Текст книги "Сезон туманов"

Автор книги: Евгений Гуляковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

4

Комната, отведенная Ротанову, оказалась светлой и чистой. Хотя и совсем небольшой. В ней помещался грубо сколоченный топчан, накрытый кошмой. Столь же грубо сделанный стол с табуретом. На вешалке висела толстая полотняная рубаха и что-то вроде рабочего комбинезона. Дверь за ним закрыли, но Ротанов не слышал ни скрежета засова, ни щелчка замка… Как только стихли шаги сопровождавшего его рэнита, он попробовал открыть дверь. Она легко поддалась его усилиям, и он вновь увидел коридор, ведущий во двор. Ну что же, по крайний мере, рэниты сразу же начали выполнять одно из условий договора, он совершенно свободен и в любую минуту может покинуть замок.

Успокоившись на этот счет, Ротанов более подробно исследовал комнату. На топчане в кошме образовалась вмятина, формой напоминавшая человеческое тело. Он измерил примерный рост того, кто лежал до него на этой постели. Рэниты были выше…

Воды и пищи ему не предложили, очевидно, здесь ее сначала нужно заработать, а возможно, просто еще не наступило время трапезы. Он сел за пустой стол и глубоко задумался. Какие-то едва уловимые признаки указывали на то, что здесь до него жил другой человек. Эта вмятина на топчане, потертости на рубахе, словно специально сшитой на рост землянина… Но в таком случае должен быть и более явный след. Он сам, прежде чем покинуть эту комнату, наверняка захотел бы оставить здесь хотя бы знак о своем пребывании… Где-нибудь в таком месте, чтобы он не сразу бросался в глаза и в то же время так, чтобы его можно было обнаружить… Человек часто садится за стол… Он осторожно опустил руку и провел ладонью с внутренней стороны. Вскоре пальцы нащупали неровные царапины. Ротанов опустился на пол и прочел выцарапанные острым предметом две буквы: В.Д. Но почему только эти буквы? Не захотел написать больше, или не смог, или не надеялся, что эта надпись найдет адресата?

Ну что же… Очевидно, ответы на все вопросы ему придется искать здесь самому.

Рано или поздно они встретятся с Дубровым, встретятся на равных, и тогда они поговорят… Сейчас даже трудно представить, каким будет этот разговор.

Ротанов прилег на койку, чувствуя, как каменная усталость этого невероятно тяжелого дня навалилась на него. Но сон не шел, в голове, как на замкнутой кольцом кинопленке, продолжали прокручиваться события этого дня, он вновь видел себя в роще трескучек, держал в руках пузырек с жидкостью, которая могла оказаться обыкновенным ядом. Вновь лежал в зарослях незнакомого мира, входил в ворота замка… Разговаривал с рэнитами. Он почти не сомневался, что встретил именно рэнитов и заключил с ними первый в истории человечества договор о сотрудничестве, нет, не первый, первым наверняка был Дубров… Возможно, были еще и те, кто не вернулся отсюда… Вот откуда они знают интерлект. Договор… Странный получился договор. Кто же они такие, рэниты? Торговцы знаниями? Случайно попавшая на Реану экспедиция? И как могут сочетаться высокие знания, о которых они говорят даже с некоторым пренебрежением, со всей этой примитивной жизнью, с натуральным хозяйством, тяжелым физическим трудом?.. Он не сумел додумать мысль до конца, потому что мгновенный каменный сон наконец сковал его. Ему казалось, что проснулся он почти сразу, но по тому, как сильно сместилось к закату солнце, понял, что прошло не меньше трех часов. Он чувствовал себя бодрым и отдохнувшим, есть только хотелось еще сильнее, и по-прежнему мучила жажда. С этим нужно было что-то решить. Едва он встал с твердым намерением заняться поисками пищи и воды, как над замком проплыл глубокий мелодичный звук. «Гонг или колокол… Может быть, это и есть сигнал к ужину?» – Ротанов натянул рубаху и комбинезон, очевидно, вечернего фрака здесь не полагалось.

Пустой двор, пустая лестница… Местное общество не блистало многочисленностью, но не четверо же их здесь? Или все-таки четверо? Тяжелая двустворчатая дверь, ведущая во внутренние покои замка, оказалась гостеприимно распахнутой. Ротанов не стал ждать специального приглашения и вошел. Здесь было что-то вроде центрального зала для приемов или трапезной, вероятно, самое большое помещение в замке. В центре зала стоял длинный обеденный стол, накрытый к ужину. Четверо знакомых рэнитов молча сидели у своих приборов. Ротанов отметил, что свободны еще два места, в центре стола и с краю. Решив, что центральное место вряд ли предназначалось ему, он скромно устроился с краю. Никто не произнес ни слова и никак не реагировал на его появление. Все продолжали молча и неподвижно сидеть на своих местах, не прикасаясь к пище. Несмотря на мучивший его голод, Ротанов не стал нарушать приличий и терпеливо ждал вместе с хозяевами, только осторожно втянул носом воздух, стараясь по запаху определить, насколько съедобны местные блюда. Еще раньше он заметил, что все предметы в замке: посуда, утварь – носили на себе следы ручного изготовления. Очевидно, серийное машинное производство рэнитам неведомо. Это выглядело довольно странно, если вспомнить, на каком уровне художественного мастерства и техники была выполнена сделанная ими картина. Ротанов знал, как часто ошибочны бывают поспешные выводы. Он провел в замке всего несколько часов.

Кого же все-таки они ждут? От запаха горячей пищи Ротанов испытывал мучительные спазмы в желудке. Пахло довольно аппетитно, чем-то вроде вареного гороха. Большой медный поднос в центре стола наполняло зеленоватое пюре явно растительного происхождения. «С этого я и начну», решил Ротанов. Он уже собрался, игнорируя приличия, положить себе на тарелку этого самого пюре, как все поднялись. В дальней стороне зала открылась внутренняя дверь, и в комнату вошла женщина. Ротанов забыл о еде. Он узнал ее сразу же, с первого взгляда. Ее и невозможно было не узнать. Там, на картине, огромный до висков разрез глаз казался ему художественным преувеличением. Но глаза и на самом деле были такими. Если не считать этих огромных глаз, во всем остальном ее лицо было той правильной, старинной формы, какими рисовали иногда древнегреческие художники лица своих богинь…

Неожиданно для себя Ротанов обнаружил, что все еще стоит, в то время как все остальные давно уже начали ужин, не обращая на него ни малейшего внимания. Женщина ни разу не взглянула в его сторону, впрочем, она вообще ни на кого не взглянула. Не сказала даже обычного, принятого за столом приветствия. Странным казался этот ужин в немом молчании. Может быть, между рэнитами существовали какие-то другие средства общения, кроме звукового языка? Иногда они обменивались быстрыми, едва уловимыми взглядами, и это было все.

Ротанов не понимал, что именно ел. Обстановка за столом с приходом женщины стала казаться ему почти оскорбительной. Рэниты определенно как-то общались друг с другом. Оказывали друг другу за столом какие-то мелкие услуги. Ротанова же просто никто не замечал. Вокруг него словно сгустился некий вакуум. Так, наверно, чувствовал себя слуга в далекое феодальное время, если бы за какую-то чрезвычайную услугу ему разрешили сесть за один стол с господами. Возможно, приход женщины попросту обострил его чувство самолюбия. Несколько раз он бросал в ее сторону быстрые заинтересованные взгляды и невольно, забываясь, вновь и вновь любовался ее лицом, движениями, одеждой… Она вся казалась произведением искусства. Тяжелые распущенные волосы перехватывала чуть выше лба массивная, из чеканного серебра диадема. На ней были изображены непонятные Ротанову символы и знаки, а в самом центре, отражая блеск светильников, недобрым алым пламенем вспыхивал какой-то камень – не то гранат, не то рубин… Руки женщины, обнаженные до самых плеч, украшали тонкие серебряные браслеты, которые звенели, как маленькие колокольчики при каждом движении.

Ротанов повидал на своем веку немало красавиц. После того как на Земле стал работать универсальный институт красоты с отделениями на всех континентах, любая женщина могла придать своему лицу тот облик, какой ей нравился. И возможно, от этого в лице каждой красавицы ему невольно чувствовалось нечто искусственное. От лица рэнитки веяло древностью, словно оно вместе с диадемой было отчеканено из старинного потемневшего от времени серебра… Такими бывают подлинные произведения искусства. Подделку бы он узнал сразу. Ему хотелось уловить в ее глазах хотя бы намек на недовольство его откровенным разглядыванием, но она его не замечала до такой степени, словно он не отбрасывал в этом зале даже тени. В очередной раз ощутив укол уязвленного самолюбия, Ротанов поспешил закончить трапезу и первым покинул обеденный зал. И опять никто не остановил его, хотя, возможно, следовало остаться и хотя бы убрать за собой посуду. За столом никто не прислуживал. Похоже, в замке вообще не было слуг. Но не могли же эти пятеро сами вести все натуральное хозяйство, одевать и кормить себя, лечить и развлекать и до такой степени оставаться равнодушными к новому члену их сообщества! Чего-то он здесь определенно не понимал.

Выйдя из трапезной, Ротанов обследовал двор и обнаружил в углу у стены хорошо оборудованную мастерскую с горном и приличным набором инструментов. Правда, их качество из-за полного отсутствия машинного производства оставляло желать лучшего. Он не сумел найти ни одного напильника. Очевидно, их в какой-то степени заменяли бруски из точильного камня.

С самой первой минуты, очутившись в этом мире, он остро ощущал не только отсутствие одежды. Ему не хватало оружия, всегда служившего надежной защитой на чужих неисследованных планетах. Теперь у него появилась возможность в какой-то степени восполнить этот пробел. Конечно, бластер ему не сделать, но в юности он увлекался арбалетным спортом. Изготовление самодельного арбалета было там обязательным условием… Покопавшись в груде металлического хлама, он обнаружил гибкую упругую пластину из хорошей стали, это его удивило. Рэниты каким-то образом освоили литейное дело, а вместе с ним и тепловую обработку металлов высокого класса, несмотря на отсутствие машин. Пластину он использовал в качестве основного упругого элемента, без которого невозможно изготовление арбалета. Он старался придать оружию небольшие размеры. Мощная стальная пластина позволяла это сделать. Нужно было лишь найти подходящий кусок древесины для ложи. В этот вечер никто не интересовался его делами, и вскоре в маленькой кузнице жарко запылал горн.

Арбалет был полностью готов через две недели. В тот день, когда Ротанов надел на стрелы тяжелые стальные наконечники, грубые, но хорошо отточенные, он решил предпринять небольшую экспедицию за пределы замка. За две недели он так ничего и не узнал о загадочных существах, бок о бок с которыми прожил все это время. Они вели натуральное хозяйство. Работали не покладая рук с утра до вечера, причем Ротанову редко удавалось видеть, как они это делали. С ним общались по мере необходимости и всегда давали дневное задание там, где не работал ни один из рэнитов. Вечером у него принимали дневную работу и давали задание на следующий день. Во время традиционного ужина он мог сколько угодно пялить глаза на прекрасную, как статуя, рэнитку – этим все его контакты с рэнитами и ограничивались. Возможно, вне замка он найдет какие-то следы, проливающие свет на загадку появления рэнитов на этой планете в далеком прошлом? Кроме того, его интересовали трескучки. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять – здесь встречаются виды и формы, которых он никогда не видел на Реане… Не с ними ли связана загадка обратного перехода? Неплохо было бы заранее подготовить себе дорогу к возвращению без помощи рэнитов. Причин предпринять экспедицию во внешний мир у него было достаточно. В первую же неделю он установил, что один день здесь полностью посвящается отдыху сегодня был как раз такой день, и он решил не откладывать своего предприятия. Ворота никем не охранялись. Подъемный механизм приводился в действие простым нажатием рычага. Для того чтобы ворота открылись, достаточно было дернуть кольцо. Ротанов закинул за плечи арбалет, котомку с небольшим запасом продуктов, которые взял в кладовке, ни у кого не спросив, давно убедившись, что спрашивать что-либо у рэнитов бессмысленно. Его снаряжение дополняла еще фляга с водой и грубое подобие ножа, приличное лезвие он так и не сумел выковать. Зато рукоять получилась на славу. С некоторым волнением он вышел за ворота, ежеминутно ожидая оклика и приказа вернуться. Никто его не окликнул. Вскоре дорога сделала поворот, и замок скрылся из виду.

Прежде всего Ротанов решил осмотреть место, в которое попал при переходе. Он хорошо помнил карту Реаны и сейчас безошибочно установил, что планета та самая, что никакого пространственного «сдвига» не было, и каким бы невероятным это ни казалось, оставалось лишь одно правдоподобное объяснение. Он попал в прошлое Реаны, очевидно, в то самое прошлое, когда была нарисована картина. Полтора миллиона лет отделяло его теперь от людей. Человеческая цивилизация на Земле еще не успела родиться… Его воображение не способно было вместить тот гигантский отрезок времени, через который легко, почти буднично, перебросили его вот эти странные зеленые растения… Да полно, растения ли они? Может быть, нечто гораздо более сложное, нечто такое, с чем людям еще не приходилось сталкиваться, и потому мы даже не в состоянии определить, что они такое?..

Взобравшись на ближайший холм, он осмотрел рощу трескучек сверху и вдруг с удивлением заметил, что в сплошном океане зелени, затопившем планету, знакомая ему реановская роща сохранила свои прежние границы. Впечатление было такое, будто кто-то специально укоротил растения, подстриг их вершины гигантскими ножницами с одной-единственной целью обозначить границы зеленого острова, сохранившегося в песках Реаны через полтора миллиона лет. Кто и зачем мог это сделать? Спустившись в рощу, Ротанов, к величайшему своему удивлению, установил, что стебли растений вовсе не были срезаны. На определенной высоте они постепенно становились невидимыми. Сантиметров десять их стебли еще можно было нащупать, дальше они исчезали совершенно… Ротанов вспомнил, в одном из отчетов биологов он читал о том, что трескучки на Реане не имеют корней… Здесь корни были в полном наличии, зато не было цветов и плодов… Впрочем, нет… Это не совсем так, потому что цветы в виде огромных трескучих погремушек здесь тоже были, но только за той границей, где кончалась роща, сохранившаяся на Реане в далеком будущем… Во всем этом была какая-то неясная ему закономерность. Ротанову казалось, что вот сейчас, в эту самую секунду, он поймет нечто очень важное. Известные факты уже сами собой выстраивались в некую еще не совсем ясную систему. «Нет корней в будущем, но зато они есть здесь, в прошлом. Никто никогда не находил настоящих плодов трескучки, споры – это не плоды, он столько слышал о легендарном семени трескучки, все о нем слышали, и никто не видел…» И в эту самую секунду, когда, казалось, он уже ухватил убегающую мысль, прямо над его головой с оглушительным грохотом лопнул зрелый споронос. Лавина спор хлынула на землю и покрыла ее толстым темным ковром. Буквально в двух шагах от Ротанова лежал этот толстый шевелящийся ковер. Казалось, упав на землю, он все никак не мог успокоиться. Заинтересованный Ротанов подошел еще ближе. У него на глазах происходило образование живого спороносителя. Вся масса спор теперь стянулась в тугую плотную массу, напоминающую разлитую по земле ртуть. Она была так же подвижна и, очевидно, так же тяжела. Постепенно из нее вверх начал медленно расти какой-то предмет. Но это не был знакомый и безобидный треножник, что-то другое, достаточно грозное в своей неожиданности, стало обретать жизнь, становилось выше, массивнее, и вдруг он понял, что это такое… Помогла аналогия с хорошо известным ему неземным растением. Мощный темный стебель на глазах вытягивался вверх. Он уже был выше его головы, и на самом верху образовалось утолщение величиной с хорошую тыкву. Оно округлилось, в середине появились широкие глянцевитые лепестки. Потом они раздвинулись, приподнимая укрытое в самом центре массивное образование. Что там было? Тычинки? Пестики? Этого он не помнил, зато хорошо помнил, что цветок этого растения при малейшем прикосновении к тонким, как шнуры, щупальцам выбрасывал в воздух миллионы ядовитых иголок. Яд растения убивал все живое, а иглы иногда пробивали даже силиконовую броню скафандра. Сейчас на нем не было скафандра…

Ротанов почувствовал, как у него пересохло во рту, потому что вокруг, спереди и сзади, уже шевелился темный ковер растущих из стебля щупалец. Извиваясь, они обтекали его, замыкали кольцо… Отступать уже было некуда. Слишком поздно он понял, что это такое… Но откуда, откуда он здесь? Ведь ничего не было, кроме спор!..

И вдруг сзади налетел порыв ветра. Неожиданно цветок сморщился, словно собирался чихнуть, потом медленно стал съеживаться, уменьшаться в размерах. Закрылись лепестки, втянулись внутрь стебля щупальца-ловушки. Словно кто-то прокручивал перед Ротановым киноленту в обратном порядке. Утончился и закачался высокий стебель, потом с сухим шелестом обрушился вниз, рассыпаясь в темную тяжелую пыль, из которой только что возникла эта грозящая смертью ловушка. Сейчас она исчезла, у него на глазах растворилась в ковре тяжелых спор, только что родившем ее. Почти сразу же из него один за другим стали вылупляться, как цыплята из яйца, уже знакомые Ротанову треножники живых спороносителей. Они тут же разбегались в разные стороны и исчезали в зарослях. Через несколько минут ничто уже не напоминало о происшедшем. Потрясенный Ротанов достал флягу с водой и смочил пересохшее от волнения горло. Потом разрядил арбалет, тяжело опустился на песок рядом с тем местом, где только что раскачивался, грозя ему гибелью, стебель растения. Песок в этом месте казался нагретым. Ротанов набрал его полную пригоршню и медленно пропустил между пальцев.

Так что же произошло? Вначале его явно собирались атаковать, но, как только ветер донес его запах, запах человека, цветок стал сворачиваться и в конце концов превратился в эти безобидные треножники. Масса спор не обладает собственной энергией. Это просто микроскопические кирпичики, подчиняющиеся формирующим полям. Из них, наверно, много чего можно построить, не только этот ядовитый цветок…

Энергию и соответствующие команды споры наверняка получают от своего родителя… Ротанов долго задумчиво смотрел на толстый ствол растения с разорванным спороносом. Свесившись набок, он сейчас еще больше походил на белый колокол… «Что же ты такое? – тихо спросил Ротанов. – Твои корни уходят в глубокое прошлое. Они растут здесь уже миллион лет, потом распустятся колокола цветущих спороносов… И только в далеком будущем образуются плоды, оттого никто и не нашел легендарного семени трескучек… Растение, подчинившее себе время или приспособившееся к его течению настолько, что время стало не властно над ним? Его сок, проникая в живые клетки человеческого тела, способен перенести их хозяина в далекое прошлое, к самым истокам… Так растение ли это, или нечто значительно более сложное и, может быть, даже более важное, чем найденные им в прошлом остатки рэнитской цивилизации?»

Ротанов перебросил через плечо ненужный арбалет, потому что вдруг понял: ничто ему не грозит в этой роще. Трескучки прекрасно могут отличать врагов от друзей, а он пока что не сделал ничего такого, чтобы стать врагом этих существ. Здесь у трескучки наверняка есть враги. За одного из них его и приняли вначале. Ротанову вдруг стала понятна толщина и высота стен рэнитского замка…

На этот раз дром был огромен. В два раза больше предыдущего. Четыре гибкие лапы мелькали так быстро, что отдельных движений не было видно. Над ними возвышались массивные челюсти, утыканные острыми как кинжал зубами. Вельда знала, что ей не уйти. Джар, везущий ее повозку, устал, к тому же он не боялся дрома и не очень спешил. Всего несколько метров отделяло ее от дрома, она видела, как аспидным блеском отливают его широкие верные клыки. Вельда изо всех сил хлестнула Джара, но было уже поздно. Дром вытянулся и в последнем броске дотянулся до повозки. Его тяжелые челюсти сомкнулись на ободе колеса. Оно хрустнуло, и во все стороны полетели обломки, повозка накренилась на один бок и остановилась, от резкого толчка Вельда вылетела из нее, откатилась к обочине. Дром, занятый повозкой, не обращал на нее внимания. Она видела, как он в ярости крошит дерево, рвет сыромятные ремни креплений, словно повозка была живым существом.

Вельда знала, что теперь у нее оставалось всего несколько секунд. Покончив с повозкой, дром в любом случае настигнет ее. У него не было глаз, но он хорошо улавливал запахи. Повозка пахла ее телом и именно поэтому вызвала в дроме такую ярость. Вельда вскочила на ноги и бросилась к зарослям. Отчаяние придало ей сил. Но дром уже почуял неладное, он приподнял свою тяжелую, словно выкованную из стали, голову и устремился за ней. Она не заметила, когда из зарослей выскочил человек. Увидела его уже рядом, он оттолкнул ее и встал на пути у дрома. В руках у него было какое-то странное оружие, похожее на рогатину. Раздался резкий свист, и тяжелая стрела мелькнула в воздухе. Дром продолжал бежать, но что-то в его движениях изменилось. Угловатые формы начали вдруг округляться. Дром словно стал ниже. Тяжелая голова опустилась и как будто смазалась.

Только теперь Ротанов позволил себе взглянуть на девушку. Волосы, заплетенные в несколько мелких косичек, отсутствие всяких украшений, простая запыленная одежда, эта повозка… Ничто не напоминало вчерашнюю принцессу из старинной сказки, разве только глаза… Ротанов нагнулся, протянул ей руку и помог встать на ноги. Она оказалась примерно одного с ним роста. И он с удовольствием почувствовал, какой сильной и гибкой оказалась ее рука. Несколько секунд она ее не отнимала, и они молча стояли рядом, разглядывая друг друга. Наконец она отняла руку, отступила на шаг, неловким жестом отряхнула с одежды пыль и вдруг лукаво, совсем как земная девчонка, улыбнулась. Улыбка была такой мимолетной, что Ротанов засомневался, не почудилась ли ему она. Потом рэнитка произнесла несколько слов на певучем непонятном языке, чем-то похожем на язык древней Полинезии. Звучали эти слова примерно как «ларанго тало ароно». Девушка прижала к груди левую руку и чуть наклеила голову. Этот жест, наверно, был бы понятен на любой планете.

Ротанов обругал себя за недогадливость, он считал, что все рэниты должны знать человеческий язык. Конечно, его изучил кто-то один, и, возможно, именно поэтому за столом царит молчание. Наверно, они просто не хотят разговаривать при нем на своем языке, считая это невежливым.

Ротанов помог девушке собрать разбитую повозку. Ему удалось даже связать сыромятными ремнями рассыпавшееся колесо. Девушка вновь запрягла странное животное, больше похожее на огромную толстую гусеницу, чем на лошадь. Ножки у животного были коротенькие, и, пока Ротанов обвязывал вокруг них сложную упряжь, все время путаясь в многочисленных ремешках, он насчитал этих ножек, по крайней мере, пар восемь. Прежде чем уехать, девушка показала на себя рукой и сказала: «Вельда, Арона-ла. – И еще раз повторила: – Вельда». Ротанов церемонно кивнул головой и представился сухо, как на официальном приеме: «Ротанов».

– Ролано? – переспросила девушка.

Ротанов молча кивнул. Пусть будет «Ролано», какая разница…

Повозка, переваливаясь с боку на бок, медленно отъехала, он долго еще смотрел ей вслед, потом перебросил через плечо арбалет, нашел в кустах кетмень и пошел заканчивать выделенную ему в качестве дневной нормы делянку. В одном он мог поклясться – стрела, выпущенная им в дрома, прошла мимо цели…

Вернувшись после ужина в свою комнату, Ротанов лег на топчан не раздеваясь. Прошел почти месяц с того момента, как он появился в замке. Мышцы от физической работы окрепли, и он уже не чувствовал отупляющей усталости, которая заставляла его буквально валиться с ног первые дни. Теперь у него оставались силы и время, чтобы лучше изучить мир, в котором он очутился. Он собирал образцы пород, описывал новые виды растений, уходил довольно далеко от замка, уделял основное время и внимание зарослям трескучки, раскинувшимся на многие десятки километров вокруг. Никто ему не препятствовал, никто не вмешивался в его дела, попросту никто не интересовался им. Лишь бы он выполнял дневную норму работы… Первое время его это вполне устраивало. Но сегодня вдруг навалилась тяжелая гнетущая тоска, скрутила его, лишила всякого желания продолжать начатую работу. Он вспомнил причину, вызвавшую приступ ностальгии именно сегодня, но это мало помогло. Во время ужина девчонка, которую он спас сегодня, не взглянула на него ни разу. Но, видимо, была еще и другая причина для тоски. «Командировка, – утешал он себя первые дни. – Это просто такая командировка…» Но из командировки можно вернуться. Из любой, самой дальней экспедиции в конце концов возвращаются, а отсюда? В том-то и дело, что этого он не знал. Дубров умел возвращаться. Он надеялся найти здесь Дуброва и вернуться с ним вместе и ничего не нашел. Он заключил с рэнитами странную сделку, с одной-единственной целью: узнать о них побольше, наладить обычный человеческий контакт, из которого рано или поздно рождается взаимопонимание, и ничего не добился. Ничего, кроме оглушающего одиночества и чувства безнадежности своей затеи. Кому нужны все эти минералы, образцы растений, описания животных, давно ставших на этой планете палеонтологическими курьезами? Разве что его открытия, связанные с трескучками, имеют настоящую цену, но их еще нужно проверить, а главное надо суметь донести эти данные до Земли… Рэниты ему в этом не помогут. На какое взаимопонимание можно рассчитывать, о каком контакте может идти речь с существами, лишь внешне похожими на людей? Неспособных испытывать простого чувства благодарности, сумевших отгородиться от него стеной ледяного безразличия… Сегодня он спас девчонку от верной гибели, он сделал это совершенно рефлекторно, как сделал бы на его месте любой землянин, и не нуждался он в ее благодарности! Но и привычного ледяного молчания за ужином не ожидал. Не ожидал, что она вновь превратится в надменную аристократку, увешанную драгоценностями. А он в своей запыленной и изодранной рабочей одежде вновь почувствует себя в обществе рэнитов существом низшего разряда. Он валялся на топчане и думал, какой замечательный человек Крамов и насколько секретарь председателя колонии на Реане симпатичней этой надменной рэнитки. Он убеждал себя в том, что огромные глаза, если разобраться в этом получше, попросту безобразны. Он достиг в этом почти полного успеха, как вдруг заметил на столе маленький листочек бумаги, которого здесь не было раньше…