Текст книги "С нами бот (сборник)"
Автор книги: Евгений Лукин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Обмыли сертификат, пошли трудовые будни – и я ощутил лёгкую панику. Досуга с каждым днём становилось меньше и меньше. Меня то и дело выдёргивали из обжитого бирюзового кокона в эту, простите за выражение, реальность. ЖЕЛАТЕЛЬНО ЛИЧНОЕ ПРИСУТСТВИЕ! ЖЕЛАТЕЛЬНО ЛИЧНОЕ ПРИСУТСТВИЕ! Чистая атака хакеров.
А вся жуть заключалась даже не в том, что личное присутствие действительно было желательно, а в том, что, получив проблемой в лоб, я сплошь и рядом просто не знал, как настраивать автопилот. Допустим, предстоит беседа с глазу на глаз с представителем такой-то фирмы. Обсуждаем то-то и то-то. А посоветоваться не с кем, поскольку Труадий Петрович с Лёшей Радым в данный момент, видите ли, загорают на Крите. Грубо говоря: какой задать режим? Согласие? Отказ? Безразличие? Понятия не имею… Принимаюсь судорожно вспоминать, не говорил ли чего Труадий Петрович о данной фирме. Может, и говорил, но не мне, а боту. Начинаю рыться в памяти бота, но там чёрт ногу сломит.
А режим давно выставлять пора.
Каюсь, выставлял наугад. Куда палец ляжет – то и нажимал.
Вскоре, как и следовало ожидать, кратковременный взлёт сменился застоем, а там и вовсе обозначился лёгкий спад. Можно было предположить, что геликософия приелась публике, но, судя по данным наших конкурентов, у них всё обстояло благополучно. Сначала я нервничал, потом, по своему обыкновению, махнул рукой. Какая, в принципе, разница: я ли принимаю решения наобум или тем же самым займётся бот?
Разница в одном: в количестве моего личного времени.
В крайнем случае уволят. Не привыкать.
В итоге я не только тактику, я на него ещё и стратегию спихнул. Сам выставит режим, не надорвётся. А личное присутствие – только в экстренных случаях. Коротко говоря, я вновь совершил то самое, что категорически не рекомендовалось инструкциями и лично Олжасом Умеровичем, но уже на более высоком уровне.
И опять пошли чудеса. Даже на мой непрофессиональный взгляд, дела по всем показателям выровнялись помаленьку, а там и вовсе полезли в гору. Я уже начинал ревновать к своему автопилоту. Ладно, пока я умничал да ехидничал, можно было утешиться рассуждением, что в мире торжествует глупость, поэтому, дескать, от меня люди шарахаются, а к боту тянутся.
Но глупость-то моя, скажите на милость, чем хуже его глупости?
Что я тычу пальцем в небо, что он!
Но у него почему-то всё идёт на лад, а у меня рассыпается.
Хоть расколись, не понимаю…
Не исключено, что дело просто в дозе кретинизма. Слабая доза расхолаживает коллектив, сильная – сплачивает.
Можно ли вообще быть тупее бота? Не спешите ответить отрицательно. Мне, например, с ним тягаться трудно, а вот моей бывшей начальнице… Конечно, он отзывается невпопад, но хотя бы членораздельно. А что вытворяла эта королева оговорок!
– Не будем конкретно называть пальцем тех, кто в этом виновен…
Уверяю вас, каждый день выдавала прямо противоположное тому, что хотела сказать.
Но руководила ведь, чёрт возьми! И успешно руководила.
Меня давно уже беспокоит, что в последнее время я не могу думать ни о чём другом. Только о нём, о боте. Стыдно признаться, но мы теперь на равных. Глухо враждуем. Точнее – я с ним враждую. Ему-то самому всё равно. Железо оно и есть железо. Вот спрятался я в своей бирюзовой келье. А толку? Снаружи – он, в мыслях – тоже он. Раньше я был склонен к шизофрении: на что посмотрю, о том и начинаю рассуждать, фантазировать, бредить. Бывало, что и вслух. Золотые времена. Теперь же я скорее молчаливый параноик с пулей в голове. Думаю об одном.
Да уж! Озаботили – так озаботили.
Несомненно, что-то надо делать, что-то надо ломать, что-то…
Хватит! Обрыдла мне вконец эта бирюза. Пора сменить обои внутреннего мира. Подкладка души обветшала и требует обновления. Кроме шуток, настолько приелся бирюзовый цвет, что уже кажется просто серым. Диким, как говаривали во времена Лескова.
Заодно отвлекусь.
Значит, так. Подойдём к этому делу ответственно. В нынешнюю эпоху выбор фона – задача, прямо скажем, непростая. Наш развращённый век успел опошлить все оттенки. Голубой и розовый сразу же отпадают. Коричневый отдаёт фашизмом, жёлтый – прессой, оранжевый – майданом, синий – правящей кликой, зелёный… Зелёные сейчас не лучше коричневых. Красный… Весь мир насилья мы разрушим? Оно бы, допустим, и неплохо, но это ж с ума сойдёшь – этюд в багровых тонах! И мальчики кровавые…
Фиолетовый. Почему бы и нет? Тем более что на молодёжном жаргоне «фиолетово» нынче означает «до лампочки», «по барабану». С другой стороны, с чего бы мне косить под тинейджера? В мои-то годы! Несолидно как-то.
В итоге остановился на бледно-сиреневом. Хорошо бы ещё узорчик запустить какой-нибудь этакий симпатичненький. Розовые фигушки на бледно-сиреневом фоне… Очень бы неплохо смотрелось.
А потом пригласить соседей. Чтобы тоже полюбовались.
«Ах, какой у вас внутренний мир…»
Вскоре кончилось моё безначалие. Критяне вернулись. Оба ублаготворённые, в меру загорелые, с чемоданом сувениров для раздачи сотрудникам и сотрудницам. Мне был поднесён уникальный обломок амфоры с фрагментом схемы кносского лабиринта. Путеводитель. Чёрт знает какой век до Рождества Христова – и наверняка изготовлен нынешними умельцами из тамошних краёв. Автохтонами. Они же индигенты. (См. словарь ин. сл., 1888.)
Интересно, обрывками клубка Ариадны на Крите тоже торгуют?
Затем руководство удалилось в свои кабинеты, и что-то стало мне сразу не по себе. Как вскоре выяснилось, правильно стало. Своевременно.
Уже через полчаса последовал звонок и велено было явиться. Голос звучал настолько грозно, что показался незнакомым. И если бы только мне!
Бот не опознал!
– С кем я говорю?
– Со мной! – рявкнул Труадий Петрович, и понял я, что дела мои совсем никудышние. – Кстати, считай, что ты уволен! Но попрощаться зайди!
Рассказывают, пришёл однажды Репин к Сурикову, а тот пишет «Утро стрелецкой казни». От полотна жутью веет. Плахи расставлены, виселицы в дымке маячат. Пустые. Посмотрел Репин, поморщился: «Вы бы хоть одного стрельца повесили!» Послушался Суриков, повесил пару стрельцов – и тут же замалевал. Потому что ужас ожидания исчез.
Примерно то же самое случилось и со мною. Стоило прозвучать роковому слову «уволен», страхов моих как не бывало. Мало того, я ощутил чувство, близкое к восторгу. Прискорбный факт, что сам я лишаюсь места и снова становлюсь безработным, казался мелким и незначительным по сравнению с моей радостью при мысли, что дура железная наконец-то оступилась.
Развязно ухмыляясь, я вышел в коридор, однако перед дверью Труадия всё же малость перетрусил и решил, что мудрее предстать пред грозны очи невидимым и неслышимым (для себя, естественно, для себя). Убрал звук, убрал изображение и двинулся, так сказать, по приборам, постоянно сверяясь с путеводными стрелками.
Будем надеяться, что мебель в кабинете не переставляли.
Наощупь открыл дверь, вошёл. На бледно-сиреневом фоне возникли две тоненькие красные окружности, напоминающие мишени. Затем сработала распознавалка. Левой мишенью оказался Лёша Радый – правой, понятно, сам Труадий Петрович. Во рту у меня шевельнулся артикулятор, а в гортани отдалась неслышная дрожь динамика. Затем перед глазами выскочил значок в виде стульчика.
Мне предлагали сесть.
Что ж, спасибо.
Я нащупал нужную бусину чёток и затребовал изображение стула в натуральную величину. Его, и только его.
Посадка прошла успешно.
Мне уже было настолько всё фиолетово, что ни о каких сожалениях, ни о каком самокопании не могло идти и речи. Я удивлялся лишь одному: откуда во мне взялось столько злорадства? Когда накопилось? «Допрыгался, козёл? – с бесстыдным ликованием думал я о своём верном боте. – Ишь! В конкурсе он победил! Начальник отдела геликософии, вы только подумайте! Ну везло тебе какое-то время – по теории вероятности. И на этом основании ты возомнил себя выше Леонида Игнатьевича Сиротина? Да, лентяя! Да, пофигиста! Но человека, чёрт побери, человека! Который, по мнению одного бомжа из пьесы Горького, звучит гордо!..»
Гордиться принадлежностью к роду людскому! К этой раковой опухоли на теле планеты! До чего ж он, гад, меня довёл?
Судя по тому, что левая мишень была обозначена пунктирно, Лёша, по своему обыкновению, молчал. Беседу вёл исключительно Труадий Петрович – непрерывная линия, образующая окружность, опасно тлела алым.
Так прошло минут десять. А может, и больше. На этот раз за временем я особо не следил.
ЖЕЛАТЕЛЬНО ЛИЧНОЕ ПРИСУТСТВИЕ
Это ещё зачем? Мы люди скромные, можем удалиться и на автопилоте.
Я включил изображение и звук.
Труадий Петрович уже не сидел за столом, он стоял. Лёша Радый – тоже. Оба смотрели на меня со странным выражением.
Встал и я.
– Н-ну… – недовольно пошевелив усами, буркнул наконец Труадий. – Будем считать, что ты оправдался…
«Будем» он произнёс как «бум».
– Если бум не поддерживать, он быстро выдохнется, – изрёк бот.
– Тоже верно… – подумав, согласился Труадий.
Глава одиннадцатаяПару часов спустя в более спокойных условиях я прокрутил весь разговор с начала до конца. В принципе автопилот – идеальный инструмент шантажиста. Скрытая камера, по сути дела.
Интересно, разрешат ли со временем предъявлять подобные записи в суде взамен свидетельских показаний? Видимо, если и разрешат, то нескоро.
Но это, я вам доложу, была сценка! Редкий случай, когда жизнь поднялась до уровня фильма, отснятого талантливым режиссёром.
Нет, я не оговорился.
Попробуйте представить из любопытства, что перед вами не быт, а кино. По молодости лет я довольно часто так развлекался. Попробуйте – и вы ужаснётесь. Принято считать, что, чем произведение ближе к жизни, тем оно талантливей. Бред. Страшно представить, какое количество обыденности надо промыть, чтобы получить одну крупицу искусства! Но обыденность в сыром виде… Боже, как отвратительно мы исполняем собственные роли! Станиславский наверняка бы завопил: «Не верю!»
Любительские съёмки чужих застолий и свадеб – видели? Более бездарной актёрской игры, чем в жизни…
Нет, даже не так. «В жизни не видел более бездарной игры, чем в жизни». Да, теперь гораздо лучше. Почти Ежи Лец.
Конечно, бывают исключения. Редко, но бывают. Например, запись, которую я только что просмотрел. Единственная к ней претензия: всё снято с одной точки.
В кадре царил Труадий. Суровое недвижное рыло секьюритиобразного Лёши Радого мелькнуло раза два, не больше. Эпизодник. Статист. Зато какой типаж, какой типаж!..
Итак, запись.
Когда я вошёл, глава ООО «Мицелий», мрачный, даже слегка спавший с лица, нервно елозя «мышкой» по коврику, считывал данные с монитора. Не удостоив взглядом, велел мне сесть.
Изображение нелепо мотнулось.
Безобразная операторская работа!
Затем Труадий прекратил мучать оргтехнику, поднял на меня траурные запавшие глаза и стал держать паузу. О, как он её держал! Сиди я перед ним собственной персоной, скончался бы в судорогах уже на третьей секунде. Но перед Труадием сидел бот, безмозглая железяка, гипнотизировать которую безнадёжно в принципе. Вы никогда не пробовали убить кирпич морально? Попробуйте. Вас это многому научит.
Тем временем истекли положенные на паузу шесть секунд.
– Какие-либо проблемы, Труадий Петрович? – осведомился бот.
Труадий чуть отшатнулся и посмотрел на меня с восхищением. Почти влюблённо. С такой волшебной наглостью ему наверняка ещё сталкиваться не доводилось.
– Только не надо прикидываться, Лёня, будто сам не понимаешь, что ты наворотил в наше отсутствие, – зловеще-вкрадчиво молвил он. Было, однако, видно, что геликософское моё спокойствие его смутило. Перед ним явно сидел ни в чём не повинный сотрудник. Либо не сознающий своей вины по крайней тупости. – Ты сломал нам всю стратегию, Лёня. Стратегию, которую мы выстраивали несколько лет… В самом деле не понимаешь? – с сочувствием переспросил Труадий. – Ладно. Тогда давай с начала…
Говорил он долго и хорошо. Правда, я почти ничего не уразумел. Бот – тем более.
Красивое слово «стратегия». Не хуже чем «геликософия».
Та часть информации, которую мне удалось усвоить, заключалась, насколько я могу судить, в следующем: в итоге деятельности отдела мелкие зависящие от нас фирмы каким-то образом оказались за бортом (за бортом чего?), зато наметился альянс со злейшими конкурентами.
Вот к чему, оказывается, приводит бездумное нажатие на кнопки.
– Что скажешь, Лёша? – неожиданно повернулся Труадий к своему заместителю.
Тот отозвался не сразу.
– Прибыль возросла, – глухо и отрывисто сказал он.
– Разве?.. – Владелец «Мицелия» снова схватил «мышку» и принялся терзать компьютер. – Да… немного… – несколько озадаченно проговорил он наконец. – Но, во-первых, прости, не вижу пока причинной связи. И потом… разве дело только в прибыли?
– Да, – сказал Лёша Радый.
– Ну, не знаю! – Труадий Петрович откинулся на спинку кресла. Был очень недоволен и раздосадован. – Может быть, я старомоден, Лёша, может быть… И всё-таки моральные обязательства перед партнёрами… – Он не договорил и, осунувшись, пристально всмотрелся в монитор.
Истекли шесть секунд.
– Могу я чем-нибудь помочь, Труадий Петрович? – осведомился бот.
Тот диковато взглянул на меня и не ответил. Не до того ему было.
Потом они заспорили с Лёшей Радым. Вернее, спорил Труадий, а Лёша односложно возражал. Разногласие касалось старой стратегии: восстанавливать её, болезную, или же доламывать до конца? А тут ещё выяснилось, что в результате моих и ботовых проказ наш основной конкурент оказался в зависимом от нас положении. Не в прямой, конечно, зависимости, но тем не менее…
Решили доламывать.
Потом оба зачем-то встали и с интересом посмотрели на меня.
Дальнейшее известно.
– Будем считать, что ты оправдался… – буркнул Труадий Петрович.
Кто оправдывался? В течение всего разговора бот произнёс две, повторяю, две ничего не значащие фразы: «Какие-либо проблемы, Труадий Петрович?» и «Могу я чем-нибудь помочь, Труадий Петрович?»
И всё!
Что я сейчас перечитываю? Как ни странно, «Войну и мир» Льва Николаевича Толстого. Книгу из школьной программы. И перечитываю, представьте, с болезненным интересом.
Роман, конечно, неудачный. Да он и не мог быть иным, ибо граф поставил перед собой задачу, посильную разве что Господу Богу. Показать, каким образом крохотные поступки отдельных людей складываются в ком исторических событий, слепо катящийся в никуда и давящий тех самых людей, чьими крохотными поступками он был нечаянно создан.
Как катится и как давит, изображено убедительно, а вот как складывается, честно сказать, не очень. Толстой и сам это видел, почему и перемежал описания откровенной объясниловкой. Всё, что не могло быть передано средствами художественной прозы, он излагал впрямую.
Эта-то объясниловка (на редкость местами скучная) и привлекла на сей раз моё внимание. Раньше я её большей частью пропускал.
Перечитывать начал почему-то с третьего тома и вскоре был поражён следующей крамольной фразой:
«Не только гения и каких-нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших, высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения».
Стоп, холодея, подумал я. Да ведь это он о боте! Ни единого человеческого качества – и победы, победы, победы… Одни победы.
С замиранием двинулся дальше и через сотню-другую страниц набрёл на простое и ясное истолкование последних событий моей жизни:
«Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы».
Вот она, механика его успеха. Я не о Бонапарте, разумеется, я о боте.
Все его решения, выбрасываемые вслепую, оказываются на поверку либо неизбежны, либо невозможны. Он просто сыплет ими, никак не отбирая. Отбор за него производит жизнь.
Минутку, минутку! А чем же тогда объяснить мои неудачи, когда я пытался вмешаться в его действия, так сказать, с позиций разума?
Ответ обнаружился на первых страницах четвёртого тома.
Жутковатый ответ:
«Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью».
Ну спасибо, Ваше Сиятельство Лев Николаевич! Благодарим покорно за науку, как говаривали высеченные на конюшне мужички…
Кажется, я сообразил наконец, в чём секрет его обаяния. Он не задаёт вопросов! Только в случае паузы – для поддержания разговора. Всякие там требования пароля при загрузке, само собой, не в счёт. Это же идеальный мужчина, мечта всех женщин. И не только женщин. Подумайте сами: кто никогда ни о чём не спрашивает? Только тот, кому всё известно заранее.
Представьте такую личность, и вы невольно ощутите священный трепет. Вот кто должен стоять во главе государства!
А то, что он всё делает невпопад… Ну так великие люди всегда всё делали невпопад. Потому они и великие.
Но что меня ждало в тот день дома! Что меня ждало дома!
– Как ты мог?! – кричала Артамоновна. – Как ты мог?!
На глазах её закипали слёзы.
Эдит Назаровна испуганно прижухла в своей комнатёнке.
Напрашивался привычный выход – слинять в бледную сирень и переждать там гнев супруги. Однако меня разобрало любопытство: а что я мог-то? Или бот опять какое-нибудь чудо отчеканил?
Я нащупал первую бусину чёток и отключил автопилот. Чтобы не влез ненароком в семейную склоку.
– Так, значит, он купил тебя? – Бледная от ярости Ева выхватила из пачки тонкую сигарету, защёлкала пальцами. Я вручил ей зажигалку. Пока ещё ничего не было понятно, но, кажется, меня обвиняли в чём-то очень и очень серьёзном. – Ты с самого начала знал!.. – Она прикурила и неистово замахала ладонью, отгоняя дым. – Знал – и принял в этом участие! Как ты мог?!
Ага… Ну вот уже кое-что проясняется. Меня купили. Кто меня мог купить? Кто этот оригинал?
Ну, натурально, Труадий Петрович!
Так. Купил. И что?
– Ты же всегда завидовал мне! – заходилась Ева. – Завидовал и ждал момента! Дождался? Дожда-ался…
Что происходит, чёрт возьми?
И я прямо спросил, что происходит.
Все оскорбления, просыпавшиеся на мою бедную голову, я повторять, конечно, не собираюсь. Скажу только, что были они обидны и несправедливы. Кроме одного: нашими совместными с ботом усилиями мы, оказывается, не только сломали выработанную Труадием Петровичем стратегию, но и как-то там подставили Еву.
– Дура я, дура! – горько кривя рот, причитала она. – Сама же, сама тебя туда толкала…
– Ты?! – не поверил я. – Когда?
До сего момента я изо всех сил подражал боту: старался соблюдать спокойствие, не чувствовать за собой никакой вины и ничему не удивляться. Но это же невозможно!
– В тот день, когда тебя уволили! – Промахнувшись, она сломала сигарету о донышко пепельницы, запалила новую. – Ты ещё понятия не имел, что такое геликософия. А я тебе всё объяснила! Сказала, что Труадий подыскивает начальника отдела. Посоветовала принять участие в конкурсе. Свела тебя с ним. Притащила к нему в гости… У, дура!
Ну вот. Кажется, у меня отбирают единственную в моей жизни заслугу. В кои веки раз проявил инициативу – и, здравствуйте вам, утверждают, будто и тогда действовал из-под палки! И главное, твёрдо убеждена, что так всё оно и было…
А поди проверь! Будь я ботом ещё до падения в траншею… Хотя и это бы не помогло. Записи, не имеющие отношения к типичным ситуациям, хранятся в памяти трое суток, потом стираются. Как в камерах слежения.
Поражаюсь людям, уверенным в истинности своих воспоминаний. Сам я не верю воспоминаниям ни на грош. Как вы уже, наверное, обратили внимание, читать я не люблю – люблю перечитывать. Из чисто эгоистических соображений. Читаешь-то книгу, а перечитываешь-то себя. Ещё одна похожая страсть – обожаю пересматривать фильмы, которые нравились в юности. Смотришь – и глаза хочется протереть: всё же было не так! И эта сцена, и эта… А этой вообще не было!
Теперь представьте, что вам прокрутили эпизод из вашего собственного прошлого. Ручаюсь, реакция будет та же самая.
Не так всё было!
– Ева, – беспомощно сказал я. – Ева… Я просто не знал…
– Не знал, как называется моя фирма?
– Нет, я… Я понятия вообще не имел об этом решении…
И, бот свидетель, вправду не имел. Я даже не имел понятия, о каком решении речь.
Она уничтожила меня взглядом.
– Не ври! Я только что всё выяснила! Решение принимал один ты! Остальные были на Крите!
Ну почему, почему, стоит только высунуть нос из виртуальной своей скорлупы, как тут же хочется сгореть со стыда? К чёрту! Все к чёрту!!! Сам наворотил дел – пусть сам и разбирается.
Здравствуй, бледная сирень, голубой палисад…
Ну вот. Здесь нас с тобой никто не тронет, не обругает, не подведёт под издёвку чёрной правды… которая страшнее клеветы… Так, кажется, у поэта?
Лучшим выходом из гнусного этого положения мне казался такой: бот, по своему обыкновению, сейчас поведёт себя крайне бесстыже, и Ева просто выставит меня за дверь. Раз и навсегда. А что ещё делать с Иудой? Надо же! Слить фирму жены за тридцать сребреников жалованья… Или что я там с её фирмой сделал?
ЖЕЛАТЕЛЬНО ЛИЧНОЕ ПРИСУТСТВИЕ
Мог бы и не напоминать. Я уже и сам чувствовал, что меня куда-то неистово тащат за руку. Должно быть, в направлении порога. Куда ещё? Сложность, однако, заключалась в том, что вернуться в зримую реальность можно было лишь с помощью чёток, а чётки находились в той самой руке, за которую волокли.
Вскоре меня развернули рывком, возможно, для нанесения хорошего пинка в крестец, однако вместо этого повалили на что-то упругое, обширное, оказавшееся впоследствии нашим супружеским ложем, и впились в мои губы жарким влажным поцелуем. Артикулятор дёрнулся, но безуспешно.
Зато правая рука наконец-то получила свободу – и я смог вернуть себе зрение и слух.
Меня уже раздевали.
– Что ж ты сразу не сказал?.. – страстным прерывистым шёпотом вопрошала Артамоновна, сдирая с меня рубашку и принимаясь уже за брючный ремень, на котором, кстати, крепился футляр с коробочкой. – Родной ты мой…
Самое обидное, что во время всей этой суматохи я, видать, нечаянно придавил не ту бусину, полностью отключив запись. Поэтому не спрашивайте, что он ей такое сказал. Не знаю. А хотелось бы.
Внезапно Ева запнулась, широко раскрыла глаза.
– Ты ведь всё исправишь, да?.. – спросила она с надеждой и страхом. – Ты меня так не бросишь… Ты поможешь мне, правда?..
