ко всему гальскому особенно проявлялась в обстановке клуба. Все было изящно, неудобно и приятно только для глаз. Но когда позднее Фиэльд в сопровождении своего хозяина вошел в большую столовую, где все сверкало серебром и белизною, он познакомился с французскою кухнею и с французскими винами, которые напомнили ему современные храмы обжорства в самом сердце Парижа. Тон общества был тоже насквозь французский. И, что еще подчеркивало сходство с французским клубом, тут было немало офицеров, в столь блестящих парадных мундирах этой страны, что им не поздоровилось бы, если бы они вдруг очутились на берегах Рейна. Это явление подтверждало тот факт, что вся армия Перу была организована в духе генерала Фоша.

Ла Фуэнте был очень гостеприимным хозяином. Маленький перуанец пустил в ход все свои интернациональные качества. Он провел годы своей молодости в больших культурных центрах Европы и говорил безукоризненно на большинстве живых языков великих держав.

Но во всем его существе горела любовь к этому Перу, где уже веками жили и страдали его предки. Несмотря на старую кастильскую кровь, которая текла в его жилах, он все же чувствовал себя в родстве с первобытным народом, который был побежден жестокою волей его отцов. Это может показаться странным, но история инков была его святынею. В этом отношении он сумел оградить «Комерцио» от постороннего влияния, и его статьи об индейцах, их быте, их освобождении всегда блистали огнем неподдельной любви и вдохновения.

– Я бы очень хотел представить вас друзьям Сен-Клэра, – сказал Ла Фуэнте, когда они после обеда взялись за гаванские сигары. – Профессор был почетным членом клуба, и в Лиме нет ни одного человека, который бы не сожалел и не грустил о его потере… Ну… он был, правда, уже очень старый человек. Но он был еще удивительно крепкий и сильный. И когда мы с ним прощались, никто из нас не мог подумать, что мы видим его в последний раз. Он сиял радостью исследователя, который отправляется в страну своей научной мечты.

– Но какое обстоятельство было причиною последней поездки Сен-Клэра? – спросил Фиэльд.

– Этого никто не знает, – ответил Ла Фуэнте. – Даже его внучка. Он однажды шутя сказал, что едет на охоту за бессмертием… Да, да, воспоминание о Раймонде Сен-Клэре будет бессмертно в этой стране.

– А его спутники?

– То были не известные здесь личности, но опытные люди, – охотники из Порта Бермудец и один индеец племени Коло. Ходили слухи о том, что путешествие Сен-Клэра имело какую-то связь со старым метисом, умершим в госпитале Св. Марка. Я знаю, что наш друг очень интересовался этим стариком, изъездившим вдоль и поперек всю Южную Америку. Но Сен-Клэр был во многих отношениях осторожным и скупым на слова человеком, и из него трудно было что-нибудь вытянуть, когда он не хотел говорить. Как теперь обнаружилось, мы не знали всей глубины его внутренней личности. Он, например, скрывал от нас свою страсть к игре самым удивительным образом. Она здесь, в Перу, является всеобщим пороком.

– Вы уже упоминали мне об этом в связи с фирмою Мартинец.

– Да, но я не думаю, чтобы хорошо было говорить об этом обстоятельстве. Старый Мартинец очень хотел бы как можно меньше обнаруживать эту страсть своего покойного друга. В практическом отношении это не имеет значения, так как молодой Мартинец, с которым я вас познакомлю сегодня, женится на единственной наследнице Сен-Клэра.

– Какого рода человек этот Мануэль?

Ла Фуэнте скрылся в облаке сигарного дыма. Он пожал плечами, развел руками и вздохнул.

– Очень красивый малый, – сказал он. – Первоклассный Дон-Жуан. Не особенно одаренный. Это – тип мужчины, о котором мечтают большинство посредственных женщин. Ему бы играть для фильма.

– Вы, очевидно, не особенно одобряете его?

– Нет, – ответил Ла Фуэнте. – Он не принадлежит к тому роду мужчин, в которых нуждается Перу в настоящий момент. Но отец… а не перейти ли нам в курительную? Мы там, наверно, встретим старого дон Хозе. С тех пор, как он овдовел, он часто приходит сюда в клуб.

Большая курительная и игорная зала была самым уютным помещением клуба, несмотря на то, что она тоже страдала чисто французскою ненавистью к глубоким креслам. Вокруг карточных столов сидело несколько компаний, игравших в бридж. В одном углу сидел пожилой господин и внимательно читал «Тан».

– Это и есть старый Мартинец, – шепнул Ла Фуэнте.

Фиэльд быстро смерил взглядом красивого старика.

Он отметил мощную голову с еще густыми волосами. Вся фигура дышала спокойствием и достоинством, которые казались признаками уравновешенной натуры. Такая наружность присуща юристу старого типа, – неподкупному человеку, управляющему огромными состояниями, и защитнику несовершеннолетних, сирот и вдов. Во всем скрывалась прочная, солидная честность… И все же… взгляд Фиэльда остановился на длинных узких руках с полированными ногтями. Он – невольно улыбнулся. Потому что всякий, кто изучил строение человеческой руки, сказал бы: это, пальцы карманного вора. Или, в лучшем случае, руки фокусника или виртуоза фортепианной игры. Природа так прихотлива, что нередко соединяет в одно признаки величайшего совершенства с признаками последней подлости. Эти воровские пальцы Мартинеца были словно паразиты на почтенном и буржуазном жизненном древе. Этого не бросающегося в глаза признака не заметил бы и один из тысячи. Но он заставил Фиэльда призадуматься и укрепил его в решении ничего пока не сообщать о судьбе Сен-Клэра.

Ла Фуэнте представил обоих мужчин друг другу. Фиэльд напрасно искал следа хоть намека на беспокойство в карих, почти нежных глазах адвоката, когда редактор назвал имя Сен-Клэра в связи с длинным путешествием чужеземного врача.

Фиэльд поспешил разъяснить, что причиною его приезда в Перу были труды и изыскания Сен-Клэра о горной болезни. Он сам – житель горной страны, Норвегии. Он намерен предпринять ту же самую поездку, которая стоила жизни его знаменитому коллеге.

Адвокат, с оттенком прекрасной грусти в звучном голосе, выразил сожаление, что его лучший друг и светоч университета св. Марка угас в зените своей славы. Раймонд Сен-Клэр был мучеником науки – украшением Франции, украшением Перу.

Фиэльд внимательно прислушивался к этим красивым и благозвучным словам. Голос адвоката был одновременно мужествен и мягок, как бархат, но с каким-то оттенком, характер которого было не так-то легко определить. Может быть, следы долгого пребывания в судебных залах. У людей этого ремесла часто появляется склонность к искусственной декламации в обычных разговорах, в особенности, если они защищают положение, против которого восстает их внутреннее убеждение и совесть.

Но, как бы то ни было, в уме Фиэльда пробудилось легкое подозрение, что благородные речи Мартинеца были не совсем искренни. И еще, что его дружба с Сен-Клэром не была так особенно глубока, как он утверждал.

История о тайной страсти старого профессора к биржевой игре была совершенно невероятна. Ни его завещание, составленное как раз перед самым отъездом, ни его дневник не упоминали о чем-нибудь подобном. Этот красноречивый и сладкоречивый юрист, наверно, таил за внешностью честного человека низкие и подлые инстинкты, которые не выносили дневного света.

Когда Фиэльду все это стало ясно, он решился установить связь с внучкою Сен-Клэра, которая, по-видимому, была соломинкою в глазу старого Мартинеца… Случай помог этому намерению.

А именно, в поле зрения показался вдруг юный Мартинец. Он был похож на грозовое облако, и его черные глаза метали молнии, когда от отвел отца к соседнему столику и голосом то хриплым, то звонким стал рассказывать ему что-то, что, очевидно, произвело на него глубокое впечатление. Ла Фуэнте был также привлечен для совета.

Вскоре после этого Мартинец и его сын быстро разошлись.

Ла Фуэнте долго сидел и размышлял об услышанном. Он старался побороть свойственное южанину стремление разболтать об этом собеседнику, – но безуспешно.

Наконец, он обернулся к норвежцу, осторожно огляделся кругом и шепнул своему вчерашнему знакомому:

– Это прямо невероятно. Внучка Раймонда Сен-Клэра убежала из дома Мартинеца со своею девушкой. Она оставила письмо, в котором заявила, что попытается сама распутать свои денежные дела. Но это не все. Она сообщает дальше, что желает уехать. И как вы думаете, куда? Она поедет искать своего дедушку!

Ла Фуэнте торжественно огляделся кругом.

– Это можно назвать материалом для газеты, – сказал он. – Но я обещал молчать. Ни одно слово об этом не должно появиться в «Комерцио». Что вы скажете обо всем этом?

Фиэльд взглянул на него с улыбкой.

– Я должен поздравить Перу с тем, что оно еще обладает такими отважными женщинами, – сказал он.