Текст книги "Сокрушитель"

Автор книги: Евгений Лукин

Соавторы: Любовь Лукина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

ГЛАВА 19

Они выхватили оружие одновременно. Я увидел две тусклые мертвые линзы, и губы мои повело в злобной усмешке. Так стальные листы ведет после отжига.

Им хватило доли секунды понять, что машинки их сдохли и что они оба стоят передо мной безоружные. Я сделал шаг, и ангелы попятились.

Припадая на босую ногу, я подошел к плоскому, как стол, пульту в центре рубки и с маху грохнул белесый от пыли пистолет об его чистенькую гладенькую поверхность. Сел в капитанское – или какое там? – кресло и, подавшись вперед, бешено уставился на пожилого.

– Доигрались? – с ненавистью выговорил я. – Допрыгались, ангелочки?..

Я знал, что живым мне отсюда не уйти. А еще я знал, что начну вот с этого самого пульта в центре рубки. Жаль только – ничего тяжелого нет под рукой. Ладно! Кулаками буду расшибать, головой, чем попало!..

– Как вы проникли сюда? – с запинкой спросил пожилой ангел по-русски.

– Не твое собачье дело! – прохрипел я.

– Простите?..

На их смуглых лицах стыли растерянность и страх. И я понял вдруг, что на корабле нас всего трое: я и они. А остальные, видно, в разбеге – Гришу ищут…

– Слушай, ты! – сказал я пожилому. – Если кто-нибудь из вас хоть пальцем Гришку тронет – не жить тебе, понял? И ангелочкам твоим – не жить! Так им и растолкуй!..

Он не слушал меня. Он смотрел на мою растопыренную пятерню, упершуюся в приборную доску.

– Я прошу вас не трогать пульт!

В голосе его была тревога. Я поглядел на клавиши, и что-то остановило мое внимание. Что-то очень знакомое… Вот оно! Четыре квадратные черные кнопки впритык друг к другу. Те самые кнопки, которые Гриша нацарапал когда-то прутиком на асфальте. Меня обдало со спины такой волной озноба, что я даже выпрямился в кресле…

Следя за тем, как у пожилого меняется лицо, я наклонился к пульту и надавил первую кнопку.

Верхнюю левую – раз, нижнюю правую – два раза, верхнюю правую и нижнюю левую – одновременно… Теперь осталось – верхнюю левкою…

Мой палец остановился в сантиметре от кнопки.

– Нажать?.. – сипло спросил я.

Пожилой был бледен.

– Вы тоже погибнете, – быстро предупредил он.

– Ага… – Словно вся пыль щебкарьера осела у меня в горле. – С тобой за компанию… А народ-то твой весь – в поле… А вернуться-то им будет – некуда… Вот такие дела, дядя…

Смуглое лицо пожилого ангела окаменело. Несколько огоньков на пульте бились, как в истерике, исходя прерывистым мушиным звоном. Надо полагать, с того самого момента, как я нажал в камере коллектора спусковую клавишу моего пистолета.

– В общем, так… – сказал я. – Слушай сюда… Вы сейчас собираете манатки…

– Простите?..

– Собираете манатки! – яростно повторил я. – И исчезаете отсюда к ангельской вашей матери! Слушай сюда! – заорал я, заметив, что он опять хочет переспросить. – И если я еще раз увижу здесь ваши одинаковые морды… или услышу эту вашу гуделку!..

Дальше я говорить не мог – перехватило дыхание.

– …пожалеете, гады!.. – просипел я из последних сил.

– От чьего имени вы говорите?

– Какая тебе разница!

– Я прошу вас уточнить. Вы представляете государство?

– Да! – нагло выговорил я, глядя ему в глаза. – Представляю государство.

Я закинул ногу за ногу и качнул перед ним грязной босой ступней. А что мне было терять?

– Я прошу правильно понять нас, – сказал пожилой. – Мы не имеем целью вмешиваться в вашу жизнь.

– А какого ж тогда черта вмешались?

– У вас пребывает наш человек. Мы имеем целью вернуть его обществу.

– Перебьется ваше общество!

– Простите?..

– Гришу вы не получите. Все! Точка!

На этот раз, видать, он Гришкино имя расслышал хорошо.

– Григорий Прахов? – отрывисто переспросил он.

– Да, – сказал я. – Григорий Прахов.

У пожилого ангела был ошарашенный вид.

– Надеюсь, вы не имеете целью удерживать его здесь силой? – встревоженно спросил он. – Я прошу правильно понять нас: это несчастный и совершенно бесполезный для вас человек… Уровень его информированности…

– Что?! – Меня подняло с кресла, и ангелы отшатнулись. Вот так, наверное, и мы втроем вживались в глинистую стену пещерки, когда на нас надвигалось жужжание их ангельского локатора… – Силой?! Это мы его – силой?..

– Конечно, он заслуживает наказания, – торопливо проговорил пожилой,

– но, право, не столь сурового. Поймите, оставить его здесь, у вас…

Тут он запнулся, с недоумением глядя, как я, потеряв от бешенства дар речи, беззвучно открываю и закрываю рот.

– Он что? – вытолкнул я наконец. – Обратно просился?

Ангел опешил.

– Нет, но… Мы полагаем, что он успел осознать невозможность своего пребывания…

– А ты его об этом спрашивал?

– Мы не можем его спросить, – возразил ангел. – Мы предприняли две попытки войти с ним в контакт – и без успеха.

– Ну так меня спроси! – огрызнулся я и снова сел в кресло, рука – на кнопке.

Молоденький ангелочек вздохнул коротко и начал было тихонько переступать вдоль стеночки.

– Куда? Стой где стоишь!

Ангелочек замер.

– Иными словами, – озадаченно сказал пожилой, – вы хотите нам что-то сообщить от его имени?

Я открыл рот и с наслаждением выговорил все, что я хотел им сообщить от Гришкиного имени. Подробно и с указанием дороги.

Ангел соображал.

– И вы на этом настаиваете?

– Да! – бросил я, не задумываясь, а на чем это я, собственно, настаиваю: на тех этажах, которыми его только что покрыл, или еще на чем?..

Ангел молчал. У него было изможденное лицо. Он как-то сразу растерял всю свою моложавость и словно дряхлел на глазах.

– Мы принимаем ваши условия, – услышал я его усталый до безразличия голос.

– Условия?..

– Вернуть на корабль наших людей. Покинуть планету. Не возвращаться. Разве я неправильно вас понял?

Что-то громко брякнуло об пол, и я чуть было не нажал кнопку. Ангелочек, виновато на меня глядя, поднимал оброненный пистолет. Может, разоружить их на всякий случай?.. И тут до меня наконец дошло.

– Повтори… – хрипло потребовал я.

Пожилой повторил все слово в слово. Я смотрел на него не отрываясь. Ангел не шутил. Ему было явно не до шуток. И он предлагал мне… Черт возьми, он предлагал мне жизнь!

– А… а Гришка?

– Теперь за него отвечаете вы.

Ни с того ни с сего я вспомнил вдруг, что не знаю, сколько сейчас времени, и, может быть, вечеринка еще не кончилась, и Наташка, растерянно улыбаясь, бродит среди гостей…

Уйти с корабля живым! Живым…

– Ну вот что… – тоскливо выговорил я. – Никуда я отсюда не уйду, понял? Буду сидеть и буду держать палец на этой вот кнопке. Пока ты мне все как есть не выложишь! А там посмотрим…

Он выслушал меня с полным равнодушием.

– Разрешите мне сесть, – попросил он.

Получив разрешение, опустился на выскочившее откуда-то из стены сиденье и долго молчал, как бы собираясь с силами.

– Что вас интересует?

– Почему вы все на одно лицо?

Ангел удивленно поднял голову.

– Простите?..

Пришлось доходчиво объяснить.

– Я понял ваш вопрос, – вежливо прервал он меня. – Мы кажемся нам одинаковыми. Но, видите ли… Мы тоже разные, только не в такой степени, как вы. Что вас еще интересует?

– Почему отозвали наблюдателей? Из каких таких этических соображений?

Он ответил не сразу.

– Ври быстрей, – процедил я.

Ангел как-то печально посмотрел на меня и стал вдруг удивительно похож на Гришку.

– Я не имею целью неправильно вас информировать, – сдержанно проговорил он. – Некоторые понятия являются труднопереводимыми…

– Ничего-ничего, – зловеще подбодрил я. – Ты знай переводи. Разберемся как-нибудь…

– У вас бы это назвали плебисцитом, – после некоторого колебания сообщил он.

– Чем-чем?

– Плебисцитом, – повторил он. – Около четверти населения нашей планеты возразили против наблюдений такого рода…

– Ага… – сообразил я. – Проголосовали, значит… А устройство зачем оставили? Ну, то, которое Гришка потом ликвидировал! На всякий случай?

– Видите ли… Некоторое время сохранялась вероятность, что наблюдения возобновятся, и…

– Кнопку нажать? – перебил я.

– Нет, – вздрогнув, отозвался он. – Пожалуйста, не надо…

– Тогда кончай врать! Говори, зачем наблюдали! Только быстро! Напасть хотели?

На секунду лицо у пожилого ангела стало… даже не знаю… надменным, что ли?..

– В отличие от вас, – сказал он, – мы не прибегаем к оружию.

– Ах, не прибегаете… А это?

– Это не оружие, – возразил он, взглянув на предъявленный ему ярко-оранжевый пистолет. – Оно не убивает.

– Не убивает… Да такой штукой весь штаб противника в шесть секунд можно перещелкать!

– Вы выяснили все, что хотели? – тусклым голосом спросил пожилой.

– Нет! – яростно бросил я. – Не выяснил! Если вы все такие чистенькие, такие все хорошие… чего ж от вас Гришка-то сбежал?

Ответом мне было молчание. Бесконечно повторяющийся мушиный звон аварийного сигнала, казалось, отсчитывает время. Наконец пожилой ангел поднял на меня темные, словно провалившиеся глаза.

– Если у вас больше нет вопросов, – негромко проговорил он, – то я готов сообщить наше единственное условие. Вы не препятствуете возвращению наших людей на корабль и даете нам время покинуть планету.

Так. Кажется, Миньку Бударина берут за глотку. Ну-ну… Посмотрим, как это у них получится…

– Вы не учитываете одного, – добавил пожилой, обеспокоенно глядя, как я постукиваю пальцем по пульту в сантиметре от черной кнопки. – Недалеко отсюда расположен ваш населенный пункт. В случае ликвидации корабля ему будет нанесен значительный ущерб…

Пальцы мои подпрыгнули и сами собой поджались в кулак. Вот это он меня подсек!.. Врет, говорил я себе. Уж больно глаза честные… Конечно, врет!.. Гришка ведь рассказывал: вспышка. Неяркая вспышка. Хотя… Он же еще отходил на безопасное расстояние… А корабль-то – вон какая махина… Значит, все-таки… Я представил, как холодное белое пламя беззвучно слизывает щебкарьер… пещерку, Гришку с Люськой… И город – в девяти километрах… Наташка, мать…

Я сидел как примороженный.

– Так вы принимаете наше условие?

Я с трудом разорвал намертво спекшиеся губы. И надо бы соврать, сказать, что все, мол, предусмотрели, и город, дескать, эвакуировали, но… Ума у меня тогда на это не хватило!

– Почему вы молчите?

Я медленно поднялся с кресла и взял с пульта свой пистолет. Пыль с него куда-то делась, и теперь он снова был яркий, блестящий, новенький. Я взвесил его в последний раз на руке и бросил обратно.

– Спички верни… – с ненавистью глядя на пожилого, сказал я.

– Простите?..

– Ну спички, спички! То, что я вам днем отправил! Такая коробочка с палочками…

Он поспешно сунул левую руку за спину и достал откуда-то мой коробок. Посмотрел вопросительно. Я забрал у него спички и огляделся. Помигивали огонечки на пультах, блестела какая-то клавиатура… И все такое с виду ломкое, хрупкое…

– Так принимаете или нет? Вы не ответили.

– Да! – со злобой выговорил я. – Принимаю!..

Пожилой что-то квакнул по-своему. Ангелочек сорвался с места, стена перед ним раскрылась, и он показал мне, куда идти.

Обвели… Обвели как хотели!.. Всю жизнь так: накричу, наору, за глотку возьму, а потом, глядишь, – я же и в дураках… Уйти? Вот так просто взять и уйти?..

– Ну, ты все понял? – с угрозой обратился я к пожилому.

– Вы поставили условия, – ровным голосом отозвался он. – Мы их приняли.

Я повернулся и пошел к выходу. В дверях оглянулся. Пожилой ангел с мертвым лицом, сгорбясь над пультом, одну за другой нажимал черные кнопки. Давал отмену…

* * *

Последнюю дверь ангелочек открыл – вернее, отвалил – вручную. Лицо тронул зябкий ночной ветерок.

Прощаться я с ними, понятно, не собирался, но взглянул вдруг на этого ангелочка – и остановился, пораженный.

Передо мной стоял Гриша Прахов. В его широко раскрытых глазах я увидел удивление и ужас. Мир рушился, понимаете? В их чистенький сволочной рай ворвался грязный, оборванный Минька Бударин, и полетели все их этические соображения к чертовой матери!..

Глядя на него, я почувствовал себя победителем.

– Эх, ты, чижик… – сказал я ангелочку чуть ли не с жалостью.

Он не понял. То ли языка не знал, то ли знал, но недостаточно…

Я шагнул наружу, и правая – босая – нога ощутила грунт, показавшийся теплым после прохладного пола. Я думал, у них тут хотя бы трап какой-то будет. А они вон как – на одном уровне с землей…

Лишь бы камушек под босую ногу не подвернулся. Ангелочек наверняка смотрит вслед. Вот и пускай видит, что ухожу я уверенно, не оглядываясь, что плевать я хотел на всю их ангельскую технику!

Отойдя подальше, все-таки не выдержал и, как бы невзначай повернув голову, скосил глаза. Ну и ничего, понятно, не разглядел. Темнота – и все… Так вот и вышло, что корабль их я только изнутри видел. Даже на что он похож – не знаю…

ГЛАВА 20

Под ногами захлюпало, босая ступня погрузилась в холодную илистую грязь. Значит, озеро где-то рядом… Куда же это они меня высадили?

Я продрался сквозь камыши и, прихрамывая, начал подниматься на пологий пригорок. Сделал шаг – и остановился, облившись холодным потом. На вершине пригорка что-то было. Какое-то сооружение.

Вот ты и попался, Минька! Поверил ангелам, да?.. А им бы только из корабля тебя выставить! Ты им только на корабле был страшен. А вот теперь…

Сжав кулаки, я стремительно шагнул вперед, в темноту…

И смех и грех: на плоской, будто нарочно выровненной площадке стояли скамейка и бетонная урна. На подгибающихся ногах я подошел к скамейке и сел. Потом обратил внимание, что в кулаке у меня все еще зажат полураздавленный спичечный коробок. Трясущимися пальцами я извлек из пачки сигарету и чиркнул спичкой. Затянулся и, подавившись дымом, жестоко закашлялся. Вот подлость! Швырнул сигарету на землю и чуть не затоптал ее босой ногой. Не могу курить!

Опасная тишина стояла в щебкарьере. Чем-то она отличалось от обычной тишины.

Ничего не понимаю… Я же их за глотку держал!.. В себя ведь стрелял, коллектор наизнанку выворачивал, корабль чуть не подорвал с собой за компанию!.. Город… Да врал он насчет города!..

Внизу коротко прошуршали тростники. Потом еще раз. Похоже, кто-то пробирался к кораблю. Я приподнялся, всматриваясь. На секунду мне померещилось, что мелькнула там, внизу, короткая рыжая стрижка, но, конечно, только померещилось… Черта лысого в таком освещении разглядишь! Луна наполовину ушла в плотное облако и продолжала погружаться в него все глубже и глубже, будто ее кто нарочно туда запихивал…

Ладно, бог с ней, с Рыжей… Лучше сориентируемся для начала. Значит, впереди у меня – ковыльный склон, по которому мы сюда спускались, сзади – огни ночного города, ангельский корабль – справа. Пещерка… Я обомлел. Получалось, что между кораблем и нашей пещеркой – каких-нибудь триста метров, не больше. Чуть сами в гости к ангелам не пожаловали…

А ну-ка не торопись, Минька. Посиди, подумай… Мало ли что он тебе там говорил – не всему же верить… Ангелам ты не нужен. Им нужен Гриша. Может, из-за его побега у пожилого карьера горит… Может, они ждут, что ты сейчас побежишь радостью делиться… Сам возьмешь и выведешь их на Григория! Тогда уж лучше заночевать здесь, на скамейке…

Я откинулся на спинку скамьи, положил руку на верхний брус, и ладонь в аккурат легла на крупно и глубоко вырезанные буквы: «НАТАША».

Как будто без рукавицы за горячий лист взялся. Да кто здесь в конце концов хозяин: я или они?

Я вскочил, и в этот момент что-то произошло. Звук? Нет, никакого звука не было. А движения я тем более заметить не мог – ночь. И все же что-то случилось. Что-то исчезло. Каким-то образом я почувствовал, что щебкарьер пуст.

Сначала решил – показалось. Но вот рядом со мной осторожно скрипнул сверчок. Потом другой. А потом вдалеке повисла тоненькая бесконечная трель цикады. Тишина снова становилась тишиной.

Уже точно зная, что произошло, я спустился с пригорка и двинулся в ту сторону, где стоял корабль. Полчаса, не меньше, я ходил по буграм и ложбинкам, пока не убедился, что никакого корабля здесь нет. Ангелы исчезли беззвучно.

Да пошли все к черту, решил я в конце концов. Еще голову из-за них ломай. Честные они там, нечестные… Смылись – и все. И точка.

* * *

Я шел к пещерке, предвкушая, как я там появлюсь. Представлял Люську с Гришей – сидят, обнявшись, забившись в дальний угол… Вот что-то возникает перед входом… И мой насмешливый голос: «Сидим? Дрожим? А ну выходи по одному…»

Главное – чтобы без шума… Я крадучись подобрался к земляным ступенькам, но тут рядом со мной шевельнулась какая-то тень, и в следующий миг мне был нанесен страшный удар в лоб – аж перед глазами вызвездило! Меня швырнуло спиной и затылком о склон, и я медленно сполз по нему наземь. Сознания, правда, не терял. Нет у меня такой привычки – терять сознание…

– Минька, прости! – полуоглохнув, услышал я над собой отчаянный Гришин вскрик.

Потом рядом возникла Люська, и они вдвоем попробовали поставить меня на ноги. Я отбился от них и поднялся сам, опираясь на склон. Изумляясь боли, осторожно ощупал лоб. Крови нет, кость вроде цела… Кажется, обошлось.

– Минька, прости! – обезумев, причитал Гриша. – Я не думал, что это ты… Я думал…

– Ничего-ничего… – оторопело пробормотал я. – Все правильно… Так и надо…

– В пещеру! Быстро! – скомандовала Люська.

Они подхватили меня под руки, но я опять уперся.

– Никаких… пещер… Отставить… пещеры…

Я пытался им объяснить, что все уже обошлось, что бояться нечего, а они, дурачки, думали – сотрясение мозга у Миньки, вот он и заговаривается. И только когда я разозлился и начал на них орать, до Люськи, а потом и до Гриши дошло наконец, что я всерьез.

Там же, на земляных ступеньках, держась за ушибленную голову, я рассказал им все. Они ни разу не перебили меня. И только когда я закончил, Люська спросила осторожно:

– Минька… А ты как себя чувствуешь?

Они все еще не верили мне. Я достал смятый коробок, отбитый мною у ангелов, и вместо ответа чиркнул спичкой.

Гриша и Люська зачарованно смотрели на желтый теплый огонек.

– Они сюда больше не прилетят, – тихо сказал Гриша.

Спичка дрогнула в моих пальцах и погасла.

Темнота сомкнулась, и из нее снова проступили огни нашего города – облачко золотистой пыли, встающее над черным краем старого щебкарьера…

АСТРОЦЕРЬКОВЬ

Риза снималась через голову, поэтому в первую очередь надлежало освободиться от шлема. Процедура долгая и в достаточной степени утомительная. Наконец прозрачный пузырь (говорят, не пробиваемый даже метеоритами) всплыл над головой пастыря и, бережно несомый служкой, пропутешествовал в ризницу. Все-таки на редкость неудачная конструкция, в который раз с досадой подумал пастырь. Ну да что делать – зато некое подобие нимба…

Сбросив облачение, он с помощью вернувшегося служки выбрался из вакуум-скафандра и, сдирая на ходу пропотевший тренировочный костюм, направился в душевую.

Пастырю было тридцать три, и распять его пытались дважды. Современными средствами, разумеется. Однако оба процесса он выиграл, в течение месяца был популярнее Президента, да и сейчас, как сообщали журналы, входил в первую десятку знаменитостей. Все это позволяло надеяться, что опасный возраст Иисуса Христа он минует благополучно.

Когда пастырь вышел из душевой, ему сказали, что у ворот храма стоит некий человек и просит о встрече.

– Кто-нибудь из прихожан?

– Кажется, нет…

Пастырь поморщился. Как и всякий третий четверг каждого месяца, сегодняшний день был насыщен до предела. Сегодня ему предстоял визит на космодром.

– Он ждет во дворе?

– Да.

Переодевшись в гражданское платье и прихватив тщательно упакованный тючок с проставленным на нем точным весом, пастырь вышел из храма. Ожидающий его человек оттолкнулся плечом от стены и шагнул навстречу. Темные печальные глаза и горестный изгиб рта говорили о том, что перед пастырем стоит неудачник. О том же говорил и дешевый поношенный костюм.

– Я прошу меня извинить, – сказал пастырь, – но дела заставляют меня отлучиться…

Человек смотрел на тщательно упакованный тючок в руках пастыря. Он был просто заворожен видом этого тючка. Наконец сделал над собою усилие и поднял глаза.

– Я подожду…

Голос – негромкий, печальный. Под стать взгляду.

– Да, но я буду отсутствовать несколько часов. Вам, право, было бы удобнее…

– Нет-нет, – сказал человек. – Не беспокойтесь. Времени у меня много…

Видимо, безработный.

* * *

Пастырь пересек двор и вывел машину из гаража.

Церковь странной формы стояла у шоссе, отделенная от него нешироким – шага в четыре – бетонным ложем оросительного канала, до краев наполненного хмурой осенней водой. По ту сторону полотна на стоянке перед бензозаправочной станцией отсвечивало глянцевыми бликами небольшое плотное стадо легковых автомобилей.

Пастырь проехал вдоль канала до мостика и, свернув на шоссе, посмотрел в зеркальце заднего обзора. Ни одна из машин у станции не тронулась с места. Все правильно. Был третий четверг месяца, и, прекрасно зная, куда и зачем едет их пастырь, прихожане по традиции провожали его глазами до поворота.

А сразу же за поворотом случилась неприятность – заглох мотор. После трех неудачных попыток оживить его пастырь раздраженно откинулся на спинку сиденья и посмотрел на часы. Вызвать техника по рации? Нет, не годится. Если его седан на глазах у паствы вернется к автостанции на буксире… Нет-нет, ни в коем случае!

Тут из-за поворота вывалился огромный тупорылый грузовик с серебристым дирижаблем цистерны на прицепе. А, была не была! Пастырь схватил тючок, выскочил из машины и, захлопнув дверцу, поднял руку. Грузовик остановился.

– На космодром? – удивленно переспросил шофер, загорелый мордатый детина в комбинезоне и голубенькой каскетке. – А у тебя пропуск есть?

* * *

Очутившись в кабине, пастырь положил на колени тючок, а сверху пристроил шляпу. Грузовик тронулся. На станцию можно будет позвонить попозже. Если поломка незначительна – пусть исправят и подгонят к кордону у въезда на космодром.

– Слышь, кудрявый, – позвал шофер. – А я тебя где-то видел…

Пастырь улыбнулся и не ответил. Собственно, в его ответе не было нужды – по правой обочине на них надвигался яркий квадратный плакат: огромная цветная фотография молодого человека в прозрачном вакуум-шлеме и церковном облачении. Густые волнистые волосы цвета меда, красиво очерченный рот, глубокие карие глаза, исполненные света и понимания. Понизу плаката сияющими буквами было набрано: «АСТРОЦЕРКОВЬ: К ГОСПОДУ – ЗНАЧИТ, К ЗВЕЗДАМ!»

Шофер присвистнул и с уважением покосился на своего пассажира.

– Ну, дела! – только и сказал он. – Так ты, выходит, тот самый ракетный поп? Из церкви при дороге?

– Выходит, – согласился пастырь.

Шофер еще долго удивлялся и качал головой. Потом, почему-то понизив голос, спросил:

– Слышь, а правду говорят, что ты Христа играть отказался? Ну, в фильме в этом, как его?..

– Правду. – Пастырь кивнул.

– А чего отказался? Деньги же!

Пастырь поглядел на шофера. Загорелые лапы спокойно покачивали тяжелый руль.

– Вы верующий? – спросил пастырь.

– Угу, – сказал детина и, подумав, перекрестился.

– Следовательно, вы должны понимать, – мягко и наставительно проговорил пастырь, – что существуют вещи при всей их финансовой соблазнительности для верующих запретные.

Детина хмыкнул.

– Интересно… – проворчал он. – Значит, обедню в скафандре служить можно, а Христа, значит, в фильме играть нельзя? Не, зря ты отказался, зря! И здорово, главное, похож…

– Вы – противник астроцеркви? – с любопытством спросил пастырь.

– Да ну… – отозвался шофер. – Баловство… Верить – так верить, а так…

Навстречу грузовику брели облетевшие клены, перемежающиеся рекламными щитами. А шоферу, видно, очень хотелось поговорить.

– А вот интересно, – сказал он, – что с ними потом делается?

– С кем?

– Да с бандерольками этими. – Шофер кивнул на прикрытый шляпой тючок. – С записочками… Ну вот выкинули их на орбиту – а дальше?

– Знаете, – сказал пастырь, – честно говоря, физическая сторона явления меня занимает мало. – Он взглянул на тючок и машинально поправил шляпу, прикрывающую цифры. – Совершит несколько витков, а потом сгорит в плотных слоях атмосферы. Примерно так.

– Нераспечатанный? – уточнил шофер.

– Ну естественно, – несколько смешавшись, сказал пастырь. – А с чего бы ему быть распечатанным?

Сдвинув голубенькую каскетку, детина поскреб в затылке. Вид у него был весьма озадаченный.

– А! Ну да… – сообразил он наконец. – Ну правильно… Чего Ему их распечатывать!..

– Среди моих прихожан, – пряча невольную улыбку, добавил пастырь, – бытует поверье, что записочки, как вы их называете, прочитываются именно в тот момент, когда сгорают в атмосфере.

– Надо же! – то ли восхитился, то ли посочувствовал шофер. – И сколько один такой тючок стоит?

Пастырь насторожился. Вопрос был задан не просто так.

– Сам по себе он, конечно, ничего не стоит, – обдумывая каждое слово, сдержанно отозвался он. – Я имею в виду – здесь, на Земле. А вот вывод его на орбиту действительно требует крупной суммы… Сумма переводится через банк, – добавил он на всякий случай.

– И что, переведена уже? – жадно спросил шофер.

– Ну разумеется.

Шофер поерзал и облизнул губы. Глаза у него слегка остекленели. Надо полагать, под голубенькой каскеткой шла усиленная работа мысли.

– А если не переводить?

Пастырь пожал плечами.

– Тогда тючок не будет сброшен с корабля на орбиту, – терпеливо объяснил он.

– Так и черт с ним! – в восторге от собственной сообразительности вскричал шофер. – Выкинуть его в канаву, а денежку – себе! Или вас там проверяют?

* * *

Человек, бесконечно снисходительный к слабостям ближнего, пастырь на сей раз онемел. Да это уголовник какой-то, ошеломленно подумал он. Может, шутит? Однако шутки у него!.. Пастырь отвернулся и стал сердито смотреть в окно. Непонятно, как таких типов вообще подпускают к космодрому… Но тут в голову ему пришел блестящий ответ, и, оставив гневную мысль незавершенной, пастырь снова повернулся к водителю.

– А что вы везете?

– Да этот… – Детина мотнул головой в каскетке. – Окислитель.

– И стоит, небось, дорого?

– Да уж гробанешься – не расплатишься, – согласился детина, но тут же сам себе возразил: – Хотя если гробанешься, то и расплачиваться, считай, будет некому. Все как есть, сволочь, съедает. Сказано – окислитель…

– Слушайте! – позвал пастырь. – А давайте мы эту цистерну возьмем и угоним!

– А? – сказал шофер и тупо уставился на пассажира.

– Ну да, – нимало не смущаясь, продолжал тот. – Стоит дорого? Дорого. Ну и загоним где-нибудь на стороне. Деньги поделим, а сами скроемся. Идет?

Детина оторопело потряс головой, подумал.

– Не, – сказал он, опасливо косясь на пастыря. – Кому ты его загонишь? Он же только в ракетах…

Тут он поперхнулся раз, другой, затем вытаращил глаза – и захохотал:

– Ну ты меня уел!.. Ну, поп!.. Ну…

Сейчас начнет хлопать по плечу, с неудовольствием подумал пастырь. Но до этого, слава Богу, не дошло – впереди показался первый кордон.

– Сколько с меня?

– С попов не беру! – влюбленно на него глядя, ответил детина и снова заржал: – Ну ты, кудрявый, даешь! Надо будет как-нибудь к тебе на службу заглянуть…

* * *

Плоское и с виду одноэтажное здание на самом деле было небоскребом, утопленным в грунт почти по крышу. В дни стартов крыша служила смотровой площадкой и была на этот случай обведена по краю дюралевыми перильцами. Имелось на ней также несколько бетонных надстроек – лифты.

Пастырь вышел из раздвинувшихся дверей и остановился. Формальности, связанные с передачей тючка, звонок на станцию по поводу сломавшегося автомобиля – все это было сделано, все теперь осталось там, внизу. А впереди, в каких-нибудь двухстах метрах от пастыря, попирая бетон космодрома стояла… его церковь. Нет, не каменная копия, что при дороге напротив бензоколонки, – обнаженно поблескивая металлом, здесь высился оригинал. Он не терпел ничего лишнего, он не нуждался в украшениях – стальной храм, единственно возможная сущность между ровным бетоном и хмурым осенним небом.

Чуть поодаль высился еще один – такой же.

Руки пастыря крепко взялись за холодную дюралевую трубку перил, и он понял, что стоит уже не у лифта, а на самом краю смотровой площадки. Затем корабль потерял очертанья, замерцал, расплылся…

– Никогда… – с невыносимой горечью шепнул пастырь. – Ни-ког-да…

Потом спохватился и обратил внимание, что рядом с ним на перила оперся еще кто-то. Пастырь повернул к нему просветленное, в слезах, лицо, и они узнали друг друга. А узнав, резко выпрямились.

Перед пастырем стоял полный, неряшливо одетый мужчина лет пятидесяти. Мощный залысый лоб, волосы, вздыбленные по сторонам макушки, как уши у филина, тяжелые, брюзгливо сложенные губы.

– Вы? – изумленно и презрительно спросил он. Повернулся, чтобы уйти, но был удержан.

– Постойте! – Каждый раз, когда пастырь оказывался на этой смотровой площадке, ему хотелось не просто прощать врагам своим – хотелось взять врага за руку, повернуться вместе с ним к металлическому чуду посреди бетонной равнины – и смотреть, смотреть…

– Послушайте! – Пастырь в самом деле схватил мужчину за руку. – Ну нельзя же до сих пор смотреть на меня волком!

Губы собеседника смялись в безобразной улыбке – рот съехал вниз и вправо.

– Прикажете смотреть на вас влажными коровьими глазами?

– Нет, но… – Пастырь неопределенно повел плечом. – Мне кажется, что вы хотя бы должны быть мне благодарны…

Со всей решительностью мужчина высвободил руку.

– Вот как? И, позвольте узнать, за что же?

Господи, беспомощно подумал пастырь, а ведь он бы мог понять меня. Именно он. Кем бы мы были друг для друга, не столкни нас жизнь лбами…

– За то, что я не довел дело до скандала, – твердо сказал пастырь. – Ведь если бы я после всей этой нехорошей истории начал против вас процесс… Я уже не говорю о финансовой стороне дела – подумайте, что стало бы с вашей репутацией! Известный ученый, передовые взгляды – и вдруг донос, кляуза, клевета…

Глядя исподлобья, известный ученый нервно дергал замок своей куртки то вверх, то вниз. Лицо его было угрюмо.

– Я понимаю вас, – мягко сказал пастырь. – Понимаю ваше раздражение, но не я же, право, виноват в ваших бедах.

Мужчина дернул замок особенно резко и защемил ткань рубашки. Замок заело, и это было последней каплей.

– А я виноват? – взорвался он, вскидывая на пастыря полные бешенства глаза. – В чем же? В том, что мои исследования не имеют отношения к военным разработкам? Или в том, что наш институт настолько нищий, что за три года не смог наскрести достаточной суммы?.. Что там еще облегчать? Мы облегчили все, что можно! Прибор теперь весит полтора килограмма! А я не могу поднять его на орбиту, понимаете вы, не могу!.. Вместо него туда поднимается ваша ангельская почта…

Здесь, перед храмом из металла, перед лицом звезд, они сводили друг с другом счеты…

– Послушайте, – сказал пастырь, – но ведь кроме истины научной существует и другая истина…

– А, бросьте! – проворчал мужчина, пытаясь исправить замок своей куртки. Он сопел все сильнее, но дело уже, кажется, шло на лад.