Текст книги "Хроники инспектора Ротанова"

Автор книги: Евгений Гуляковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА 40

Совершив переход через врата в предыдущее луностояние, фермер Хрунов опередил появление Ротанова в раю на целый месяц. Проходя через врата, он пожелал стать ханом, поскольку считал, что именно жизнь хана более всего соответствует его неудовлетворенным потребностям.

О жизни древних правителей, именуемых ханами, Хрунов знал не слишком много, – но был уверен, что они не испытывали недостатка в еде и не утруждали себя изнурительным трудом, а именно эти обстоятельства, постоянный голод и тяжелый труд, побудили Хрунова совершить переход.

После катастрофы Юрию Хрунову пришлось стать фермером вовсе не по собственному желанию. Обстоятельства вынудили заниматься натуральным хозяйством практически всех уцелевших колонистов.

Исключение составляла небольшая группа охотников, занимавшихся, с риском для жизни, опасным промыслом по доставке товаров из покинутого города. Процветали еще и администраторы, довольно быстро возродившиеся из когорты прежних высокопоставленных бюрократов. Ни к тем, ни к другим Хрунов не принадлежал. Хотя в охотники принимали всех желающих, Хрунов сразу же решил, что подобный риск ему не подходит. Из каждой экспедиции в поселение не возвращались обратно больше половины ее участников.

Он не успел захватить во время исхода из города ничего ценного, если не считать переносного видео, и потому все хозяйство ему пришлось начинать с нуля.

Для человека, не привыкшего к физическому труду, задача оказалась невероятно сложной. Кое-как построив плетеную загородку из сухих стволов местных горных растений, Хрунов решил заняться разведением кур, просто потому, что этот вид живности казался ему наиболее нетребовательным. Тем не менее перед ним сразу же встал вопрос, откуда взять производителей?

Некоторые наиболее удачливые поселенцы захватили с собой скотину и птицу, которую приобрели еще до катастрофы в генетическом банке, охотно снабжавшем всех желающих за символическую плату зародышами различных сельскохозяйственных животных и аппаратурой, необходимой для их выращивания.

Эти счастливцы сразу же заняли в новой колонии особое, привилегированное положение. Купить у них пару кур в принципе было возможно – вот только деньги в новой колонии больше не имели никакой цены. Хрунову пришлось согласиться на два месяца каторжного труда на ферме одного из таких счастливцев. В конце концов, получив в качестве оплаты за свой труд полдюжины цыплят, он сумел вырастить их и наладить небольшое производство яиц, но даже после этого вынужден был жить впроголодь.

Одними яйцами сыт не будешь, а для натурального обмена, способного реально поправить положение дел, требовалось гораздо больше продукции, чем могли произвести его хохлатки.

До катастрофы Хрунов занимал незаметную должность в министерстве культуры старой колонии. Бюрократическая машина, попав на новое место, немедленно начинала разрастаться и использовала для своего роста хорошо освоенные земные методы и названия. Так что получить должность в министерстве, в котором работал его дальний родственник, Хрунову удалось без труда.

В непосредственном ведении Юрия находилось распределение заказов на изготовление семейных портретов. На первый взгляд работа, не сулившая никакой выгоды, но это только на первый, поверхностный взгляд незнакомого с ее скрытыми механизмами человека.

Живопись «Семейного портрета» испытывала в то время настоящий подъем не только в колониях, но и в самой метрополии. Людям осточертели голо-графические муляжи, созданные с помощью совершенной компьютерной графики, и их потянуло к старине. Создание семейного портрета живым художником считалось престижным, и, чем дороже стойл такой портрет, тем выше поднимался престиж его обладателя.

Находясь, что называется, у первоисточника «художественных ценностей», Хрунов получил возможность проникнуть в самые сокровенные секреты современных живописцев, и, в конце концов, решил попробовать улучшить свой семейный бюджет, самостоятельно занявшись живописью.

Его вдохновили на этот шаг примеры многих предшественников. В метрополии не было ни одного редактора, который, получив право отбора рукописей, пригодных для публикации, немедленно не становился бы писателем. Некоторые из ложной скромности публиковались под псевдонимами, но многие входили во вкус и совершенно искренне полагали, что создание любого художественного произведения не требует от человека ничего, кроме умения писать грамотно, а так называемый талант – это всего лишь звание, присваиваемое удачливому чиновнику его восторженными почитателями.

Что же касается живописи, то на самом деле создание семейного портрета не требовало от художника никакой особой техники. На холст предварительно накладывалось цифровое фото клиента, а далее, от руки, его раскрашивали так, чтобы не слишком изуродовать оригинал.

Сложность обналичивания подобных заказов состояла только в том, что их должен был утверждать так называемый «Творческий союз свободных художников». Хрунову удалось обойти эту преграду, договорившись с никому не известным молодым живописцем о создании «семейных шедевров» под его именем. Но, во-первых, часть гонорара все же приходилось отстегивать этому юноше, а во-вторых, распределяя заказы и хорошо зная, каким образом создаются шедевры, Хрунов каждый раз испытывал странное чувство, словно отдавал людям деньги из своего собственного кармана и при этом знал, что они уже никогда к нему не вернутся.

Терпеть это положение и дальше оказалось выше его сил. Вскоре изворотливый ум чиновника, отточенный во многих бюрократических баталиях, без которых не обходилась борьба за любую «денежную» должность, нашел оригинальный выход из сложившейся ситуации.

Хрунов выписал из метрополии своего дядю, который работал в одном из мегаполисов механиком в гараже по ремонту каров и о живописи не имел ни малейшего представления, что, впрочем, было даже предпочтительней.

Оплатив дяде дорогу до Аромы и купив на все сэкономленные с большим трудом средства художественный салон в центре аромской колонии, Юрий назначил дядю его управляющим.

Вместе с дядей с Земли прибыло несколько ящиков дешевых литографий, скопированных с классических работ древних художников, которые давно уже не пользовались никаким успехом у покупателей.

Но именно ими Хрунов. молча сносивший насмешки сослуживцев, собирался торговать. Он преуспел в этом, вопреки всем прогнозам недоброжелателей.

Теперь любой живописец, желавший получить от Хрунова выгодный заказ, должен был вначале посетить салон дяди и приобрести там по баснословной цене, не превышавшей, впрочем, половины будущего гонорара, дешевенькую литографию.

Никто не мог упрекнуть Хрунова за то, что ему удалось разбудить в покупателях интерес к шедеврам далекого прошлого. Никакие жалобы и никакие проверки ему теперь не угрожали. Перед законом он был абсолютно чист.

Наверно, его жизнь так бы и катилась по хорошо смазанным рельсам до выхода на пенсию, если бы не катастрофа, поставившая с ног на голову самые основы его существования.

В новой колонии, как уже говорилось, Хрунову пришлось разводить кур. Занятие это, оказавшееся грязным и трудоемким, требовало от него огромных физических усилий, к которым он совершенно не привык. Строить вольеры, чистить клетки, выращивать корм, собирать яйца и совершать десятки других подобных дел – занятия не для слабонервных. В отчаянии он порой намеревался наложить на себя руки, но каждый раз временно откладывал этот акт, надеясь на чудо.

Поэтому психологически он был полностью готов к тому, чтобы отправиться в развалины старой башни, как только по колонии поползли слухи о вратах, исполнявших любое желание прошедшего через них человека.

Если бы не природная осторожность, частенько выручавшая его в сложных жизненных коллизиях, он бы так и сделал, но у него хватило благоразумия дождаться появления первого очевидца, уже побывавшего за вратами.

Посетив пару раз благодарственные молебны вернувшегося из рая преподобного Петраса, Хрунов наконец решился на экспедицию в развалины башни и, выбрав себе в компаньоны всего двух человек, отправился в путь.

Переход прошел благополучно, но уже у самых врат, как только они заметили свет, свидетельствовавший о том, что врата находятся рядом, Хрунов постарался радикальным способом отделаться от своих спутников, чтобы не уменьшать шансов перед стражем прохода.

Это ему удалось лишь частично, поскольку один из этих двоих, тяжело раненный выстрелом из дробовика Хрунова, все же добрался до врат вслед за ним, хотя для Хрунова это уже не имело особого значения, так он, во всяком случае, полагал.

Но, проходя врата, он не знал, что страж, выполнявший желания отобранных кандидатов, учитывает все нюансы их психики и мотивации многих прежних поступков…

Заранее продумав свое главное желание, будущий хан отбросил банальные пожелания хорошего здоровья и долгой жизни, поскольку, по свидетельству очевидца, врата и так обеспечивали эти блага, поэтому тратить на них свое единственное желание не было никакого смысла.

Самым правильным, как ему казалось, было выбрать полностью отвечающий его требованиям образ жизни.

Хрунов перебрал несколько возможных вариантов и пришел к выводу, что становиться большим правителем, королем или полководцем – слишком хлопотно и опасно. А вот хан – фигура неприметная, но, благодаря восточной специфике, весьма ухоженная, облагодетельствованная многочисленными наложницами и слугами, только и ждущими возможности выполнить любую его прихоть.

Во всяком случае, именно такой представлялась Хрунову жизнь хана, свидетельства о которой он почерпнул из просмотров многочисленных видеозаписей, которые после перехода на натуральное хозяйство, составляли его единственное развлечение.

Не раз и не два он благодарил собственную предусмотрительность, подвигнувшую его захватить из горевшего города единственную, по-настоящему ценную вещь – крохотный кристаллический видеоплеер с встроенным в него экраном. Аккумулятор пришлось впоследствии беречь, как зеницу ока, и с новыми записями дело обстояло плохо, но зато те, что были уже встроены в этот универсальный аппарат, Хрунов изучил весьма детально.

И вот, наконец, после всех мытарств, он предстал перед стражем с готовым желанием в голове и, естественно, предъявил его по первому требованию.

Возражений со стороны стража не последовало, и Хрунов в считаные секунды превратился в хана.

Придя в себя после перехода, новоявленный хан обнаружил, что восседает на мягком персидском ковре, посреди огромного, празднично убранного восточными паласами и гобеленами шатра, на горе мягких подушек.

Ковер, ко всему прочему, был уставлен блюдами с различными яствами, одним своим видом вызвавшими в Хрунове обострение чувства голода, терзавшего его с того самого времени, как он перешел на ведение натурального хозяйства.

В центре ковра возвышался огромный бараний окорок, запеченный с яблоками, чуть поодаль стояло блюдо нежнейшего говяжьего филе, сочившегося жиром и издававшего несравненный аромат. Были там и телячьи ребрышки, должным образом поджаренные на вертеле. Был и молодой поросенок, украшенный зеленью и строжайше запрещенный к употреблению мусульманскими обычаями.

Но Хрунов знал из своей видеобазы данных, что ханы обычно не слишком строго соблюдали законы шариата и лишь от слуг и домочадцев требовали их неукоснительного исполнения, так что присутствие на ковре блюда с поросенком его ничуть не удивило.

Единственное, чего не было среди всего этого съестного изобилия, так это птиц – ни в каком виде! Все последние месяцы Хрунов питался исключительно курятиной, и даже воспоминание об этом блюде вызывало в нем приступ тошноты. Его невидимые благодетели, наверно, учли и это его невысказанное пожелание.

Стояли среди блюд и многочисленные золотые кувшины с напитками, наполненные наверняка чем-нибудь покрепче проклятого тоника, последние годы усиленно рекламировавшегося метрополией.

Несколько удивило Хрунова полное отсутствие слуг среди всего этого великолепия, а главное – полное отсутствие наложниц.

Он был один в шатре, совершенно один… Но затем он вспомнил, что наложницы не смеют нарушать процесс принятия пищи своим господином, а вот слуги… Слуги определенно должны были присутствовать, стоять рядом в ожидании малейшего жеста своего повелителя, наполнять бокалы и подносить новые блюда с пищей.

Недовольно нахмурившись, Хрунов громко хлопнул в ладоши три раза. Полог шатра немедленно распахнулся, и его глазам предстал совершенно голый металлический робот, с идиотской улыбкой, навсегда застывшей на его физиономии.

– Слушаю и повинуюсь, мой господин! – произнес робот стандартную фразу немного хрипящим голосом.

– Где слуга?! – проорал Хрунов, изливая все свое возмущение на это безропотное механическое устройство.

– Я есть ваш слуга!

– Где остальные?

– Одному клиенту полагается один слуга. Двум клиентам – две слуги.

– Это что еще за чушь? Надо говорить: «Двое слуг». Позови кого-нибудь из людей! С тобой даже разговаривать противно.

– Здесь нет людей, кроме вас самого, мой господин!

– Этого не может быть! Это какая-то нелепость! – Ощутив немедленную потребность подтвердить свою уверенность в ужасной ошибке добрым глотком спиртного, Хрунов рявкнул роботу, чтобы тот подал ему кувшин с вином, что тот немедленно и выполнил, слегка поскрипывая своими металлическими суставами.

Лишь после третьего глотка Хрунов почуствовал, что он пьет чистейшую воду. Не ощущалось никакого вкуса, то есть вообще никакого.

– Ты что мне подал, скотина?

– Лучшее вино этого изысканного пира!

– Какое же это вино? Разве ты не видишь, что это вода? Попробуй сам!

– Я не могу этого сделать, мой господин. Роботы не пьют. Но я точно знаю, что этот кувшин наполнен прекрасным вином. Все дело в том, что вы теперь не в состоянии различать вкус пищи или напитка. Вы в них больше не нуждаетесь. Теперь ваше тело питается чистейшей энергией, которой наполнен эфир этого замечательного мира!

Страх осознания какой-то чудовищной ошибки постепенно, как змея, начал вползать в сознание Хрунова. Побелевшими губами он почти беззвучно прошептал:

– Я не желаю больше с тобой разговаривать!

– В таком случае, выполняя ваше повеление, я буду молчать!

– Пригласи какую-нибудь из наложниц! Робот, молча, отрицательно мотнул головой.

– Отвечай, металлическая скотина! Или я прикажу разобрать тебя на части!

– Но вы же сами повелели мне молчать!

– Зато теперь повелеваю, говори!

– Здесь нет наложниц, мой господин. Здесь вообще никого нет, кроме меня и вас. Создание живых существ в нашем мире строжайше запрещено. Более того, оно попросту невозможно! В далеком прошлом лучшие биоинженеры рэнитов попытались это сделать; о том, что у них получилось, они предпочитают не вспоминать даже сейчас, тысячу лет спустя. С тех пор и был введен запрет на попытки создания живых существ.

Хрунов запустил в голову робота кувшином, но это действие ровным счетом ничего не изменило, разве что он испачкал свой роскошный халат. А золотой кувшин, расплескав свое содержимое, с печальным звоном покатился по ковру.

ГЛАВА 41

Ротанов летел сквозь пространство так свободно, как не летают даже птицы. Среда вокруг него казалась упругой и холодной, она слегка сопротивлялась его продвижению в глубь внутренних слоев, но в общем легко поддавалась незначительным усилиям воли, переносившим его все дальше в недра этого сверкающего нового мира.

Пространство под ним напоминало блестящую поверхность айсберга, кое-где покрытую снегом. Все вокруг выглядело безлюдным и холодным. Он резко изменил направление полета, и в лицо немедленно пахнуло горячим ветром. Пейзаж под ним стремительно менялся, и эти изменения были связаны с направлением движения, которое он выбирал.

Сейчас он летел над морем, не над тем ли морем, из которого пришли гарсты? Берегов не было видно, и ответа на этот вопрос не существовало, вдали от берегов все моря похожи друг на друга.

А кто, собственно, видел этих самых гарстов? – подумал Ротанов. – Их не видел никто. Кого нельзя увидеть? В первую очередь того, кто не существует. Кому нужны те, которые не существуют? Любителям масок. Маски нужны, чтобы скрывать лица… Иногда за масками ягнят скрываются волки, впрочем, волки надевают чужие шкуры – но это не суть важно, все равно это те же маски…

Он по-прежнему старался по возможности запутать ту часть своего мышления, которая облекается в слова и выходит на передний план сознания. Это ему плохо удавалось, потому что в спокойном мерном движении волн под ним не таилось никакой угрозы.

Если гарсты – всего лишь шкуры, нужные для прикрытия, – продолжал он свои рассуждения, – то откуда взялись смертоносные споры, на дне океана? Кто их там отложил и зачем? Зачем – вот главный вопрос… Волки надевают чужие шкуры, чтобы их не узнали, чтобы можно было поближе подобраться к стаду… Колония землян стала для них стадом? Почему? Эти волки не едят мяса. Зато они выпивают чужое сознание…

Он продолжал свои рассуждения потому, что во время этого однообразного полета над морем никакого другого занятия не находилось и надо было самому напяливать на себя маску, чтобы рэниты не догадались о том, что ему становится понятной их сложная игра.

«С помощью похищенных человеческих душ они воссоздают персонажей своего сумасшедшего, не существующего в реальности театра… Теперь он и сам стал одним из таких персонажей, и именно поэтому должен старательно напяливать маску… И опять неясность – что с ними происходит потом, с этими похищенными душами? Именно это он должен выяснить в первую очередь. И по-прежнему оставался извечный вопрос: Какова цель их действий?

Рэнитка сказала – любовь к информации… Скука… Ей стало скучно… Это недостаточная причина, но допустим. Примем, как аксиому, желание собрать объективную информацию о людях, сделать выводы об их психике, характере мышления. Поверим в это до конца.

Тогда чужое сознание должно сохраняться неизменным, так сказать в первозданности, в чистоте, иначе для объективных наблюдений оно станет непригодно.

Посмотрим… Посмотрим, что они делают с захваченными ими человеческими душами… Зачем так громко? Кто говорит о душах? Речь идет о странниках. О добровольных странниках, которые сами выбирают свой путь. Тучки небесные, вечные странники…

Вот только туч здесь отчего-то нет. Одни сверкающие небеса и волны.

Он вновь резко изменил направление полета, ринулся круто вниз, но ожидаемого удара о поверхность воды не произошло. Вместо этого он очутился над городом, над чужим, ни на что не похожим городом. Купола домов, однообразные, как ячейки сот… Пустынные улицы… Ротанов чувствовал запах смерти, исходящий из мелькавших под ним домов.

Здесь следовало задержаться, но он не стал этого делать, возможно оттого, что у него просто не хватило мужества или решимости. В конце концов, это был явно не человеческий город, а у него хватало своих загадок.

Теперь он понял, как прорываться в новые слои пространства. Нужно всего лишь направлять полет вниз…

И вновь удара о поверхность мостовой не произошло, только резко изменилась картина окружавшего его пространства.

Теперь он летел над болотом. В редком тумане, ползущем над трясиной, как заблудившееся облако… В облаках рождаются молнии, и они могут быть опасны… Об этом не следовало думать, потому что над поверхностью болота, словно в ответ на его мысль, сверкнул электрический разряд.

Что-то там двигалось, внутри тумана, нечто светящееся и большое… Ротанов вспомнил о предупреждении рэнитки, электрелы… Почему-то их существование, в отличие от гарстов, не вызывало у него ни малейшего сомнения. Он вновь попытался уйти вниз, но облако тумана вдруг резко увеличило скорость своего, до этого неспешного движения и преградило ему путь…

Возможно, движение в перпендикулярном направлении будет равнозначно по результату? Он резко рванулся вверх… Но там, на безоблачном до сих пор небе, появилась грозовая туча… Странная туча, несущаяся наперерез его движению со скоростью реактивного лайнера…

У него не было оружия… Рэнитка говорила о том, что с электрелами борются с помощью очень мощных электрических разрядов. Подобное уничтожают подобным… Вот только не рискнула предложить ему ничего подходящего для самозащиты. Она сказала, что электрические разряды большой мощности разрушают ткань виртуального пространства… Слишком опасное оружие, которое нельзя доверять неловкому чужеземцу… И теперь у него оставалось только движение, только бегство…

Жаль, скорости неравны, – туча движется намного быстрее, но в запасе у него остается еще маневр и логика… Человеческая логика, которой лишена эта электрическая, смертоносная тварь, стремящаяся его поглотить, растворить в своем разреженном, бесформенном брюхе, еще более бесформенном и нематериальном, чем весь этот виртуальный мир.

Ротанов сделал последний резкий рывок вверх, и, сложившись в движении, изменил направление на сто восемьдесят градусов. Туча рванулась следом, но внизу теперь не было тумана и, пробив неосязаемую поверхность болота, он очутился в пустыне. Один, слава богу. Туча не смогла последовать за ним.

Значит, она действует только в своем объеме виртуального пространства. Как в шахматах – у каждой фигуры собственная клетка, и не каждой фигуре дано право перескакивать на соседнюю линию.

Эти виртуальные гонки основательно вымотали его, он тяжело дышал и обливался потом, он не был уверен в том, что ему удалось окончательно отделаться от своего преследователя, несмотря на пришедшую в голову аналогию с шахматами. Сейчас лучше всего затаиться, сделать вид, что тебя вообще нет на игровой доске… Игра, в которой ставкой являлась его жизнь. Не жизнь даже, а возможность существования. Полное уничтожение его личности в любом из миров…

Он знал по опыту аромской пустыни, как лучше всего замаскироваться… Песок сыпуч, и можно выдать свое, не существующее в реальности тело за песчаный холм, оставить снаружи только лицо… Странно, он все время помнит о том, что находится в воображаемом, искусственно созданном мире, хотя все его ощущения говорят об обратном. Горячий песок давит на грудь, вызывая неприятное ощущение и духоту… В таком случае, чем отличается воображаемый мир от реального? Где проходит грань между ними?

Ротанов не чувствовал ни жажды, ни голода. Но донимала жара, все сильнее пробиравшаяся в его «несуществующее» тело из этого «несуществующего» песка.

Через какое-то время он почувствовал себя заживо погребенным и понял, что не в состоянии терпеть дальше. В конце концов, любая осторожность должна иметь определенные пределы. За те минуты (или часы?), что он лежал здесь, ничего не менялось в мертвом пейзаже пустыни, не было даже намека на тучи в прозрачном голубом небе.

Он сбросил с себя слой раскаленного песка и медленно побрел по пустыне, забыв о том, что может летать.

Где-то впереди, совсем низко над поверхностью песка, отделенный от него слоем раскаленного воздуха, плыл шатер… Скорее всего, это был мираж, но мираж слишком уж реальный.

Ему захотелось узнать, откуда здесь взялся этот шатер? Чья безумная фантазия создала его среди безжизненной раскаленной местности?

Как только мысль Ротанова оформилась в желание, шатер приблизился и прочно встал на песок. Оставалось откинуть полог…

С минуту он медлил. Каждому нужна эта минута перед встречей с неведомым. Но минута прошла вместе с минутной слабостью. Инспектор откинул полог и увидел сидевшего на ковре хана.

– Ты кто? – спросил хан. – Привидение? Галлюцинация? Воображаемая субстанция художественной реальности?

– Я Ротанов. Инспектор внеземных поселений.

– Что здесь делает инспектор внеземных поселений?

Ротанов неопределенно пожал плечами, вошел в шатер и, не дожидаясь приглашения, опустился на ковер. Приподнял валявшийся на боку золотой кувшин, в котором еще плескались остатки жидкости, и с удовольствием выпил ее.

– Вино у тебя немного кисловатое, слабой выдержки, но хорошего вкуса.

– Ты это чувствуешь?! Ты можешь это чувствовать? Тогда почему же я не ощущаю ничего, кроме вкуса воды?!

– Возможно, ты хотел слишком многого? Возможно, твое сознание не в состоянии вместить в себя размеры твоих желаний?

– Ты говоришь непонятно, мне придется тебя казнить. Жаль, что среди моих слуг нет палача, чтобы сделать это немедленно.

– У меня такая специальность. Морочить людям голову и получать из их замороченных мозгов те крохи информации, которые там содержатся.

– По-моему, ты меня оскорбляешь. Возможно, мне все же придется приказать казнить тебя.

– Кому? Кому ты можешь это приказать? Здесь нет никого, кроме нас с тобой.

– У меня был робот. Я не знаю, куда он делся, но, если я его позову, он вернется и произведет необходимый ритуал казни.

– Слушай, хан, перестань молоть чепуху и лучше скажи, почему ты здесь оказался? Какого дьявола тебе не хватало в обычном мире? Зачем тебе понадобились врата?

– Слишком тяжелая жизнь с той стороны. Голодная, несправедливая и тяжелая.

– Мы сами делаем ее такой.

– От этого она не становится легче.

– Ладно. В конце концов это твое личное дело. Скажи мне, ты не знаешь, кто такие гарсты?

– Впервые слышу. Хотя нет, постой. Староста говорил что-то про яйца гарстов, из которых родилась беда, но, по-моему, дело здесь не в них.

– Мне тоже так кажется, но оставим это, сейчас не лучшее время искать виновников катастрофы. Во всяком случае, не здесь их надо искать. Ротанов выделил слова «не здесь», всем своим видом призывая хана к осторожности, и, кажется, тот понял, молча кивнул и отвернулся. Вид у хана был удрученный и какой-то пришибленный. Помолчав некоторое время, Ротанов решился задать свой следующий вопрос, тот самый, ради которого он здесь оказался.

– Скажи мне, хан, ты не жалеешь, что прошел врата? Доволен своей жизнью здесь?

– Не издевайся надо мной! Местное вино и пища не имеют для меня вкуса, женщин здесь нет. Здесь вообще никого нет, кроме этого проклятого металлического болвана, который всегда исчезает в самый нужный момент.

– Тогда, быть может, тебе имеет смысл отправиться вместе со мной обратно и попытаться изменить среду своего существования?

– Как это?

– Да очень просто. Вещи, нас окружающие, и даже атмосфера, которой мы здесь дышим, зависят от нас самих, во всяком случае, большую часть среды, в которой живем, мы создаем сами, нашими собственными усилиями. Стоит захотеть изменить окружающее… Захотеть сильно, по-настоящему, и оно изменится!

– Черта с два оно изменится! Сотни других живущих здесь болванов не желают ничего менять!

– Откуда ты знаешь? Ты их видел? Ты с ними говорил?

– Я же сказал тебе, рядом со мной никого нет! Но где-то они все же есть, и я знаю, чего они хотят или не хотят.

– Возможно, ты ошибаешься. Давай поднимайся со своего ковра. Попробуем поискать тех, кто пришел сюда раньше нас. Уверен, мы их найдем, и, кто знает, вместе сумеем что-то придумать.

– Все инспекторы такие оптимисты? – спросил хан, тем не менее кряхтя поднимаясь с ковра. На какой-то миг в его глазах мелькнуло сожаление. Расставаясь с привычным, маленьким и теплым мирком, человек всегда испытывает сожаление. Некоторые могут с этим справиться и сделать шаг наружу, но большинство вновь опускают свое седалище на привычное место. Особенно если оно согрето мягким ковром…

Однако, к чести хана, он не стал противиться предложению Ротанова и протянул ему руку, словно просил поддержать его в трудный момент.

Мгновение спустя они уже летели сквозь бесчисленные наслоения местного пространства и вскоре оказались в огромной библиотеке, в которой обитал ученый.

В основном ученые делятся на две категории. Одни пытаются изучать то, что нам еще неизвестно. Другие придумывают собственные теории, не имеющие никакого отношения к реальности, и всю жизнь доказывают их правильность.

Доказывать всегда легче, чем исследовать. Но Андрей Дубнин был исследователем, и именно поэтому решил во что бы то ни стало побывать на Ароме, как только узнал о ее уникальном, не похожем ни на одну другую, известную людям планету, биоценозе.

Он использовал весь свой немалый научный авторитет для того, чтобы получить в компании «Инпланет» место научного консультанта на ее аромской базе. И, проведя на Ароме всего два года, пришел к совершенно ошеломляющим выводам.

Биосфера этой планеты, лишенная фауны, тем не менее оказалась способной к саморегулированию, словно представляла из себя единый живой организм.

Вскоре он сделал в своих исследованиях следующий шаг и установил, что такая сложная целенаправленная регулировка всех планетарных процессов невозможна без управляющего центра, или некоего «планетарного мозга», установить местонахождение которого Дубнину так и не удалось.

Результаты получались слишком противоречивыми и невероятными. А данные, доказывающие его выводы, казались Дубнину недостаточными. Управляющие структуры вроде бы были рассеяны по всей планете в виде мельчайшей биологической взвеси, напоминающей земные вирусы. Он отыскал их в воде, в воздухе, в почве, и их присутствие подавляло развитие всех прочих бактерий, что в исторической перспективе могло объяснить отсутствие на Ароме развитой фауны.

Эволюция, подавленная в самом начале, не могла нормально развиваться на этой планете.

Но самым невероятным Дубнину показался его собственный вывод о том, что эти биологические кристаллы в случае угрозы их существованию были способны объединяться в сложнейшие структуры, используя для этого неизвестное земной науке поле биологической энергии…

Открытие выглядело слишком фантастичным, а Дубнин привык к добросовестным научным исследованиям и обоснованным выводам, поэтому он не решился сразу опубликовать результаты своих исследований.

Затем разразилась катастрофа, научный центр на Ароме вместе с большинством материалов и результатов наблюдений ученого был уничтожен, а сам Дубнин, наверно, единственный из всех прошедших врата, оказался по ту их сторону против своей воли…

Это произошло через два месяца после исхода. Дубнина выбрали членом Совета новой колонии, и он, используя свое положение, стал настаивать на организации похода в район бывшего космодрома для того, чтобы попытаться отправить на Землю буйковую радиограмму с основными выводами своих работ.

Материалы, подтверждающие эти выводы, были безнадежно утрачены, но никто не мешал Дубнину отправить на Землю тревожную радиограмму с призывом повторить исследования, а до их завершения объявить Арому закрытой планетой, слишком опасной для человека…

Именно это он и собирался сделать, хотя на Совете, настаивая на необходимости экспедиции к космодрому, выдвигал совершено другие доводы.