Текст книги "«ВЗГЛЯД» - БИТЛЫ ПЕРЕСТРОЙКИ. ОНИ ИГРАЛИ НА КРЕМЛЁВСКИХ НЕРВАХ"

Автор книги: Евгений Додолев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Аритмия гласности

На рубеже 80 – 90-х престиж журналистского ремесла был «залитован» становлением репортёрского парламентаризма: весной 1990 года пятеро газетчиков и трое знаменитых ведущих программы «Взгляд» (Любимов, Мукусев, Политковский) стали депутатами Верховного Совета РСФСР. Влад Листьев напился и попросту не явился на ключевое собрание, только поэтому и не стал депутатом. Сергей Ломакин, формальный руководитель этой культовой программы, тоже был одним из ведущих передачи, но в депутаты не пошёл.

– Сергей, а тебе тогда, в 1990-м, в голову не приходило податься во власть?

– Мне предлагали, естественно. Как и нам всем. Но я отказался. К сожалению. Мне казалось, что эфирная работа полезнее. Я недооценил депутатский потенциал – наивный был. Позднее Егор предлагал, через «Демвыбор». Но я уже сломлен был отношением власти ко мне в начале 90-х.

– Вы с Гайдаром познакомились в эпоху «Взгляда»?

– Мы с Егором вместе учились. На одном факультете (экономический МГУ. – Е. Д.). Знали друг друга, но контакт начал складываться после 1993 года. Он ведь тоже был одинок. Как и все в команде Ельцина – союз настороженных одиночек… Тогда Алексей Головков с помощью Бурбулиса сумел убедить Ельцина привлечь «младореформаторов». И расклад был такой: «Пустим их, пусть они обосрутся». Ельцину нужен был быстрый результат: перевернуть страну, сломать «совок» любой ценой. Но разве можно за год-два изменить менталитет народа? Свердловская команда Ельцина – люди с определёнными, так скажем, взглядами, а младореформаторы были революционерами, но никогда – ни-ког-да – не были демократами. Так что не очень я во всю эту историю верил, а потому и желания участвовать в выборах не испытывал никогда.

– Но выборы ведь были «взглядовской» темой…

– Естественно. Помню, в 1989 году готовились выборы в народные депутаты СССР, и по московскому избирательному округу был выдвинут Борис Ельцин. Его соперником был Евгений Браков, тогдашний директор ЗИЛа. Власть была, само собой, на стороне Бракова: Ельцин был на тот момент в жёсткой оппозиции. Как и принято, на московском телеканале прошли теледебаты, и расклад был явно несимметричным: Бракову зрители задавали вопросы «с подачей», а его оппоненту достаточно неприятные. На следующий день мне позвонил шеф ельцинского штаба Михаил Полторанин и попросил подъехать. Я знал его и раньше как главного редактора «Московской правды» (в 1987 – 1991 гг. – секретарь правления Союза журналистов СССР, 1990 – 1992 гг. – министр печати и информации Российской Федерации, с 1992 г. – одновременно заместитель Председателя Правительства Российской Федерации. – Е. Д.). Не как человека из окружения Ельцина, а как смелого редактора. И неординарно мыслящего журналиста, публикующего бунтарские материалы. И Полторанин ознакомил меня с документами, которые тянули на сенсацию: людей, задававших каверзные вопросы Борис Николаичу, в природе не существовало. Во всяком случае, по заявленным координатам: среди адресов не было ни одного реального – всё сплошь прачечные, булочные, химчистки. Так себе эти ребята подготовились. Полторанин объездил все эти адреса, всё это засняли на камеру. Скандал, короче. Ну мы и решили пригласить его в студию «Взгляда». Он честно предупредил: «Учтите, это может довольно печально, особенно для тебя, Серёжа, кончиться. Потому что ты – штатный работник ЦТ».

Программа, как помнишь, делалась в двух вариантах. Сперва днём в пятницу шёл прямой эфир на Дальний Восток (в Москве это было обеденное время, а там – полночь). Потом чукотский вариант эфирили в других часовых поясах (на Сибирь и Урал). А вечером все снова собирались в студии и делали московский выпуск, как правило ударный. Так вот, на «Орбиту» мы мирно поговорили с Полтораниным про демократию, бла-бла-бла, а вот на Москву отыграли всю историю с подставными звонками в полный рост. В субботу утром на парковке «Останкино» было зарегистрировано рекордное число «членовозов», чёрных бронированных лимузинов, возивших членов ЦК КПСС. Члены Политбюро слетелись на спецпросмотр нашего выпуска в кабинете ТВ-руководства, а возглавляли тогда «Останкино» Председатель Государственного комитета СССР по телевидению и радиовещанию Александр Аксёнов (сменивший Тихона Киселёва) и его первый зам Владимир Попов. Приехали в тот день Лев Зайков, Николай Слюньков и Вадим Медведев (как секретарь по идеологии).

И программа, которую мы вели тогда с Артёмом Боровиком, была названа антисоветской: «Ярко выраженная антисоветская программа, сделанная в провокационном стиле». Тогда казалось, что это финал карьеры. По итогам разборок созвали останкинское партбюро. Со свойственной ему самоиронией наш шеф Анатолий Григорьвич Лысенко, отправляясь туда, сказал: «Ну что ж, пи…ц жидёнку… меня, наверное, выгонят…»

Но как-то обошлось. Хотя свой первый инсульт он тогда и заработал. А в воскресенье по всей стране прошли манифестации в поддержку Ельцина. И в понедельник мне было сказано, что я отстраняюсь на три месяца от эфира и дело моё выносится на объединённое заседание коллегии парткома. В эфире я появился лишь через четыре месяца: французская телекомпания «АТ-2» обратилась с предложением записать в студии «Взгляд» программу из Москвы в прямом эфире. Синдром абсолютного наива.

– Насколько помню, ты дважды брал интервью у Ельцина.

– Один раз – ещё когда работал во «Взгляде», и это интервью запретили, оно не пошло в эфир.

–  Приведу цитату: «Телевизионный цензор, впрочем, был не только внутренним – даже уже в более свободные годы расцвета перестройки. В 1988 году журнал «Огонёк» опубликовал статью кинорежиссёра Эльдара Рязанова «Почему в годы гласности я ушёл с телевидения». Рязанов жаловался на то, что из его документального фильма о Владимире Высоцком без объяснения причин вырезали стихотворение «Мой чёрный человек в костюме сером». О цензуре вспоминает и Лысенко: «Когда начальство вмешивалось и просило снять какой-нибудь сюжет, который уже вышел на «Орбиту», мы иногда соглашались, а сами в выпуске для европейской части страны ставили новый сюжет, ещё более скандальный с точки зрения начальства. Это была очень хитрая борьба, со своей специфической стратегией и тактикой». Одной из жертв этой борьбы весной 1988 года стал и Александр Любимов – после публикации статьи Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами» в Политбюро обострилась борьба между секретарями ЦК КПСС Александром Яковлевым и Егором Лигачёвым, и во «Взгляде» поменяли ведущих: вместо Любимова – Листьева – Захарова программу стали вести Мукусев и Ломакин, выглядевшие более умеренными». Это, к слову, о цензуре и трактовке. Ну а второе интервью с Ельциным?

– А второй опыт (на этот раз в режиме прямой трансляции) оказался весьма неудачным для моей профессиональной судьбы. В 1991 году я ему уже как Председателю Верховного Совета РСФСР задавал по-«взглядовски» жёсткие вопросы, и он был явно не в восторге и на многие не смог ответить. Так я оказался в «чёрном» списке. Ведь всегда кто-то должен быть в «чёрном» списке, а кто-то – в «розовом». У нас в стране по-другому быть не может…

Борис Николаевич всем интервьюерам потом твердил, что вот, мол, Серёжа Медведев правильные вопросы задаёт, «а вот у вас есть другой Серёжа, так он плохо, очень плохо интервью берёт». Я работал потом во «Времени» диктором в паре с Галей Зименковой. И с Татьяной Веденеевой, и с Еленой Коваленко. Поразительно, какими сосредоточенными и серьёзными девчонки были до эфира и какими весёлыми становились после. Мы так хохотали… Но после того, как я был провозглашён «врагом демократии», мне было не до смеха.

Вскоре после августовского путча меня стали планомерно «сливать» из всех редакций. Доходило до смешного: как придёт новый начальник – первым делом меня увольняет. На самом деле в СССР, при Горбачёве, свободы на ТВ было больше…

– Да, я помню, что когда я сам сел в кресло ведущего, меня больше всего поразило именно отсутствие явного контроля. Это было головокружительно. Ведь даже в профсреде ходили нелепые слухи о том, что эфир как бы не вполне прямой и идёт с задержкой в какие-то там две минуты, а кабели якобы проложены на Лубянку и Старую площадь.

–Ну, «Взгляд» в конце концов и закрыли… И нас всё время пытались направлять, но свобода слова просто обрушилась на нас в период гласности, и какой-то там совсем свирепой цензуры не было. К тому же уже эфирились «Прожектор перестройки» и молчановская «До и после полуночи».

– Но Владимир Молчанов выходил раз в месяц, а не еженедельно, и там никогда не было настолько жёстких заяв, как во «Взгляде».

– Нам повезло. Удачей для нас было само время – нахрапистое такое.

– Кроме того, «Взгляд» эксплуатировал закономерный интерес публики к социальному року…

– …И показал массовой публике лучшие команды: «ДДТ», «Наутилус Помпилиус», «Кино». Это была настоящая гражданская поэзия, и мы пробили этой музыкой брешь в цензурной стене. Параллельно с нами и с нашей помощью на музыкальные площадки страны прорывались подпольные музыканты. На так называемой «большой» планёрке в «Останкино» один из музыкальных редакторов однажды сказал: «Огромное спасибо «Взгляду» за то, что он открыл стране советский рок». Бутусов, Цой, Шевчук – это литература неравнодушных людей. Именно литература, просто текстами это не назову. И их помнят и слушают по сию пору. Будет ли кого-нибудь через 20 лет интересовать сегодняшняя эстрада? Сомневаюсь. Тогда музыка делала революцию…

– Но не только этим силён был «Взгляд».

– Ну да, мы первыми подняли вопрос о наших военнопленных в Афганистане. Помню, Саша Бархатов поехал в Пакистан и показал крупным планом этих ребят, еле передвигающих ноги. Программа «Время» этот сюжет не дала, а «Взгляд» дал. Мы же занимались афганскими инвалидами.

«Взгляд» также открыл тему безопасности атомных электростанций. Начальство болезненно отреагировало на наш репортаж про строящуюся Воронежскую АЭС: ещё про Чернобыль не забыли… Помню, мы проникали через все кордоны. Запредельными, партизанскими, недоступными способами. Залезли в воронку-фундамент атомного реактора, показали, как всё это выглядит, пальцами крошили бракованный бетон. После эфира в Воронеже начались демонстрации.

Именно в моём эфире режиссёр Ленкома Марк Захаров впервые сказал о необходимости захоронения Владимира Ильича Ленина. Грандиозный был скандал. Было.

-Да. Позволю себе мегацитату: «Формальным поводом для отставки председателя Гостелерадио СССР Александра Аксёнова стало выступление режиссёра Марка Захарова во «Взгляде» – Захаров призывал похоронить Ленина, а эта тема по меркам 1989 года ещё считалась табуированной. На место Аксёнова пришёл Михаил Ненашев, который в конце семидесятых был главным редактором газеты «Советская Россия» и пользовался уважением фрондирующей интеллигенции. Ненашев говорит, что «пришёл не подавлять, а в какой-то мере унять телевидение», но это ему уже не удалось. По мнению Ненашева, всеми переменами, которые произошли в конце восьмидесятых, страна обязана именно телевидению: «Получилось так, что коммунистическая партия перестала быть партией политической. Она стала административным органом и утратила многие свои политические качества. И телевидение во многом заменило партию, прежде всего в её политической работе. Партия не смогла объяснить ни одной из существовавших тогда проблем, и эту роль пришлось брать на себя телевидению».

– Да, мы поднимали темы, которые становились катализаторами общественной мысли. Но мы не думали о разрушении системы. Мы просто хотели, чтобы люди знали, что происходит. Это была неповторимая эпоха публицистической романтики. Эпоха прорывов. А вот с менталитетом сегодняшних молодых людей такой прорыв вряд ли осуществим. Ну не получилось бы сделать такую «революционную» программу. Не попёрло бы… Особенно с ведущими в районе тридцати. Нет. Мы были воспитаны советской системой – альтруистами, не знавшими тему денег. Для меня «Взгляд» был периодом бешеного конвейера в контексте абсолютной бескорыстности. Идиотский наив.

Возглавлял молодёжную редакцию Гостелерадио СССР Эдуард Сагалаев. Потом его сменил Александр Пономарёв. А собственно программой руководил Анатолий Лысенко. Я же, возглавляя отдел, был просто его заместителем. В обойме у нас было трое выпускающих, и каждый из этих редакторов готовил «свой» выпуск. А власть нас действительно не любила, и дискуссии с ней не получалось. Не ходили они к нам, боялись прямого эфира. Один раз всего Горбачёв пришёл в студию. Но не в эфир. Так, «на экскурсию». Произнёс ряд дежурных фраз. «Нужна мера», то да сё. А Сагалаев, который был «экскурсоводом» в тот день, вскоре после горбачёвского визита пошёл на повышение, возглавив информационное вещание.

– «Взгляд» был закрыт в конце 1990-го. И вышел в эфир 23 августа следующего года. Это был спецвыпуск программы, посвящённый августовскому путчу. А через два дня в последнем выпуске «Взгляда» Горбачёв передал в эфир кассету с обращением к советскому народу, сделанным на даче в Форосе, где он находился в изоляции… «Смешно, не правда ли, смешно» (© Высоцкий). Да… Из трёх упомянутых тобой выпускающих самым сильным был Владимир Мукусев?

– Так случилось, что Володя Мукусев сразу после назначения выпускающим редактором отбыл в командировку, в Афганистан. И увидели мы его только через два-три месяца. Хотя впрягся он сразу. Но весь нервный период «закладки фундамента» прошёл без него.

– Как ТВ началось для тебя персонально?

– Ну, на телевидение меня привёл буквально за руку сосед по лестничной клетке Андрей Меньшиков (звезда КВН. – Е. Д.). Вся молодёжная редакция работала в то время на эпопею «Наша биография» к 60-летию Октябрьской революции. За что потом очень многие получили Государственные премии СССР, в том числе те же Эдуард Сагалаев и Толя Лысенко. Но «молодёжка» делала тогда и программу «Адреса молодых», весьма по тем временам прогрессивную, хотя и без призывов «Долой советскую власть!».

А «Взглядом» в 1987 году заниматься мне предложил Сагалаев: мы с ним знакомы были ещё с 1977 года. Тогда, когда я после Агентства печати «Новости» пришёл работать в молодёжную редакцию Центрального телевидения.

– А в АПН-то ты как попал? Это ведь такая организация была, аффилированная с КГБ СССР.

– Меня туда – в редакцию Ближнего Востока и Африки – пристроил приятель моего отца.

– Отец – как и у Саши Любимова – работал в Комитете Глубокого Бурения?

– Мой отец – писатель Леонид Дмитриевич Платов.

– Не знал! Это ведь ярчайший представитель фантастики «ближнего прицела». Помню его дилогию «Архипелаг исчезающих островов» и «Страна Семи Трав», в которых описаны экспедиции Ветлугина на Крайний Север в поисках неведомой земли. И фильм «Секретный фарватер» по его роману помню… А почему ты – Ломакин, а не Платов, отец жив?

– Умер 26 ноября 1979 года. А Платов – литературный псевдоним писателя Ломакина. Но вернёмся к нашим баранам. Revenons nos moutons – как говорят французы. Конец семидесятых – брежневский «застой». В АПН делались нелепые материалы, воспевающие советские инициативы. Эти материалы пристраивались в разных зарубежных СМИ. Преимущественно арабских и африканских стран. Иногда и во влиятельных западных газетах, но только в блоке с редакционными материалами, которые сводили на нет весь пропагандистский эффект нашей работы. В АПН просто «высиживали» возможность перевестись в какое-нибудь заграничное бюро агентства.

А Андрей Меньшиков позднее нашёл себя, и я считаю, идеально нашёл, в форме игровых телевизионных программ. То, чтоу нас делал Листьев в начале 90-х, – это лишь совдеповский вариант полностью слизанной игры («Поле чудес»), такие шоу готовились в то время на американских и европейских студиях. Меньшиков же делал другие игровые передачи, такие, как «Салют, фестиваль!» (в них участвовали Андрей Кнышев, Володя Мукусев и ещё несколько ребят, очень талантливых, способных), – по тем временам это было действительно безумно интересно.

– Но известен ты стал не как соратник Меньшикова, а как журналист, вхожий к президентам.

– Может быть, я и вошёл в команду «кремлёвских репортёров», но официально мне об этом никто никогда не говорил. Горбачёв шёл часто на интервью со мной и ещё с несколькими моими телевизионными коллегами. Поэтому я не могу сказать, что я был единственным человеком, который работал с Горбачёвым. Нет, конечно. Ещё несколько человек, которые ездили вместе с ним в поездки за рубеж и по стране, были тоже знакомы ему. Он узнавал их в толпе.

– Однако ты был самым импозантным из них. И было очень неожиданно, что ты, запомнившийся основной массе зрителей как ведущий«Взгляда» (передачи, которая всегда была в оппозиции), стал близок Горбачёву. Запомнился именно Ломакин. Тем более что у тебя красный галстук, такой же, как у Михаила Сергеевича.

– Это не значит, что мы оба с ним закончили Гарвардский университет. Кстати, Ельцин во многом копировал горбачёвскую манеру общения со средствами массовой информации. Одно из главных достижений Горбачёва – его умение работать с прессой. Вот он разговаривал с людьми на улице и, казалось бы, весь занят беседой, но вдруг видел телекамеру и активно и сразу реагировал на неё. Он всегда видел, где она находится. И пытался развернуть своего собеседника лицом на эту камеру. Он очень хорошо чувствовал, где удобно репортёру подойти с микрофоном. В этом была, конечно, какая-то прелесть, потому что не надо было подбегать к начальнику его личной охраны и говорить: «Я бы хотел взять интервью у президента, где это можно сделать?» Он сам это чувствовал. Вероятно, по каким-то движениям. Не потому, что мы кричали: «Михаил Сергеевич, ответьте на вопрос». Он сам подходил к репортёру. Бывало так, что мы стиснуты людьми в толпе и двинуться невозможно. Он сам шёл к нам. При этом он мог великолепно уходить от вопросов, на которые не хотел отвечать. Улыбнётся, начнёт говорить и ровно через пять секунд уходит мыслью совершенно в другую тему. Сделать невозможно ничего, я пробовал пару раз сказать: «Михаил Сергеевич, я очень рад, но мой вопрос относится к другой сфере». – «Да-да, я понимаю, Серёжа». И продолжал говорить то, что хотел. Причём делал это с улыбкой. И «схватить его за руку» было невозможно. И ты был в не очень ловкой ситуации. Получал то, что хотел сказать президент.

Я, например, считаю, что это величайшее достижение. В политике. Уметь уйти от вопроса, который невыгоден. При этом он всегда хорошо реагировал на короткие и резкие вопросы, бьющие иногда ниже пояса. Один из примеров. Когда он был в Канаде и в это время как раз произошло избрание Ельцина, ему задали вопрос около трапа самолёта: «Поздравите ли вы Ельцина с избранием?» И, если не ошибаюсь, это был вопрос, который не был ему приятен. Но Горбачёв нашёл в себе силы, ответил буквально одной фразой. Смысл примерно такой: если он избран, то он достоин того, чтобы его избрали. Хотя по выражению лица было видно, что это ему не очень приятно.

Думаю, никому из журналистов не приходило в голову упрекать команду Горбачёва в том, что они проводят определённую кампанию в средствах массовой информации по созданию имиджа. Горбачёв создавал свой имидж сам. Он такой, какой есть. Имидж Горбачёва не подкрашивали, не лакировали, не создавали из него некую куклу. Его команда не задавалась этой целью. Это тоже объяснимо, ибо Горбачёв был ослепителен после Брежнева и Черненко. Величайший выход Горбачёва к средствам массовой информации (а значит, к общественному мнению) открыто – это уже был шаг, невероятный для предшественников.

Команда Ельцина использовала этот шаг Горбачёва для того, чтобы сделать следующий шаг. И они решили создать имидж Ельцину. На это были брошены очень большие силы, очень толковые ребята. Полагаю, что это правильно, это западная схема. Главнейшая задача была – поддержать образ Ельцина как самого привлекательного для страны человека. И если кто-то из репортёров (в силу острых, неожиданных вопросов) ставил Ельцина в ситуацию не очень удачно говорящего политика, команда находила выход. Это и со мной было. Не вина Ельцина, что он не сумел ответить на вопросы. А вина репортёра, что репортёр неправильно поставил вопрос. Или неправильно вёл себя с Борисом Николаевичем. Хотя я могу и ошибаться.

– После того, что ты рассказал, мне кажется, что Горбачёв значительно симпатичней, чем Ельцин.

– Мне кажется, что для репортёра не важно, кто из политиков симпатичнее, а кто более интересен для вопросов. Я не могу сравнивать Ельцина и Горбачёва, это было бы нетактично, но с Горбачёвым мне приходилось работать значительно больше. Он тонкий, более европеизированный политик, он вызывает симпатию у беседующего с ним человека. Так мне представлялось всегда. И это подтверждают мои коллеги. У него есть какая-то магическая сила воздействия на собеседника. Я не знаю, как это назвать. Но он может уговорить любого человека согласиться с его позицией, это он умеет делать блестяще. Хотя бы той лавиной слов и мыслей хаотичных, которую он выливает на этого человека. И тот начинает барахтаться, пытаясь найти главную мысль. Это уже удар. После этого собеседника можно брать просто голыми руками. Он не соображает, что он должен спросить и как он должен себя вести. Но это не происходит насильно, это, вероятно, и есть какое-то психологическое действие Горбачёва. Как-то один раз я стал очень внимательно смотреть за его глазами. Главное впечатление: очень лукавые и глубокие глаза. Главная задача репортёра – ввести собеседника в свою игру, добиться от собеседника ответа на твой вопрос. Это шахматы. А в случае с Горбачёвым ты сталкиваешься с очень сильным игроком. Он принимает твою игру. Он будет играть с тобой, но на каком-то десятом, двенадцатом, пятнадцатом ходу он может переставить фигуры. И ты даже не понимаешь, что играешь уже по его правилам.

– Ты рассказал что следил за его глазами и видел в них лукавство. А что ещё ты можешь сказать, чисто личностно, каково было впечатление от бесед?

– Во-первых, это очень доброжелательный человек. Который не желает никому зла. Это абсолютно точно. Мне кажется, психологически в нём не заложена жажда посчитаться с кем-то. Это, видимо, войдёт в историю. Первый персонаж такой – доброжелательный. Даже если брать царей. Уж не говоря о его, Горбачёва, непосредственных предшественниках. Поэтому он и проиграл!

В России, к сожалению, всегда проигрывают мягкие люди. Жёсткий, недобрый к окружающим человек, он, как правило, побеждает. И он заставляет всех подчиняться своей воле. Ибо в этой воле заложено желание власти. У Горбачёва этого нет. Как мне представлялось, он никогда не стремился подчинить своей воле людей. Он пытался убедить. Он заложник своей собственной идеи. Он провозглашает свою идею, он же и гибнет от неё.

– Правда ли, что Раиса Максимовна говорила в кулуарах, что«Сергей Ломакин самый красивый мужчина на телевидении»? Ты не слышал об этом?

– Думаю, что это сплетни. Во-первых, потому, что это не так, а во-вторых, для Раисы Максимовны, мне кажется, всегда был один мужчина – Михаил Сергеевич. Да, было несколько поездок, когда мне приходилось общаться с Раисой Максимовной. К сожалению, репортёру, который работает с Раисой Горбачёвой, это не приносит ни славы, ни авторитета. Скорее наоборот, для него это смерти подобно. И в профессиональных кругах, и в первую очередь в общественном мнении. Ведь общественное мнение у нас в стране таково, что люди могут хорошо воспринимать по телевидению главу государства, но ни в коем случае не его супругу. Парадокс: во многом его успеху за рубежом способствовала Раиса Максимовна. И – противоположно внутри страны.

-А Наину, жену Ельцина, ты не видел?

– Мне кажется, это разные женщины. Но думаю, говорить об этом неделикатно. Что касается Раисы Максимовны, то она много времени уделяла изучению протокола. Как себя вести, как стоять, как идти, как подавать руку.