Текст книги "В летописях не значится (СИ)"

Автор книги: Евгения Петроченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Не бойся, ничего не бойся…

Постарается. Что ей еще делать-то?

– Дар, а ты… – Надо говорить, потому что если замолчит, то и Дар тоже. Отпустит ее. Уйдет. И погибнет. Или еще хуже. – Действительно… протектор?

– Не знаю. Возможно, стану. Или нет. Я тебе потом все объясню. Обещаю.

Главное, чтобы это «потом» наступило.

Глава 6
Право силы

На первый взгляд результат очевиден, но самое интересное состоит в том, что он очевиден и на второй взгляд…

…об очевидности неочевидного или тайнах политики

Кайя ненавидел колодцы.

Он отчетливо помнил тот, из которого не мог выбраться. Гладкие скользкие стены с вечной испариной каменных рос и пятно света на недостижимой высоте.

Тогда он сбежал, и теперь колодцы ненавидели Кайя.

Этот дразнил хрупкой кромкой, готовой осыпаться при малейшем прикосновении. Кромку пробили куски железа и ветки дерева, щепа вошла в раствор, расшатывая и без того ненадежные камни. Но на дерево Кайя зла не держал – защитило.

Накрыло ветвями, заслоняя от острых металлических шипов, которые прошили все три стены, охрану и Магнуса. Людям хуже всего: Кайя видел тела, развороченные кирасы, пробитые во многих местах, вросшие железными штырями в плоть. Двое умерли на месте. Двое продержались достаточно, чтобы Кайя забрал их боль и память. А Магнус, скорее всего, выживет.

Повезло.

Это Кайя повторял себе, заставляя оставаться в разуме, хотя то, что внутри, требовало убивать. Немедленно. Всех. Тогда виновные точно будут наказаны. Те, кто в замке, те, кто в городе, те, кто в протекторате. Люди. Из-за них все началось снова.

И продолжится.

Люди глупы. Необучаемы. Не поддаются контролю. Представляют опасность. То, что внутри, предлагало единственный реальный вариант устранения угрозы. Кайя не слушал, повторял про везение.

Повезло, что колодец. И что дерево.

И что живы.

Нельзя спешить. Одно неосторожное движение, и каменная лавина хлынет вниз.

Дождаться мастеров. Поставить подпорки. Спустить сети и тощего паренька с непомерно длинными конечностями. Он неторопливо, словно задавшись целью испытать нервы Кайя на прочность, раскатывал сеть, закрепляя ее тонкими костылями, словно ткань булавками. Потом наносил серый раствор, который замешивали тут же, во дворе, стараясь не слишком пялиться на развороченные стены и вспаханную шрапнелью землю. На тела, лежащие в углу. Воздух провонял порохом и медью.

Паренек же полез на дно колодца.

Кайя хотел его остановить.

– Не дури. – Урфин отливал чернотой, лютой, неестественной, которой прежде в нем не замечалось. – Ты слишком здоровый для этой дыры. И я тоже. Чуть не так повернешься…

Договаривать не стал. Очевидно, но… невыносимо ждать.

То, что внутри, соглашается. Шепчет, что и Урфин ненадежен. Он договорился с Хаотом… рассказал, но… всю ли правду? И не надежней ли будет избавиться от него тоже?

Прямо сейчас, пока он близко и не пытается сбежать.

– Гайяр рвет и мечет, но… – Урфин не спускал взгляда с колодца. И разговаривал только затем, чтобы отвлечь. Наверное, следовало быть благодарным, но у Кайя не выходило.

Напротив, Урфин не понимает, насколько близок к краю.

Кайя сам как колодец, который вот-вот переполнится сточными водами. Затопит всех.

– …у него сын. У тебя – дочь. Удачная партия, особенно если других наследников не будет…

Веревка дрожит от напряжения. Поскрипывает ворот, который опускают медленно. И людям не следует мешать. Кайя сильнее, но он не способен чувствовать землю и камни, веревку, ворот. Ошибиться легко.

– Я не говорю, что он виновен. Вряд ли. Он слишком умен, чтобы замарать руки в… этом. Но иногда достаточно вовремя не услышать…

Например, того, как с шелестом осыпается песок. И дрожит пеньковая струна под двойным весом.

Выше.

Ближе. И уже недолго осталось.

Все обошлось. Почти. Было бы что-то серьезное, Кайя почуял бы. Он и сейчас ощущает, с трудом удерживая себя на краю колодца. То, что внутри, подсказывает: если убрать людей и самому взяться за ворот, то дело пойдет быстрее.

То, что внутри, не желает слышать об осторожности, потому что слышит, как ползет трещина по каменной корке, как, выскользнув из плена сетей, падают мелкие камни, как звонко ударяют о дно, и каждый звук – плетью по нервам.

Еще Урфин со своими разговорами…

– Думаю, через час или два тебе доставят исполнителей. Скорее всего, в виде трупов. С трупами сложно разговаривать.

Порыв ветра запутался в ветвях яблони, сорвал измятую листву, швырнул в колодец…

– Но нам ведь будет недостаточно?

– Нам? – Кайя сумел отвести взгляд от черного провала.

– Ну… у тебя сын, у меня дочь. Я, быть может, тоже на хорошую партию для нее рассчитываю. Он замечательный мальчишка, Кайя. И не заслужил такого. Если ты… если у тебя не получится с ним, то позволь мне. Не отсылай из семьи. Подрастет – ладно, всем уезжать приходится, но сейчас – не отсылай.

Его сыну полтора года. И он боится Кайя.

Страх инстинктивный.

И правильный.

Кайя иногда думает, что этого ребенка не должно было существовать, но мысли абстрактны. И вид Йена вызывает уже не злость, а скорее любопытство: Кайя не приходилось иметь дела с детьми.

За ним было интересно наблюдать.

И пожалуй, то, что внутри, соглашается: Йен не совсем человек, поэтому убивать его не обязательно.

Их подняли вдвоем. В грязи. Крошке. И запекшейся крови. Кайя было страшно прикасаться, потому что он не знал, не причинит ли боли этим прикосновением.

А люди смотрели. С сочувствием. Со страхом. С ожиданием. Чего?

Он не знал.

– Я цела. – Изольда повторяла это как заклятие. – Цела… только упала немного. Немного упала.

Она улыбалась счастливой безумной улыбкой, не понимая, что плачет. И с Йеном не желала расставаться. Ее уговаривали, а она слушала, кивала, но не разжимала руки.

И доктор – с ним тоже повезло настолько, насколько это возможно в нынешнем мире с его примитивной медициной, – сдается. Он прикасается к Изольде осторожно, трепетно, и Кайя благодарен ему за это. Но док – человек и способен не на много.

– Иза, посмотри на меня. – Кайя видел их боль, одну на двоих, и растерянность, и обиду, которая появляется, когда боль несправедлива. – Сейчас я кое-что сделаю. Просто, чтобы помочь. Как на турнире. Помнишь?

– Я цела…

Боль всегда горькая, а эта – особенно.

– Хорошо. Я просто должен убедиться.

Если у него получится. Что Кайя знает о человеческом теле, кроме того, что оно хрупкое до невозможности.

– Я загляну в…

Внутрь?

В разум?

В ту часть сознания, которое еще не разум?

– А ты поможешь Йену? – Она не уклоняется от прикосновения. – Обещай, что ты поможешь…

– Конечно.

Она действительно цела. Почти. Ушибы. Трещины в ребрах, особенно по левой стороне. Царапины. Но ни разрывов, ни внутреннего кровотечения, которое представляло бы реальную угрозу жизни. Правда, в ближайшие дни ей будет хуже некуда…

Кайя поможет, он заберет боль.

– Не надо. – Она выдыхает и разжимает руки. – Я справлюсь. Я… взрослая. Йен. Ты обещал.

С Йеном сложнее. Он еще меньше и легче, чем Кайя себе представлял. Смотрит обреченно. У него не осталось сил бороться, и это неправильно, чтобы вот так.

– Не бойся меня. – Пустое слово.

Кости еще слишком хрупкие. Его шею двумя пальцами переломать можно даже обычному человеку. Большая берцовая и малая берцовая немногим крепче. Перелом обеих, и на одном уровне. Смещения нет. Осколков тоже. Это хорошо. Рваная рана на руке выглядит жутко, но крупные сосуды не задеты. Ушиб спины – очень плохо. Но позвонки целы, и спинной мозг не поврежден. Шишка на лбу. Губа разбита.

– Тугая повязка, успокоительный отвар и отдых. А с молодым человеком мы будем разбираться в моем кабинете. – Док говорит это Урфину, и тот, кивнув, подхватывает Изольду на руки.

– Я никуда… – Она пытается вывернуться, упрямое существо.

… Иза, не спорь.

… ты не понимаешь. Со мной ничего страшного. Ты сам сказал, что ничего страшного, а Йену больно. Я слышу, как ему больно, и мне от этого плохо. Хуже, чем когда больно мне. Я ведь взрослая. Я потерплю…

Она готова расплакаться.

… я сделаю так, что больно не будет. Док зафиксирует перелом, и мы вернемся. Обещаю, что с Йеном ничего не случится. Ни я, ни кто-либо иной не причинит ему вреда. Но ты отправишься с Урфином и будешь делать то, что он скажет.

То, что внутри, протестует. Оно не доверяет ни Урфину, ни доку, ни вообще кому бы то ни было.

… я… буду вас отвлекать?

Нет.

… да.

Хорошо, что она слишком взвинчена, чтобы распознать ложь. Пусть отдыхает. А Кайя как-нибудь справится. Только вот он не оставался прежде наедине со своим сыном. И с детьми вообще, даже со здоровыми. Он не знает, как с ними разговаривать.

И пока идет по безлюдному замковому коридору, молчит. Йен тоже прекратил плакать. И дышал судорожно, через раз. Не из-за травмы – боялся, чем дальше, тем сильнее. Наверное, следовало заговорить, но о чем? Насколько вообще Йен понимает речь?

Или главное, правильно выбрать тон, как с собаками?

– Это доктор. Он к тебе уже приходил. А сейчас ты придешь к нему…

В два года Кайя тоже руку сломал. За неделю зажило, но почему-то понимание, что травмы Йена не представляют опасности для жизни, не успокаивало.

– …он сделает так, чтобы кости держались вместе. Тогда они срастутся. А я посижу, чтобы тебе не было больно.

За дверью – большая комната. Белые стены. Темный пол. Огромные окна. В центре – сложная конструкция из линз и противовесов, склонившаяся над хирургическим столом. Он новый и блестит в отраженном свете, кожаные ремни свисают до самого пола, в котором пробиты канавки для стока воды.

Здесь холодно и неуютно. Пахнет нашатырем. Спиртом. И еще чем-то до отвращения медицинским.

Доктор Макдаффин уходит за ширму и возвращается, переодевшись. Поверх свежей рубахи на нем каучуковый фартук, в котором доктор похож на мясника. Нижнюю половину лица закрывает марлевая повязка, а волосы убраны под сетку.

Йена он пугает больше, чем Кайя. Йен вцепляется в рубашку, отворачивается, чтобы не видеть этого человека, стол и блестящий инструмент, разложенный на подносе. А Кайя не представляет, как ему быть. Он сильнее, но почему-то кажется, что использовать силу – нехорошо.

– К сожалению, я не могу рекомендовать ни хлороформ, ни опийную настойку. Ваш сын слишком мал. Я вынужден буду причинить ему боль.

– Я ее заберу.

В этом маленьком теле слишком много боли.

– Может, – док вытирает руки белым полотенцем, – вы сделаете так, чтобы он совсем уснул? Ребенку не следует видеть некоторые вещи.

Например, ножницы, которыми разрезают одежду. Они щелкают так, что Кайя сам напрягается, он помнит прикосновение холодного металла к коже и страх, что широкие хищные лезвия отхватят руку…

…нога распухла.

– Это случается при переломах.

До города неделя пути галопом и напрямую, но Кайя не уверен, что храм работает. До границы – пара дней. И даже если Ллойд навстречу выедет…

…перелом срастется быстрее.

К инфекциям у Йена врожденный иммунитет. Воспаление не грозит. Боль Кайя снимает, да и завтра она сама пройдет. И значит, все будет в порядке.

Беспокойство иррационально.

Надо лишь продезинфицировать ссадины, зашить рану, которая снова начала кровить, и наложить повязку. Но док не верит на слово, он прощупывает голень, осторожно, бережно даже, опираясь сугубо на чутье. Потом соглашается с диагнозом.

– Если вы и вправду видите то, что говорите, – он осторожно очищает поверхность раны, иглу берет тонкую, нитки – шелковые, – это чудесно. За такой дар любой доктор душу бы отдал…

Пять швов. И шрам останется неприятным воспоминанием.

– Я был бы рад, если бы мой дар ограничился только этим. – Кайя выбирает крупицы щебня и раствора из рыжих волос. Мягкие какие… пуховые. У Насти, интересно, такие же?

А док замешивает в высокой миске гипс и замачивает бинты, пытаясь объяснить, что так будет лучше, гипсовая повязка куда надежней обычных.

… Кайя?

… все хорошо, сердце мое. Просто перелом. Ничего страшного.

Не верит. Кайя и сам не верит против всякой логики.

… на нас все быстро заживает, даже в таком возрасте. Через неделю уже на ноги встанет, а через две и думать забудет.

… врешь ведь.

… вру. Не забудет. Я бы мог заблокировать ему память, но… это неправильно. Даже для того, чтобы его защитить, неправильно. Но в остальном я правду говорю. Йен поправится.

Вздох-шелест.

Ей было страшно там, на дне колодца, и сейчас Иза пытается убедить себя, что все осталось позади.

… я снова не сумел вас защитить.

… просто найди их.

Касание, крыло бабочки, скользнувшее по щеке, не то утешение, не то просьба.

… мне так спать хочется. Урфин чем-то напоил… сказал, что не повредит, а спать хочется. Я вас жду. Он не уходит, следит. Скажи, что мне не нужна нянька. Меня-то как раз никто не тронет. Это вообще случайность, что я оказалась там.

Счастливая или наоборот?

Не выгляни она во двор, осталась бы цела. А вот Йен…

Разве Кайя сам не думал о том, насколько легче станет жить, если этот ребенок исчезнет. Тогда почему неуютно от одной мысли о том, что его желание могло исполниться?

… спи, сердце мое. Я справлюсь. А Урфин пусть побудет с тобой, хорошо? Тебе он не нужен, но мне так спокойней.

… тогда поговори со мной, если я не отвлекаю.

… ничуть. Йен, он… маленький. Какой-то совсем маленький. Это нормально? Я раньше не видел детей так близко. Еще почему-то он пахнет тобой. Не в том смысле, что твой запах действительно, а… я не знаю, как это называется, оно не физический запах. Но мне не мерещится.

… это хорошо, что не мерещится.

… почему?

Молчит. Уснула? Пускай. Ей надо. И док почти закончил.

– Прошу прощения, если мое любопытство неуместно. – Он оттирал испачканные гипсом ладони щеткой. – Но не подскажете ли вы, как надолго эта… война? Видите ли, у меня племянник в Краухольде остался. Молодой. Бестолковый слегка. Волнуюсь.

– К зиме я возьму город.

Если все пойдет так, как Кайя задумал.

– Значит, удачно, что я не доехал. Полагаю, там сейчас не самая лучшая атмосфера. Было бы неплохо, если бы мальчик поел. Что-нибудь легкое вроде куриного бульона. Но если не сможет – не настаивайте. Иногда стресс крайне негативно отражается на пищеварении. Завтра с утра я загляну. А в остальном… отдых, хорошее питание. Очень хорошее питание… впрочем, думаю, вы сами все понимаете.

Есть Йен отказался. Возможно, Кайя как-то неправильно его кормил или не нашел нужных слов, чтобы объяснить, что еда – это энергия, которая нужна для регенерации, но Йен от бульона отворачивался, тер глаза и норовил лечь.

Иза спала. Дышала ровно, но на лице, шее, груди, руках проступали лиловые пятна гематом, и каждая – упрек и предупреждение.

Гайяр уже прислал записку о том, что заговорщики схвачены. Только Урфин прав: сдадут исполнителей, решив, что с Кайя хватит. Раньше, возможно, и хватило бы, но не сейчас.

Он положил Йена на кровать, прикинув, что между ним и Изольдой останется достаточно места, чтобы они друг другу не мешали. Для Кайя нынешняя ночь грозила стать бессонной.

– Я присмотрю, – шепотом сказал Урфин, предугадывая просьбу. – Иди. Гайяр заждался уже…

…семеро.

Алхимик-подмастерье. Двое учеников. Сын булочника. Темноволосая девица, служившая при доме горничной. Стражник, числившийся у девицы в любовниках. И старый ключник, вероятно, случайная жертва. Его единственного убили ударом в сердце, остальные благоразумно выпили яд.

– Республиканцы. – Барон Гайяр, черный медведь Кверро, разглядывал тела с презрительным прищуром. Так человек умный, осознающий собственное превосходство над миром и умом гордящийся, смотрит на тех, кто глупее. – Говорят о мире, а вместо этого…

Он приложил платок к носу.

У Гайяра нос широкий, приплюснутый, украшенный нашлепкой родимого пятна. Барон невысок, кряжист и волосат. Некогда черная грива его с годами поседела, однако он по-прежнему заплетает ее в две косы. А бороду стрижет и смазывает маслом.

Волосатость здесь – признак мужества.

Гайяр не трус, но предпочитает не рисковать.

– Я желаю видеть всех. – Кайя присел рядом с девушкой. Холодная, мертва уже несколько часов, но трупное окоченение еще не наступило. Губа распухла, треснула, однако крови нет. И руки ее подозрительно чисты, пахнут лавандовым мылом. Вряд ли она приняла яд добровольно. – Бароны. Таны. Рыцари. Оруженосцы.

Им всем еще кажется, что Кайя прежний. У них будет возможность убедиться в обратном.

Гайяр не стал задавать вопросы. Подобрался. Еще не боится, скорее испытывает разумные опасения. Что ж, у него имеются основания.

– Это займет время.

У Кайя оно есть. И ждать он умеет.

В парадном зале Кверро живет ночь. Вносят свечи, поджигают светильники, но зал слишком велик. Ребра пилястр выступают из темноты. Желтые сполохи рисуют на кладке картины, и сквозняк заставляет свечи кланяться.

Кайя ждет.

Он закрыл глаза. Со стороны, должно быть, кажется, что Кайя спит. Это и вправду похоже на сон, в котором границы реальности плывут.

Зал наполняется людьми.

Время позднее, но нет никого, кого бы подняли с постели.

Запах оружия. Металла и еще гнева, лимонно-желтого, с резким привкусом.

Он позволяет им занять места. По памяти восстанавливая рисунок зала.

Справа – Гайяр.

Слева – Деграс с сыновьями. От них тянет с трудом сдерживаемым возмущением. Все трое злы, и всполохи рыжего порой дотягиваются до свечей. И до Гайяра. Так выглядит сомнение. И в хозяине Кверро, и в собственных догадках, которые наверняка кажутся Деграсу чересчур размытыми. Впрочем, Кайя рад, что хотя бы этот человек не обманул его ожиданий.

Таркоты. Настороженное ожидание. Готовность. К чему?

Но вины нет. И страха тоже…

Людей много, но Кайя готов уделить время каждому.

– Сегодняшнее происшествие едва не стоило жизни моей жене и моему сыну. Возможно, оно будет стоить жизни моему дяде. – Он не собирался терять время на вежливые слова. – Мне сказали, что виновные мертвы. Однако я не уверен, что все виновные мертвы.

Ропот.

– Я это исправлю. Прошу вас оставаться на местах. Если вы не причастны, вам нечего бояться.

Гайяр выдерживает прямой взгляд.

Странно, что больше нет запертых дверей. Вернее, двери есть, но приоткрыты, и Кайя способен понять, что находится с той стороны.

…досада. Раздражение людской глупостью, неспособностью довести простейшее дело до закономерного финала. Он не причастен напрямую и даже косвенно – слишком отчетливо понимает опасность подобных игр, – но предпочел бы, чтобы те, в подвале, ответили за убийство, а не за попытку.

…уверенность.

Он богат. Силен. И пользуется поддержкой многих. Он доказал свою верность дому Дохерти, и бездоказательное обвинение станет причиной раскола, который сейчас недопустим.

Что ж, в чем-то он прав. Но Кайя знает, что с ним делать.

Деграс чист. Его сыновья тоже…

…дальше.

От человека к человеку. И не находится никого, кто смеет отвернуться. А в зал возвращается тишина. Они и дышать-то боятся, что хорошо. Кайя помнит все оттенки страха и безошибочно выбирает нужный.

– Зачем? – Он смотрит в глаза рыцаря, черные из-за расплывшихся зрачков.

– Леди не должно было там быть… леди не…

Его память выворачивается наизнанку. В ней много лишнего, личного, что Кайя отбрасывает с самому ему непонятной брезгливостью, оставляя себе лишь имена.

Список невелик, и Кайя знакомы эти люди. Славные рыцари, которые решили, что будущее следует подкорректировать, пока имеется подобная возможность. И странно то, что не было в их действиях личной выгоды, скорее уж необъяснимая уверенность, что поступок их, несмотря на всю его мерзость, является благим. Если это не глупость, то что?

Кайя убрал руку, позволяя человеку упасть. Все-таки его вмешательство по-прежнему было грубым, смертельным, хотя следовало признать, что слышать он стал лучше.

И не только слышать.

Его воля накрывает зал, и каждый находящийся в нем чувствует ту грань, которая отделяет его от смерти. Они больше не способны двигаться, и на ногах стоят лишь потому, что Кайя разрешил.

В его силах остановить их сердце. Или запретить дышать. Лишить зрения. Слуха. Самой возможности мыслить.

И Кайя нужно, чтобы все это поняли.

Забирает он лишь тех, кто виновен, позволяя остальным прочувствовать, как медленно уходит чужой разум, а с ним и жизнь. Впрочем, ничего нового он не узнает. То, что внутри, желает довершить начатое, но Кайя не собирается слушать его тоже: он хозяин над своим зверем, а не наоборот.

И Кайя возвращает людям их свободу.

– Убрать! – Переступив тело, Кайя возвращается к креслу. – Их место на площади. Не хоронить. Поставить глашатая, который объяснит горожанам, что произошло.

Слушают внимательно, но с облегчением и какой-то безумной радостью. Чему они рады?

Тому, что остались живы.

– Остальных, из подвала, тоже касается. Также к смерти приговариваются следующие люди…

…торговец, продавший селитру и серу. Он не мог не знать, для чего они нужны.

…оруженосец, что служил связным.

…камердинер, который помог отыскать исполнителей.

Список не так чтобы велик, и многие люди, в нем значившиеся, уже мертвы. Однако это не значит, что они избегут наказания.

– Вне зависимости от сословия движимое и недвижимое имущество виновных в измене будет отчуждено в пользу дома Дохерти. Те, кто имел титул, будут лишены его без права восстановления. Их щиты будут сожжены на площади, а имена вычеркнуты из Родовой книги.

Тишина. Но ей недолго длиться.

– Их наследникам я готов предоставить выбор. Чаша или меч.

У всех четверых есть взрослые сыновья. Но от того не менее тошно.

– Но если выбор не будет сделан до заката, я вырежу весь род. Одна жизнь против многих – решать вам.

Судорожный выдох. Чей – не понять.

– Я хочу, чтобы каждый из находящихся здесь понял, что любая попытка причинить зло моей семье отразится прежде всего на ваших семьях.

– Но по закону… – Кто-то решился подать голос, но Кайя не намерен был слушать.

– Я теперь закон.

Молчат. Боятся. Ненавидят. Но страх все же сильней. И Кайя не уверен, правильно ли поступает, но… если спустить, повторят. Деньги. Власть. Идея. Не важно что, но им плевать на его семью. Пусть же поберегут собственные.

Он сделал то, что должен был сделать. Еще один разговор, и можно будет вернуться.

– Барон, мне нужно с вами поговорить.

Провожают их взглядами. Все эти люди сомневаются сейчас, правильный ли сделали выбор, но Кайя надеялся, что страх убережет их от глупостей.

– Вина? – Гайяр почти спокоен и готов играть в гостеприимного хозяина.

– Пожалуй.

Высокий графин. Бокалы. Стекло особого оттенка «небесный пурпур», секрет которого мастера Кверро хранят многие столетия.

– Я позабочусь о том, чтобы… вам не пришлось приводить угрозу в исполнение. – Барон наклоняет бокал, позволяя вину подобраться к самому краю. И алое сливается с пурпурным.

– Буду весьма вам признателен. Присаживайтесь.

Одна жизнь от рода – это не такая и высокая цена.

– Я не знал о том, что происходит. – Гайяр присаживается. – Если бы у меня возникли подозрения…

– Они возникли. Но вам было невыгодно их озвучивать. Вы просто отвернулись.

– Это преступление?

Что ж, он хотя бы не пытается отрицать очевидное. А Кайя основательно забыл вкус вина. Терпкое. Бархатистое. И сладкое. Неплохое, но не в этой компании его пить.

– Нет, это не преступление. И убивать вас я не собираюсь. Более того, мне кажется, что между нашими семьями могли бы возникнуть узы куда более прочные, нежели сейчас. Вашему сыну два года?

– Уже почти три.

Барон умеет улыбаться искренне. Сын. Наследник.

Семеро законных дочерей и полторы дюжины бастардов женского пола. Появись мальчик, барон ввел бы его в род, но рождались девочки. Поразительное невезение. Или генетический сбой, который делает эмбрионов мужского пола нежизнеспособными.

Но однажды Гайяру повезло. И наследник его – величайшее из сокровищ барона.

– Я думаю, они с Йеном замечательно поладят.

Гайяр понял и сразу.

Неужели действительно рассчитывал, что Кайя отдаст ему дочь?

Иза бы его убила…

– Вы… возьмете Брайана заложником? – уточнил Гайяр.

– Что вы. Я лишь окажу вашему роду большую честь. Наши дети непременно подружатся. Станут неразлучны…

И в следующий раз, когда у барона появятся подозрения, он точно будет знать, как поступить правильно.

– Чего вы боитесь, барон? Как только Йену станет лучше, дети отправятся в Ласточкино гнездо. Там безопасно. Ваш сын получит хорошее образование и возможность, которой вы сейчас для него добиваетесь. Рано или поздно Йен станет протектором, а мы не имеем человеческой привычки отрекаться от тех, кого считаем близкими.

Изольда не одобрит: дети не должны участвовать во взрослых играх. Но Кайя действительно не имеет намерения причинять вред этому ребенку, ему лишь нужно, чтобы его отец вел себя благоразумно.

– Я… – Гайяр сглотнул, глядя в бокал. – Я и Брайан будем рады служить вашей светлости.

– Замечательно.

Вернувшись к себе, Кайя отпустил Урфина.

Надо было вина захватить, чтобы не только для себя. Раньше им было о чем разговаривать и… Урфин не заслужил того, что Кайя собирался сделать. Он тоже стал другим, и Кайя не мог понять, нравится ли ему этот новый либо же нет. Все как-то изменилось.

И надо бы поговорить, но не сегодня: не тот настрой и не то время.

… Кайя?

… спи, сердце мое. Я нашел их. Всех.

… хорошо.

… хочешь, я уберу боль?

… и будешь рядом?

… конечно.

На кровати хватит места для троих, и Йен не просыпается, когда Кайя перекладывает его на середину, только одеяло спихивает и хмурится.

… видишь, я уже рядом.

Кайя дотягивается до ее волос и проводит пальцем по руке, осторожно, не желая причинить боль, но лишь давая понять, что действительно рядом.