Текст книги "Журнал «Если», 1995 № 08"

Автор книги: Евгений Лукин

Соавторы: Кристофер Прист,Терри Бэллантин Биссон,Джордж Алек Эффинджер,Жак Стернберг,Борис Горзев,Леонид Тишков,Дмитрий Ухлин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

9

Утром меня опять разбудил телефон. На сей раз найти его оказалось гораздо проще: я лишился джинсов, к которым он был пристегнут, а также рубашки. Ясмин решила, что гораздо легче просто выбросить их, чем попытаться отмыть кровавые пятна. Кроме того, заявила она, ей не хочется каждый раз, проводя своими холеными ногтями по моим бедрам, вспоминать о Сонни. Рубашек у меня было много, а вот с джинсами – проблема… В четверг нужно первым делом раздобыть новую пару.

Так, по крайней мере, я планировал начать день, но телефонный звонок внес свои коррективы.

– Да, я слушаю, – откликнулся я.

– Алло! Приветствую тебя! Как здоровье?

– Слава Аллаху, все нормально. Кто говорит?

– Прошу прощения, о проницательный друг мой, я думал, ты узнаешь мой голос. Это Хасан. Я зажмурил глаза, снова открыл их.

– Привет, Хасан. Я слышал о том, что произошло с Абдуллой прошлой ночью, от Фридландер-Бея. Слава Богу, с тобой все в порядке.

– Да благословит тебя Аллах, дорогой мой. Однако я должен передать тебе приглашение от Фридландер-Бея. Он желает, чтобы ты посетил его дом и разделил утреннюю трапезу. Он пришлет за тобой машину с водителем.

Мой любимый способ начинать день…

– Я думал, прошлой ночью сумел убедить его, что не виновен в убийстве.

Хасан рассмеялся:

– О, нет, тебе нечего бояться! Это просто дружеское приглашение, Фридландер-Бей хочет возместить беспокойство, которое ты, возможно, испытал вчера. Кроме того, он, очевидно, попросит оказать ему одну услугу. Ты можешь заработать деньги, Марид, сын мой. Большие деньги.

Мне вовсе не хотелось брать Папины сребренники, но отвергнуть приглашение было невозможно; в его городе такое не делается.

– Когда прибудет машина?

– Очень скоро. Приведи себя в порядок, а когда встретишься с Фридландер-Беем, хорошенько выслушай, что он тебе предложит. Если проявишь мудрость, получишь большую выгоду – Спасибо, Хасан.

– Не стоит благодарности, – ответил он и прервал разговор Я откинул голову на подушку и задумался Много лет назад я твердо обещал себе, что никогда не возьму денег из рук Папы, даже в виде законной платы за обычную работу, если в результате войду в число его «друзей и доверенных помощников». В общем, я свободный художник. Но, чтобы сохранить подобный статус, сегодня придется соблюдать предельную осторожность.

Ясмин, конечно, еще спала, и я не стал ее будить: пока не закончится пост.

Френчи будет открывать свое заведение после захода солнца Я отправился в ванную, вымыл лицо, почистил зубы. Для визита следует надеть галабийю: Папа сочтет это за желание угодить ему и останется доволен. Кстати, надо обязательно захватить с собой какой-нибудь небольшой подарок: нынешний визит будет разительно отличаться от предыдущего. Я быстро привел себя в порядок и оделся, вместо кафии натянув вязаную шапочку, которую принято носить у меня на родине.

Запихнув в сумку телефон, несколько банкнот, ключи, осмотрел свои апартаменты и, охваченный предчувствием надвигающейся беды, вышел на улицу. Вообще-то, надо было оставить записку, чтобы Ясмин знала, куда я пошел, но, если мне не суждено вернуться, такая бумажка ей просто не понадобится.

Воздух теплый, как парное молоко; близился вечер, и город нежился, омытый освежающе-ласковым дождиком Я зашел в ближайший магазин и купил корзинку с разными фруктами, потом вернулся к своему подъезду. С наслаждением втянул в себя свежий, чистый запах дождя, стучащего по мостовой. Длинный черный лимузин уже негромко рокотал у дома. Водитель, облаченный в форменную одежду, стоял на крыльце, чтобы не промокнуть. Он прикоснулся к фуражке, приветствуя меня, и открыл заднюю дверцу своей роскошной машины. Я залез внутрь, твердя про себя короткую молитву. Дверца захлопнулась, и мгновенье спустя машина уже мчалась по улицам к великолепному дому Фридландер-Бея.

Возле ворот в высокой, увитой плющом стене стоял охранник в форме. Он пропустил лимузин; мы поехали по посыпанной гравием дорожке, изящно опоясывавшей ухоженный сад. Изобилие ярких тропических цветов – настоящее буйство красок! Позади возвышаются финиковые пальмы и банановые деревья. В целом сад казался как-то естественней, радовал глаз и успокаивал душу гораздо больше, чем деревья и цветы, рассаженные вокруг жилища Сейполта согласно чуждому природе, жесткому плану. Мы двигались медленно; галька под шинами приятно поскрипывала. В этом оазисе, отгороженном от остального мира, все было тихо и безмятежно, словно стены оберегали Папу не только от нежданных гостей, но и от городского шума и суеты. Сам дом состоял всего из двух этажей, но он высился на участке земли в самом центре города, который стоил целое состояние.

Над зданием возвышалось несколько башен – без сомнения, там находилась охрана; кроме того, Фридландер-Бей имел собственный минарет. Интересно, держит ли Папа еще и своего муэдзина, чтобы поднимал его на молитву…

Водитель остановил машину перед широкими мраморными ступенями парадного входа. Мало того что парень услужливо открыл дверцу лимузина, он еще проводил меня вверх по лестнице! Дабы не утруждать почетного гостя, сам постучал по высокой двери полированного красного дерева. Привратник, или кто-то из прислуги низшего ранга, открыл нам, и водитель торжественно объявил: «Гость нашего господина». Потом он вернулся к машине, а слуга, поклонившись, пригласил меня войти.

И вот я в доме Фридландер-Бея! Великолепная дверь захлопнулась, и мое распаренное, потное лицо овеял ласковый прохладный воздух. По дому разносился легчайший аромат благовоний.

– Сюда, пожалуйста, – произнес служитель. – Хозяин сейчас погружен в молитву. Вы можете подождать в этих покоях.

Я поблагодарил слугу, который, в свою очередь, с самым искренним видом попросил Аллаха сделать для меня массу приятных вещей. Затем он испарился, оставив меня в одиночестве в небольшой комнате. Я бродил по ней, восхищенно разглядывая драгоценные безделушки, собранные Папой за свою долгую, полную приключений жизнь. Наконец открылась дверь, и один из Говорящих Булыжников знаком подозвал меня. Я увидел Папу, который аккуратно складывал молитвенный коврик, чтобы положить в ящик стола. В его кабинете был сделан михраб, имеющийся в любой мечети, который указывал, где находится Мекка [11] 11
  Мусульманам предписано молиться, обратившись лицом к священному городу.


[Закрыть].

Папа повернулся ко мне, и его пухлое, серовато-бледное лицо сразу осветилось подкупающе-искренней улыбкой радости при виде дорогого гостя. Он быстро подошел ко мне и тепло приветствовал; на сей раз ритуал был соблюден полностью. Я предложил хозяину свой скромный дар и увидел, что угодил Папе.

– Плоды сочны, свежи и просто просятся, чтобы их отведали, – произнес он, поставив корзинку на низенький столик. – Я наслажусь ими после захода солнца, мой племянник; благодарю тебя за заботу. А сейчас чувствуй себя как дома. Мы должны побеседовать, а когда наступит время дозволенной трапезы, прошу оказать мне честь, разделив скромный завтрак. – Он указал на антикварный диван, стоивший целое состояние. Сам Папа раскинулся на таком же бесценном произведении искусства; теперь мы могли созерцать друг друга, разделенные лишь несколькими футами драгоценного ковра, выдержанного в голубых и золотых тонах.

Я терпеливо ждал, когда он начнет разговор.

Папа погладил себя по щеке и стал буравить меня взглядом. Господи, неужели он не насмотрелся на мою физиономию в прошлую ночь?

– Цвет кожи выдает в тебе уроженца Магриба, – произнес он. – Ты родился в Тунисе?

– Нет, о шейх. Я родом из Алжира.

– В жилах одного из твоих родителей наверняка текла берберская кровь.

Слова Папы задели меня. Причины подобной чувствительности уходят корнями в глубь веков, но все это древняя история, сейчас она потеряла всякий смысл. Я решил обойти арабо-берберский вопрос и сказал просто:

– Я мусульманин, о шейх, а отец мой был французом.

– Есть пословица, – сказал Фридландер-Бей, – которая гласит, что, если спросишь мула о родословной, он скажет только, что один из его родителей был лошадью. – Я счел эти слова легким упреком; значение подобных упоминаний станет яснее, если учесть, что осел и собака для араба – в числе самых нечистых животных. Должно быть, Папа заметил, что лишь усилил мое смятение: тихонько рассмеявшись, он помахал рукой. – Прости меня, о племянник! Я просто подумал, что твоя речь выдает уроженца Магриба. Конечно, язык, на котором говорят здесь, в городе, – это смесь египетского, ливанского, магрибского диалектов и фарси.

Сомневаюсь, что сейчас кто-нибудь может говорить на чистом арабском языке, если подобная вещь вообще сохранилась где-либо, кроме Несомненного Писания. Я не хотел обидеть тебя; и к этому извинению должен прибавить еще одно, о мой племянник, за все, что произошло прошлой ночью. Надеюсь, ты в силах понять, почему так получилось.

Я мрачно кивнул, но промолчал.

Фридландер-Бей продолжил:

– Нам придется вернуться к неприятному вопросу, который мы коротко успели обсудить в мотеле. Убийцу надо остановить. Выбора у нас нет. Пока что убиты четверо, из них трое связаны со мной. Я могу рассматривать это только как покушение на меня, неважно, прямое оно или косвенное.

– Трое? – спросил я. – Абдулла абу-Зайд, разумеется, был одним из твоих людей. Но русский? Или Сестры Черной Вдовы? Ни один сутенер не осмелился бы даже сделать попытку заполучить их в свой гарем. Тамико и Деви больше всего на свете ценили независимость.

Папа брезгливо махнул рукой:

– Я никак не вмешивался в деятельность Сестер, связанную с проституцией.

Хотя многие из моих друзей считают дозволенным для себя извлекать доход из всевозможных видов порока, мои интересы не связаны со столь низменной сферой.

Сестры могли беспрепятственно заниматься постыдным делом, не отдавая никому ни киама из заработанных денег. Нет, для меня они выполняли совсем иные поручения; секретные, опасные, но крайне необходимые. Я застыл от изумления.

– Тами и Деви убивали по твоему приказу?

– Да. Селима будет и впредь исполнять мои решения подобного рода, принимаемые в случае, когда иного выхода нет. Мы хорошо платили Тамико и Деви, я полностью на них полагался и доверял, а они ни разу не подводили. Смерть Сестер причинила мне немалое беспокойство. Непросто найти замену таким знатокам своего дела, особенно если учесть, что у нас сложились прекрасные деловые отношения.

Мне понадобилось какое-то время, чтобы переварить услышанное; в принципе, принять это было нетрудно, хотя информация оказалась довольно неожиданной. На самом деле, время от времени я задавался вопросом, как Сестрам все сходит с рук, хотя они действуют открыто и вызывающе-нагло; то, что сказал Папа, все объясняло. Сестры работали как секретные агенты Фридландер-Бея, и их защищали от неприятностей. Точнее, должны были защищать… И все же две Сестры теперь лежат в морге.

– Если бы Тами и Деви умертвили одинаковым способом, – произнес я, просто размышляя вслух, – было бы проще понять, что произошло. Но Деви застрелили с помощью старинного оружия, а Тами пытали и перерезали горло бритвой.

– То же самое подумал и я, мой племянник, – сказал Папа. – Прошу тебя, продолжай. Может быть, ты прольешь свет на эту тайну.

Я пожал плечами:

– Вообще-то, даже эти факты ни о чем не говорили бы, если бы другие не были убиты таким же способом. Возможно, здесь действуют двое…

– Я найду их, – бесстрастно произнес старец. Он не угрожал, не клялся покарать негодяев – просто констатировал факт.

– Мне сейчас пришло в голову, о шейх, – сказал я, – что преступник, использующий пистолет, может иметь политические мотивы. Я видел, как он застрелил одного русского, служившего мелким функционером в представительстве Украино-Белорусского Царства; Убийца подключил личностный модуль Джеймса Бонда и использовал тот же тип оружия, что и персонаж, на основе которого создавался модуль. Мне кажется, что обычный преступник, убивающий в порыве ярости или, скажем, во время ограбления, нацепил бы другой модик или вообще оставался самим собой. Модуль Бонда может дать определенные знания, умение и навыки профессионального убийцы. Он пригодится лишь хладнокровному исполнителю, чьи действия – часть какой-то большой операции.

Фридландер-Бей нахмурился:

– Ты не убедил меня, о племянник. Между твоим дипломатом и моей Деви нет ни малейшей связи. Идея о политическом убийстве пришла тебе в голову только потому, что русский работал на дипломатической службе. Деви не знала и не хотела знать о том, что происходит за пределами Будайина. Она не служила помехой и не помогала никаким политическим движениям или партиям. Твои доводы относительно Джеймса Бонда заслуживают дальнейшего изучения, но сама идея неосновательна.

– О шейх, может быть, у тебя есть какие-то предположения?

– Пока нет, – ответил он, – но я только приступил к сбору сведений. Вот почему мне хотелось обсудить с тобой сложившуюся ситуацию. Ты не должен думать, что мной движет лишь жажда мести. Конечно, я хочу отплатить убийце, но это беспокоит меня неизмеримо меньше, чем личная безопасность. Говоря попросту, я должен защитить свои интересы. Должен продемонстрировать друзьям и доверенным помощникам, что не допущу, чтобы им в дальнейшем грозила гибель. В противном случае, я потеряю поддержку людей, на которых зиждется вся моя власть и могущество. Если рассматривать убийства вне связи с тем, что я сейчас сказал, в них нет ничего невероятного. Да, страшные, отвратительные деяния, однако подобные вещи происходят в любом большом городе каждый день. Но взятые вместе, они представляют вызов и угрожают моему существованию. Ты понимаешь меня, о племянник?

Что ж, он изложил все предельно ясно.

– Да, о шейх, – ответил я; мне хотелось услышать обещанные Хасаном предложения.

Фридландер-Бей помолчал, внимательно рассматривая меня.

– Ты очень не похож на большинство моих друзей в Будайине, – сказал он наконец. – Почти все в нашем квартале хоть как-то модифицировали тело и мозг.

– Что ж, если им это по карману, – ответил я, – пусть делают со своей плотью, что пожелают. Что касается меня, о шейх, то я довольствуюсь тем, что даровал мне Аллах. Я обращался к хирургам лишь тогда, когда возникала прямая угроза здоровью. Ведь эта плоть – создание Господа Всех Миров.

Папа кивнул:

– А мозг?

– Иногда я соображаю не так быстро, как хотелось бы, но в целом он исправно служит мне. Никогда не испытывал желания вставить в голову розетку, если ты это имеешь в виду, шейх.

– Однако ты принимаешь в больших количествах наркотические вещества.

Прошлой ночью тебя не удержало даже мое присутствие. – На это мне нечего было ответить. – Ты гордый человек, о мой племянник. В досье, которое на тебя составили, особо выделена эта черта характера. Тебе нравится состязаться в силе воли, разума, физической выносливости с людьми, получившими преимущества благодаря различным приставкам и личностным модулям. Опасное занятие, но, как видно, тебя ни разу не задели противники.

Его слова воскресили в памяти несколько очень неприятных воспоминаний.

– Увы, задевали, и не раз, о шейх. Он засмеялся:

– Но даже это не заставило тебя подвергнуться модификации. Твоя гордость проявляется в стремлении – как говорят франки-христиане, правда по другому поводу, – «жить в этом мире, но не принадлежать к нему» [12] 12
  Знаменитая фраза из классического трактата средневекового христианского философа-мистика, монаха и богослова Фомы Кемпийского «О подражании Христу» В оригинале – совет послушникам исполнять все, что требуется в повседневной жизни, но не позволять ни внешнему миру, ни внутренним соблазнам поработить их.


[Закрыть].

– Ну да, «равнодушно взирать на его богатства и оставаться чистым от зла его». Ну прямо мой портрет! – Папа оценил иронию, сквозящую в моих словах.

– Я хочу, чтобы ты помог мне, Марид Одран, – произнес он.

Вот так, предельно четко и недвусмысленно: или «да», или «нет».

Папа поставил меня в крайне неприятное положение. Я мог сказать: «Конечно, сделаю все, что в моих силах» – и предать себя, потому что торжественно поклялся не поступать так ни при каких обстоятельствах. С другой стороны, если я откажусь, то оскорблю самого могущественного человека в моем мире. Я глубоко вздохнул, тщательно обдумывая ответ.

– О шейх, – сказал я наконец, – заботы, одолевающие тебя, это и наши заботы; их разделяют все жители Будайина, да и остального города тоже. И, конечно, каждый, кому дороги его собственное спокойствие и безопасность, с готовностью поможет тебе. Я сделаю все, что в моих силах, но боюсь, что не принесу большой пользы.

Фридландер-Бей провел ладонью по щеке и улыбнулся.

– Я понимаю: ты не испытываешь желания стать одним из моих «помощников».

Пусть будет так. Даю тебе слово, о мой племянник, что, если ты согласишься помочь мне в этом деле, на тебя не ляжет печать «человека Папы». Ты почитаешь за счастье свободу и независимость, и, поверь мне, я не отниму самое дорогое у человека, оказавшего мне великую услугу.

Не содержится ли здесь намек на то, что он может отнять «самое дорогое» у того, кто откажется оказать ему эту великую услугу? Папе ничего не стоит навсегда лишить меня свободы, попросту закопав глубоко на кладбище, под нежной зеленой травкой.

Барака. Это слово с трудом поддается переводу. В зависимости от контекста, оно означает магию, особую притягательную силу, харизму, или уникальный дар, ниспосланный Аллахом. Подобным качеством могут быть наделены определенные места; люди приходят к гробницам святых, стремятся коснуться холодного камня, надеясь, что немного «бараки» перейдет к ним. Баракой обладают люди: среди дервишей в особенности развита вера в то, что некоторых счастливчиков Аллах выделил как своих любимых сынов, и, следовательно, их надо всячески почитать. У Фридландер-Бея имелось больше бараки, чем у всех священных гробниц в Магрибе вместе взятых. Не знаю, стал ли он повелителем нашего квартала из-за этой бараки, или приобрел ее по мере роста богатства, влияния и власти. Как бы то ни было, очень трудно отвергать его «просьбы».

– Как я смогу помочь? – Я почувствовал себя опустошенным, вывернутым наизнанку, словно только что капитулировал после долгих лет ожесточенной борьбы.

– Я желаю, чтобы ты стал орудием моей мести, о племянник, – произнес Папа.

Я отпрянул, потрясенный до глубины души. Уж мне-то хорошо известно, какая это непосильная задача для моих слабых сил. Я уже пытался объяснить Папе, что не справлюсь, но он просто отбросил мои возражения, решив, что я прибедняюсь.

Во рту сразу пересохло.

– Я уже сказал, что помогу, но ты просишь слишком многого. На твоей службе состоят гораздо более компетентные люди.

– У меня есть крепкие бойцы, сильнее и выносливее, чем ты, – ответил Фридландер-Бей. – Слуги, с которыми ты встретился прошлой ночью, намного превосходят тебя в физическом отношении, но у них нет таких интеллектуальных способностей. Мой доверенный помощник Хасан-Шиит обладает проницательным умом, но его нельзя назвать мужественным, способным на решительные действия. О мой возлюбленный племянник, я перебрал своих друзей, подумал о достоинствах каждого, и вот мое решение: из всех, кого я знаю, только ты обладаешь всеми качествами, необходимыми для успеха нашего дела. Очень важно также то, что я доверяю тебе; увы, как ни печально, я не могу сказать этого о многих моих друзьях. Ты пользуешься полным доверием, ибо не стремишься возвыситься, как остальные. Ты не пытаешься использовать нашу дружбу для собственных целей; ты не вероломный льстец – видит Аллах, я устал от подобных червей! Для важной работы, которую нам надо выполнить, необходим человек, в котором я бы не сомневался: вот одна из причин, почему наша встреча вчера была для тебя такой тяжелой. Ты прошел испытание на стойкость и доказал, что достоин доверия. Когда ты покидал меня, я знал, что нашел нужного человека.

– Ты оказал мне честь, о шейх, но, боюсь, я не разделяю твою уверенность в успехе. Он воздел правую руку, сильно дрожащую.

– Я не закончил, о племянник. Есть еще причины, почему ты должен исполнить мою просьбу, и эти причины сулят большие выгоды тебе, а не мне. Прошлой ночью ты попытался рассказать о своей подруге Никки; я прервал твою речь. Я должен снова попросить у тебя прощения. Ты совершенно прав, беспокоясь о ее безопасности. Я уверен, что исчезновение девушки – дело рук одного из убийц; возможно, она тоже умерщвлена. Дай Бог, чтобы тревога оказалась напрасной: кто знает? Однако если есть надежда найти ее живой и невредимой, эта надежда зиждется лишь на тебе одном. Ты и я – вместе, опираясь на все мое могущество и богатство, – найдем убийц. Мы подыщем наказание, которое они заслужили, как указано в Правой Стезе. Если возможно, спасем Никки; кто знает, сколько жизней еще мы можем спасти? Разве то, что я сейчас сказал, – недостойные причины?

Неужели ты все еще колеблешься?

Слышать такое, конечно, очень приятно, но лучше бы Папа расточал сейчас комплименты кому-нибудь другому. Сайед, например, отлично подойдет, особенно с этим его суперменским модиком. Но, как бы то ни было, у меня не оставалось выбора.

– Я сделаю все, что в моих силах, о шейх, – промолвил я нерешительно, – но все-таки не уверен, что оправдаю твои надежды.

– Что ж, это хорошо, – ответил Фридландер-Бей. – Неуверенность поможет тебе оставаться в живых подольше.

Зря он произнес последнюю фразу: получалось так, что шансов вообще выжить у меня практически никаких, но постоянные сомнения дадут возможность немножко продлить процесс умирания.

– Будет так, как пожелает Создатель Миров, – заключил я мрачно.

– Да благословит тебя Аллах, сынок. Теперь мы должны договориться об оплате. Новая неожиданность.

– Я не думал о плате, о шейх. Папа словно не услышал меня.

– Человек должен питаться, – сказал он коротко. – Тебе будут выдавать сто киамов в день до тех пор, пока мы не покончим с этим делом. – «Покончим»… Да, слово выбрано как нельзя более точно: либо мы покончим с двумя погаными псами, либо они покончат со мной.

– Я не просил столь высокой платы, – сказал я. Сотня в день… Что ж, как только что изящно выразился Папа, человек должен питаться. Только интересно, чем я, по мнению Папы, привык питаться…

Он снова проигнорировал мои слова, сделал знак Говорящему Булыжнику. Слуга приблизился и вложил в руку Фридландер-Бея конверт.

– Здесь семьсот киамов, – сказал мне Папа. – Плата за первую неделю. – Он передал конверт Булыжнику; тот подошел ко мне.

Если я сейчас возьму конверт, это послужит знаком полного подчинения воле Фридландер-Бея. Нельзя передумать, нельзя повернуться и уйти, нельзя отказаться: мои обязательства будут существовать, пока существуют поганцы, убившие Тами, Деви и Абдуллу, или пока существую я.

Я взглянул на белоснежный конверт, зажатый в огромной руке. У Булыжника даже кожа была как цвет камня, желтовато-серый. Я нерешительно протянул руку, отдернул ее; затем, собравшись с духом, принял конверт.

– Премного благодарен, – сказал я. Папа, казалось, был доволен.

– Надеюсь, они подарят тебе радость, – сказал он. Да уж, пусть по крайней мере помогут расслабиться: ведь потом придется в поте лица отрабатывать каждый грошик.

– О шейх, что мне следует предпринять? – спросил я.

– Сначала, мой племянник, ты должен пойти к лейтенанту Оккингу и поступить так, как он скажет. Я сообщу ему, что мы собираемся сотрудничать с полицейским ведомством и окажем полное содействие в расследовании этого дела. Есть вещи, которые мой доверенный помощник сможет сделать гораздо эффективнее, чем полиция; не сомневаюсь, что лейтенант согласится. Я считаю, что временный союз наших организаций послужит интересам всех общин Будайина. Оккинг передаст тебе всю имеющуюся у него информацию об убийствах, возможно, примерное описание того, кто перерезал горло Тамико и Абдуллы абу-Зайда, и другие сведения, которые до сих пор считал конфиденциальными. В свою очередь, ты заверишь его, что будешь немедленно сообщать полиции все, что нам удастся обнаружить.

– Лейтенант Оккинг – хороший человек и отличный профессионал, – заметил я, – но он проявляет готовность к сотрудничеству только когда сам захочет, а это происходит, если ему это выгодно.

Папа коротко улыбнулся:

– Теперь он будет с тобой сотрудничать, я позабочусь об этом. Очень скоро Оккинг выяснит, Что подобный союз ему выгоден. – Раз Папа обещал, значит, так и будет: он единственный, кого может послушаться Оккинг.

– А потом, о шейх?

Он наклонил голову и снова улыбнулся. Сам не знаю почему, меня внезапно охватил озноб, словно ледяной порыв ветра прорвался из внешнего мира в неприступную крепость Фридландер-Бея.

– Ты можешь представить себе момент или какие-то особые обстоятельства, по которым решишься подвергнуться модификации, от чего так упорно отказывался до сих пор? Холод пробрал меня до костей.

– Нет, о шейх, – произнес я, – не представляю себе ни такого момента, ни таких обстоятельств; но это вовсе не значит, что это никогда не произойдет. Кто знает, может быть, когда-нибудь в будущем я почувствую потребность модифицировать себя…

Он кивнул:

– Завтра пятница, и я не могу заниматься делами [13] 13
  Пятница – день отдохновения у мусульман.


[Закрыть]. Тебе тоже нужно время, чтобы хорошенько обдумать свои планы. Что ж, тогда понедельник. Да, понедельник подойдет.

– Подойдет? Для чего?

– Для встречи с моими личными хирургами, – коротко ответил он.

– Нет, – прошептал я в ужасе.

Неожиданно Фридландер-Бей преобразился. Он больше не был добрым дядюшкой.

Рядом со мной сидел повелитель, чьи приказы выполняются беспрекословно.

– Ты принял мои деньги, племянник, – сказал он резко, – и сделаешь так, как я скажу. Ты не сумеешь одолеть наших врагов, если не модифицируешь мозг. Мы знаем, что по крайней мере один из убийц может пользоваться электронными устройствами, стимулирующими работу рассудка. Ты должен иметь такую же возможность и даже приобрести способность пользоваться ею в гораздо большей степени, чем остальные. Мои хирурги дадут тебе серьезные преимущества перед убийцами.

На плечи, словно две гири, опустились каменные десницы, удерживая меня на стуле. Вот теперь действительно обратной дороги нет.

– Какие преимущества? – спросил я, ожидая услышать новые кошмары. Все тело покрылось противным липким холодным потом. Я запаниковал. Я не хотел вставлять в мозг розетку больше из животного, бессмысленного страха перед этой процедурой, чем в силу каких-то принципов. Сама мысль вызывала такой парализующий ужас, что мое состояние граничило с настоящей фобией.

– Хирурги все тебе объяснят, – сказал Папа.

– О шейх, – произнес я срывающимся голосом, – я не хочу…

– События повернулись так, что придется поступить вопреки твоим желаниям, – ответил он. – В понедельник ты изменишь мнение; ты будешь думать по-другому.

Да, я буду думать по-другому, но не потому, что изменится мое мнение об операции. Просто Фридландер-Бей и его хирурги изменят мой мозг.