Текст книги "Из-за стены"

Автор книги: Евгения Малин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Глава 4

Петер дождался, когда их группа станет выходить из буфета, чтобы незаметно к ней присоединиться. Казалось, все шло благополучно. Совпало даже то, что он благоразумно догадался сдать свой чемодан в камеру хранения перед тем, как идти в город. И сейчас, заняв место в очереди за вещами позади Кристы, был практически уверен, что его маленькое приключение осталось без внимания. Позади стояли Андреас и Вилли, которым было не до него – они увлеченно обсуждали последнюю модель «Практики», счастливым обладателем которой являлся Вилли. Петер невольно прислушался к их разговору – он тоже мечтал о таком фотоаппарате, но пока не мог себе позволить.

Тщедушная старушка на выдаче, вопреки производимому впечатлению, обладала геркулесовой силой, судя по тому, как играючи она водрузила чемодан Кристы на стойку – Криста с ним справлялась с трудом. Порадовавшись, что взял с собой лишь необходимый минимум вещей, Петер поспешил на помощь – и поймал недовольный взгляд подруги, совпавший с ее же возгласом «А ты здесь откуда?».

– Товарищи, не задерживайте очередь, – раздраженно вклинилась в их еще не успевший толком начаться диалог служительница вокзала.

Петер торопливо подал номерок, стащил чемодан Кристы со стойки и ответил, стараясь придать голосу как можно более невозмутимое выражение:

– Оттуда же, откуда и ты. Забираю вещи.

Криста открыла было рот, но Петер слегка толкнул ее коленом и, будто невзначай наклонившись к ее уху, коротко шепнул:

– Скажу в автобусе, – та понимающе кивнула.

Петер забрал наконец свой чемодан, принесенный сердитой фрау, и поспешил нагнать Кристу, с трудом волочащую свой; позади себя он услышал очередную порцию ворчания на русском, адресованную на сей раз Вилли с Андреасом.

Ему бы ничего не стоило помочь Кристе с багажом, но та была поклонницей Симоны де Бовуар и ярой сторонницей идеи женской независимости, что всячески старалась продемонстрировать, обижаясь порой на совершенно невинные вещи, казавшиеся Петеру естественными: придержать дверь, подать пальто или же, как сейчас, помочь донести тяжелый чемодан. Улла была полной ей противоположностью, и в этом плане с ней ему было не в пример легче.

За время их путешествия Петер не раз думал, что Криста со своим мировоззрением идеально вписалась бы в советский мир женщин-крановщиц и женщин-вагоновожатых, но вряд ли смогла бы смириться с потерей того комфорта, которым обеспечивал ее отец-функционер и, вероятно, будет обеспечивать муж, как бы она ни противилась своему браку. Полный чемодан модных нарядов, бывших предметом зависти и восхищения остальных девушек (однажды он нечаянно подслушал разговор Паулины с Эльзой), был наглядной демонстрацией ее любви к красивой и удобной жизни.

Выйдя на улицу, Петер с удивлением обнаружил, что автобус, белый туристический «ЛАЗ» с красной полосой, действительно ожидал их у здания вокзала, прибыв, очевидно, в обещанное время. Он еще раз порадовался про себя, что не стал увлекаться подпольной торговлей, бегая по незнакомому городу и рискуя заблудиться, решив вернуться пораньше. Часть ребят уже толпилась рядом с автобусом, но почему-то не спешила занимать места. Петер с Кристой подошли поближе. В группе была какая-то суматоха.

– Что случилось? – спросила Криста стоявшего ближе всех к ним Клауса.

– Майер потерял чемодан! Представляешь, чемодан с документами на всю группу!

Долго думать было некогда, быстро взвесив все за и против, Петер решил пойти ва-банк.

– Ничего удивительного, – фыркнул он.

– Почему это? – спросил Клаус.

– Да он его чуть не на середине зала поставил, на проходе прямо, а сам руками размахивал, когда эта неразбериха с автобусом началась. Наверно, и не вспоминал про свой чемодан вовсе.

– Еще бы он руками не размахивал, – поддержала его Криста. – Ты гида нашего видел?

– Не разглядывал, – пожал плечами Петер.

Это было правдой, он действительно не помнил ни лица девушки, ни, как ни странно, ее имени, хотя Майер совершенно точно его называл.

– Она симпатичная, – вставил Клаус и покраснел.

Повисло молчание. Петер с равнодушным видом порылся в кармане, достал оттуда пачку сигарет и протянул ее ребятам.

– Будете?

– Давай! – согласилась Криста и вытащила сигарету из предложенной пачки.

Клаус отрицательно мотнул головой, пристально посмотрев на Петера.

– Постой! – вдруг воскликнул он, отчего Петер чуть не захлебнулся дымом от прикуриваемой сигареты.

– Что? – спросил он, прокашлявшись.

– Выходит, ты его видел? – Клаус подозрительно посмотрел на него.

– Что видел? – Петер затянулся, старательно изображая недопонимание. Его внезапный план сработал: Клаус заглотил наживку.

– Чемодан Майера, конечно! – возмутился Клаус. – Из-за него мы до сих пор торчим на вокзале, если ты не заметил!

– А, ты про это. Да, чуть не запнулся за него, когда пошел уборную искать, подумал еще, что за идиот свои вещи на проходе оставляет. Ну и двинул под какую-то скамейку поблизости, чтоб людям не мешал.

– А ты откуда знаешь, что это был чемодан Майера, а не чей-то еще? – спросил Клаус, прищурившись.

Петер хотел было ответить, но тут вмешалась Криста, прежде молчавшая (что было ей несвойственно):

– Много ты видел желтых кожаных чемоданов на советских вокзалах? Давай, Петер, вспоминай скорее, куда ты его затолкал? Хватило же тебе ума, в самом деле!

Петер призвал на помощь все свои актерские способности, в силе которых, по правде говоря, сомневался.

– Я же не думал тогда, что это его чемодан. Просто разозлился и подвинул с дороги, чтоб не мешался. Это я уже потом сообразил, когда из уборной возвращался. Откуда мне было знать, что Майер про него забудет? – Петер изо всех сил старался, чтобы возмущение в его голосе звучало правдоподобно.

– Стой! – воскликнул Клаус. – Тебя же не было…

Но Криста перебила его, не дав закончить фразу.

– Потом разберемся, Клаус. Герр Майер, герр Майер!!! – закричала она сквозь толпу. – Петер говорит, что, кажется, видел ваш чемодан!

Взгляды присутствующих мгновенно обратились к ним, в том числе и взгляд самого Майера.

– А, вот и вы, Хартманн! – гневно сказал он. – С вами у меня еще будет разговор, не думайте, что я не заметил вашего отсутствия в ресторане.

По группе пронесся ропот. Майер, помимо прочего, был председателем факультетской ячейки СЕПГ, и мог существенно подпортить личное дело.

Петер постарался придать лицу как можно более невинное выражение. Сказать правду, пусть частичную, для него сейчас было выгодней всего.

– Герр Майер, меня буфетчица не пустила, документы потребовала, которые, между прочим, были в вашем чемодане! Я в чем виноват? Теперь, чтобы посетить уборную, мы тоже должны спрашивать вашего разрешения?

Среди ребят послышались смешки. Майер покраснел еще больше.

– Не думайте, что вам это сойдет с рук! Ваше безответственное поведение мы обсудим на вечернем собрании группы! А сейчас признавайтесь, куда вы дели мой чемодан?! – прокричал он.

– Я его никуда не девал, герр Майер, – ответил Петер как можно спокойнее. – Всего лишь немного пододвинул с прохода поближе к вам, странно, что вы его не заметили, наверно, были очень увлечены.

Смешки в группе стали еще громче. Комичность ситуации обуславливалась тем, что Майер в свои сорок с небольшим не был женат, но открыто отдавал предпочтение молодым девушкам, часто оказывая знаки внимания студенткам факультета, не пользуясь, впрочем, ответной благосклонностью. По всей вероятности, не только Криста заметила, что он пытался произвести впечатление на приставленного к их группе гида-переводчика. Петер понимал, что его эскапада вряд ли останется безнаказанной, но не мог не воспользоваться шансом и не уколоть Майера, чья личность была ему глубоко неприятна.

Майер гневно пыхтел, не находя ответа, но тут весьма кстати пришла на помощь гид, имя которой Петер так не смог вспомнить.

– Товарищ Майер, давайте не будем задерживаться, – вежливо, но уверенно сказала она. – Предлагаю вам остаться у автобуса, проверить, вся ли группа в сборе, и занять места, а мы с товарищем Хартманном тем временем поищем ваш чемодан.

Майер вынужден был согласиться. Кивнув головой, он недовольно бросил Петеру:

– Ступайте с фрекен Ритой, Хартманн. Поговорим позже.

Петер мысленно поблагодарил Майера за то, что теперь он хотя бы не был в глупом положении, не зная, как обращаться к своей сопровождающей.

* * *

– Товарищ Хартманн, вы точно помните, где стоял чемодан вашего руководителя? – спросила Рита, увлекая за собой молодого человека, которого действительно не видела прежде – обладая прекрасной памятью на лица, она могла утверждать это абсолютно точно.

– Петер, меня зовут Петер, можно без «товарища», – ответил немец и смущенно улыбнулся.

«Точно, так называла его та девушка, Криста, кажется», – вспомнила Рита.

Что ж, Петер так Петер. Какой, в сущности, из этого парня товарищ Хартманн? На вид старше ее самой на год-два от силы, скорее всего, студент или аспирант.

Ей впервые попалась студенческая группа. До этого в основном приходилось иметь дело с туристами старше лет на десять-пятнадцать, по всей вероятности, выбравших «Спутник» из тех соображений, что он был дешевле «Интуриста». С одной стороны, сложившаяся ситуация благоволила исполнению ее давней мечты – возможности неформального общения с носителями языка; с другой – придерживаться профессиональных рамок было для нее привычней и проще, но к свободной беседе не располагало. К счастью, на сей раз ей ничего не пришлось предпринимать – судьба сама предоставила шанс, и Рита решила им воспользоваться.

– Я помню ваше имя, – ответила она и, заметив на лице немца удивление, смешанное с испугом, рассмеялась: – Какой вы забавный! Не волнуйтесь так, я слышала, как вас называла ваша подруга, это, если хотите, профессиональное – запоминать сразу имена, даты, лица. Иначе в нашей работе никуда. Можете звать меня Ритой. Без «фрекен», – она слова улыбнулась.

– Как Рита Хейворт? – внезапно спросил парень.

– Кто это? – Рита внутренне напряглась, услышав незнакомое имя.

– Американская актриса, в детстве я часто бегал на фильмы с ее участием в западную часть города.

Этот немец и впрямь был очень забавным, Рита с трудом сдерживала смех (отчасти нервный, ситуация с утерей документов была крайне неприятной, но Рита старательно гнала от себя дурные мысли), однако приходилось ограничиваться улыбкой.

– У нас в кино ходили на Любовь Орлову, вряд ли мои родители знали, кто такая Рита Хейворт, – мягко сказала она. – Зато они очень любили «Рио-Риту», знаете, была такая популярная песенка перед войной. Тогда часто девочек называли Маргаритами или Ритами, даже Риориты были, представляете?

Ничего нового она не сообщила. Туристы и раньше нередко интересовались, откуда у нее такое «совершенно не русское» имя, хотя, пожалуй, с американскими актрисами ее прежде не сравнивали.

– Да, мои родители тоже любили под нее танцевать, – неожиданно ответил немец. – Они, кажется, познакомились в тот год, когда ее стали играть в дансингах, как раз перед приходом нацистов. Мама до сих пор иногда ставит пластинку… Für mich, Rio Rita, Bist du Granadas schönste Señorita… – негромко напел он; голос у него оказался приятного, хоть и неглубокого тембра. – Мой отец не был нацистом. Он попал в Вермахт по призыву. А потом попал в плен и умер в концлагере в Сибири, – меж тем продолжил Петер – и тут же осекся: – Простите, – добавил он, замявшись. – Я сказал лишнего.

К подобному повороту событий Рита была не готова. Обычно одного упоминания слова «война» с туристами из Германии, неважно какой, западной или восточной, хватало, чтобы пресечь все дальнейшие неудобные вопросы и спокойно продолжать работать – и невзирая на рекомендации руководства, она частенько пользовалась таким приемом, дабы избежать излишнего ненужного внимания к себе. Способ был проверенным и не подводил: личные вопросы заканчивались, не успев начаться – никто не спрашивал ее, сколько ей лет, на каком курсе она учится и как советские студентки в ее лице проводят свободное время.

Но этот немец был странным. Как и вся их группа, впрочем. Сначала тот случай в ресторане – и вот теперь, снова. Рита изо всех сил пыталась понять, что происходит, но у нее не получалось. Она и сама осталась без родителей в блокаду, их с сестрой вырастила бабушка, но блокадное прошлое в их семье старательно обходили стороной – Ася с бабушкой сразу начинали плакать, так что Рита была даже рада, что ничего не помнила. Да и откуда ей было помнить, она родилась уже в захваченном в кольцо городе, в октябре сорок первого. Удивительно было, что она вообще тогда выжила.

По этой причине или какой другой, но Рите совершенно неведомо было, почему некоторые люди продолжают жить прошлым. Изменить прошлое, каким бы оно ни было, не представлялось возможным, а потому важным было лишь не повторять его ошибок, но постоянно проживать его вновь и вновь – в этом она не видела смысла. Веру в светлое будущее и победу коммунизма она, впрочем, тоже не исповедовала, все это казалось ей слишком эфемерным, хотя, разумеется, Рита не озвучивала свою позицию вслух. Настоящее было единственным, что для нее имело ценность, и потому ей казалось вдвойне странным, что эти ребята, ее ровесники, не могут отпустить не то что свое прошлое, а словно проживают чужое, извиняясь за поступки своих отцов, к которым не имеют никакого отношения, в то время как сами отцы предпочитают отмалчиваться.

– Оставьте прошлое прошлому, Петер, – сказала она, – так будет лучше всего. А теперь постарайтесь вспомнить, где вы в последний раз видели чемодан товарища Майера?

– Вот здесь.

Немец сделал пару шагов в сторону скамейки, на которой сидела пожилая пара, судя по всему, из пригорода: полная женщина в цветастом ситцевом платье и кофте домашней вязки неопределенного цвета и ее субтильный супруг в заношенном сером пиджаке и заправленных в кирзовые сапоги галифе. На коленях женщина держала авоську с сосисками, пышками и пресловутой палкой колбасы, муж ее крепко прижимал к себе плотно завязанный заплечный мешок – скорее всего, тоже с продуктами. Петер заглянул под скамейку, на которой сидела пара, но, очевидно не найдя искомого, тут же вынырнул обратно – и, обойдя ее с другой стороны, заглянул снова, затем поднялся и, посмотрев в лицо Рите полными ужаса глазами, произнес:

– Рита, его здесь нет!

Несмотря на то, что сложившаяся ситуация грозила серьезными проблемами для всех, включая ее саму, Рита не могла ничего с собой поделать – ей было смешно. На лице Петера были такие неподдельные ужас и удивление, будто он и в самом деле рассчитывал найти чемодан там, где видел его в последний раз. Рита, конечно, не исключала такой счастливой возможности, но, учитывая суровые реалии вокзальной жизни, мало на это уповала – слишком уж привлекательной добычей был импортный желтый кожаный чемодан, оставшийся без присмотра, для местных обитателей. Такой с легкостью можно сбыть фарцовщику за приличную сумму в первой же подворотне. Ей внезапно стало жалко этого недотепу-туриста, в первый же свой день в Ленинграде столкнувшегося с неприятностями, чреватыми для него весьма печальными последствиями. Ему Майер при желании действительно мог подпортить жизнь весьма существенно, а желание такое, как показалось Рите, у него почему-то имелось.

– Успокойтесь, Петер, – ободряюще улыбнулась она. – Возможно, это другая скамейка, давайте поглядим под соседними, вполне вероятно, вы просто перепутали.

– Нет, нет, – от волнения сбивчиво заговорил немец, – я очень хорошо ориентируюсь в пространстве, это именно та скамейка. Когда вы привели нас в зал ожидания, то стояли с Майером спиной к дверям, в аккурат под вокзальными часами. А я обходил группу справа, когда наткнулся на чемодан, и пнул его к ближайшей скамейке, слева от вас.

Рита посмотрела на часы, висевшие перед ней, и поняла, что немец был прав: зайдя с перрона в зал ожидания, они действительно остановились в том самом месте, на которое он сейчас указывал.

Что-то в этой истории не сходилось. Рита не понимала, зачем Петеру было пинать под скамейку чемодан Майера. Чтобы насолить? Но это было слишком мелко и по-детски. Впрочем, судя по манере поведения Петера, которую она наблюдала последние минут двадцать, подобная выходка могла быть вполне в его репертуаре. Так или иначе, разногласия руководителя группы с одним из туристов ее касались меньше всего, она здесь гид-переводчик, со своими проблемами пусть сами разбираются, это не ее дело. Ее задача – найти документы на группу, и желательно побыстрее. В том, что они найдут сам чемодан, Рита была уже далеко не уверена, но решила использовать все шансы.

– Даже если и так, вы вполне могли перепутать. Давайте посмотрим под всеми скамейками, мало ли, кто мог этот чемодан передвинуть точно так же, как вы? Никто же за ним не следил, – сказала она Петеру.

– Хорошо, – согласился он.

– Тогда ваша часть зала – правая, моя – левая, встречаемся под часами через пятнадцать минут.

– А разве нельзя сразу обратиться в милицию? – спросил турист.

– Они точно так же сначала начнут обыскивать вокзал, а перед тем час потратят на составление протокола, мы с вами только время потеряем.

Рита уже было развернулась, чтобы отправиться на поиски, как вслед ей донеслось:

– Рита, постойте! Как вы поймете, что это тот самый чемодан? Вы же его не видели!

– Даже если бы я его не видела, много вы здесь наблюдаете желтых чемоданов? – ответила она, повернув голову через плечо.

Поиски ожидаемо не принесли результатов. Закончив уже через десять минут, Рита нашла Петера в условленном месте, стоявшего, как и она, с пустыми руками. Однако растерянность в его глазах исчезла как по мановению волшебной палочки – по его взгляду было заметно, что ему не терпится что-то ей сообщить.

– Ничего? – спросила Рита.

Немец отрицательно помотал головой и заулыбался.

– Нет. Но вы только подумайте, Рита, какой я недогадливый! Мы же могли расспросить вон ту пожилую пару, видите, они до сих пор сидят на своем месте, никуда не ушли. Может, они видели, как кто-то доставал из-под скамейки наш чемодан?

Этот бедолага, оказывается, мог быть вовсе не так безнадежен, как показалось Рите сначала.

– Так чего же мы ждем, идемте скорее! – ответила она и потянула его в сторону парочки провинциалов.

Глава 5

– Ходють тут, ходють всякие. Ишь, развелось! – ворчала бабка под ухо своему мужу, диалектно смягчая окончания слов, видимо, полагая, что Рита ее не понимает. – Все выискивають чёй-то, вынюхивають, лопочут по-своему. Мало они в войну нам кровушки-то попили. Нонече – глядь, как к себе домой шастають. Мало их привечають, чёй ли! В колхоз наш как на праздник кажну неделю привозють, чай не караваем встречають. Слышь, Василий? А мож, в милицию заявить, вдруг енто шпиёны какие? Ишь, высматривають все чёй-то… Тех-то, что к нам ездють, по многу возють, а енти вдвоем все…

Рите порядком надоело слушать все это, пока они с Петером еще раз осматривали пространство под скамейкой – на всякий случай. Поднявшись, она возмущенно посмотрела на старуху и сказала:

– Никакие мы, гражданка, не шпионы. Я гид-переводчик студенческой группы из ГДР, приехавшей в нашу страну с дружественным визитом, – Рита указала на спутниковский значок, прикрепленный к лацкану ее пальто. – А этот молодой человек – интурист, который вам лично ничего плохого не сделал.

Старуха молчала, глядя немигающим взглядом на стоявшего рядом Петера – Рита меж тем продолжила:

– Он багаж свой потерял, ищем теперь. Вы нам лучше вот что скажите, бабушка, вы под этой скамейкой чемодана не видели? Желтый такой, кожаный, сразу видно, что импортный. Мы уже весь вокзал обыскали, с ног сбились. Может, вы видели, как его из-под скамейки кто-то доставал и уносил?

Старуха не отвечала, все так же безотрывно глядя не Петера. Неожиданно заговорил ее муж, прежде молчавший:

– Спал тут кой-то барыга. Раз перед тем, как вы пришли, поднялся и ушел. Мы со старухой место и заняли. Тоже кабыть, как вы, перед тем под скамейкой все чевой-то шарился. Кажись, и доставал чемодан кой-то. Мож, и ваш был. А куда уж дальше он пошел – про то мне неведомо.

По внутренней связи объявили посадку на какой-то пригородный поезд, кажется, на Любань.

– Пойдем, бабка. Електричка наша пришла, – кивнул старик жене и, опираясь на костыль, которого Рита прежде не заметила, поднялся со скамьи, закинув за плечи свой мешок. Старуха последовала его примеру, крепко сжимая в руках авоську с колбасой.

– Ты, дочка, на старуху-то мою не злись, – добавил он, вздохнув. – Троих сыновей у нас война забрала, осерчала она. Я, вишь, на финской еще без ноги остался – обморозил, на фронт не взяли. Так вдвоем и доживаем. Да парню-то своему кажи, о чем мы тут толковали, больно он у тебя малахольный кой-то, чай, по-нашему совсем не понимает.

– Простите, – сказала Рита, замешкавшись. – И спасибо.

– Спасибо, – вставил Петер по-русски, очевидно, все же поняв часть разговора.

Старик застучал обутым в сапог протезом по плиточному полу вокзала, направляясь к выходу на перрон. Старуха следовала за ним.

* * *

Едва старики скрылись из виду, затерявшись в вокзальной толчее, Рита потянула Петера за рукав, безмолвно пригласив следовать за собой. Шла она очень быстро. Петер подстраивался под ее шаг, на ходу засыпая вопросами – из только что произошедшего разговора он почти ничего не понял.

– Куда мы идем? – спросил он в дверях вокзала, ведущих в город.

– Здесь недалеко, буквально три дома. Гончарная, 11, – ответила девушка.

– Зачем? О чем вы говорили? Кто такой «baryga»? Я правильно понял, он унес наш чемодан?

– Вы все правильно поняли. Вы понимаете русский? – удивилась Рита.

– Не очень хорошо, – ответил Петер, – я учу. У нас все учат, я думал, вы знаете.

– Нет, я раньше не работала с молодежью, – ответила девушка, не сбавляя шага.

Она повернула направо, в сторону, противоположную той, что шел Петер, выходя в город предыдущий раз, и свернула за угол вокзала на небольшую, узкую по сравнению с Невским, улочку, начинавшуюся скромным трехэтажным особняком в классическом стиле, построенном, вероятно, в первой половине прошлого столетия: совершенно не соответствующего эклектичной вычурности соседних зданий, без малейшего намека на декор, с обшарпанным желтым фасадом, как в классических романах Достоевского.

– Разве у вас в университете нет студенческих обменов?

– Есть, но я специализируюсь на испанском, с вашими соотечественниками общаюсь только на работе, – улыбнулась Рита.

Петер хотел было спросить, откуда в таком случае она настолько хорошо владеет немецким, но почувствовал, что его опять уносит не в ту сторону, что он вновь переходит ту невидимую грань, которую не должен переходить ни в коем случае. И что в очередной раз выпадает из действительности, забывая о том, куда направляется и с какой целью.

– Вы так и не ответили, куда мы идем? – произнес он вместо вертевшегося на языке вопроса.

– Уже пришли, – ответила Рита, поравнявшись с очередным образцом эклектики, в которой, впрочем, была исполнена половина улицы.

Дом, возле которого они остановились, с фасадом терракотово-розового оттенка, лет пятьдесят назад, должно быть, поражал прохожих богатством своего декора, выделявшегося на фоне соседних зданий и сразу дававшего понять, где здесь сдаются самые дорогие квартиры. За прошедшие полвека фасад поизносился – при незначительных реставрационных работах его вполне можно было вернуть в начальное состояние, но городское управление, кажется, не было в этом заинтересовано. Таких зданий в Ленинграде было много, Петер обратил на это внимание еще во время своего марш-броска по Невскому. Он не любил эклектику, предпочитая современные решения, но не мог спокойно наблюдать, что к архитектурному наследию относятся столь небрежно.

– Петер! – выдернула его из размышлений гид. – Вы меня слышите?

Он поймал себя на том, что внимательно изучает барельефы оконных наличников третьего этажа, выполненных виде женских голов в окружении какой-то растительности.

– Да, да, конечно, – поспешно ответил он.

– Я говорю, что мы пришли. И лучше бы нам поторопиться, – сказала девушка, указывая на вход в какое-то заведение со странным названием «Рюмочная».

Что оно означало, Петер не знал. Рюмка – это, кажется, что-то вроде маленького стакана? Гид привела его в магазин стеклянной посуды? Додумать, впрочем, он не успел, оказавшись в сумрачном помещении, заставленном высокими закусочными столиками как те, что были в вокзальном буфете. В нос ударила смесь запахов вчерашнего перегара и свежего спирта. Петеру стало нехорошо – он плохо переносил алкоголь. В реальность вновь вернула девушка-переводчик.

– Теперь смотрите внимательно, – прозвучал ее голос. – Возможно, увидите здесь этого вашего люмпена.

– Какого?

– Который спал на скамейке, под которую вы задвинули чемодан. Ну же, Петер, вспоминайте, во что он был одет! Если он еще здесь, то и чемодан, скорее всего, при нем.

– Почему?

– Да потому, что рюмочная – первое место, куда пойдет вокзальный бродяга, проснувшись. Ему надо сначала выпить, он же алкоголик, понимаете? А только потом он пойдет продавать чемодан.

Петер не понимал. Его вело от густого перегара, стоявшего в воздухе. Единственное, что было ему ясно – надо поскорее разглядеть в этой массе одетых в серое и черное людей разной степени трезвости (а заведение было действительно полно под завязку) того типа с вокзала, что спал на скамейке. Петер усиленно вспоминал, во что же он был одет, было ли в его наряде что-то особенное? Кажется, черное заскорузлое пальто, лоснящееся от грязи, обувь… Обувь он вспомнить не мог. Головной убор… Точно! Его же тогда еще удивило, что на спящем, несмотря на сезон, была эта русская меховая шапка с подвязанными ушами, такая же засаленная, как и пальто. Взгляд Петера лихорадочно метался по залу питейной, пока наконец не выцепил знакомую шапку в дальнем его углу.

– Кажется, я его вижу, – шепнул он Рите. – Пойдемте!

Петер решительно двинулся в сторону шапки, пробивая себе путь едва ли не локтями. Остановившись у нужного столика, он посмотрел вниз и едва не закричал от радости – у обутых в драные башмаки ног бездомного стоял чемодан Майера. Петер перевел взгляд выше и увидел испитое, отечное, давно не бритое лицо типа с вокзала. Тот стоял, навалившись на столик, и, судя по всему, вливал в себя уже далеко не первую порцию спиртного. По правую руку от него лежал ненадкусанный бутерброд из серого ржаного хлеба с четырьмя выложенными в ряд дохлыми серебристыми рыбешками и двумя половинками сваренного вкрутую яйца поверх. В нос пахнуло запахом водки, рыбы и немытого тела бездомного. Петера едва не стошнило, когда тот взмахнул рукавом, опрокидывая в себя стоявший перед ним стакан и проглатывая его содержимое одним махом, даже не поморщившись. Он потянулся за бутербродом и встретился взглядом с Петером, подняв на него красные, покрытые сеточкой сосудов глаза, и сказал что-то, вероятно, нелицеприятное, беря во внимание его враждебный взгляд и резкие пьяные интонации.

– Что он говорит? – спросил Петер, наклонившись к Рите. – Я не понимаю.

– Мягко говоря, ему не нравится, что вы на него смотрите, и он хочет, чтоб мы ушли.

Петер понял, что пора действовать.

– Простите, но это наш чемодан, вы его украли, – сказал он по-русски пьянице, хватаясь за ручку Майерова чемодана и подтягивая его к себе.

– Что??? – взревел тот, хватая его за грудки. – Что ты мне говоришь?..

Окончания фразы Петер не разобрал, а все дальнейшее произошло слишком быстро. Он, кажется, попытался вырваться из рук маргинала, не отпуская при этом ручку чемодана, но хватка у типа оказалась прямо-таки бульдожьей, вырвав с мясом лацкан его пиджака. Пальцы бродяги сомкнулись на чемоданной ручке поверх руки Петера в попытке перехватить инициативу, бездомный размахнулся для удара, Петер пригнулся, уклоняясь, пнул бродягу ногой в живот, опрокидывая столик, и со всех сил дернул чемодан на себя, отлетая с ним в сторону.

В себя он пришел, сидя на грязном полу бара (вспомнить сейчас, как правильно называется это русское питейное заведение, было выше его сил), в окружении любопытных взглядов посетителей. Его противник, кряхтя, поднимался на ноги в паре метров от него. Тут же подлетела не то буфетчица, не то официантка неопределенного возраста в таком же белом халате и наколке в волосах, что и у той, другой, в вокзальном буфете, и начала что-то выговаривать по-русски. Разобрать Петер был не в состоянии, но отчетливо уловил слово «милиция», слетевшее с ее губ, после чего бродяга поднял руки в защитном жесте и едва ли не бегом направился к выходу. Петер хотел было кинуться следом за ним, но почувствовал на плече чье-то прикосновение.

– Петер, успокойтесь, даже если он успел забрать что-то ценное, вам его уже не догнать. Проще будет дать ориентировку в милицию, здесь они лучше справятся, – услышал он над головой голос девушки-переводчика.

Петер кивнул головой, поднялся с пола, отряхнул брюки, и только сейчас, осматривая себя, осознал, что его любимый пиджак от Кардена, обошедшийся ему в прошлом году в весьма приличную сумму, был безнадежно испорчен. Но сейчас об этом думать было некогда. Петер огляделся вокруг: посетители заведения как ни в чем ни бывало вернулись к прерванным потасовкой занятиям, потеряв всяческий интерес к его персоне; буфетчица-официантка на сей раз выговаривала что-то Рите, подметая с пола осколки разбитого стакана и составные части развалившегося бутерброда, но беседа, казалось, шла в довольно мирном ключе. Вслушиваться в ее содержание и пытаться хоть что-то разобрать он не имел ни малейшего желания.

Опрокинутый столик по-прежнему валялся на полу в окружении паспортов и каких-то листов, отпечатанных на машинке, выпавших, очевидно, из раскрывшегося во время схватки чемодана, лежавшего тут же. Петер поднял столик, оказавшийся весьма увесистым, и поставил его на место, поймав благодарный взгляд буфетчицы-официантки.

– Простите пожалуйста, – сказал он ей по-русски. – Я не хотеть делать это. Вам надо помогать что-то еще?

– Нет, спасибо, – услышал он в ответ. – Уже все хорошо.

Накрашенные ярко-красной помадой губы расплылись в улыбке, и Петер поймал себя на том, что впервые за проведенное в СССР время видит улыбку на лице представителя советского общепита. Он только сейчас разглядел, что это была совсем молодая женщина несколькими годами старше его самого.

Он наклонился и стал торопливо собирать с пола рассыпанные документы обратно в чемодан, желая поскорее с этим покончить и вырваться наконец на свежий воздух из душного, пропитанного парами алкоголя зала, находиться в котором становилось уже совершенно невозможно. На глаза попалась записная книжка в кожаном переплете. Петер рассеянно поднял ее и пролистал. Страницы были тщательно пронумерованы и плотно записаны мелким убористым почерком. Из любопытства заглянув в последние заполненные страницы, он с удивлением обнаружил на одной из них свое имя. Вернувшись на пару листов назад, он решил почитать внимательней и понял, что это тот самый журнал, который ведет Майер для отчетности перед «штази». Не задумываясь, он сунул блокнот в карман порванного пиджака и вернулся к прежнему своему занятию.