Текст книги "В летописях не значится (СИ)"

Автор книги: Евгения Петроченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 7
Старые правила новой игры

Свобода, равенство и братство?

Размечтались!

О перспективах развития демократии в отдельно взятом протекторате

Хорошо болеть, когда ничего не болит, а вот когда болит все тело… волосы, кажется, тоже. Или волосы – особенно сильно? Клянусь, что в первые два дня я ощущала каждый свой растреклятый волосок, и малейшее к ним прикосновение было мучительно. Вообще все мучительно. Просыпаться. Открывать глаза. Вдыхать. Выдыхать. Шевелиться. Даже жевать, хотя меня уверяли, что челюсть не пострадала. И если уж быть честной перед собой, то я в принципе не так сильно и пострадала.

Ну да, ребра треснули. Пара ушибов. Пара царапин. И граффити из синяков.

На третий день полегчало настолько, что мне позволили сесть. На четвертый я и встать бы смогла, но Кайя воспротивился. На пятый я его ослушалась и в результате сутки проспала. Обиделась. И весь шестой день прошел в нервном молчании, которое сменилось на такую же невысказанную готовность уступить друг другу. Кайя понимал, насколько неприятна мне моя беспомощность. Я видела его иррациональный страх за меня.

Утром он сам помог мне встать и дойти до окна.

– Ты не сможешь всю оставшуюся жизнь водить меня за руку. – Я могла бы стоять вечность, вот так, в кольце его рук и на него же опираясь.

– Я попробую.

Ворчит, упрямый родной человек. И я возвращаюсь в постель, к вышивке и Йену, который вновь печален и задумчив. Сидит на краю кровати и пытается расковырять гипс. Ему приносят игрушки и пытаются утешать, но на игрушки Йен не обращает внимания. Он потерял друга.

Йен спросил о собаке на следующий же день, и Кайя пришлось рассказать правду. Он мучительно подбирал слова, но сумел-таки объяснить и не стал предлагать другую, точно знал – Йен откажется.

Правильно, друга на друга не заменишь.

Гипс не поддается, и Йен вздыхает. Смотрит на меня и решается-таки протянуть руку, касается моей ладони, все еще зеленовато-желтой, страшной. Распухла, как у утопленницы, и пальцы сгибаются плохо. Кожа покрыта толстым слоем мази, и запах от меня исходит пренеприятный.

– Ничего страшного. Это пройдет, – говорю малышу.

Чувствую я себя гораздо лучше, чем выгляжу. Йен кивает и решается спросить:

– Кто?

Кайя знает ответ на этот его вопрос, но вряд ли ребенку можно объяснить, почему некто, ему совершенно незнакомый, вдруг решил, что этот ребенок не имеет права на жизнь.

– Плохие люди. Их больше нет.

Я знаю о том, что произошло той ночью. Кайя действительно не собирался ничего скрывать и больше не был ограничен рамками закона. Хорошо? Плохо?

Погибли многие. Те, кто организовал заговор. Те, кто принял участие. Те, кто помогал, предпочитая не задумываться о том, чему именно помогает.

Этих не жаль. Те, кто вовсе не был причастен. Четыре жизни. Трое выбрали яд. Четвертый – меч. Справедливая цена? О ней говорят шепотом.

А я не способна решить. В следующий раз меня может не оказаться рядом. Или, напротив, окажусь, но не будет колодца и счастливой случайности, а будут просто взрывная волна и железные осколки, от которых негде укрыться. Есть еще Настя, которая однажды в ненужное время появится в ненужном месте. Или удар направят против нее, убирая другого «опасного» ребенка. Магнус, выживший лишь благодаря своей нечеловеческой выносливости. Урфин – он точно погиб бы. Мой муж, который слишком многое терял, чтобы вынести еще одну потерю. Вот моя семья.

Йен же не собирается отступать, у него есть еще вопросы.

– Зачем?

Самой хотелось бы понять.

Политика. Власть. Идея. В какой именно момент перестает иметь значение, кто перед тобой? Не получится ли так, что однажды я сама перестану видеть границу?

В общем, в ушибленном теле добрые мысли не заводятся.

– Не все люди плохие…

Что я могу еще сказать? Наверное, он понимает, потому что подбирается ближе, ложится на живот, неловко подгибая загипсованную ногу, которая уже не болит, но раздражает – повязка большая, неудобная.

– Астя?

С пудреницей, чересчур большой для его рук, он управляется довольно ловко, пытается показать мне, но… я не хочу испугать дочь своим видом.

Они разговаривают.

Вернее, разговаривает всегда Настя, давно превратившая Йена в Яню, но он не возражает. Слушает. Не пытается перебить, но иногда все же отвечает. За ним интересно наблюдать. Он долго думает, морщит лоб, скребет пятерней гипс, глубоко вдыхает, решаясь открыть рот, и произносит слово. Иногда – два или три. И Настька смеется.

Если закрыть глаза, то можно представить, что она рядом. Например, вон в том кресле, которое будет для нее великовато, но Настена никогда не пугалась перспектив. Она заберется в кресло сугубо из принципа и сядет, выпрямив спину, повторяя чужую, подсмотренную позу. Руки на подлокотниках, подбородок задран выше носа, рыжие кучеряшки рассыпались по плечам.

Принцесса.

И Йен отдаст ей и кресло, и игрушки, к которым равнодушен, и все, что она попросит. Он слишком рыцарь, чтобы воевать с девчонкой. Я идеализирую? Возможно. У больных есть право на фантазии в розовых тонах.

… так и должно быть. Женщинам следует уступать.

… опять громко думала?

… да.

… не мешаю?

… ничуть.

Кайя складывает очередной лист, исписанный мелким почерком, вчетверо и отправляет в камин. Стопка бумаги на полу не становится меньше.

Их приносят каждый день. Жалобы. Прошения. Доносы, которые он просматривает лично, некоторые все же откладывая. Я знаю, что они в лучшем случае отправятся к Урфину, в худшем… Кайя слишком боится нас потерять, чтобы игнорировать малейший намек на угрозу.

Эти люди будут задержаны.

Допрошены.

И… если за ними нет вины, они не пострадают.

Всю нынешнюю неделю Кайя провел при нас. Опасность ушла, но он не способен больше доверять. Людям ли, замку, в котором слишком много скрытых опасностей, самому миру, готовому устроить несчастный случай, стоит лишь отвернуться.

Он пробовал еду, которую нам приносили, обнюхивал одежду, придирчиво перебирал цветы, что доставляли из оранжерей Гайяра. Он потребовал убрать со стен гобелены, а с пола – ковер, который слишком близко находился к камину: достаточно искры, чтобы начался пожар. Он заставил снять колесообразный светильник, поскольку сомневался в прочности цепей, его поддерживавших. Исчезли узкие шкафы, чересчур неустойчивые с точки зрения Кайя. И старинные мечи, которые прежде висели в изголовье кровати. Но этого было недостаточно. Кайя мучительно воевал с собой, со своим желанием спрятать меня, которое не мог исполнить, подозреваю, исключительно потому, что во всем этом мире не видел места, в достаточной степени надежного.

А сам мир не спешил идти навстречу его желаниям, но, напротив, требовал участия в его, мира, неотложных делах. Ведь была война, пусть необъявленная, но затянувшаяся. Граница, прочерченная по валу, уже прозванному Зеленым. Бароны, желавшие немедленно выдвигаться в сторону города, чтобы смять войска мятежников латным ударом… и мятежники, имевшие собственный взгляд на проблему. Были просто люди, оказавшиеся между двумя фронтами.

Был голод. Беженцы. И лето, что стремилось к закату.

Пушки, оставшиеся в стенах города.

Уборка зерна.

И призрак чумы на восточном побережье.

Кайя приходилось возвращаться в эту войну, разбираясь во всем и сразу. Не имея сил оставить меня, он не имел возможности отвернуться от всех. И в комнате появились шелковые ширмы, закрывающие меня от посторонних взглядов, но само мое присутствие раздражало баронов.

Дела государственные женщин не касаются.

Вот только Кайя было плевать на их мнение. И всякий раз, когда порог переступал кто-то чужой, Кайя становился перед ширмой.

Вчерашний совет длился пять часов. Гайяр требовал выступить немедленно, поскольку очевидно, что грядущие переговоры не будут иметь исхода иного, нежели объявление войны. Он вообще не понимал, зачем было затевать эти переговоры, но подчинялся желанию их светлости.

Деграс, обычно немногословный, предлагал ждать осени.

– Месяц-другой – это немного, до дождей успеем, если с умом. А эти зерно снимут… и друг другу глотки порвут. Уже небось рвут, ищут виноватых. Слухами земля полнится…

…дело не в слухах, а в Юго и его списке.

Был ли в нем мэтр Шеннон, скончавшийся от внезапного приступа болотной лихорадки? Не сомневаюсь. Говорят, этот человек отличался лисьим умом и завидной хваткой.

…а мастер Визгард, выступавший народным обвинителем, повесился.

…был зарезан ревнивым любовником Голос Революции, некий Дюран, чье перо связно и ярко диктовало народную волю.

…а глава Комитета защиты общества отправился на Площадь Возмездия по обвинению в измене идеалам Республики. Я знала далеко не все, но… им не нужен был Юго, чтобы приговорить кого-то. Справлялись сами.

Что же до баронов, то почему-то они принимали молчание Кайя за неспособность решить, и злились, спешили донести до его понимания собственную правоту, порой забывая о том, где находятся.

Я бы могла сказать, что решение давно уже принято.

Только кто меня спрашивал?

… я.

… ты не спрашивал. Ты решил.

Это не упрек, скорее поддержание беседы. И чтобы беседовать было удобнее, я переворачиваюсь на живот. И Кайя нервничает – мне рекомендовали лежать исключительно на спине, – хмурится, собирается что-то сказать, но молчит.

… говори уже.

Я не могу дотянуться до него рукой, но при этом касаюсь. Странно. И замечательно.

… прибыла делегация от Народного Совета. И я не могу больше откладывать встречу. Но мне нужно, чтобы ты была рядом, иначе я буду думать не о них, а о том, где ты и что с тобой происходит.

Теперь он злится на себя за кажущуюся слабость.

… и я не могу принимать их здесь.

А использовать главный зал Кверро – тоже не самая лучшая идея. Чересчур большое пространство. Множество людей. Бессчетно опасностей, пусть бы и воображаемых. Он это понимает, а я понимаю, что Кайя должен быть собран и спокоен настолько, насколько возможно.

… сколько их всего?

… тридцать два человека. Но реальную власть имеют четверо.

… с ними и будешь разговаривать?

… да. Из наших – Урфин, Гайяр и Деграс. Я думал о гостиной, небольшой комнате…

… из которой уберут все лишнее?

… именно. Иза, я понимаю, как это выглядит, но сейчас меня мало волнует чужое мнение. Я знаю, что ты чувствуешь себя лучше, чем прежде, но…

… выдержу.

Почему-то мне кажется, что эта встреча не продлится долго. Кайя согласился на нее не затем, чтобы принимать условия и искать вариант, который устроил бы обе стороны, что невозможно. Он хочет сказать и быть услышанным.

Кайя откладывает бумаги и перебирается ближе к кровати. Вот теперь я действительно могу его коснуться. Он закрывает глаза и запрокидывает голову, позволяя мне разбирать волосы. Мне все хочется сосчитать, каких больше – рыжих или седых.

Но главное, Кайя рядом.

На расстоянии вытянутой руки. И все равно это слишком далеко.

В гостиной окна забраны решетками, которые появились недавно, и пусть окна выходят на пропасть, но Кайя не желает рисковать.

Кресло ставят в углу комнаты. Тень скроет и его, и Изольду.

Высокие подлокотники и жесткая спинка. Сиденье мягкое, но недостаточно, и в комнату приносят подушки. Кайя прощупывает и обнюхивает каждую, проклиная себя за мнительность, но…

…существуют яды, которые наносятся на ткань. Достаточно непродолжительного контакта с кожей, и жертва погибает. Или те, что выделяются при горении, их добавляют в свечной воск.

…есть порох. Ножи. Стрелы. Пули.

…пожары, наводнения, ураганы.

…ступеньки, внезапно ушедшие из-под ног.

…сквозняки и простуды.

…несчастные случаи, предугадать которые невозможно.

Слишком много всего, и надо взять себя в руки. Он справится, но не сегодня.

… все хорошо, Кайя. Пожалуй, мне будет интересно.

На Изольде свободное платье из мягкой шерсти. Узкие рукава доходят до кончиков пальцев, глухой ворот скрывает шею. А кокетливая шляпка с вуалью, смотрится почти уместно.

… и попробуй сказать, что я плохо выгляжу.

Она улыбается и перекладывает подушки. Кайя способен забрать ее боль, но Иза против.

… ты выглядишь замечательно.

… ты тоже. Только перестань оглядываться. Солнце, я здесь и никуда не денусь.

Кайя это понимает, но инстинкты отказываются подчиниться разуму.

… расскажи мне о них, пожалуйста.

… отвлекаешь?

… да.

… спасибо. Я не видел этих людей раньше. В городе многое изменилось и продолжает меняться. Я даже не уверен, что они имеют право говорить со мной от имени их Республики. Вполне может статься, что их уже объявили вне закона.

Ее присутствие – тонкий аромат духов, перекрывающий травяную вонь мази от ушибов. Прохладные пальцы сквозняка, что словно бы невзначай касаются шеи.

Улыбка, которую Кайя видит, не оборачиваясь.

И он почти спокоен.

Но в то же время благодарен Урфину, который становится у кресла Изольды.

Деграс и Гайяр занимают места согласно протоколу. Оба одеты с вызывающей роскошью, призванной подчеркнуть статус. Пэль. Бархат. Тяжелые меха, в которых жарко, но оба потерпят жару. Золото баронских цепей. Драгоценные камни…

…оружие.

Кайя безоружен. Из драгоценностей при нем кольцо и медальон, который спрятан под рубашкой, но Кайя в порыве внезапной паники касается его, проверяя, на месте ли.

На месте.

… мне кажется, или Гайяр и Деграс друг друга недолюбливают?

… так и есть. Это не вражда, сердце мое, скорее давнее соперничество. Впрочем, Гайяр рассчитывает его прекратить, выдав младшую дочь за Гавина. Насколько я знаю, Деграс отнесся к идее благосклонно.

… а Гавин?

… сделает то, что ему скажут. Этот брак выгоден для обоих семейств. Да и… так принято.

Изольда расстраивается, она до сих пор не привыкла, что большинство браков здесь совершаются исключительно с точки зрения выгоды. И далеко не все впоследствии несчастны.

… Кайя, вот только попробуй поступить подобным образом с Настей.

… никогда. Ты же знаешь.

Знает, но все равно боится, потому что слишком часто приходится кем-то жертвовать во имя высшего блага.

От имени народа говорят четверо. Они все называют себя братьями, хотя кровным родством не соединены, да и самопровозглашенные узы – Кайя видит отчетливо – весьма зыбкие. Эти люди вынуждены держаться в стае. И красные сатиновые куртки с массивными пуговицами из латуни подчеркивают равенство. Вот только первым место выбирает темноволосый парень угрюмого вида, и лишь затем присаживаются остальные. Они старше. Опытней, но… опасаются спутника?

Определенно.

… это Игэн Безземельный. Его отец был славным рыцарем, хотя и не особо успешным в делах. Земли свои проиграл в кости. Его сыновей взяли родственники, но не ошибусь, сказав, что их нет в живых. Слева от него…

…старик с длинным изможденным лицом, которое кажется еще длиннее из-за острой, какой-то козлиной бороды.

… Лан Добрый, из алхимиков. Весьма неглуп, но не имел нужных связей и состояния, чтобы заплатить гильдийный взнос за право зваться мастером. Правда, с той поры гильдия поредела.

… не без его участия?

… да. Он выступал свидетелем на нескольких обвинительных процессах, которые закончились Площадью Возмездия.

Не следовало называть это место, ее воспоминания были слишком живы. И прежде, чем Иза справилась с ними, Кайя увидел себя со стороны, отражение в кривом зеркале страха и боли.

… они не могли причинить мне вред, сердце мое. Ни топор. Ни веревка. Ни выстрел из пушки, если эта пушка рождена в нашем мире.

Тихий вздох и просьба:

… рассказывай дальше.

… о тех двоих известно мало. Наемники, присягнувшие на верность Республике от имени гильдии наемников, которой, впрочем, не существует. Здесь – наблюдатели. И молчать не станут, что хорошо.

Пауза длилась неприлично долго, но никто из присутствующих не решался первым нарушить молчание. Кайя это надоело:

– Я слушаю.

Заговорил против ожидания не Безземельный, но алхимик. Он поднялся, неловко опираясь на подлокотники кресла, покачиваясь, словно бы это простейшее действие причиняло ему боль.

Ложь.

– От имени Республики и Народного собрания, которое на данный момент является единственной реальной и законно избранной властью, представляющей волю всего народа…

Делает паузу, позволяя себе глубоко вдохнуть. Бароны молчат.

– …мы уполномочены сделать предложение.

На сей раз пауза длится дольше. А Лан Добрый проводит сухой дланью по бороде, вытаскивает зацепившуюся за пуговицу прядку и притворно вздыхает.

– Республика не желает войны. Мы помним о тех братских узах, что связывают всех жителей… этой благословенной страны. К чему раздоры и кровь, когда мы все желаем одного – мира.

Гайяр злится, впрочем, нельзя сказать, что его вывели из душевного равновесия слова человека, которого он не принимает всерьез. Причина – в ином, покушение, порох, мертвецы, выставленные на площади, и потеря наследника, к которой Гайяр не готов.

Он получил отсрочку, но она закончилась.

– Народ рад вашему возвращению…

– Мне казалось, народ радовался бы и моей смерти.

– Возможно. – Игэн позволил себе вступить в разговор. А смотрит не на Кайя, за спину. – Мой коллега пытается сказать, что мы всецело осознаем: ситуация изменилась.

Не смотрит даже – разглядывает, не давая себе труда скрыть любопытство.

… не обращай на него внимания, Кайя. Он или глуп, или сознательно тебя дразнит.

… у него получается.

– У вас есть армия. И у нас есть армия. А еще пушки. Пушек – сотни. А вы, несмотря на всю вашу силу, один. Ко всему вы не будете выступать против своего народа…

– Почему?

– Если бы могли, вы бы уже выступили. Там, на площади. Вы ведь имели возможность захватить город изнутри, но предпочли бежать…

Ему кажется, что он точно знает мотивы Кайя. И просчитал ситуацию во всей ее полноте. Он разглядывал пушки, восхищался мощью, в них заключенной. Возможно, стрелял или видел, как стреляют, глох от грохота, задыхался от порохового дыма, жадно наблюдал за тем, как пудовые ядра впиваются в каменные стены какого-нибудь мятежного замка, слишком маленького, чтобы устоять перед Республикой.

Сотня пушек. И один человек.

Иногда Кайя сожалел, что выглядит чересчур уж похожим на человека.

– Вернуться будет сложнее. Штурмовать городские стены – не самая простая задача. Вам ли не знать… да и сам город с его узкими улицами, с баррикадами, с гражданами, готовыми умереть во имя свободы… даже если вы дойдете, что сомнительно, то положите остатки вашей армии в бесплодных попытках пробиться к замку. И скорее всего, вернетесь на Площадь Возмездия.

Гайяр зарычал и начал подниматься, ему отчаянно хотелось боя.

– А предложение таково. Совет признает выдвинутые против вас обвинения неправомочными, а также сохраняет за вами титул протектора. Формально мы готовы признать за вами право высшей власти, однако желаем ограничить ее законодательно. Вы в свою очередь признаете Хартию Вольных людей как основной документ, гарантирующий права и свободы граждан, а также обязуетесь строго ее придерживаться. Равно как и подчиняться закону. Закон для всех един…

… Кайя, он ведь знает, что ты не согласишься?

… знает.

… поэтому ведет себя так?

… да. Объявит, что Республика желала мира и сделала все возможное, чтобы договориться. Он слишком верит в пушки. И слабо представляет, что я такое.

Лан Добрый упал на стул и обеими руками вцепился в бороду. Наемники склонились друг к другу, Кайя мог бы услышать, о чем они шепчутся, но это ему было неинтересно.

Кайя поднялся:

– Я не признаю ни Республики, ни Совета. В протекторате я есть высший закон и высшая власть. И любой, кто откажется этой власти подчиниться, является мятежником. Как с мятежником я и буду с ним поступать. У каждого есть время сделать выбор. В первый день осени моя армия выдвинется к городу и достигнет его не позже чем через два месяца.

– Вы, кажется, не понимаете…

– Я понимаю, – Кайя разглядывал человека, который все еще был уверен в собственных силах, – что запертые ворота города, крепости или иного поселения будут являться свидетельством заблуждений, в которых пребывают его жители. Я не стану щадить эти города. Возможно, мне придется уничтожить один, или два, или три, или десять, прежде чем остальные осознают, насколько неразумно хранить верность ложным идеалам. Что до некоторых… ограничений, то я действительно не буду выступать против своего народа. Но я не считаю своим народом тех, кто отвернулся от моего дома.

Смешок, но уже нервный. Человеку страшно, однако он не готов признать себе, что боится.

– Вы зря рассчитываете на стены города и пушки. Для меня они не являются преградой.

– Ложь, иначе вы бы не бежали…

– Я не бежал. Я ушел. – Кайя не без удовольствия ощутил, как страх разрастается, меняет окрас. – Мне гораздо удобнее согнать вас всех к городу и уничтожить, чем захватить город, а потом несколько лет отлавливать по лесам.

… сердце мое, закрой, пожалуйста, глаза.

Он надеялся, что Иза подчинилась.

Шея сломалась почти беззвучно.

– Мятежник не может рассчитывать на снисхождение. Взывать к справедливости. К закону. Правилам. Но у вас есть еще время принять верное решение.

Молчание. Нервозное. Натянутое.

… прости, но мне нужно, чтобы меня правильно поняли. Не знаю, станет ли тебе легче, но этот человек убил многих, и смерть их не была настолько быстрой.

Кайя разжимает руку. Тело уберут, из комнаты, из Кверро. И этим троим, что уставились на мертвеца, будет о чем рассказать по возвращении.

… поэтому ты его выбрал?

… не только. Они все здесь убили многих. Но он сильнее прочих верил в силу пушек, а теперь мертв. Это запомнят.

И все-таки он медлит, прежде чем обернуться. Ему страшно заглядывать в глаза Изольды, но с этим страхом справиться проще, чем с остальными. Да и в ее глазах нет ни страха, ни отвращения.