Текст книги "«Если», 2012 № 12"

Автор книги: Евгений Лукин

Соавторы: Дмитрий Володихин,Пол Дж. Макоули,Адам-Трой Кастро,Эдуард Геворкян,ЕСЛИ Журнал,Степан Кайманов,Глеб Елисеев,Александр Ройфе,Сергей Некрасов,Карл Фредерик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Потому что он был ничтожеством.

На своем веку, пока не попался в руки правосудия, этот тип побывал вором, насильником, вымогателем, садистом, серийным убийцей. Но даже самые мерзейшие из его преступлений не стали знаменитыми. Наверное, Корт смогла бы понять (хоть и не одобрить) желание зиннов посадить злодея в клетку, будь он действительно выдающимся извергом, вроде упомянутых Первой Данью Данневада и Магрисона, которые олицетворяли худшие пороки рода человеческого. Но большинство своих грязных дел Фарр обтяпал в манере заурядного, пусть и крайне рьяного головореза, причем даже не по собственной инициативе: он выполнял заказы преступного синдиката в своем захолустье, и злодеяния эти мало отличались друг от друга. Небось удивился не на шутку, когда зинны выбрали его из тысяч лютых душегубов, опрошенных ими к тому времени во всем Конфедеративном космосе.

А может, и не удивился. Такой человек, как Фарр, живет в центре своей вселенной, и предложение зиннов – долгожданное доказательство того, что сладкая вера в собственную исключительность вовсе не бредовый морок.

У входа в бальный зал Андреа задержали надзиратели. Пока она ставила требуемую подпись, тот, что слева, аж попятился. Надо же, оказывается, репутация Андреа Корт пугает охранников самого Саймона Фарра.

– Ну, и как он тут живет-поживает?

Охранник справа, худой, бледный и в свою работу явно не влюбленный, пожал плечами:

– Да кого это волнует?

– Вас должно волновать, уважаемый. Когда сторожишь опасного зверя, полезно следить за переменами в его настроении.

– А если у него настроение без перемен? Только злобное и агрессивное?

– На это я отвечу, что вы попросту невнимательны. Узкий эмоциональный спектр все-таки остается эмоциональным спектром.

Надзиратель слева, до сего момента брезгливо крививший рот, вдруг ухмыльнулся. И не было в этой ухмылке ничего недоброго, хотя на вид она мало отличалась от прежней мины. Он пригладил ладонью редкие светлые волосы и сказал:

– Ага, советник, я вас понял. Часа два назад говорил с ним, так он был без самой малости вежливым. Правда, и хамства подпускал, но мне сдается, больше по привычке. Да что там, он вел себя как нормальный человек, насколько это возможно для законченного подонка.

– Ну, спасибо, – кивнула Корт. – Теперь мне будет проще.

Она вошла в бальный зал и остановилась как раз у «линии отключения»; такая дистанция считалась предельно допустимой для общения с арестантом.

– Саймон!

По ночам Фарр спал мало, предпочитая в течение дня вздремнуть два-три раза по паре часов. Сейчас он прохаживался кругами невдалеке от койки.

При появлении Корт двинулся навстречу, остановившись на минимальном безопасном для него расстоянии: еще на волосок вперед – и сработает имплантат.

– Советник? Что привело такую красавицу в мое убогое обиталище? Да еще в столь неудобный час?

Это был тот самый человек, чей портрет Андреа видела в кабинете Вальсик. Только постарел на тринадцать лет и потолстел. Ничего садистского в его облике не выказывалось, разве что ухмылочка допускала негативную трактовку. Однако Андреа убедилась на личном опыте, что самые худшие из нас так и норовят схорониться под ангельской внешностью.

Да если на то пошло, сколько раз она слышала комплименты насчет своего милого личика?

– Просто захотелось вдруг на вас посмотреть.

У Фарра дрогнули губы.

– Это всегда пожалуйста. Переходите черту и разглядывайте меня во всех подробностях.

– Ага, чтобы прикончить вас в порядке самообороны? Такого зла я своей карьере не желаю.

Он захихикал:

– Нравится вас слушать, честное слово! Но насчет самообороны – это уж вы загнули. Захочу – пополам разорву и даже не вспотею.

– Вот только каждая моя половина запросто сможет вас прикончить. Еще одна дурацкая угроза, и я уйду восвояси, а наш вопрос останется нерешенным. Мистер Фарр, я ведь уже говорила, что нисколько вас не боюсь. Даже будь вы в полном расцвете физических сил, я бы как-нибудь с вами справилась. И не таких лопала на завтрак. Но я здесь не ради этого. Советую быть повежливее со своим адвокатом, это в ваших интересах.

Фарр показал зубы, почесал небритый подбородок и ухмыльнулся с фальшивой приязнью.

– Дьяволица, а не женщина! Эх, были б мы на другой планете, уж я бы за вами приударил!

– На другой планете вы бы попытались взять меня силой. Но, к счастью для нас обоих, мы находимся здесь, и у меня есть лишь несколько часов на проверку места вашего будущего содержания. Говорите, какие вопросы я должна задать зиннам.

Он одобрительно поднял бровь, снова почесал челюсть и принялся ходить взад-вперед вдоль черты – ни дать ни взять зверь, ищущий слабину в своей клетке.

– Да сколько можно эту тему мусолить? Который месяц уже… Я бы не отказался от солнечного света, от пищи по моему выбору, от лекарств. В части развлечений – любой выбор голофильмов и нейрозаписей. Лесок для прогулок тоже пришелся бы кстати… И все это обсуждалось задолго до вашего прибытия.

– Может, стоит обосновать кое-какие пункты?

В его глазах на миг появилось нечто вроде тоски.

– Я им говорил, что хочу каждый день плавать. Люблю это занятие, в детстве пристрастился. Мы на берегу океана жили, и в воде барахтаться мне нравилось больше, чем общаться на суше с дерьмовыми людишками. Я ведь с фабричной планеты. Наши власти заключили концессионный договор с корпорацией «Боеприпасы Беттельхайн», и океаны превратились в невообразимую помойку… Можно запросто определить место моего рождения: берете кровь на анализ, смотрите, какой химии я нахватался…

– Плавание. Хорошо, я запомню. Еще что-нибудь напоследок?

– Еще хочется тактильного порно, – с похотливо-томным вздохом проговорил он, – но это, наверное, входит в пункт насчет нейрозаписей. Вы бы не согласились посодействовать, а? Готов данную просьбу поставить в начало списка.

На это Андреа просто не ответила.

– Еще один вопрос, и я ухожу. Мы это уже обсуждали, но чувствую, проверить не мешает.

– Валяйте.

– Когда я завизирую договор, вся ответственность за вашу жизнь и здоровье перейдет к зиннам. Никакие учреждения Конфедерации более не получат к вам доступа. Вполне возможно, вы больше не увидите собрата по человеческому роду. Вы действительно к этому готовы?

Фарр ехидно улыбнулся.

– Думаете, помру от одиночества?

– Прошу не забывать, что я ваш адвокат. Постарайтесь усвоить, что вопросы я задаю, исходя из ваших интересов, и будьте любезны отвечать без фиглярства.

От социопата наподобие Саймона Фарра очень трудно добиться эмоциональной прямоты. Такие люди раскрываются лишь в тех случаях, когда честность сулит им выгоду, когда правда – единственный способ получить желаемое, не прибегая к убийству.

Последовал кивок, почтительный лишь на вид – Фарр знал о великой силе уважения. Андреа была готова получить порцию льстивого трепа, однако услышала нечто совершенно иное.

– Советник, вот что я вам скажу. Я ведь худший из худших. Меня всегда держали отдельно от прочего тюремного сброда. Очень уж много со мной хлопот: то дерусь, то скандалю, то кого-нибудь травмирую. На последней киче вообще в одиночке заперли: прогулка только полчаса в день, и то под конвоем. Я там изловчился надзирателю морду порезать, вот и угодил в изолятор. Пять лет меня кормили через дырку в самом низу двери, и ни слова доброго, кроме приказов топать в камеру. Никто не приходил на свиданку посочувствовать, послушать жалобы сидельца на паскудную жизнь. Впрочем, это мне вовсе без надобности. Запас привилегий «тоже человека» я исчерпал давно и скажу откровенно: до того привык без них обходиться, что даже этот разговор для меня – просто лишний геморрой.

– Вы бы так не расстраивались, – сказала Андреа, – если бы отдавали себе отчет, что подобных разговоров больше не будет.

– Ну, это едва ли. Сколько помню себя: чтобы получать желаемое, приходилось так или иначе договариваться с людьми. Когда чалишься в тюряге, договариваться труднее, а получать удается меньше. Эти жуки, зинны, просто предложили мне более выгодную сделку. Трудозатраты поменьше, доходы повыше. Ей-богу, непонятно, о чем тут можно жалеть. Ну, может, о том, что вы, люди, не создали бы для меня таких райских условий.

Похоже, Фарр говорил вполне откровенно. Конечно, еще больше оставалось невысказанным; для таких, как он, абсолютная честность – проявление слабости. Андреа надеялась, что сокрыто не самое главное.

– Посмотрим, что можно устроить. Спокойной ночи, мистер Фарр.

– Канай отсюда на хрен, советник Корт, – сердечно напутствовал свою защитницу заключенный.

* * *

Через несколько часов браслет сыграл побудку. С превеликим наслаждением Андреа помылась в душе настоящей водой – для женщины, выросшей на орбите и привыкшей к ультразвуковым очистительным процедурам, это было редкостной роскошью. Потом она повозилась перед зеркалом, зачесав единственную длинную прядь так, чтобы она плотно прилегала к правой щеке. Тут разом и мрачная шутка для понимающих, и публичное уведомление о пережитой боли – прядка пересекала лицо на манер шрама.

Позавтракала она тем, что нашлось в комнате. Обошлась без горячего, зато не надо в посольском ресторане торчать у всех на виду. Нарядилась в черный костюм – она вообще предпочитала строгую одежду – и пошла встречаться с Вальсик на крыше комплекса. Оттуда зинны повезут их в будущую тюрьму Фарра.

Вальсик уже была там, щурилась, высматривая зиннский флаер в утреннем небе. И выглядела даже воинственнее обычного: ритуальные шрамы подкрашены кроваво-алым, отчего некоторые из них и впрямь кажутся сочащимися ранами.

– Советник, доброе утро. Я уж беспокоиться начала. Еще пять минут, и послала бы кого-нибудь поторопить тебя.

– Это было бы ошибкой, – проворчала Андреа. – Во-первых, вы прекрасно знаете, что я не опоздала. Во-вторых, у меня есть четкий план подготовки к рабочему дню, и в нем не учтена пустая болтовня с вашими шестерками.

Посол дернула уголком рта.

– Вижу, рабочий день ты всегда начинаешь с самого главного.

– И никак иначе.

– Все же советую взять на заметку: когда с тобой заводят обычный разговор, не стоит превращать его в склоку.

На востоке появилась черная точка, она быстро разрасталась: Андреа глазом не успела моргнуть, как флаер сел на посольскую крышу. Даже самый лучший из атмосферных летательных аппаратов, изобретенных людьми, не развил бы такой скорости. Более того, во избежание аварии при посадке он бы начал торможение заблаговременно, мало ли что может сломаться в последний момент.

Но этот аппарат вышел из сверхзвука совершенно незаметно, доля секунды – и уже совершенно иной темп.

«Они нас опережают на тысячелетия», – пришла знобящая мысль.

А затем подумалось и вовсе жуткое: «И стремительно вымирают».

Флаер – этакий гладкий черный автобус – до того эффективно поглощал свет, что при более пристальном рассмотрении казался флаерообразной дырой в пространстве, а не вещью, обладающей массой и размерами. Но черным он был не везде, кое-где светлел аж до бледной серости. Вот из такого-то пятна и вынырнул Кормилец Узников, и расстояние между летательным аппаратом и его будущими пассажирами преодолел с изяществом – не походка даже, а парение при самом незначительном содействии конечностей.

– Хвала новому закату! – чинно поздоровался он.

– И новому рассвету и ночи, – поклонилась Вальсик.

– С превеликой охотой препровожу вас и вашу спутницу в предназначенную для мистера Фарра тюрьму, но прежде чем мы отправимся, мне понадобится немного времени, чтобы принести извинения за неприятности, доставленные вчера вечером советнику. С тех пор я успел расспросить свою фотир и убедился, что ваш отчет верен: нет оснований расценивать случившееся как попытку вмешательства.

Но Андреа ничуть не смягчилась от его слов.

– Неужели это не было ясно с самого начала? Разве вы не находите, что такие проверки оскорбительны?

– Понимаю ваши чувства, но и вы должны понимать, что обращение с чужими детьми требует особой щепетильности. Между прочим, фотир весьма увлеклась вами, и было решено организовать новую встречу. Надеюсь, вы не станете возражать.

Оставалось только предполагать, что биологические различия между людьми и зиннами достаточно велики и администратор проекта не прочтет изумления на лице Андреа. Не то чтобы Первая Дань не пришлась по нраву советнику (для которой слово «нравиться» вообще было трудноприменимо к разумным существам), но тот случайный коротенький разговор теперь расценивался чуть ли не как сложившиеся отношения, и от этого нельзя было просто отмахнуться. Хуже того, за словами Кормильца Узников, похоже, крылось нечто большее. Наверное, была некая цель, тайный план. И не только у Андреа возникли подозрения – судя по выражению лица Вальсик, она тоже насторожилась.

Но что в такой ситуации можно сказать, кроме «спасибо»?

– Не стоит благодарности. Вы оказали нам честь. А теперь предлагаю пройти на борт.

Кормилец Узников повернулся к людям спиной и нырнул в серое пятно на фюзеляже флаера. Эта часть корпуса даже при ближайшем рассмотрении казалась не менее твердой, чем все остальное, – и как, спрашивается, можно проникнуть сквозь нее внутрь корабля?

Андреа протянула руку и ощутила сопротивление. Но оно продолжалось лишь секунду, сменившись легким пощипыванием – вещество размягчилась вполне достаточно, чтобы пропустить пассажира.

Советник убрала руку и снова потыкала ею в серое пятно – с тем же результатом.

– Что, в первый раз такое видишь? – прошептала у нее за спиной Вальсик.

– Да.

– Я сама поначалу обомлела. У этого сплава селективные свойства. Его «ощущения» передаются на бортовую аппаратуру, а та решает, стоит ли впускать плотный объект. Естественно, всему нераспознанному путь заказан. Помимо прочего, мы и насчет этой технологии торгуемся. Столько чудес можно заполучить, а взамен – какой-то паршивый выродок.

– Если только это настоящая цена, – пробормотала Андреа, прежде чем пройти на борт.

Внутри обнаружилось овальное помещение, его стены обретали прозрачность по мере того, как поднимались кверху, образуя высокий купол. По человеческим меркам тут было чересчур много места, а для такой каланчи как зинн, пожалуй, что и в самый раз. И нигде не видно пульта управления или пилотского кресла, только пассажирская кабина с двумя подвесными петлями и двумя же принесенными специально для людей плюшевыми креслами. Как только на борту оказались Корт и Вальсик, Кормилец Узников залез в петлю. Другую уже занимала его фотир Первая Дань.

Если на лицах зиннов и отражались какие-то чувства, людям их было не распознать. Однако детская голова нырнула на манер поплавка, и дернулся свисающий членистый живот: это, конечно же, сказывалось возбуждение.

– Андреа Корт! Как я рада снова увидеть своего друга-человека!

У советника все пуще свербила мысль, что это западня. Но с какой целью она подстроена, не угадаешь, хоть мозги вывихни.

– Здравствуй, Первая Дань. Мне тоже в радость встреча с юной зиннской подружкой. Как я поняла, в этом путешествии ты составишь нам компанию?

– Пока создавался остров, я часто бывала там. Очень красиво, да ты и сама увидишь. Убийце мистеру Фарру непременно понравится его новый дом. А сейчас, если не возражаешь, в знак нашей дружбы я подарю тебе вещь, которую сделала своими руками. Можно показать?

– Моя фотир – весьма талантливый художник на досуге, – пояснил Кормилец Узников.

Успевшая помрачнеть Корт дала согласие. В руках Первой Дани появился непримечательный диск, и после недолгих и совершенно неуловимых для советника манипуляций в воздухе образовался изумительно реалистичный бюст Андреа, какой она выглядела накануне вечером, с мельчайшими подробностями, даже с блестящими дорожками слез. Раскрашен он был в полутонах; странноватые фиолетовые тени говорили то ли о недюжинном даре художника, то ли об особенностях зиннского цветовосприятия. Необычной оказалась и перспектива, а глаза такие большие и круглые, каких не увидишь, пожалуй, на человеческом лице. И все же сходство не вызывало сомнений, а глубокая уязвленность и грусть пополам со злостью вообще удались на славу. Андреа, не питавшая особой страсти к изобразительному искусству, была ошеломлена: до чего же досконально удалось нечеловеческому ребенку разгадать ее при первой же встрече.

Ее бросило в жар при мысли, что Вальсик стала свидетелем этого крайнего проявления беззащитности. Но наконец вернулся дар речи, и советник промямлила:

– Благодарю тебя, Первая Дань. Ты оказала мне большую честь.

– Совсем напротив, – возразила фотир. – Это для меня честь: редкому художнику за столь короткую жизнь удается найти совершенную натуру.

Теперь у Андреа запылали и уши. Она сунула диск в карман пиджака. Села, уткнулась взглядом в прозрачную часть фюзеляжа. На борту зиннского флаера она пробыла считаные минуты и не почувствовала ни рывка, ни ускорения. Однако летательный аппарат уже успел стартовать и оставить далеко позади последний город великой цивилизации. Теперь они разгонялись над густым зеленым лесом, и напрасно советник искала в нем дороги и дома.

Наконец она, кривясь, спросила:

– Уважаемый Кормилец Узников, нельзя ли с этим зрелищем что-нибудь сделать? А то я не в ладах с высотой.

– С удовольствием. – Зинн как будто и не шелохнулся даже, однако борт сразу потускнел.

Вальсик ухмыльнулась, но шрамы и боевая раскраска напрочь скрадывали ее веселье.

– Ты же в орбитальном городе родилась. Как тебе удавалось не глядеть в окна?

Тон у Андреа невольно получился слишком холодым:

– Мимо окон я старалась проходить побыстрее.

– А если не получалось?

– Тогда я терпела.

Тут наступила пауза. Вальсик вздохнула с видом усталым и недоумевающим. Зинны, оставаясь непроницаемыми, как будто пытались вникнуть в смысл инопланетного ритуала, которому ненароком стали свидетелями. Наконец Первая Дань нарушила тишину:

– Андреа, все нормально. Я знаю, что такое страх.

Ну как не обрадоваться возможности сменить тему? Корт позволила себе чуточку растянуть губы в улыбке:

– И что же тебя, Первая Дань, пугает?

– Неудача. Я вовсе не желаю прожить жизнь напрасно.

– Вот это правильно, – кивнула Андреа.

– Еще я боюсь зла. В основном потому, что оно такое чуждое, непонятное. Как представлю себе существо, которое взаимодействует с миром только ради удовлетворения своих потребностей и не оставляет после себя ничего, кроме причиненных страданий… Всю ночь потом не уснуть. А ведь такое существо есть, и от этого мне еще страшнее, но и любопытство разбирает. На его месте я бы просто жить не захотела.

Андреа Корт, почти все отрочество считавшая вот таким же исчадием ада себя, не желавшая жить и предпринявшая не одну попытку самоубийства, потерла на запястье тонкий шрам.

– В этом ты не одинока.

– Да, знаю, такие существа страшны и твоему народу, и для меня это интереснейший парадокс: почему же тогда вы производите столько особей с опаснейшими качествами? Чуть ли не десять процентов от вашего общего числа, как я слышала. Потрясающе много! Очень хочется узнать, откуда берется все это зло.

Тут вмешался Кормилец Узников:

– Поосторожнее, дитя мое. Можешь ненароком обидеть наших гостей.

– Какие могут быть обиды? – буркнула Корт и сама же удивилась просквозившему в голосе раздражению. Повернувшись к Первой Дани, она добавила: – Твой родитель мудр, но он переоценивает нашу чувствительность. Нет ничего постыдного в искренности. Наоборот, ты заслуживешь похвалы. Такая умная девочка, задаешь вопросы из тех, которые у нас считаются великими и вечными.

– Спасибо, – сказала Первая Дань. – Но я не такая умная. И вопрос этот слышала много раз.

– Как и я. А чего еще ты боишься, Первая Дань?

– Смерти, – ответил ребенок.

Тут Вальсик показала, что умеет улыбаться и не выглядеть при этом свирепым зверем. Она заметила с искренней теплотой:

– Ну, ее-то все боятся.

– И что, если знаешь об этом, уже не должно быть так страшно? Но я все равно боюсь смерти. С самого раннего детства, с того дня, когда поняла, что она собой представляет.

– Тоже ничего странного, – сказала Корт. – Наверное, через это проходят все разумные существа.

– Но не все разумные существа – дети вымирающего народа. Порой я смотрю на звезды и напоминаю себе, что когда-то мы были неисчислимы. А потом опускаю взгляд на город и думаю: сейчас с каждым днем нас все меньше. Боязно размышлять о том, что вскоре после моей смерти не станет и целого мира, но еще хуже делается при мысли, что мой конец будет лишь мельчайшей частицей итога всему, что называется цивилизацией зиннов.

Помедлив немного, девочка произнесла:

– Можно мне ответить по-другому? Наверное, я даже не смерти так страшусь, как исчезновения.

На этот раз пауза вышла и вовсе гнетущей. Андреа взглянула на родителя, Кормильца Узников: вот сейчас, наверное, придет к своей бесценной фотир на выручку. Но хотя взрослый зинн сидел, наклонив серповидную голову, что, как уже знала советник, считалось позой внимания, он ничего не говорил и не делал, лишь хранил каменную бесстрастность на лице.

Как всегда, невозможно понять, что происходит. По крайней мере, нечеловеческая мимика, неведомый язык тела разгадке не поддавались.

Разве что атмосфера беседы вызывала кое-какие знакомые ощущения.

Вряд ли советник смогла бы объяснить, откуда вдруг взялась догадка. Ведь Андреа абсолютно не представляла себе, какую роль в семейных отношениях зиннов играет любовь.

Но сейчас она чувствовала: происходит нечто из ряда вон выходящее.

«А ведь он не любит дочку!»

* * *

Своим будущим тюремщикам Фарр сообщил, что предпочитает теплую погоду, а холод ненавидит. Не терпит сильного дождя и докучливой живности. Любит свежие фрукты и пение птиц, а легкий ветерок на взморье ему куда больше по нраву, чем спертый воздух кутузки.

Без малейших пререканий зинны соорудили островок недалеко от побережья давно обезлюдевшего материка, установили там ультразвуковые отпугиватели насекомых и погодные станции для поддержания удобных для узника параметров, таких как температура, количество выпадающих осадков и скорость ветра. Взращенные биоинженерами деревья ломились от плодов, предназначенных специально для вкусовых бугорков Фарра. По всему острову расселились ярко расцвеченные крылатые существа, не птицы, но их местные аналоги, перекликавшиеся звонкими трелями. Вся эта благодать дополнялась удобнейшим пляжем с тончайшим, как детская присыпка, песочком цвета слоновой кости, а океанская вода была тепла, точно в ванной.

Правда, уточнил Кормилец Узников, от этого пляжа на несколько километров простиралась отмель, – остров превратится в темное пятнышко на горизонте, прежде чем вода накроет Фарра с головой.

– Разумеется, мы учитываем, что подобные индивидуумы склонны к наивным или бездумным поступкам: например, уплыть за пределы безопасной зоны. Но вы можете быть уверены: каждая секунда пребывания мистера Фара на острове пройдет под нашим бдительным надзором. Заключенный не причинит себе вреда, даже если захочет это сделать.

– А вот это уже лишнее, – пробормотала Андреа.

Фраза ни для чьих ушей не предназначалась, но голова Кормильца Узников повернулась на дисковидном основании.

– Что вы имеете в виду?

Посол Вальсик в который уже раз закатила глаза.

– Не обращайте внимания. Советник неудачно попыталась пошутить.

– Я не понял, – проговорил Кормилец Узников. – А ведь мне вскоре придется иметь дело с этим человеком на регулярной основе. Пожалуйста, попробуйте объяснить. Обещаю не обижаться на иронию.

В глазах посла ясно читалось: «Не вздумай соглашаться!», но Андреа уже закусила удила.

– Скажем так: радоваться новообретенному благополучию Фарра – задача для нас не из легких.

– Все равно не понимаю. Неужели вы желаете ему зла?

Тут вмешалась посол Вальсик:

– Уважаемый господин, это очень сложный вопрос. Хотя советник Корт не может не понимать, что ваш долг – обеспечить содержание заключенного, она допускает со свойственным ей сарказмом, что его смерть при экстремальных обстоятельствах не станет трагической потерей для человечества.

– А вы разделяете эту точку зрения?

– Для большинства людей возмутительна сама мысль о том, чтобы такого злостного преступника, как Фарр, содержать в условиях, в которых совсем не прочь пожить любой из нас. Тюрьма должна быть в определенном смысле суровым наказанием, вот какую точку зрения я разделяю.

Кормилец Узников перевел взгляд на Андреа:

– Вы тоже так считаете? При том, что сами подвергались тюремному заключению?

Спецздание дипкорпуса, в котором Андреа провела почти все свое отрочество, почти никакими признаками тюрьмы не обладало, но произвол надзирателей сводил разницу на нет. Однако советник не видела смысла объяснять это сейчас.

– Да, уважаемый господин, я сидела в тюрьме. Моим сторожам не надо было проявлять жестокость, но и в излишней гуманности их никто не упрекнет. Не скажу, что пребывание там было для меня сплошным удовольствием.

– Интересно. Мы исходим из разных позиций. – Кормилец Узников указал на едва заметную в зарослях тропку, ведущую в глубь острова. – Мы продолжим обсуждение по пути к дому.

Четверка двинулась по тропе. Возглавлял шествие Кормилец Узников, за ним, стараясь не отставать, шагали Корт, Вальсик и Первая Дань. Преодолевая некрутой подъем к хижине, венчавшей середину острова, они миновали множество цветников – все как один ухоженные, они казались оазисами пышной пестроты в однообразии дикой растительности. Повсюду вокруг сочились сладкие ароматы, стремясь заглушить пряный запах близкого моря. И со всех сторон доносились серенады птиц, вернее – существ, очень на птиц похожих.

По пути Кормилец Узников пояснял:

– Вот так мы и живем. Предками нашего народа были мирные травоядные. Убийство – это для нас явление противоестественное. Да и не возникало никогда нужды обзаводиться способностью к нему. Мы бы не смогли создать то, что у вас называется империей, если бы за многие века звездной экспансии встретили кого-нибудь, способного на конфликт. Когда же это наконец случилось, мы отступили, поскольку альтернативой было нечто для нас немыслимое. Вы понимаете?

Андреа не только понимала, но и тихо завидовала.

– Пожалуй, да.

– Вы издавна строите гигантские склады, чтобы содержать там больных, буйных индивидуумов – для пользы большинства вам приходится изолировать себе подобных. У вашего общества ограниченные ресурсы, которые нужно расходовать в первую очередь на благо его законопослушной части; содержание же многочисленных агрессивных существ в ограниченном пространстве связано с определенными трудностями. Вот откуда эта убежденность, что преступник должен нести наказание за содеянное. С рождения вы приобретаете и соответствующее представление о том, какой надлежит быть каре: тесные камеры, большие и малые лишения. Но к нашему случаю такая концепция неприменима. Впервые среди нас появится убийца, а когда весь тюремный контингент состоит из одной-единственной персоны, нет надобности экономить ресурсы. А значит, и отказывать узнику в комфорте незачем.

– Логично, но за единственным исключением, – возразила Корт. – Он этого не заслуживает.

– Возможно, вы правы. Тем не менее в наши расчеты его заслуги не входят.

* * *

Еще через несколько минут показался L-образный белый домик на вершине единственного холма, с круговым видом на лес и береговую кромку. Строили его, похоже, с учетом высоких человеческих запросов – тут и покатая черепичная крыша, и дымовая труба, и горящие на солнце окна. На вид ничего общего с типичным узилищем – должно быть, и внутри то же самое. Когда целый остров служит тюрьмой, какой смысл круглые сутки держать Фарра в помещении, отведенном для сна?

Но было в этой картине, при всей ее невинности, нечто совершенно неправильное.

В стенах коттеджа обнаружилось именно то, что и обещал Кормилец Узников. Были там и кухня, и гостиная – довольно скромно обставленные, но куда более просторные и солнечные, чем комнаты в новолондонской квартирке Андреа Корт. Единственная уступка статусу опасного преступника – отсутствие входной двери. Вместо нее в стене имелась селективная панель зиннской конструкции. По словам Кормильца Узников, она наглухо затвердеет, если возникнет необходимость удерживать заключенного внутри. Но панель и ему сослужит добрую службу, не пропуская в дом туземную фауну. Может быть, он еще и спасибо скажет.

Фарр был прав. Человек, не представляющий никакой пользы для общества себе подобных, много лет просидевший в тесных камерах, покидая их только под надежной охраной, способен назвать такие условия содержания не иначе как райскими.

На выходе из коттеджа Кормилец Узников сказал:

– К тому времени как он вселится, здесь появится устройство для переговоров. Все поставки будут осуществляться по его требованиям на регулярной основе. Надзор, конечно же, необходим, но мы беремся его вести исподволь, обеспечивая заключенному полную иллюзию уединения.

– Кажется, я и сама не прочь пожить здесь, – проговорила Вальсик.

– Но вы никого не убили.

За этой фразой пришло тяжелое молчание. Андреа догадывалась, что сейчас произойдет, буквально физически чувствовала, как оно надвигается, но не в силах была предотвратить. К тому времени, когда Кормилец Узников повернулся к советнику и заговорил, у нее как будто вскрылась старая рана.

– Зато это сделали вы. И если вдруг пожелаете оказаться в нашей тюрьме, достаточно будет лишь попросить.

Конечно же, зинн не пытался оскорбить, но все ее мышцы как будто свело судорогой. Всегда тлевший в ней грозный жар вмиг обернулся ревущим пламенем. Поступь времени замедлилась до предела, щеки Андреа стали пунцовыми, а попытка задавить в горле совершенно естественный отклик оказалась тщетной.

– Зачем?

Кормилец Узников вскинул обе хватающие конечности в успокаивающем жесте:

– Если это жилище вам не нравится, мы охотно построим другое.

– Не о том речь. Я спрашиваю, зачем вы это затеяли. Какой смысл корчить гостеприимство перед таким недочеловеком, как Саймон Фарр? Почему вы платите за него так щедро? И с чего вы взяли, черт возьми, что я с радостью ухвачусь за предложение поучаствовать? Уважаемый господин, не соблаговолите ли объяснить, какова ваша конечная цель?

– Вы сердитесь, – отметил Кормилец Узников.

– Еще бы! Когда меня оскорбляют, я злюсь, но еще больше раздражаюсь, когда мне лгут, пусть даже это не ложь в полном смысле слова, а сокрытие правды. Или думаете, я не вижу зияющей дыры в картине? Сделка-то с душком, и даю слово: если сейчас не получу честные ответы, я из кожи вон вылезу, чтобы вы остались ни с чем. Я…

– Андреа!

Корт оборвала фразу, запоздало сообразив, что уже не в первый раз за последние секунды звучит ее имя. Сначала Первая Дань окликала тихо, но повышала голос по мере того, как разъярялась советник. А теперь девочка выкрикнула чуть ли не в ужасе.