Текст книги "В тени желаний (сборник) (СИ)"

Автор книги: Евгения Чепенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Серые глаза испуганно, растерянно смотрели на мою разъяренную физиономию. Губы задрожали. Бл… Снова ревет и снова из-за меня. О чем думаю? Не могла ёж мной воспользоваться. Ей до такого далеко. Слишком умная, правильная. Притянул к себе, прижал к груди.

– Прости, прости меня, пожалуйста! Я – дурак, идиот! Алён, я люблю тебя! Схожу с ума от ревности, схожу с ума от желания. Прости! Какой я друг? Я не хочу быть другом.

Принялся целовать волосы, влажные ресницы.

– Колючка моя мелкая.

– Ты – и вправду дурак, если искренне верил, что я с тобой просто дружу. Гад самовлюбленный.

– Гад, – тело парило где-то в ночном небе. – Влюбленный, только не в себя, а в тебя.

Секс? Какой нахрен секс? Главное, она сказала, что любит! Остальное потом. Зарылся носом в пушистые пряди.

– Ваниль, корица и ты.

– Что?

– Запах. Всегда его любил. Ты пахнешь ванилью, корицей и собой, – вспомнил об одежде. – И тебе нужно новое белье. Какого Черта ты ходишь в старом?

– Идиот!

– Соглсен. Завтра же пойдем, и я куплю новое, если тебе так лень.

– Идиот! Мне не лень. Его ты подарил! – она попыталась вырваться, не пустил.

– Лежи смирно. С Вовиком твоим я сам разберусь. Он когда приедет? – я с каким-то садистским удовольствием представил рожу хмыря.

– Послезавтра. И я сама.

Долго. Столько ждать я не мог. Отпустил девчонку, скатился с дивана, схватил ее джинсы и убежал в ванную, закрылся. Достал из кармана телефон, набрал номер.

– Да, сладкая моя, – раздался в трубке сонный голос.

– Она больше не твоя, – бл… Как давно я мечтал это сказать!

За дверью «сладкая» что-то истерично выкрикивала.

– Так значит? Уб…

– Так. Захочешь поговорить, я к твоим услугам. А про нее забудь.

– Поговорим.

Положил трубку, вышел к разъяренной Лёнке, задорно улыбнулся, сгреб визжащее создание в охапку и утянул на диван. Не пущу…

Странно, но с Вовиком после взаимного мордобоя мы как-то сдружились.

И имя мне Смерть

Романтичная мистическая миниатюра о странной любви, написанная от лица Смерти. Примечание: имеется парочка моментов гибели людей, и своеобразная романтика, трагичного конца нет (автор их не любит).

Кто сказал, что у смерти женское лицо? Этот человек ошибся. Впрочем, люди часто ошибаются. Порой они представляют себе зверя с клыками и когтями, гоняющегося за ним по пятам. А иногда, подчиняясь нервной фантазии художников, воображают меня высоким скелетом в плаще с косой. Косить смертных… Забавная аллегория.

Я пнул пустую пластиковую бутылку и легко провел ладонью по шершавой влажной стене многоэтажки. За века важными остались только эмоции, рождаемые от подкожных нервных окончаний и рецепторов. Тактильные ощущения доставляют неимоверное наслаждение. Это сродни человеческому оргазму, прикоснуться к чему-либо, ощутить запах, вкус. Я чувствовал стену рукой, я ловил ливень лицом. Встречные прохожие, укрытые под зонтиками и капюшонами, огибали меня или, не заметив, толкали, спеша домой к своим женам, детям, кошкам, собакам… вот этот к рыбкам… или в бар к друзьям напиться в пятничный вечер.

Меня снова зацепили плечом. Свободной рукой я стряхнул воду с вымокшего насквозь пальто вместе с отпечатком этого человека. Не люблю прикосновения людей. Они противны. Порой и вовсе омерзительны, но это ничто по сравнению с испытываемым мной наслаждением от окружающих предметов. Они восхитительны, невообразимо приятны. Я мог бы застонать вслух.

Мимо прошел такой же. Я обернулся, нашел взглядом его человека. Это была женщина. Ее мысли не были здравыми. Она спешила домой к мужу, приготовить ужин. Мужчина бьет ее, потом просит прощения. Она прощает. Сегодня он не остановится. До больницы она не доживет.

– Жаль, – заметил я вслух.

– Мне тоже, – искренне ответил Смерть.

Мы разминулись. Я шел следом за пожилым мужчиной с цветами. Он не дойдет до жены. Я протянул ладонь к затылку и надавил на шапку, струйки воды с нее и волос стекли по шее на позвоночник и впитались в кофту. Снова приятно. Тяжелые полы пальто хлопали по коленям. Я дыхнул, выпуская еле заметное облачко пара из легких. Сегодня не так холодно.

Люди искренне верят, что Смерть приходит за ними случайно, негаданно, порой верят, что она гоняется за ними специально. Редко, кто задумывается, что их собственный конец зависит от них самих, от их решений. Мы всего лишь собираем души. Каждую минуту человек выбирает поворот и от этого выбора часто зависит не только его собственная жизнь, но и чужая.

Девушка на автобусной остановке проводила меня одновременно восхищенным и испуганным взглядом. В человеческих созданиях живут инстинкты. Секс и страх, остальное производно. Сейчас ею по отношению к моему облику руководили первые два в чистом виде. Я легко улыбнулся, глядя в ее глаза. Она растерянно заморгала и отвернулась.

Мой подопечный миновал пешеходный переход и, проделав еще сотню метров, кинулся через дорогу. Ему казалось, так будет быстрее и короче. Завизжали тормоза. Глухой, смягченный удар, за ним еще один и все… Не замедляя шаг, я приблизился, распахнул промокшее пальто, на ходу поймал полой испуганный, растерянный дух и закрылся, почувствовал как бестелесное существо растворилось в ткани, проникая в иной мир.

Я снова остался один. Не надолго.

Бывает так, что мы устаем или не успеваем, и тогда дух остается бродить по земле, тревожа живых.

Мимо прошел молодой парень. В его мыслях жила глупая мысль, совершенно эгоистичная и злая мысль. Однако он ничего кроме жалости к себе не испытывал и оттого верил в правоту действий. Я последовал за ним.

– Тоже интересно? – не мне одному захотелось взглянуть. Смерть смотрел на меня с улыбкой. Я кивнул. Он поймал открытым ртом дождь, зажмурился, по лицу его прокатилась волна блаженства.

Я отвернулся и пошел за парнем… мы пошли…

Он дошел до ее многоэтажки, зашел в подъезд. Мы остались ждать внизу. Минут десять спустя он появился на крыше, дошел до края, рухнул вниз. Мгновения полета и вот он распластан по тротуару. Мы наблюдали, как его дух поднимается облачком пара, испуганно оглядываясь по сторонам. Ни я, ни второй Смерть не шевельнулись. Он нам не нужен. Пусть бродит. Порой мы поступали так в наказание.

Я дошел до распростертого изуродованного тела, вытянул из кармана куртки записку, смял и положил себе в пальто. Теперь он не сможет подойти ни к ней, ни к ее семье.

Смерть изучал дух, мечущийся над моей головой.

– Жалко девушку. Она честна.

Я согласно кивнул. Девушка и впрямь была честна и с мертвым эгоистом, и с собой. Такое случается редко, но все же случается. Милая, приятная, немного глуповатая, она вышла замуж за того, кого любила. Мы разошлись каждый в свою сторону. Эгоистичный дух еще немного провожал меня, после отстал.

Ливень не проходил. Машины сигналили прохожим. От люков на тротуарах поднимался пар. Крупные капли шуршали по асфальту, крышам и зонтам. Я свернул в боковой проулок, дошел до соседней улицы и приметил совсем пожилого промокшего бомжа. Сожители вытолкали его из коробки. Он надрывно сипел и кашлял. Ему было плохо. Нестерпимо болело сердце. Я стал медленно приближаться. Он свернул в проем между домами и упал на колени. Я был уже рядом, когда мимо пронеслась миниатюрная девушка, в нежно кремовом пальто и мягких замшевых сапогах. Она на бегу залетела следом за бомжом и вытащила его оттуда.

Я остановился, сделал несколько шагов назад, с интересом наблюдая эту непривычную картину. На моей памяти прохожие редко помогали таким как этот старик. Боялись. Эта девушка нет. В ее душе бились нежно кремовыми, такими же по цвету как и пальто, бабочками печаль и сострадание. Она нащупала в кармане сотовый, набрала номер, вызвала скорую, отключилась и обернулась в поисках временной помощи. Вечер плавно сменяла ночь. Улица почти опустела. Начиналось время пьяных и неуравновешенных. Окружающие либо опускали глаза и пробегали мимо, либо просто не замечали. Ей стало страшно. Не за себя, за старика. Я молча подошел, опустился на колени рядом, забрал у нее хрипящего бомжа, склонился, положил руку на грудь и заставил дух бороться за ее кремовых бабочек. Таким маленьким светлым невесомым еще рано умирать.

Девушка подняла на меня ясные голубые глаза.

– Спасибо!

Я помогал и раньше, но впервые мне сказали это слово. Впервые на меня смотрели без страха. Впервые мне не было противно от человеческих эмоций. Она нахмурилась.

– Как думаете, он не умрет? – столько надежды в голосе.

Я отрицательно покачал головой.

– Нет, – не впервые заговорил с человеком, но впервые сделал это не из необходимости.

От моего уверенного тона она облегченно выдохнула, склонилась к старику и стала шептать ему что-то успокаивающее. Сердце работало. Плохо, неуверенно, но работало, сосуды пропускали кровь.

Ей казалось, что до появления скорой прошла вечность. Она заплатила врачу, чтобы старика забрали в больницу и помогли. Я внимательно наблюдал за ней. Грязная, промокшая, но все такая же светлая, ей было неважно, что она потратила деньги, что другой человек не желал поступать так же как она. В душе девушка улыбалась, что смогла помочь кому-то. Хлопнули дверцы газели. Машина взвыла и отъехала. Она повернулась ко мне.

– Спасибо еще раз, огромное… правда… Я – Настя.

Я продолжал изучать ее тело и дух. Она нахмурилась и сделала шаг навстречу.

– А Вас?

Я спрятал руки в карманы пальто. Сказать, что я Смерть? Как она отреагирует? Или сочинить Ваню, Петю, Николая?

Ее ясные глаза по-прежнему мягко смотрели на меня.

– Смерть.

Она растерялась, смутилась, потом сочинила догадку.

– Хороший псевдоним.

Обычно люди говорят «кличка». Мне отчего-то не хотелось покидать ее душу. Хотелось прикоснуться к ней, так же как к окружающим предметам, получить удовольствие от этого прикосновения. Я молчал и этим начал тревожить ее. Ей казалось невежливым, что она никак не может придумать хорошее начало для диалога. Потом решила, что обидела меня своим замечанием. Потоки воды, промочив ей волосы, начали стекать за воротник. Она поежилась от ночной прохлады. Я указал на горящую вывеску бара на противоположной стороне улицы. Настя колебалась мгновение, потом согласилась. Не доверять человеку, не отказавшему в помощи старику, она не могла, хоть он и представился как Смерть.

Мы перешли проезжую часть и вплыли внутрь теплого, наполненного людьми помещения. Я безошибочно нашел пустой столик в глубине зала. Настя решила, что я здесь часто бываю.

Она сняла пальто и, нахмурившись, оглядела его, просчитывая в уме как чистить и чем стирать. Девушка извинилась и побежала мыть руки. Официантка принесла меню, оглядев меня украдкой все с тем же знакомым человеческим вожделением и страхом. В моей спутнице точно так же играло желание физической близости, но в отличие от остальных без кислой примеси ужаса.

Я провел кончиками пальцев по столу и снова отжал шапку и волосы на затылке себе за шиворот. Еле слышно застонал. Две женщины за соседним столиком не спускали с меня глаз. Я поймал взгляд каждой и заставил отвернуться. Впрочем, это действовало недолго. Люди быстро преодолевают смущение, когда где-то маячит соблазн.

Настя почти бегом подбежала к столику и села за него.

– Прости, что долго.

Так искренне, без жеманства. Мне нравилось. Она стала смущаться своего внешнего вида. Ей захотелось предстать передо мной красивой, чистой, изящно одетой. Я улыбнулся.

– Ты самая красивая, чистая и изящно одетая из всех женщин, которых я встречал.

Она растерялась, с досадой подумала о своем лице, на котором всегда отражаются эмоции.

– Так заметно, да?

– Что я тебе нравлюсь? – мне захотелось направить поток ее мыслей в нужное мне русло.

Сердце застучало быстрее. В ее собственном представлении она покраснела намного сильнее, чем видел я. Она осторожно кинула взгляд куда-то в сторону.

– Ну, не мне одной.

Я обернулся. Одинокие женщины у стойки и за столиками сверлили взглядом мою спину и профиль. Подошла официантка.

– Определились?

Я отрицательно покачал головой. Настя тут же уткнулась в меню и карту напитков. Я оглядел официантку с ног до головы, чем смутил ее.

– Мне принесете все то же, что закажет девушка.

– То есть ее заказ умножаю на два?

Я кивнул. И так сказал много. Официантка выслушала сбивчивый монолог моей спутницы, записала и удалилась.

Я оторвал руку от столешницы, потянулся и убрал с ее лица упавшую влажную прядь волос. Настя замерла, я отнял пальцы, ловя мгновение наслаждения. Она испытала столь же сильные эмоции. Мысли ее разметались, потеряв единый строй. Светлые бабочки в нежной душе стайкой взвились и закружили хороводом. Я подавил стон. Такого блаженства мне не дарил ни один предмет, ни одна природная стихия…

Я пил кофе и сравнивал свои ощущения с ее. Мои были в сотни раз сильнее. Мы почти не говорили. Мне не требовалось, а она удивительно просто подстроилась под меня. Окружающие с интересом изучали странную пару, считая, что мы не замечаем их взглядов. Хотя девушка и впрямь не замечала. Она полностью отдала свое внимание мне. Она допила чашку и расстроено отодвинула ее от себя. Ей не хотелось уходить или вызывать такси. Она желала остаться со мной. Я снова подавил стон. Если она будет и дальше так думать, то я стану зависим от нее, не смогу оторваться… Уже не мог.

Официантка принесла счет. Я выудил из кармана пальто недавно положенную туда записку самоубийцы и вложил в папку. Пусть бумажка станет более полезной и в каком-то смысле более ценной. Сумма, полученная от сдачи, по меркам официантки огромна. Она ей нужна.

Я встал, взял кремовое пальто и помог Насте одеть его. Жажда прикосновений определенно перерастала в зависимость. Мы вышли под дождь. Она подняла воротник повыше. Мы шли медленно к ее дому. Она ежилась от холода, но шаг не ускоряла. Я знал почему и от этого хотел ее всю только сильнее. Во дворе многоэтажки она остановилась. Уловил кислый вкус страха. Поморщился. Она боялась пригласить меня, боялась, что откажу и неверно о ней подумаю. Дождь только усиливался, проливая на нас двоих ведра воды.

Она по-прежнему боялась. Мне хотелось убрать страх, он мешал, портил все эмоции. Я коснулся рукой ее щеки. По пальцам пробежали тысячи иголок. Как наркотик. Она закрыла глаза, наслаждаясь моим прикосновением. Страх почти исчез, тогда я склонился и коснулся губами губ. Ощутил и свое, и ее блаженство одновременно. Кислота исчезла, остался острый режущий, жгучий вкус желания. Странно безумного желания. Обнял ее, проникая языком в теплый влажный рот. Она таяла в моих руках. В ее голове больше не было осознанных мыслей, только светлое нежное блаженство. Я оторвался от ее губ. Она прерывисто тяжело дышала, легко неуверенно потянула меня к подъезду. Я безропотно пошел следом.

В квартире было темно, она провела меня в зал, тусклый уличный свет проникал сквозь распахнутые шторы. Я прижал ее спиной к стене, опершись обеими руками по бокам от лица. Хотелось растянуть удовольствие. Под ладонями еле заметно выступал бумажный рисунок. Я медленно склонился и снова поцеловал. И снова все существо затопили ее и мои эмоции. Яркие, жгучие. Я перенес тяжесть тела на одну руку, вторую оторвал от стены и осторожно провел кончиками пальцев по лицу, шее, по шершавой крупной вязке ткани свитера, скрывающего грудь. Прижал ладонь к сердцу, закрыл глаза, ощущая каждый удар. Не выдержал, выдохнул в голос. Настины бабочки запорхали в странном диком хороводе.

Я оттолкнулся от стены, спустил мокрое пальто с ее плеч, за ним последовал свитер, влажная юбка. Ее смущало, что я не раздеваюсь. Я не хотел пока. Мне нужно больше, дольше, иначе…

Перенес ее на диван. Касаться хрупкого тела со столь ярким сильным духом было неимоверно восхитительно, восхитительно до боли в костях. Я знал ее желания и последовательно потакал им, выбирая из сумятицы мыслей самое верное на данное мгновение. Слушал, как из ее горла вырываются неосознанные хрипы. Девушка почти мурчала, извиваясь под моими ласками. Наконец, я позволил ей раздеть себя. Позволил себе удовлетворить ее человеческие инстинкты. Она шептала мое имя, кричала мое имя. Мое истинное имя. Я улыбнулся. Я знал, что отныне стал зависим. Зависим от нее. Знал, что ничто сущее не убьет светлых бабочек ее души. Я не позволю.

Жизнь-и-Смерть

Совсем старая миниатюра. Немножко жутковатая. Ограничение по возрасту: 14 лет.

В каждом городе есть набережная с ржавыми стальными перилами и серым асфальтом. Над головой кружат и дико визжат чайки. Ветер завывает в ушах и поднимает полы плаща. Серое небо нависает над головой, как кусок старой грязной ваты. Привычная осень. Привычный город. Человек в черном привычно стоит, опершись о перила и всматривается в воду.

Мальчик как все

Когда-то человек был мальчиком, маленьким и безобидным, любил своих маму, папу и брата… Пожалуй, брата более всех. Мама пахла ванилью и пекла яблочные пироги. Брат ходил в школу. Папа был личностью неординарной. Художник-авангардист. Кто знает, что за человек такой? Мальчик знал. Вечно пьян и рисует на стенах.

Малыш не водил к себе друзей, потому как в коридоре папа нарисовал мужчину с раздвинутыми ногами, а между ног изобразил телевизор. А потом в зале появились обнаженные женщины. На кухне все те же плоды нестандартной фантазии. Мама гладила сына по голове и объясняла, как должно быть на самом деле. И мальчик понимал, потому что он любил маму, папу и брата. Потом родители развелись. Папа кричал, что старшего сына она не заберет. Так мама и мальчик стали жить вдвоем, теперь друзья приходили к нему часто.

Художник как папа

Мальчик вырос и стал юношей. Он все так же любил маму, только теперь еще любил черную одежду, кровавые фильмы и сложную музыку. Папа был художником и юноша им стал, только он не рисовал. Он сочинял песни и играл их, пел охрипшим и срывающимся на визг голосом, ставил спектакли, где обезумевшие люди избивали друг друга до полусмерти, а потом занимались сексом. Это было его творчество, его стихия. Его занимала смерть. А мама его просила получить образование. Юноша получил два. Он стал актером своих постановок и режиссером своих постановок. Где-то в сугробе умер его папа-художник, а в клинике от передозировки брат-художник.

Жена как мама

Юноша стал мужчиной. Его поглотила смерть и кровь. Он больше не прятался, пришел новый век, всем стало интересно умирать и смотреть на смерть, на кровь, на секс.

Он встретил девушку. Она была на десять лет его младше и носила все белое. Он снимал ее в своих фильмах. Она пила кровь, но в ее руках кровь была вином. Она пела с ним песни о тьме, а в глазах сиял свет. И тогда мужчина понял одну вещь – он живой. И он не похож на своего папу и на своего брата.

А потом у него родился сын. Сын похож на ангела. и он одет во все белое. А мужчина так и носит все черное снаружи – для других, а в душе – свет для семьи и для мамы, которая когда-то не отдала маленького мальчика.

Сумерки поглотили набережную. Мужчина все глядел на воду, растворяясь в темноте. В кармане затрещал телефон. Мужчина улыбнулся и приложил трубку к уху. Детский голос зазвенел в тишине:

– Папа!..

Наигралась

Она привыкла играть с парнями, однако рано или поздно все меняется… Добрая миниатюра о любви.

Покачалась на своих обожаемых десятисантиметровых каблуках. Скучно. Пустой коридор девятки. Кругом пары. Вынула телефон из кармана, проверив в очередной раз время. И вот стоило вставать в шестом утра ради того, чтоб попасть в пробку, опоздать на двадцать минут и провести полтора часа на подоконнике? Прелестно. Снова покачалась на каблуках. Надо чем-нибудь заняться. Задумалась. Игрушки на телефоне – не мое. Все, во что я когда-либо играла, – это Quake. Прошла за две недели, наградила себя замечательными снами и больше не подсаживаюсь ни на одну хотя бы отдаленно похожую муть.

На лестнице послышались мужские голоса. Два студента, на вид курс четвертый, появились в дверях, дружно свернули головы в мою сторону. Я легко улыбнулась, не сводя глаз с точки где-то между ними, так оба будут искренне верить, что смотрела на каждого. Раз и все. Легкая победа. Как обычно. Даже скучно. Две пары загоревшихся желанием глаз. Парни, как дети, ей Богу! А тот факт, что я могу просто с ними играть, им в голову не приходит. Чудные создания.

Остановились. Нет. Спасибочки, не сегодня. Резко развернулась на тонких каблуках, уставилась в окно. За спиной воцарилась тишина. Затем удаляющийся звук нерешительных шагов. Ни Черта господа сейчас не поняли. Еще и меня про себя как-нибудь обозвали. Ладно, не суть. Скучно. В голову пришла шальная мысль. Не стала прояснять возможные последствия. Сняла плащ, швырнула сверху на сумку, отошла от подоконника и сделала колесо. Каблуки не подвели. Айс. Весело. Повторим.

– Ай, какой кошмар!

Встала, перекинула волосы, плотной пеленой закрывшие обзор, назад. В проеме кабинетной двери возвышалась секретарь нашего деканата. Я мило улыбнулась и сделала немного несчастные невинные глаза. Работает безотказно. Ну и потом я в списке особо ценных студентов.

– Саша, ты с ума сошла?

– Доброе утро, – я наклонилась, подняла деревянную палочку, исправно служащую мне заколкой.

– Ну, да. И тебе, – женщина закрыла дверь. – Так. У нас тут такое дело…

Я снова улыбнулась, вникая в суть дела, и по ходу рассчитывая сколько краски уйдет на это самое дело.

Минут двадцать убила разговором и снова осталась свободна. В коридоре по-прежнему пусто. Разогналась, прыгнула, руки прошли по полу хорошо, а вот приземлиться на каблуки не вышло. Мгновение спустя обнаружила себя на спине навзничь и с гудящим затылком. Чудненько. Развлеклась, дура.

Перевернулась на бок, затем на четвереньки, встала. Добрела до подоконника, подтянулась села, принялась отряхиваться. Как на концерт вот пойду, спрашивается? Папка ж не оценит, если только на глаза ему не попадаться.

Просидела до конца пары, глядя на чугунный забор и проезжающие мимо машины. Возле столба с афишами околачивалась не совсем свежего вида девушка. Некоторые и с утра работают. Когда милиция, наконец, разгонит? Только меня одну уже пару раз пьянющие в хлам товарищи тянули в машину, назначая занятные цены. А сколько нас здесь студенток из корпуса в корпус ходит? В кабинетах поднялся шорох. Я спрыгнула и собрала вещи.

* * *

– Саш, так нельзя.

– Как? Ирин, я с ним ничегошеньки не делала. Ты сама знаешь, я всех делю на две категории. Те, с кем можно поиграть и те, с кем нельзя. С ним нельзя. Просто поговорила раз и то от скуки. Все! Это было две недели назад. Как можно влюбиться за две недели, да еще и особо не общаясь со мной? Привет и пока не считаются. Глупость какая-то.

– Саш, человек страдает.

– Да знаю я, что страдает. И хреново мне от этого, хотя не должно быть. Что ты предлагаешь?

– Блин, хотя бы разговаривай с ним!

– А смысл? – я развела руки в стороны, ветер тут же распахнул полы короткого плаща. – Он мне ни в каком виде и планах не нужен. Начну с ним общаться – дам надежду. Только на что ему надеяться? Потом только в два раза больнее будет, если с кем встречаться стану. А так пусть считает, что мне плевать, и я – стерва.

– Ты и есть стерва… И я вместе с тобой…

Меня тут же привлекло Иркино замечание. Насторожила уши. Сейчас будет что-то интересное! Я заскочила перед подругой и пошла лицом к ней.

– Колись!

– С Антоном по телефону до ночи разговаривали.

– Опять?

– Не опять, а снова, – Иринка хмыкнула. – И не смотри на меня так. Сама знаю. Урод, козел, бабник, но такая прелесть.

Я картинно закатила глаза, обернулась, проверяя дорогу на наличие открытых люков, бордюров и прочих неприятностей. Удовлетворилась ситуацией, вернулась к разговору.

– Прелесть… понятно. А дальше?

– Ну а дальше, ты знаешь мой язык. Со мной можно говорить долго и ни о чем. А похвастаться он любит…

– Короче, Склифосовский!

– Короче он хвалился размерами сама поняла чего, а я посмела усомниться, он тут же сорвался ко мне… в пол четвертого утра…

– И ты вышла, – нисколько не сомневалась, что подруга поступила именно так. К Антону она имела необъяснимую слабость.

– Вышла… с линейкой.

– Умница моя!

Иринка прыснула, мы остановились, сгибаясь пополам от смеха. Приступ закончился, отправились дальше.

– И как, правду сказал?

– Правду, – подруга кивнула и виновато отвела глаза.

– О, бли-ин, – протянула я.

– Ну, хочу я его! Ничего не могу с собой поделать.

– Скорее уж не хочешь ничего поделать.

– Бе-бе… – она резко осеклась. Мимо прошли двое одногруппников. Я улыбнулась обоим, повела бровью (этому фокусу научилась еще в старших классах), опять же действует безотказно. Игорь со Славкой ответили мне тем же. Первый быстро отвернулся. Знает, что не нужен. Есть девушка, а я чужого не забираю, мне оно не надо. Зато Славка добавил к улыбке долгий восхищенный взгляд. Я прищурилась и одними губами шепнула «привет». Взгляд стал не просто восхищенным, а многообещающим.

Подивилась про себя. Неужели искренне верит, что допущу до своего тела? Наивный.

Ребята прошли мимо.

– Блин, хочу, чтоб Антон на меня так же смотрел! Славик же слюной сейчас подавится.

Я пожала плечами.

– Откажи ему хоть раз.

– Не могу!

Я скептично сжала губы.

– И не делай вот так, – лицо девушки приобрело мечтательное выражение. – Ты понятия не имеешь, каково это оказаться…

– Не надо! – прервала я Иринку. – Не дай Бог!

Она засмеялась.

– Вот за что ты мне нравишься, Саш, так это за разницу во вкусах к противоположному полу.

– Ты мне тоже.

Мы миновали ворота. Подруга вынула из сумочки телефон.

– Ну и куда теперь?

Я пожала плечами.

– В кафе посидим, а там и на дачную можно.

– Нормально.

* * *

– Саш! – проорал мне в ухо знакомый голос. Я очнулась от созерцания ребят, задорно галопом скачущих по сцене, и обернулась к подошедшему отцу.

– А?

– Я здесь закончил. У меня расписание дальше поджимает. Часам к двенадцати я подъеду. Хорошо?

– Ага! – проорала я. Иринка рядом вздрогнула и повернулась к нам.

– Ой! Здрасьте! – гавкнула подруга.

– Привет! – папка кивнул, развернулся и исчез за сценой, бесцеремонно раздвинув двоих охранников. В очередной раз подивилась как он все успевает быстро, а главное качественно устраивать.

Мы бесились все три с половиной часа под хмурые взгляды охраны у сцены. После конца вместе с толпой вытекли с площади.

– Все, Саш, я побежала. В мой сейчас не забьешься.

– Давай.

Мы попрощались. Я отошла подальше от шумных пьяных выкриков, достала телефон, набрала номер отца.

– Сань, – на том конце прозвучал встревоженный голос.

– Да?

– Иди к охране, спроси Сергея Витальевича. Побудешь с ним.

Мне вдруг стало нехорошо. На ум почему-то пришли мама и брат.

– Что случилось?

– Я застрял. Тут не пробиться. На мосту столб упал.

– Ага. Поняла.

– Умница. Иди. Позвонишь.

Отключилась, убрала телефон.

На плечо легла чья-то тяжелая рука. Носа коснулся неприятный запах. Я сморщилась, обернулась. Сердце ухнуло в пятки.

Трое.

Окинула быстрым взглядом окрестности. Дома. Ни души. Какого, спрашивается, меня понесло во двор?

– И как нас зовут? – обладатель тяжелой руки слегка покачнулся и как-то бессмысленно улыбнулся. Двое других встали по бокам.

– Дайте пройти, – кажется, сердце окончательно перестало биться.

– Ты давай, на вопрос сначала отвечай.

Я глубоко вздохнула. Подавила приступ паники. Она мне совсем сейчас ни к чему. Вывернулась из-под руки и рванула через песочницу к проходу между многоэтажек туда, откуда только что пришла. Эхо усиливало стук моих каблуков по асфальту, дополняя к ним тяжелую поступь еще трех пар ног. Вылетела на аллею, взяла направление к площади, обернулась и тут же налетела на нечто теплое и живое. Взвизгнула, отшатнулась и рухнула бы на асфальт, если б не руки подхватившие меня за талию. Попыталась вывернуться. Не вышло. Набрала воздуха в грудь. Главное, визжать погромче.

– Сань, не пугайся. Это я. Тебя кто обидел?

Я вскинула голову. На меня внимательно смотрели знакомые глаза. Сердце вернулось в грудь и радостно затарабанило. Часто заморгала, стараясь унять появившиеся невесть откуда слезы.

– Так что? – продолжал допытываться Сергей. Я никак не могла заставить себя пошевелиться. Нужно было что-то ответить. Парень заметил, наконец, мои отчаянные попытки не зареветь. Оглядел пространство вокруг и случайных прохожих. Не найдя ничего интересного, вновь вернулся ко мне, обнял.

– Ну и чего ты моргаешь? Реви.

Я зачем-то послушалась.

Сколько стояла вот так, размазывая косметику по лицу и по бежевой футболке парня, не знаю. Успокоилась. Перешла на всхлипывания. Только теперь заметила, что меня крепко прижимают к груди и гладят по спине и волосам. Прерывисто вздохнула.

– Все?

Я закивала.

– Какого Черта ты тут одна делаешь?

Испуганно взглянула в сердитые синие глаза.

Так близко к нему я стояла только один раз в жизни, еще на первом курсе, два года назад, на каком-то очередном барном загуле-знакомстве нашей группы. Мы танцевали, и он мне безумно нравился. Впрочем, кажется, не было девушки, которой он мог бы не понравиться. Удивительно чистые голубые глаза, черные, отливающие синевой волосы и сногсшибательная улыбка. Вот только утром я поняла, что Сергей играть не станет. Он относится к первой категории парней, то есть тех, которые предпочитают серьезные отношения. Утром я не ответила на его улыбку, да он и не настаивал.

Мое молчание разозлило его только сильнее.

– Пошли.

– Куда? – не поняла я.

– Ко мне.

– А я… а мне надо туда, – ткнула пальцем по направлению сцены и в вкратце изложила суть вопроса.

Парень кивнул.

– Набери мне отца.

Я снова с удивлением поняла, что слушаюсь. Отдала телефон.

– Да? Доброй ночи…

Слушала как Сергей, не выпуская моей талии, разговаривает с папкой, успокаивает его и объясняет где живет. С ума сойти.

– Она вполне может остаться у меня. Да. Утром заберете. И Вам всего доброго.

Парень вернул телефон.

– Пошли, – потянул меня к дороге.

Впервые не знала как себя вести. Нашел такси. Все время до общежития ехали молча. Спрашивать, как он собирается пройти мимо вахтерши сам и провести меня, я даже как-то побаивалась. И правильно делала.

– Доброй ночи, Тамара Васильевна!

– Ой, Сереженька, ты же к другу ушел.

– Да вот встретил знакомую по дороге, домой уехать не может. Мост перекрыт.

– Ой, да, да, я слышала…

– Как Ваши колени?

Словно во сне слушала щебетание довольной женщины. Зато теперь знаю, что по его обходительности и улыбке сходит с ума не только добрая половина молодого женского населения, но и пожилого тоже.

Поднялись на третий этаж.

– Ты один живешь?

Он повел плечом.

– Попросил, чтоб никого не подселяли.

– Нормально, – не удержалась я от ехидства.

Синие глаза насмешливо изучали меня.

– Есть хочешь?

Кивнула.

– Садись. Я сейчас.

Разулась, скинула плащ, дошла до кровати и взобралась на нее с ногами. Хорошо. Мягко. Жалобно посмотрела на подушку.