Текст книги "Сплетая судьбы (СИ)"

Автор книги: Евгения Ланская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Глава 1

– Я благодарю вас за давшую мне столь много поводов для размышлений беседу, многоуважаемый Пелегрин, – я легко улыбнулась, искренне благодарная северному вельможе за уделенное внимание и непредвзятое отношение. К тому же сведения, что мне удалось получить, действительно оказались многократно полезнее хранящихся в недрах службы безопасности крох информации. Они не то, что бы сильно прояснили ситуацию и успокоили, но дали определенную надежду на то, что при благоприятном развитии событий мы с будущими мужем вполне сможем удерживать нейтралитет.

Конечно, остается определённая вероятность того, что Пелегрин несколько исказил факты, однако он сам твердо верит в то, чем поделился со мной, а учитывая, что видел он княжича не далее, чем месяц назад, не думаю, что Яромир успел сильно измениться.

– Не стоит, ваше высочество, ознакомить вас хотя бы столь бегло и заочно с будущим мужем – мой долг и прямая обязанность. – Ответил на мою улыбку мужчина, отчего вокруг его больших и светлых, как у всех северян глаз, разбежались морщинки-лучики, и при взгляде на разом ставшее добродушно-приветливым лицо мне захотелось отбросить условности и улыбнуться ему от всей души.

Однако я привычно подавила этот порыв, ограничившись еще одной легкой улыбкой и, склонив голову, покинула его покои, успев уловить в зеркальных панелях, предусмотрительно расположенных по обе стороны дверных створок, едва заметное покачивание головой и чуть скривленные губы.

Заняятно.

В течение более, чем двухчасового разговора, начавшегося традиционным распитием фруктового чая – компромисса между привычными северянам чаями и нашими фруктовыми напитками – и поеданием сладостей, больше похожих на произведения искусства, чем на пищу, я ни разу не смогла уловить за официально-приветливым видом боярина его личного отношения к предстоящему торжеству. Он был приветлив со мной, более, чем вежлив и предупредителен, но едва я пыталась прощупать его собственные чувства как каждый раз натыкалась словно на глухую стену. Ни разу он не дал мне понять, ненавистен, радостен или безразличен ему этот брак.

Что это? Многолетняя выучка дипломата или за этим кроется нечто большее? Продолжая занимать себя этими невинными мыслями я, машинально отвечая на приветствия многочисленных придворных и едва кивая слугам, шла по широким светлым коридорам отцовского замка, который в скором времени мне предстояло покинуть, чтобы отправиться в неведомый край, о котором мне не было известно практически ничего, кроме мрачных слухов о вечном холоде, бродящих по улицам голодных медведях и еще более мрачных и зловещих сплетен о страшном даре правителей этого мрачного места. О даре рода Снежных Волков, к которому имеет честь относиться мой жених, рода потомственных некромантов, одаренных (или проклятых) самой богиней зимы и смерти Мораной.

Я мрачно усмехнулась, осознав, что как бы я ни старалась не думать о мягко говоря настораживающем меня даре мужа, ничего не выходит.

Что ж, такова моя судьба. Спасти свой народ, принеся себя в жертву ужасному некроманту, распивающему по утрам младенческую кровь, а на ужин приканчивающему по парочке непорочных дев. Я непроизвольно хихикнула, понимая, что если оставшиеся дни потрачу на серьезные размышления, неминуемо сойду с ума от страха или сбегу, несмотря на то, что прекрасно осознаю, что одна жизнь, которая скорее всего будет сохранена, ничто в сравнении с ужасами войны моей Родины и варварского союза Запада и Востока.

Вздохнув, я, осмотрела коридор, ведущий к принадлежащей мне части дворца, и, убедившись, что он пуст, подхватив юбки, бросилась к знакомой двери. Сократив таким нехитрым образом свой путь с пяти минут неспешного шага, подобающего принцессе, до минуты противоречащего всем законам этикета бега, я оказалась в собственной спальне и, заперев дверь, принялась, не дожидаясь сонма вечно щебечущих различную чепуху служанок, положенных принцессе, торопливо переодеваться.

С трудом справившись без посторонней помощи, торопливо стащила узкое черно-красное платье, благо оно было снабжено длинными разрезами на подоле, оставшись в легких кремовых шароварах и такой же рубашке с длинным рукавом. Избавилась от золотистых туфелек на высоком каблуке и накинула длинную, расшитую серебром и жемчугом безрукавку. Глянула в зеркало и, тихо застонав вслух, бросившись к роскошному туалетному столику, инкрустированному все тем же жемчугом и сапфирами, принялась торопливо смывать обильный слой макияжа, по всеобщему мнению, украшавший мое лицо. Время от времени, я бросала нетерпеливый взгляд на изящные часики, украшавшие мое запястье и бывшие подарком отца на пятнадцатилетие.

К моему большому сожалению, служанки, каждое утро тратящие по часу времени и по нескольку десятков косметических средств на роспись моего драгоценного лица, постарались на славу. Их работа оказалась крайне стойкой и смывалась с большой неохотой. Наконец, я признала уже свою работу по уничтожению чужого труда более-менее удовлетворительной и, полюбовавшись на свое разом ставшее еще более юным лицо, стянула перевивающие косы жемчужные нити, отворила окно и, в который раз вознеся хвалу богам за то, что мои покои расположены на первом этаже, спрыгнула на мягкую траву.

На миг замерла, позволяя себе осознать, что творю, грустно улыбнулась и, держась в тени цветущих яблонь, направилась в глубь давно заброшенного сада, под звонкий щебет птах и шелест листвы.

Чем ближе я оказывалась к цели своего почти преступного пути, тем сильнее билось сердце. Спустя несколько минут, мне уже казалось, что оно покинуло свое обычное место и стучит прямо в горле, затрудняя дыхание.

Понимала ли я тогда, что делаю? Конечно. Отец и наставники позаботились о том, чтобы я в любой ситуации четко осознавала свои действия и их последствия. Они же научили меня эти самые последствия просчитывать и отступать перед непреодолимыми препятствиями.

Именно таким препятствием для моих планов оказалась свадьба с княжичем. Непреодолимым. Неодолимым. Тем, которое невозможно ни обойти, ни разрушить. Его можно лишь принять. И постараться сделать это с достоинством, подобающем наследнице пусть уже не Пределов, но рода Черных Кошек, сотен мужчин и женщин, взирающих на меня с небес и наверняка не одобряющих того, что я делаю сейчас.

Да что там. Я и сама не одобряю. И даже не совсем понимаю. Но не могу уйти просто так. Не могу заставить его страдать. Я должна попрощаться.

Я должна оставить свою любовь, чтобы исполнить долг перед семьей и страной. Я умею принимать поражения с высоко поднятой головой, как подобает принцессе. И я сделаю это.

Я продолжала убеждать себя в этом, но каждый шаг давался мне тяжелее предыдущего, я хотела развернуться и убежать, а в глубине души боялась, что, увидев его, приму очередное сумасбродное предложение и... сбегу.

Горькая улыбка искривила мои губы. Кого я обманываю? Я никуда не уйду. Я не оставлю свою семью и свой народ, которым мне уже не доведется править, на пороге войны. Слишком сильны во мне воспитание и голос крови.

– Кайо! Ты пришла! – я невольно рассмеялась, ощутив, как сильные руки обхватили талию, а их хозяин закружил меня в воздухе. И снова, как и десятки раз до этого, почувствовала, как в этих надежных объятьях меня охватывает какое-то странное чувство умиротворения, заставляющее забыть обо всем на свете, кроме того, кто дарил мне эти восхитительные ощущения.

– Как я могла не прийти? – чувствуя, как на глаза наворачиваются неожиданные слезы, проговорила я, оказавшись на земле и уже сама обнимая его стройное тело, пряча лицо в мягкой ткани рубашки.

– Что-то... что-то случилось, Кайо? – мягко поглаживая мои волосы, осторожно спросил сын одного из лучших друзей моего отца, второго лица в государстве. – Тебе не удалось убедить отца? Но ты ведь больше не наследница, – эти слова резанули по сердцу болью, в очередной раз напомнив о смерти мамы.

– Да, я больше не наследница... – а значит, я больше не нужна здесь. Эти слова я оставила непроизнесенными. Не нужно ему об этом знать. Лик, как и большинство творческих людей, даже будучи на три года старше меня, сумел сохранить какую-то детскую наивность и веру в лучшее в то время, как из меня эти качества безжалостно выкорчевывались в течение шести лет, единогласно признанные не только абсолютно бесполезными, но даже опасными для характера будущей повелительницы. Его обрекать на подобное я не хочу.

Наверное, я так сильно любила Лика именно за то, что он сумел сохранить отобранное у меня.

– И твой отец... ты говорила с ним? О нас? – голос Лика прозвучал глухо – по своей излюбленной привычке он уткнулся лицом в мои волосы.

Я на мгновение зажмурила глаза, по-детски надеясь, что, открыв их, обнаружу, что последнего месяца просто не существовало. Еще жива мама, а надо мной не висит мрачная тень жениха-некроманта. Но я слишком хорошо знала, что чудес не бывает. Существует магия, но не чудеса.

Иначе Ютэнго сумел бы спасти мою мать.

Мы с Ликом могли бы пожениться, и я не угрожала бы будущей власти брата.

А Запад и Восток... настолько сошли с ума, что напали бы на Север. И перестали существовать.

– Мой отец, – я вздохнула, отстранилась от его теплого тела и, глядя в тревожные глаза, твердо проговорила, – мой отец принял решение о династическом браке, долженствующем скрепить дружеские отношения между Севером и Югом.

Лик продолжал смотреть на меня все с тем же тревожным ожиданием, он явно не понял, что означали только что сказанные мною слова.

Я нежно улыбнулась и, усилием воли подавив порыв погладить его по мягким кудрям, негромко и ласково заговорила, чувствуя, как внутри меня рвется что-то, очень долгое время бывшее частью меня. Рвется медленно и мучительно. Настолько, что я чувствую почти физическую боль, от которой прерывается дыхание, а красивое лицо Лика расплывается перед глазами.

– Лик, – мой голос подвел меня, пожалуй, впервые в жизни. Он жалко задрожал и прервался, – Лик. Это значит, что о свадьбе между нами не может быть и речи. Мой многоуважаемый отец ответил согласием на предложение Великого Князя о браке между мною, его старшей дочерью, и племянником самого Князя, княжичем Яромиром.

– Что? – хрипло выдавил тот, кого я любила, – что ты сказала, Кайо? – лицо его исказила странная гримаса, а глаза заблестели от непролитых слез; протянув руки, он обхватил мои плечи и встряхнул, словно надеясь таким нехитрым образом заставить меня прийти в себе и взять страшные слова обратно.

– Я сказала, что через три месяца в Княжеском Тереме состоится свадьба ненаследного княжича Яромира и старшей принцессы Южных Пределов, – едва ворочая языком, покорно повторила я, позволяя встряхивать себя, словно куклу. Мои ноги подламывались, хотелось уступить охватившей тело слабости, сползти на мягкую траву и замереть. Слушая лишь свое судорожное дыхание да шелест ветра в кронах цветущих яблонь и вишен. Ощущая пряный запах разогретой солнцем травы и сладкий аромат роз.

– И ты... ты так просто говоришь об этом? – окидывая меня диким взглядом, гневно вопросил он.

– А что я могу? – устало поинтересовалась я, запрокидывая голову и жадно вглядываясь в любимые черты.

– Что ты можешь? Что ты можешь сделать для нашей любви? Да что угодно! Мы можем вместе пойти к твоему отцу и умолять его позволить нам пожениться, мы можем, если он откажет, сбежать, – умоляюще глядя на меня, лихорадочно зашептал парень, на его гладких щеках выступил нервный румянец, кажущийся почти бордовым на темной коже истинного южанина.

– Лик, послушай, – таким же умоляющим шепотом заговорила я, обхватив его лицо ладонями и осторожно поглаживая широкие скулы, – ты не воин и не политик, милый, ты художник, очень талантливый художник, но ты не видишь и не знаешь, того что видят и знают другие. Это свадьба необходима Пределам. Необходима как воздух, как вода, как солнце! Только Север может помочь нам не допустить противостояния с Западом. И если я могу стать мостом между нашими государствами, я им стану. Несмотря ни на что!

– Что ты говоришь? Кайо! Опомнись, ты готова пожертвовать нашим счастьем, нашей любовью ради политики! Ради того, что ты сама всегда называла искусством грязи и подлости!

– Нет, это ты опомнись, Лик! Если я не пожертвую собой и нами ради этого искусства грязи и подлости, в наши дома придет война. В мой. Твой. В дома твоих друзей и родственников! Ты знаешь, сколько погибнет людей? Сколько стариков, женщин и детей станут жертвами западного десанта? А знаешь, что случится с моей семьей? Они не пощадят никого. Убьют всех. Ты понимаешь, всех?! До седьмого колена, Лик! Они уничтожат все, что сможет напомнить о существовании рода Черных Кошек, – в моем голосе слышались страх и слезы. Я действительно верила в это, так как знала силу армий Запада и Востока, так же, как и знала их почти звериную жестокость к побежденным.

– Ну надо же, – он едва заметно скривил губы, безуспешно пытаясь улыбнуться, – как ты веришь в нашу армию.

– Дело не в том, во что я верю, а во что не верю. Я знаю, Лик. Также как это знают наши отцы. Мы – не воины. Мы торговцы, дельцы, искусные мастера. Кто угодно, но не воины. Они же, учатся убивать с детства. В их знатных домах не найдешь ни одного мальчишки старше десяти лет не умеющего сражаться. Это их традиция и образ жизни. Они живут, сражаясь со всем миром, и умирают так же. – С каждым словом голос мой звучал все тише и тише, я слабо понимала, зачем я говорю все это, ведь он не поверит. Не поймет. Просто не захочет, его светлая душа художника не сможет осознать и принять существование подобной жестокости.

А значит все мои страстные слова и разъяснения являются для него всего лишь оправданием. И оправданием не самым достойным. Лику кажется, что я предаю его и нашу любовь, предаю из-за неоправданного страха.

А еще он знает, что я не отступлю от своего слова и что уговаривать меня передумать бесполезно.

– Лик, – вложив в голос всю свою любовь, нежность и горечь, я протянула к нему руки, надеясь в последний раз ощутить тепло его объятий, но он медленно покачал головой, глядя на меня расширившимися зрачками и постепенно отступая.

Я опустила руки и глазами, полными слез, могла лишь наблюдать, как, кинув на меня последний взгляд, моя первая любовь исчезает в тени густого кустарника.

Я еще долго смотрела на переплетение зеленых ветвей, кое-где украшенных алыми гроздьями крупных ягод, слушая и не слыша пения птиц, ощущая, как ласковые лучи солнца гладят мое лицо, как под их осторожными прикосновениями высыхают горькие слезы... Я стояла посреди заброшенного сада, принцесса, у которой за последний месяц небеса отобрали все. Положение наследницы – хотя оно и не было мне нужно и принесло одни несчастья, любимую и любящую мать, родной дом и любовь. Я стояла посреди заброшенного сада и понимала, что эти минуты останутся со мной навсегда. Какое бы счастье ни было мне предназначено в будущем, эти мгновения наедине с собой, мгновения, полные боли, я буду помнить всю свою жизнь. Помнить, как стучало в груди сердце, причиняя боль каждым ударом, помнить последний взгляд Лика, которого я так сильно любила и которого ни разу не целовала, Лика, который не сумел понять меня и который вряд ли сумеет простить.

Что ж, говорят, в путь нужно отправляться налегке. Я избавилась от всего, что привязывало меня к дому. Подруг у меня никогда не водилось – слишком сильная нагрузка и слишком мало свободного времени, сестер я любила и они, я уверена, любили меня, но последние годы сделали нас почти чужими, а брата я и вовсе не знала и лишь несколько раз держала на руках, ощущая странную щемящую нежность, прикасаясь к последнему подарку матери. Отец же... мы были слишком похожи, чтобы испытывать по отношению друг к другу пылкую привязанность, я бесконечно его уважала и любила почтительной дочерней любовью, я приняла его решение, разделила его и не смела винить в сложившейся ситуации никого кроме себя, но, не скрою, меня не огорчала предстоящая разлука с ним. Пока не огорчала.

Прикрыв глаза, я тщетно пыталась прийти в свое обычное равнодушно-отстранённое состояние хотя бы внешне. Вернуть душевное равновесие я даже не пыталась, только не сейчас, когда перед внутренним взглядом стоят гневные глаза Лика, а в ушах звучит его обвиняющий голос.

Неужели первое расставание всегда дается так тяжело?

– Кайо! Хватит спать, – звонкий голосок, казалось, раздавался прямо в ухе. Поморщившись, я повернулась на другой бок и, натянув легкое одеяло на голову, попыталась вернуть утраченный сон.

– Ну Кайо же, – продолжал канючить тот же голос, – так, девчонки, отбирайте у нее одеяло, а я возьму подушки, помните же, как она ими кидается?

Над моей несчастной головой послышался звонкий детский смех, и я ощутила, как одеяло начало выскальзывать из моих слабых после сна пальцев.

– Мы все равно не дадим тебе спать!

– Да!

– Не дадим.

Так, судя по разным голосам, два из которых ужасно похожи, ко мне решили заглянуть сестры.

– Вита, Иля, Ника, уйдите... куда-нибудь, – с трудом сдержав одно из многочисленных малокультурных словечек, случайно услышанных (точнее подслушанных) от обучающих меня самозащите воинов, сонно пробормотала я, сворачиваясь клубком и, пытаясь таким нехитрым образом удержать остатки накопленного за ночь и стремительно улетучивающегося тепла.

– Смотрите-ка, узнала, – звонко рассмеялась Ника, на правах старшей выхватывая из-под моей головы подушку.

Поняв, что поспать не удастся, я перевернулась на спину и душераздирающе вздохнула, пытаясь пробудить в этих мелких бестиях хоть каплю сочувствия к бедной старшей сестре, весь вечер проведшей в изучениях правил этикета, с коими будет сопряжена жизнь жены княжича Яромира. Надо сказать, что правила хорошего тона, принятые в Княжестве, существенно отличались от наших, так что уставала я непритворно.

Но я была рада этой усталости, она не давала мне думать о маме и Лике, все мои дни были буквально расписаны по минутам и, добираясь за полночь, до кровати, я нередко не могла даже раздеться без посторонней помощи, не говоря уже о том, чтобы со вкусом поплакать в подушку.

– Не вздыхай, все равно не пожалеем!

– Откуда столько жестокости? – отбрасывая с лица спутанные пряди, и прикрывая зевок ладонью, пробормотала я.

Нахалки и не подумали ответить на мой вопрос, лишь переглянулись и рассмеялись, да так заразительно, что я невольно засмеялась вместе с ними.

– Так, я пошла в ванную, а вы, если хотите, можете подождать тут, – успокоившись, скомандовала я и, нехотя поднявшись, неторопливо зашагала к видневшейся в противоположном конце комнаты двери. За спиной слышались какая-то возня, приглушенный смех, и обрывки фраз, к которым я, будучи всецело поглощенной желанием умыться, не считала нужным прислушиваться.

Умывшись, я попыталась было разодрать спутанные волосы, но, сломав пару зубцов старинного гребня, принадлежащего еще моей бабке, поспешно спрятала его в деревянный шкафчик, висящий над раковиной, и поторопилась вернуться в комнату.

– Что здесь происходит? – ошеломленно выдохнула, глядя на сотрясающуюся кровать с опущенным балдахином, из-под которого доносились пронзительный визг и смех.

Мой вполне справедливый вопрос был полностью проигнорирован, так что я решила лично разобраться в творящемся безобразии и, проскользнув под тяжелую ткань балдахина, оказалась стоящей на собственной кровати, за какие-то десять минут моего отсутствия превращенную в чудовищное развлечение.

Роскошный матрас, доставленный во дворец не-знаю-сколько-лет-назад и увитый заклинаниями, как парадная жилетка моего отца золотыми нитями, жалобно вздрагивал под прыжками трех юных принцесс. Можно подумать, у них своих таких же нет! Или они решили, что, раз через несколько дней я покину эту комнату, скорее всего навсегда, ее мебель уже никому не пригодится?

Целых полминуты я честно собиралась с силами для грозного крика, прекратившего бы это бесчинство, но вспомнив, что, во-первых, мне не тридцать, а семнадцать, а во-вторых, я скоро уезжаю и, возможно, никогда больше не увижу сестер, присоединилась к ним, искренне надеясь, что старичок-матрас сумеет выдержать тяжесть четвертой принцессы и не развалиться.

Ника приветствовала меня сияющей улыбкой и торжествующим возгласом, близняшки Вита и Иля удивленными взглядами карих глаз, которые, однако, быстро сменились веселыми улыбками и восторженными хлопками в ладоши.

Я же...я не понимала, зачем я это делаю, да и, если быть до конца честно, не хотела понимать. Я просто взлетала к потолку, пружиня на мягком матрасе и на потеху сестрам кувыркаясь в воздухе – благо физическая форма вполне позволяла, смеялась вместе с ними и в первый раз за последние полтора месяца была счастлива, пусть так глупо и мимолетно, но в эти минуты я была свободна. И от осознания того, что совсем скоро все вернется на круги своя, эти детски-беззаботные мгновения казались мне еще более сладкими. И я от всей души была благодарна сестренкам, сумевшим ненадолго вернуть меня в пору кажущегося сейчас таким далеким детства!

Напрыгавшись вдоволь, мы с хохотом повалились на кровать, причём Иля почему-то выбрала в качестве места своего приземления мой живот.

А потом мы долго лежали, раскинув руки и ноги, и девочки рассказывали мне о своей жизни, просили советов и жаловались на строгих учителей. А я с ужасом и стыдом понимала, как они, несмотря на обилие нянек и гувернанток, одиноки. И как сильно по ним, таким юным, ударила смерть мамы, ведь Нике едва исполнилось одиннадцать, а близняшкам еще нет и семи!

Я прикрыла глаза, пытаясь удержать слезы, но не смогла. Несмотря на все усилия, прозрачные капли вскоре покатились по лицу.

– Кайо! – три встревоженных возгласа слились в одни. – Что с тобой, Кайо?

– Не плачь!

–... пожалуйста, не плачь.

– Я такая плохая сестра, – прошептала я, вглядываясь в их перепуганные мордашки, так похожие на мамины, – совсем вас позабыла. Как же вы... – я не смогла договорить.

– Да все нормально, Кайо. Я за ними присматриваю, – пожала плечами Ника, глядя на меня не детски серьезными карими глазами, словно и не она несколько минут назад, счастливо улыбаясь, рассказывала мне о том, как она сбежала от учителей и спряталась в папином кабинете, а он, найдя ее, не прогнал и не выдал, а накормил конфетами и рассказал смешную историю.

– А кто присмотрит за тобой? – тем же шепотом спросила я, садясь на кровати и притягивая ее к себе, Иля и Вита, слегка напуганные моей вспышкой, тут же прижались к ногам, уложив светловатые головки мне на колени и умиротворенно засопели, словно пригревшиеся котята. Я высвободила одну руку, другой продолжая крепко прижимать к себе Нику, и нежно погладила близняшек по волосам.

Ни одна из девчонок не попыталась отодвинуться, наоборот, прижались теснее, вызвав новую порцию влаги на моих глазах. Я поняла, что в своем эгоизме наследницы и последующем упоении собственной значимостью – как же, спасительница целого государства! – совсем забыла об этих малышках, так остро нуждающихся в любви.

А что было бы, если бы они не пришли ко мне? Я бы так и уехала, оставив их на попечение, пусть сколько угодно хороших, но чужих людей?

Какая бы из меня вышла правительница, если я не могу позаботиться о собственных сестрах, а только и делаю, что лью слезы, столкнувшись с препятствиями?

В этот момент я впервые задумалась, что быть может, мое расставание с Ликом совсем не означает конец жизни.

Может, именно так взрослеют?

Раньше, громкие слова об ответственности казались мне более чем абстрактными, даже несмотря на то, что меня готовили править государством, но сейчас я почувствовала, что за этих малышек я несу самую настоящую ответственность.

Но ведь я совсем ничего не могу для них сделать. Разве что...

– Будете мне писать?

– Конечно, – удивленно ответила Ника, словно не могла понять, зачем мне нужен ответ на столь элементарный вопрос, а близняшки поддержали ее согласными кивками и робкими улыбками.

И я в который раз ощутила себя последней сволочью и вместе с тем порадовалась тому, что не все мое во мне умерло. Или я не могу быть той, в которую меня превратили, только перед сёстрами и Ликом? Ведь со всеми остальными, я веду себя именно так, как от меня требуется. Я холодна, сдержанна и расчётлива. Но, выходит, это лишь притворство? И я настоящая – та, которая еще не разучилась плакать и может позволить себе прыгать на кровати – еще жива под нагромождением светских условностей и предельно рациональным мировоззрением будущего политика?

Эта, в общем-то, несложная, но показавшаяся мне в тот момент поистине гениальной мысль, так обрадовала меня, что, не в силах сдержаться я вскочила с кровати и весело предложила:

– Хотите попробовать меня расчесать? Но предупреждаю – это будет сложно.

Сестренки ответили радостным согласием и, вооружившись расческами, принялись разбирать то воронье гнездо на моей голове, в которое превратились мои длинные – до колен – волосы после беспокойного сна и многочисленных акробатических упражнений.

– Интересно, почему здесь еще нет ни одной моей служанки. А вас с воплями не ищут по дворцу? – я слегка поморщилась в ответ на очередной резкий рывок и успокаивающе улыбнулась не рассчитавшей силу Вите.

– А, это просто, – рассмеялась Иля, – ведь еще очень-очень рано!

Удовлетворившись подобным объяснением, я расслабилась, жадно вслушиваясь в веселую болтовню перебивающих друг друга малышек и пытаясь успеть узнать об их жизни как можно больше.

***

Все последующие ночи – дни мои были заняты с раннего утра до позднего вечера – до моего отъезда мы провели все вместе в моей кровати, болтая, смеясь и засыпая лишь тогда, когда сквозь плотные шторы начинали пробиваться рассветные лучи. А утром я ревниво оберегала их сон и, не впуская служанок, медленно и бесшумно собиралась самостоятельно, то и дело, останавливаясь, чтобы полюбоваться на безмятежные личики.

В последний наш совместный вечер сестренки подарили мне тоненькую золотую цепочку, переплавленную придворным ювелиром из их собственных браслетов. На нее тот же почтенный господин, с умилением выполняя просьбу юных принцесс, прикрепил кулоны в виде первых букв наших имен, включая отца, маму и Диамина, у колыбели которого они также бывали довольно часто.

Я тут же надела подарок и поняла, что в какой бы наряд мне ни предстояло облачиться, эта тоненькая цепочка будет со мной всегда, если не на шее, то спрятанная где-нибудь под платьем, и что по своей воле я не сниму этот знак, напоминающий мне о сестрах, которые пусть не заставили меня забыть Лика и маму, но поддержали, сами того не зная, в это трудное время, лучше всяких успокоительных настоев и заклинаний.

Уезжала из родного дома я порядком опечаленная видом трех зареванных мордашек, но успокоенная обещанием Ники присматривать за младшими и нежными взглядами отца, которые он время от времени бросал на девочек.

Не знаю, было ли это правдой или же я выдала желаемое за действительное, но у самых дверей портального зала, из которого я должна была отправиться в свой новый дом, мне привиделся Лик – его высокая фигура, шапка темных кудрей и любимые глаза.

Я не была уверена и все же. Шагая в рамку портала вслед за Пелегрином, я продолжала цепляться взглядом за его фигуру. Надеясь и страшась. Прощая и прощаясь.