Текст книги "ПВТ. Сиаль (СИ)"
Автор книги: Евгения Ульяничева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– А... подо мной он не будет двигаться?
Парни обменялись быстрыми взглядами. Садовник подмигнул:
– Да кто его знает? Что на ум взбредет особому, про то ему самому неведомо. О, или шевельнулся?!
– Точно. Дернулся.
– Ребята, ребята, снимите меня, пожалуйста, – забеспокоилась Серебрянка, – ой-ой, он, кажется, и впрямь решил покатиться!
– Так отойдем же подальше, зашибет! – Юга попятился, уводя Выпь.
– А-а-а, снимите меня, ну пожалуйста! – отчаявшаяся Серебрянка самостоятельно заскользила на пузе вниз.
Воткнулась бы головой непременно, не подхвати ее у земли пастух.
Юга заходился смехом.
– Вы оба... Просто невозможные. Ну как так можно?
– И можно, и нужно, – фыркнул Юга, – будет тебе урок; маленькие девочки должны слушаться старших.
– Старшие не должны вести себя, как маленькие девочки. С косичками! – показала язык, с фырканьем вывернулась из рук пастуха и забилась под бок кармину.
– Обиделась, – насмешливо протянул Юга, вытаскивая из волос какую-то дрянь. С изумлением рассмотрел чужой светлый волос, брезгливо выбросил, – ай, чего здесь только не летает, не ползает...
– Спрячь волосы, – посоветовал Выпь.
Садовник тровантов раздраженно закатил глаза.
– Не моя забота, – понятливо кивнул пастух.
...спать получилось урывками – мучили дурные сны, проваливалась под ногами земля, схлестывалась вода над головой, кричали раздираемые овдо люди. Не иначе, чужой кошмар заблудился, сел на голову, обнял крыльями…
Проснувшись в очередной раз, Выпь устало смерил взглядом Полог. До прозара оставалось совсем немного. Проверил сторожевой зрак, изображенный камешками и сплетенной травой. Его пастух рисовал в силу привычки, распахнутая зеница не обещала полной защиты, но помогала не пропустить опасность. Пригладил пальцами жесткие грани эдра, успокаиваясь. Решил пройтись, проветриться.
Серебрянка дремала, вжавшись в бок кармина. Пастух задержался рядом с девочкой, прикидывая, кем она может быть на самом деле. Из Ивановых поделок? С сомнением покачал головой. Двинулся дальше.
Прошелся через стадо, вернулся обратно, к стоянке. Задумался.
Куда его могло унести? Или нашел рядом очередной дикий Провал?
Сжал-разжал кулаки, гоня смутное беспокойство – такое же терзало, когда на его гул собирались напасть жадные, голодные особые.
Но Юга-то не ройный овдо, вполне себе самостоятельный, здравомыслящий, мало ли куда мог... Запнулся обо что-то, быстро убрал ногу – свою сумку Юга едва кинул бы.
Вспомнил, как перед сном садовник долго бродил где-то далеко, вернулся обеспокоенный. Выпь тогда списал это на опаску возвращения погони, но другая разгадка на ум пришла.
Огладил шершавый бок кармина, мысленно извинился и кое-как, срывая ногти, взобрался на толстую круглую спину. Выпрямился во весь рост. Ругнулся вполголоса, быстро скатился, едва не подвернув ногу.
– Ты куда? – сонно-хрипло окликнула его синеглазая Серебрянка.
– За Юга, – коротко отозвался Выпь.
– Он ушел?
– Ага.
– Куда?
Выпь молча закрепил на спине сумку – кто знает, что пригодится, на один голос тоже рассчитывать не стоит.
– Выпь, да ну его. Оставь. Раз смотался, значит, так решил. Нам даже лучше будет, он злой и беспокойный.
– Не злой он. Мы вместе ушли, вместе дойдем. Дальше пусть сам решает, – запнулся, протягивая лямки, – сам, а не какой-то волосожор.
Серебрянка замерла. Мигом вскочила, торопливо засобиралась:
– Я с тобой.
– Нет.
– Да! – упрямо, как старший собеседник, выдвинула челюсть. – Мешать не буду, лезть не стану, спросишь – помогу, чем смогу. И этот ваш волосожор мне точно не лют, было бы что жрать.
Выпь усмехнулся. Кивнул, препираться не стал.
– Откуда ты знаешь, куда он его утащил? – девочка умудрялась спрашивать даже на бегу, через колотье в боку и ранящую босые пятки траву.
– Не утащил. Сначала приметил. На волосы сел. А после Юга сам на зов потянулся.
– Какой ленивый и коварный хищник, – возмутилась Серебрянка.
– И большой, – Выпь остановил девочку, указал рукой.
Серебрянка вгляделась и слабо ахнула:
– Это что, домик?
– Если бы Домик. Кокон это. Волосожор из волос кокон плетет, там же потомство выводит.
– А людей он не ест?
– Нет. В живое мясо он яйца откладывает. Чтобы было чем личинкам питаться, сил набираться.
Серебрянка содрогнулась от отвращения, зачастила:
– Фу, гадость какая, давай тогда спасем Юга, он ужасный, но прекрасный, жаль будет, если его вот так вот в расход...
– Тише. Вот что. Ты огонь наготове держи. Как я выйду... Один или с Юга – бросай ветку в кокон. Вспыхнет сразу же.
Серебрянка кивнула, нервно облизнула бледные губы:
– А ты?
– А я пойду, парня вытащу.
Если осталось что вытаскивать, подумал.
Девочка послушно обняла его сумку, полезла за огнем.
Не странно ли, размышлял Выпь, шагая к лежащему меж двух плоских холмов, в теснине, кокону, сколько овдо пас, а ни разу с волосожором не боролся, на кармины не карабкался, в Провалах не барахтался. А тут за пару очей все хором и случилось.
Кокон был плотный, блестящий, здоровый, с самого Выпь ростом. Волосожор постарался на славу, пастух даже думать не хотел, сколько людей он заел. Свежий шов еще не полностью затянулся. Стало быть, не взялся пока особый за разделку добычи, ушел куда-то. Надолго ли?
Выпь вынул пастуший, на Топленках сработанный нож, и боком втиснулся в узкую щель. Встряхнул заготовленную банку с душками. Твари колотились о стекло, тусклое сияние крыл выхватывало гладкие стены кокона, странные тяжи, на которых провисали словно бы куклы дитячьи. Выпь неловко повернулся и почти уткнулся в одну из таких куколок – в бледном свете проступило высохшее костистое лицо, в черных глазницах сыро плеснуло что-то белое, жирненькое.
Выпь сглотнул, перебарывая тошноту.
Кокон не пускал внешних звуков, и парню нестерпимо хотелось крикнуть, заглушить щекочущий шорох, возню многочисленных будущих волосожоров.
Поднял банку выше, пытаясь высмотреть во тьме узилища живой блеск глаз. Не высмотрел, зато ярко вспыхнула в ответ неуместная, свежая зелень.
Выпь пробрался, осторожно переступая тяжи, к источнику блика, повел светцом – Юга висел, как душка на стеклянной травинке. Волосы его были наполовину вплетены в стенку кокона. Только наполовину.
Пастух облегченно выдохнул, сжал банку ступнями и взялся за нож.
Волосы, пеленающие тело, уступали лезвию не сразу, неохотно. Пастух мрачно подумал, что за короткий срок стал настоящим мастером по вытаскиванию людей из ловушек особых.
Впрочем, здесь он поторопился. На плечи, на затылок легло ощущение чужого присутствия.
Хозяин вернулся. Выпь продолжал резать путы, как умалишот; каждый миг осязаемо, песчинкой, царапал кожу.
За спиной сухо цокнуло, Выпь присел – на одном шкурном чутье – а после развернулся, сунув под морду особому банку. Тварь попятилась, недовольно завозилась, приседая на длинных, тонких ногах. Раздутое брюхо волочилось по земле.
Жрать ходил, оголодал небось, пока добычу втягивал.
– Пошел! – рыкнул Выпь. – Прочь пошел!
Особый дернулся и получил банкой по морде. Лопнуло, душки в стеклянных брызгах порхнули на волю, затанцевали, слепя глаза волосожору.
Выпь безжалостно обкорнал ножом густые волосы, обхватил Юга за плечи и что есть мочи потянул к себе. Едва не завалился на волосожора в обнимку с парнем, зато оставшиеся путы разошлись с сухим треском.
Волосожор скоро переместился на «потолок» кокона – Выпь с трудом увернулся от липкой массы, сплетенной из человеческих волос ловчей сети.
Поудобнее ухватил Юга, скользнул рукой по затылку и едва не отшвырнул тело прочь. Почудилось – волосы черной рекой выливались из головы, гладким потоком затапливали кокон...
Волосожор прыгнул. Выпь успел поймать движение краем глаза, развернулся, выбрасывая руку с ножом – сталь села аккурат в уродливую маленькую голову, застряла между глаз.
Особый содрогнулся, отскочил, закружил по кокону, слепо натыкаясь на стены и раскачивая кладки.
Выпь, не медля, потащил Юга прочь.
Щель так и не затянулась, а протиснуться обратно с грузом, оказалось, как ни странно, легче. Кокон словно раскис, просел, от стены отходили отдельные волоски, будто приключилась с ним нутряная гниль.
Как только Выпь оттащил Юга подальше, кокон загорелся.
– Я справилась! – счастливая Серебрянка была тут как тут.
– Мы тоже, – пастух бездумно таращился на огонь, с жадностью пожирающий стог из человеческих волос, тел и особых.
Отвратительно воняло паленым.
– Он живой?
Пастух оторвал взгляд от огня. Про ношу только вспомнил, ругнулся про себя. Прислушался, коснулся пальцами смуглого горла в обмотке зеленых шариков.
– Живой вроде. Дышит.
– Тогда можно я его стукну?
– Нет. Он и без того… стукнутый.
Словно услышав их, Юга вздрогнул, глубоко вздохнул, открыл глаза. Увидел вблизи пастуха и рванулся. Выпь с удовольствием разжал руки, позволяя тому брякнуться оземь.
– Твою-то мать... Что за?!
Увидел костер, услышал дурной запах. Скривился, с трудом сел, собирая в косу волосы, столь же длинные, как и прежде, до кокона. Выпь помнил, как укоротил их едва не под корень.
Потом. Все потом.
Тронул за плечо:
– Давай отсюда. Вонь страшная, у Серебрянки голова болеть будет.
Схватил за руку, помог встать.
Пока шли прочь от быстро прогорающего кострища, Юга все обирал с себя чужие, липкие волосы. Его собственные, стянутые в косу, чинно лежали на спине, блестели пуще прежнего. Выпь смотрел на своих спутников и грустно думал, что из них троих – ни один не человек.
Глава 3
3.
У Юга глаза были черные, глухие, без блеска. Когда смотрел – любому не по себе становилось. И томно, и так-то жутко, тоскливо делалось, будто глядит на тебя что из литого этого мрака.
Выпь все чаще задумывался, кто его такого породил, уж больно парень выделялся – как по внешнему устройству, так и по внутреннему содержанию.
– Мото...как?
– Мо-то-цикл, – по слогам повторила Серебрянка, – ваши тахи похожи на мотоциклы.
Юга всплеснул руками, мотнул косой:
– Ай, что за нелепица! Никакие они не циклы, обыкновенные, домашние особые.
– А я говорю – мотоциклы! У всадников этих, вердо, даже шлемаки и куртки как у байкеров!
– Ты где таких слов понабралась, мелочь пузатая?
– Я не пузатая! – Девочка топала на спутника ногой, как на домового рыжего жука. – Сам ты мелочь, вообще, о чем с тобой можно разговаривать?! Так и норовишь обсмеять!
Выпь втиснулся между спорщиками и мирно поведал:
– Тахи, когда маленькие – шустрые, толстые и многоногие. У одной особи до шестнадцати лап может быть. Потом растут. В длину вытягиваются, в толщину меньше делаются. Бегать начинают. Лапки, чтобы удобнее было, вот так вот, кругом подворачивают. А под грудь и хвост ловко подводят, так и бегут-катятся. С возрастом костенеют, взрослых тахи уже и под седло ставят.
– Это очень странно и очень неправильно, – упрямо надулась лысая девочка, – так же, как и Полог ваш, и еда ваша, в брикетах-концентратах, и словечки дурацкие...
– Ты послушай ее, такая мелкая, а уже все ей не нравится. Ну и валялась бы себе у сладня, кому ты вообще такая сдалась?
– Юга, – укоризненно сказал Выпь.
Облюдок только фыркал.
К зенице Полог сменил цвет, окрасился колючим ржавым багрянцем. Ела глаза липкая сухая пыль, забивала горло до кашля. Травы под ногами вовсе не осталось, все выпалило жаром, выжрали особые. Выпь привычно молчал, берег дыхание, Юга изредка ругался, да так забористо, что Серебрянка краснела.
Путники вышли к селу – и остановились на некрутом взгорке. Девочка стиснула руку пастуху, шепотом спросила:
– Что это?
– Шлюпка, – глухо опознал Выпь.
А Юга тихо присовокупил очередное емкое, жгучее.
Шлюпка низко висела над становищем, похожая на плоский каменный блин с бахромчатыми рваными краями. Из брюха вниз тянулись лесенки – много-много, прочных и на диво длинных.
– Как думаешь, уже все? – Юга глядел на шлюпку, не мигая.
Выпь не сразу ответил. Сказал:
– Обойдем. Нечего зря дразнить.
– А я бы завернул в гости, – протянул облюдок, – скарба там осталось не меряно...
– Мертвых обирать?
– А им-то что? – приподнял бровь облюдок. – Возьмем еды в дорогу, может, дарцами разживемся. С них не убудет.
Пастух насупился.
– Под шлюпку соваться негоже.
– Так не суйся. Я сам схожу, осмотрюсь...
– Юга, Юга, я с тобой! – тут же вызвалась девчонка.
– Вот уж нет, ты с Выпь здесь потопчешься.
– Ну а вдруг там опасно, вдруг тебе помощь понадобится?
– Здесь жди, – строго оборвал Юга.
Кивнул Выпь и зашагал вниз по склону, прямо под тень.
Надо сказать, под шлюпку Юга первый раз в жизни лез. До этого момента только однажды ее и видел, в смутном, неприятном своем детстве.
Осторожно ступая, миновал раскрытую, бессильную граду, двинулся по улке, держась Домов. Взрослые и юные трованты стояли пустые, испуганные и опечаленные, при виде живого человека распахивались, просили зайти. Туша хищника висела над головой, давила. Юга глянул быстро раз, второй, на третий осмелел и изучил пристрастно. Брюхо у твари оказалось неровным, в буграх-вмятинах, а лестницы свисали из округлых оконец-глазков, затянутых мутной пленкой. Понемногу лестницы ссыхались и укорачивались, совсем скоро нажравшаяся туша должна была стряхнуть оцепенение и медленно уплыть дальше.
Юга поборол накатившую дурноту, отвлекаясь, заглянул в окно ближайшего Дома. Огладил камень, мысленно успокаивая. Дом дрожал, остро переживая смерть хозяев, чувствовал за собой вину – но никто из людей не мог сопротивляться зову шлюпки. Едва его заслышав, бросали дела, покидали Дома и поднимались, цепляясь за услужливо протянутые лестницы.
Кто не мог идти сам, того несли другие.
– Детей даже прихватили, – сказали за спиной.
Юга едва не кувыркнулся через подоконник. Круто обернулся.
– Ты? Что пришел-то?
Выпь не ответил, оттеснил его плечом, хмуро оглядел Дом. Закинул голову, рассматривая шлюпку. На пояс уже пристроил нож: видать, с какого Дома прихватил.
Юга осторожно, вежливо обшаривал другой Дом, побогаче. Оставшуюся на кухне еду завернул в тряпицы, убрал в сумку. Дом грустно следил за не-хозяином, но препятствий не чинил. Чуял, что родные в него уже не вернутся.
По крыше что-то ударило.
Юга высунулся из окна, увидел Выпь, сосредоточенно подпрыгивающего на спине Дома.
– Ай, ты чего удумал?!
Пастух не ответил. Стащил с плеч и отбросил сумку, едва не засветив Юга по голове. Примерился к ближайшей лестнице.
– Э-э, ты погоди, куда собрался!
Юга, ругаясь, оставил вещи и полез следом за пастухом.
– Куда несет тебя? Совсем мозги отшибло?
– Проверить хочу. Кое-что.
– Что «кое-что»?
Опять не удостоив его ответом, Выпь сильно толкнулся, высоко подпрыгнул и в этот раз зацепился-таки за перекладину. Качнулся, подтянулся, перехватил руками...
Юга зашипел от злости.
Выпь был уже на середине лестницы, когда та вновь сильно дернулась. Пастух глянул вниз.
Юга мрачно таращился снизу.
– Дальше что?
– Слезай.
– Ну уж нет.
– Слезай. Я иду один.
– Нет, мы идем вдвоем! – взъярился Юга. – Мне, может, тоже интересно, что ты собираешься дальше делать! На моей светлой памяти еще никто...
Лестница треснула.
Выпь рыкнул и быстро-быстро полез наверх, Юга, прочувственно ругаясь, заспешил следом.
У основания лестницы пастух остановился, держась ногами, ладонями вдавил пленку, затягивающую оконце. Та легко уступила нажиму, но не прорвалась.
Юга замер, уже понимая, что собирается делать Выпь.
Пастух вынул нож и воткнул его в окно. Быстро очертил круг, ловко ввинтился внутрь – только подошвы мелькнули.
Юга глядел, забыв дышать от волнения.
Очнулся, когда по всему телу шлюпки прошла крупная, лихая дрожь. Несколько лестниц обвалилось тут же. Юга, выдохнув, заскользил вниз.
Не успел. Звонко щелкнуло и его швырнуло спиной о крышу. Отшибло дыхание, в глазах потемнело, Юга разинул рот, хватая воздух, и едва не захлебнулся, когда сверху обрушился густой, горячий поток.
Выпь каким-то чудом не разбился, выскользнув из широко раскрывшегося «окна» и приземлившись на ту же несчастную крышу. От удара мир слипся и оглох. Шлюпка все пыталась отползти – и не могла. Ее трясло, скручивало, из окон непрерывным потоком выливалась полупереваренная мясная пища. Юга ждал, уткнувшись лицом в спину Дома, старался не дышать.
Когда перестало поливать, его потянули за плечо.
Юга с ужасом обернулся – Выпь, с ног до головы облитый красным, глядел исподлобья.
– Пойдем. Серебрянка там одна.
Юга тупо кивнул, не задавая вопросов, однако сумку с провизией и дарцами прихватить не забыл. Дома провожали их благодарным теплом, чувствуя себя без сомнения – отомщенными.
Серебрянка встретила спутников сдержанно, привычно округлив глаза. Выпь без лишних слов отдал ей поклажу и направился следом за Юга к Провалу.
– Не ожидал от тебя, – проговорил садовник камней, вымывая из волос липкий человеческий сок.
– Ага, – не стал вдаваться Выпь.
– Нет, ну правда. Странный ты, ай, до чего странный! Волосожора не побоялся, погоню вердо развернул, шлюпку вот только-только зарезал, а Провалов робеешь.
– Я плавать не умею.
Юга удивленно вскинул глаза:
– Разве там, где ты рос, Провалов не было?
– Нет.
– Я-а-асно, – Юга подплыл ближе, без церемоний забрал рубашку пастуха и вместе с ней умотал на середину воды.
Оба помолчали, сосредоточенно замывая вещи, марая молочную белизну, а потом Юга небрежно бросил:
– Хочешь, научу?
– Чему научишь?
– Плавать.
– Зачем?– Выпь пожал плечами, самокритично, на свет, рассматривая штаны.
– Как зачем? Ты же не в Городце живешь, а здесь кроме Провалов других источников воды и нет. А свалишься однажды, не удержишься? А тонуть кто будет у тебя на глазах? А...
– Понял, – пастух выжал многострадальную вещь, – только сомневаюсь я, что у тебя получится. Меня научить.
–Да ты прямо вызов мне бросаешь! Как так, чтобы у меня да не получилось?! Вот прямо тут и начнем!
– Нет, нет! – пастух торопливо попятился, так как спутник явно намеревался или научить его, или утопить. – Давай потом?
– Точно?
– Точно.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Ну и славно тогда, – Юга бросил ему в голову мокрый ком рубашки и нырнул.
Пастух покачал головой и отправился наверх, напоследок посоветовав не тянуть с купанием.
Серебрянка вертела в руках взятый из становья брикет-концентрат. Плотная прессовка, с две ладони, на двух юнцов и одну девочку с трудом хватило бы.
Грустно сказала:
– У вас очень трудно.
– Да нет. Обычно.
– Трудно, – упрямо вздохнула синеглазая, – и опасно. А вы живете среди ходячих этих кошмаров, и словно так и надо, словно вы ничего не боитесь.
– Я боюсь.
– Неправда! – вскинулась Серебрянка. – Вот я, например, я бы ни за что не полезла за Юга в кокон, а ты даже не думал.
– Я думал, – обиделся пастух.
– И тебе было страшно?
– Конечно.
– Тогда почему?
Выпь вздохнул, поскреб мокрый затылок, честно пытаясь найти нужные слова. Нашел ненужные:
– Ну, а как иначе?
Серебрянка с досадой пристукнула кулаком о тощее исцарапанное колено, простонала:
– Ты всегда так говоришь!
– Слушай, давай поедим, а? Уходить скоро.
– А я видела, как ты ушел от разговора, – пригрозила девочка, – Мы к нему обязательно вернемся.
– Хорошо, – уныло откликнулся Выпь, думая, что око выдалось щедрым на обещания.
Юга вернулся скорее, чем ожидалось. На предложение сесть отобедать замотал головой, веером раскидывая брызги:
– Валить отсюда надо, да скорее.
– Почему? – удивилась Серебрянка. – Шлюпка же не вернется больше?
– Шлюпка не вернется, зато придут те, кто после нее крохи собирает.
– Не-люди, – хмуро сплюнул Выпь.
– У вас и не-люди есть? Они что, хуже шлюпки?
– О, намного, намного хуже. Так что собираемся и в дорогу, до Городца не так много осталось.
–Вот и замечательно, – обрадовалась девочка, – а то у меня чувство, что мы вечность в пути.
Собрались действительно быстро, не озаботились даже просушкой одежды – Юга просто остался в штанах, Выпь добыл из сумки сменную, на крайний случай сберегаемую, пару.
Беспокойство спутников передалось и Серебрянке, девочка старалась вообразить себе существо, по сравнению с которым меркла даже шлюпка. Представлялось вовсе страшное.
Парни то и дело оглядывались, коротко, встревожено переговаривались. Серебрянка поняла, что они могут и не успеть.
Не успели.
Те, кого так опасались путники, налетели вдруг – словно с Полога свалились. Завились кольцом, тесня их молчаливыми, на удивление спокойными круторогими тахи.
– Но это же просто люди! – обрадовалась Серебрянка.
Юга дал ей подзатыльник, надвинул капюшон почти на самые глаза и прошипел злобно:
– Молчи, дура! Ни слова, что бы они тебе ни сказали, что бы ни сделали!
Люди окружили полностью, пятеро сняли матовые шлемы, остальные лиц так и не открыли.
– Ну, и кто у нас здесь? – жизнерадостно, и, как показалось девочке, вполне дружелюбно спросил крупный парень с коротко стриженными светлыми волосами и широким, чуть вздернутым носом.
Ее спутники молчали.
– Да вы не бойтесь, ребятки, мы сколько живых людей не видели, поболтать охота. Откуда да куда путь держите?
В ответ красноречиво звучала тишина. Парень расстроился:
– Эй, ну словно с камнями разговариваю. Уважьте ответом, сделайте милость.
– Может, они немые? – предположил другой человек, невысокий и сухой, с короткими пальцами и длинным подбородком.
– А может, все может быть... – светловолосый задумался, постучал по жесткой упряжи своего тахи.
Спешился, вразвалочку подошел к путешественникам. Хмыкнул.
Ткнул пальцем в плечо Выпь:
– А я тебя знаю, парень. И тебя, чернявая шлюшка.
Пастух дернулся – в руке светловолосого поймало блик лезвие. Широкое и ладное.
– Я твои штучки знаю, уродец. Только рот открой – язык через горло вытащу.
По его знаку двое бесшлемных прихватили Выпь за локти, предусмотрительно заткнув рот какой-то тряпкой. Вожак улыбался задумчиво, трогая большим пальцем лезвие.
– Эй, да у них тут действительно не густо, – разочарованно доложил подручный, – еда в брикетах, одежа мокрая и дарцов горсть.
– Ну и правильные ребята значит, не жадные. – Поощрительно улыбнулся главарь. Мимоходом сдернул капюшон с головы Серебрянки. Поморщился, рассмеялся. – Фу ты, страшная какая, бедняжка. Тебе бы хоть платье какое справили, а? Ну, и что мне с вами делать? Отпустить не получится, вы же все расскажете...
– Не расскажем, – пискнула девочка.
Светловолосый улыбнулся ей, снисходительно потрепал по голове.
– Расска-а-ажете, – протянул ласково, больно, с вывертом ущипнул за впалую щеку. Решительно хлопнул в ладоши. – Ну, чтобы не затягивать, давайте так – этому для начала язык все же вырежем, чтобы голосом не играл, правильно? А этих двух поваляем сначала, да, ребятки?
Серебрянка онемела от близкого, такого простого ужаса. Облюдок же рассмеялся, да так весело, что на него обернулись все.
– Ай, ребята, да на что вам она сдалась? – лениво справился Юга, презрительно кривя губы. – Чучело тощее, не видное, соплями изойдет... тьфу, какая вам радость? Он вообще пастух из становья, каменный, на лицо порченый. А уж я-то расстараюсь, не пожалеете...
– Да ну? – оскалился главарь. – Или правда? Помнится, в Гостином Доме ты от меня нос воротил, сквозь зубы цедил, а нынче другое поешь, сам стелешься. Как поверить?
– Проверить, – Юга вдруг изменился, словно нырнул в воду одним и вынырнул другим.
Улыбнулся по-особому, повел бедрами. Глаза его сделались жаркими, с поволокой, влажно блеснули белые зубы. Чуть откинул голову, потянулся, бесстыже красуясь гибким смуглым телом.
Главарь снова хмыкнул, обошел подменыша кругом, с ног до головы оглядывая. Ножом подцепил гладкие бусы. Потянул к себе.
– Как же я ребят своих обижу? – проговорил, обдавая лицо облюдка злым дыханием. – Им ведь тоже хочется.
– А меня на всех хватит.
Светловолосый рассмеялся. Резко оборвал смех, ухватил Юга за волосы и швырнул на землю, под ноги тахи. Стая качнулась, но вожак рявкнул:
– Я первый! Глаз с этих двоих не спускать, ясно? Вы в очередь, после меня жрать будете. И, учти, облюдок – не натешатся, так за мелочь лысую возьмутся.
Юга лишь улыбнулся, призывно выгнулся, раздвигая ноги. Пообещал томным, хрипловатым голосом, опуская длинные ресницы:
– Голодным не уйдешь.
Серебрянка торопливо отвернулась, часто дыша через нос, нашла глазами Выпь – тот стоял, бездумно смежив веки. Словно спал. Или прислушивался.
Не-люди гоготали, шутили меж собой да подзуживали, некоторые, не дожидаясь своей очереди, приспустили штаны и многоопытно тешили себя сами. От отвращения, гнева, стыда и жалости у девочки защипало в носу и свело шею. Правы были ее спутники, хуже не-людей не было. Твари-то есть да плодиться хотели, а эти со скуки да злобы игрушки живые себе нашли.
– Но-но, не балуй, – ее дернули за плечо.
Серебрянка рада была, что Юга закрыла стая. Может, он и знал, что делает, но смотреть на это она не хотела. Так же как и слушать.
– Ах, ну дает, паршивец, и как дает! – восхитился ее сторож, и внезапно схватив, потянул к себе, полез влажной, липкой ладонью под рубашку.– А иди-ка сюда, мелкая...
Серебрянка затрепыхалась, но Выпь распахнул глаза и уставился прямо ей в зрачки. Немой приказ был такой силы, что девочка пошатнулась и застыла, терпя жадную руку, нескромно мявшую ее тело.
Выпь резко кивнул и Серебрянка клацнула зубами. Насильник с воем отскочил:
– Кусаться, тварь?! Да я тебя! – замахнулся.
И хрустнул, когда опустившаяся из самого Полога серая спица проткнула его насквозь.
Серебрянка содрогнулась, но не двинулась, зато заорали вокруг Юга, шарахнулись, а спиценоги накололи на себя еще по человеку.
Выпь, пользуясь суматохой, двинул затылком в лицо одному, ударом кулака ошеломил другого, выдернул кляп, успел перехватить кинувшегося на него не-людя с ножом. Вывернул тому запястье до хруста, жестко пнул в пах, припечатал локтем сверху.
– Тахи, Серебрянка! Бери одного!
Сам без промедления кинулся к Юга, удачно, боком скользнул между двумя спиценогами. Девчонке почудилось в поднявшемся сполохе, что те словно видели его, будто нарочно обходили, вытаптывая не-людей.
Сам Юга тоже без дела не валялся. Когда началось, когда закричали кругом, довольно осклабился, сунул пальцы в расширенные от любовной горячки глаза насильника. Тот с воем отпрянул, грохнулся на спину, стреноженный штанами, и тут же взмыл вверх, получив в брюхо спиценогом. Упал где-то ближе к горизонту.
– Ах ты, сучка! – обернувшегося Юга сгребли за волосы, натянули, примеривая к горлу нож, но Выпь успел раньше.
Вмазал подхваченной дубинкой так, что снес не-людю мало не полчерепа.
Юга оскалил зубы в беззвучном смехе, перекатился, уходя от падающего тела, а оставшиеся из кодлы, рванувшие к ним, вдруг словно запнулись, попав в разметавшиеся по земле черные косы.
– Уходим! – Выпь рывком вздернул Юга, буквально швырнул его на спину тахи, сам прыгнул следом, стискивая коленями гладкие, крепкие бока особого. Рявкнул полным голосом. – Вперед пошел!
И тахи не смел ослушаться, сорвался с места, выскочил из облака пыли и крови, увлекая за собой молодого особого, на котором съежилась Серебрянка.
Серебрянка вцепилась едва не зубами – земля плавно и страшно быстро двигалась под ногами особого. Девочка поскуливала от страха и восторга, крепче держалась за рога тахи, и жгучий ветер выбивал и тут же осушал слезы.
Отцепилась, когда держаться больше не стало сил. Упала ничком, и так лежала, покуда не хлопнули по спине.
Серебрянка вскинулась, крикнула, испуганно шарахнулась.
– Я это. Тише, – Выпь казался еще более угрюмым, чем обыкновенно, глаза его покраснели от ветра, а от схлынувшей ярости резче обозначились скулы.
Юга был рядом, легко заплетал косу, легко болтал, щуря красивые глаза в улыбке:
– До чего славно прокатились! Едва поспел штаны натянуть, ай да я. Всегда мечталось на спиценоги в действии посмотреть, вот, сбылось... Как ты так угадываешь ловко, а, пастух? Когда они придут, да куда именно опустятся?
– Чувствую. Слышу. Не знаю. – Пастух раздраженно отвернулся, словно ему в тягость было смотреть на облюдка. – Сумку оставил, у тебя дарцы есть?
– Обижаешь! – Юга сунул руку в глубокий карман, подбросил и поймал в воздухе плотный пенал. Подмигнул Серебрянке. – Запомни, мелкая – мужики все считают себя самыми умными, если ты стоишь на коленях и отса...
– Юга! – наконец прорвало девочку. – Как ты можешь так просто, они же не-люди, они хуже шлюпки, они едва нас не убили, они тебя...
– Тише, – Выпь поморщился, выставил ладонь, будто слова запирая, – доехали мы быстро, но путь нам смешали. К тракту вынесло.
– Стало быть, до Городца нам всего ничего осталось? – радостно поддержал облюдок. – Ай, славно, наверняка здесь уже и Провалы устроенные встречаются. Кстати, о «едва не убили». Поздравляю, сообщники, мы сделали Бланша!
– Скорее, разделали, – без восторга уточнил Выпь, – надеюсь, вытоптали всю его шайку. Если кто живой остался, искать будет.
– Да пусть ищет, – Юга внезапно перестал улыбаться и оскалился, совсем как светловолосый не-людь, девочка вздрогнула от нечаянного сходства, – и пусть найдет.
***
Пастух верно сказал, тахи домчали их почтти до самого тракта. Особых оставили на вольном выпасе, светить меченных перед стражами Городца было неразумно. Выпь хлопнул тахи по блестящим спинам, отпустил – в добрые руки, в добрый путь.
Серебрянка по горло сыта была особыми и прочими дорожными приключениями, ей хотелось в безопасность, в густую толпу.
– Это совсем не одно и то же, – вздохнул Выпь, и даже Юга согласно закивал.
– Но теперь-то тебя кто искать будет? Сколько уже минуло, ну давайте ближе к тракту подойдем, там точно ничего страшного не водится...
Сама себе противна была этим девчачьим нытьем, но уж больно люто ей приходилось: стоило закрыть глаза, как заливало изнутри веки красным и черным, вставал в горле запах жженого волоса, в ушах хрустел череп не-людя.
– С нами-то разве страшно? – неловко попытался ободрить Выпь.
Девочка едва не заревела.
Уговаривала долго, едва не молила, и наконец, Юга решительно обернулся к пастуху:
– Ай, достала хныкать. Давай так. Я дойду до тракта, осмотрюсь, камни погляжу – если постов или иного тревожного нет, то высунемся. Обрыдла она мне своим скулежом.
– Хорошо, – сказал Выпь, неодобрительно покосившись на Серебрянку.
Та виновато потупилась.
– Ты там осторожнее, – хмуро буркнул Выпь облюдку.
Юга пренебрежительно фыркнул, махнул рукой на прощание и вскоре скрылся из виду, за плавными изгибами холмов.
Пастух бросил на жесткую щетку травы замурзанный плащ, уселся поверх.
– Можно, я пока еду поищу? – робко спросила девочка, желая хоть как-то сгладить углы и оправдать себя в охристых глазах Выпь.
– Ага. – Пастух чесал колючий подбородок, думая о чем-то своем. – Корней накопай, да и довольно будет. Далеко не отходи.
– Хорошо, – обрадовалась лысая синеглазка, – я быстро!
Выпь прикрыл глаза, ссутулился. Остался ждать.
