Текст книги "Мой дед Иосиф Сталин. «Он – святой!»"

Автор книги: Евгений Джугашвили

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 3
Дочь И.В. Сталина

Отцовский подарок

Дети И.В. Сталина от Надежды Аллилуевой Василий (1921 г.р.) и Светлана (1926 г.р.) после рождения были зарегистрированы как Сталин и Сталина. Сын от первой жены Екатерины Сванидзе Яков (1907 г.р.) получил фамилию Джугашвили. Почему Иосиф Виссарионович детям от второго брака не дал свою настоящую фамилию, с которой родился сам? Сталин – это достояние партии и символ достигнутых побед! Смогут ли его дети и внуки достойно носить эту «шапку Мономаха»? Это, во-первых, а во-вторых, он знал, что после его смерти «не один ушат грязи будет вылит на мою голову». Тогда каково станет положение «нового «сталинского» поколения»?

События вскоре показали, что такая фамилия совсем не подарок. Первый, кто это понял, оказался сын Василия Саша Сталин. Носить чудовищный груз ответственности, причем в среде работников искусства (он мечтал поступить в театральный ВУЗ) Саша не пожелал. При получении паспорта вместо фамилии отца он вписал фамилию матери. И все знали, что Александр Бурдонский внук Сталина, но, как говорят, его всегда тяготило происхождение. Однако пользоваться им не брезговал, принимал любые приглашения. Все это не мешало режиссеру А. Бурдонскому находиться в стане врагов великого деда. Но это уже другая история.

Побег и возвращение

Светлана решилась на подобный шаг только в 1957 году. Сменив фамилию на «Аллилуева», она выходит замуж (в который раз!) за индийского журналиста Брад еж Синг Раджа. Смерть мужа в 1967 году позволяет Светлане выехать на похороны в Индию. Там она оказалась в американском посольстве. После семнадцатилетнего отсутствия в 1984 году Светлана Петерс (в США она вновь вышла замуж за архитектора В.В. Петерса) возвращается в Москву с дочерью Ольгой. Остановились они в гостинице «Советская». Сын Светланы Иосиф Аллилуев сообщил мне их телефон. После разговора я приехал в гостиницу, с волнением поднялся на второй этаж. Светлана встретила меня приветливо и смотрела с каким-то любопытством. Я был в военной форме. На мое предложение спуститься в ресторан поужинать они отказались.

Вместо этого она открыла холодильник, который оказался абсолютно пустым, достала недопитую бутылку шампанского и мы выпили по рюмочке в честь ее возвращения. Договорились о встрече у меня дома. Яша учился в школе, а вот старший сын Виссарион служил в армии в войсках ПВО Московской области. Поехал за ним в город Ногинск, командир части отпустил его на двое суток.

В Москве случайно оказался мой приятель из Тбилиси Бондо Дадвадзе – профессиональный фотограф. Узнав, что Светлана будет у меня дома, умолял меня помочь ему сделать пару снимков о нашей встрече. Я позвонил в гостиницу и спросил, как Светлана смотрит на желание фотографа. «Да ради Бога», – ответила Светлана Иосифовна. Однако пройдет время, и она заявит, что съемка была организована насильно. Стол Нана накрыла по-грузински, денег не жалели. Ведь сама Светлана Сталина будет в доме! Недопитая бутылка из холодильника подсказала, что надо купить из спиртного. Закупил я порядка шести бутылок шампанского. Запас не помешает, думал я, когда ставил на стол первую бутылку. Однако этот запас, как и весь ужин, стал причиной вызова меня к начальнику политотдела академии. Но это произойдет после, а сейчас вернемся к нашей встрече.

В назначенное время я подъехал к гостинице, Бондо уже был на месте. Вышли Светлана и Ольга. Когда они садились в машину, Бондо сделал свои «пару снимков». За столом тамадой был я. Поднимал тосты за Светлану, ее дочь, за членов моей семьи и, конечно, за товарища Сталина. В целом моя семья ей понравилась. «В целом» потому что я не понравился. Впоследствии она напишет, что я раздражал ее своими «идиотскими тостами».

А за столом Светлана поделилась своими планами. Она устала от журналистов: все время быть на виду ей надоело. Она хочет устроить свою жизнь в СССР не в Москве, где много иностранцев, а вдали от Москвы, например, в Тбилиси. «У меня там, – призналась Светлана, – есть знакомые». Ранг знакомых не подходил для решения вопроса о проживании дочери Сталина. Я посоветовал обратиться к руководству Грузии. Впрочем, она без всяких советов это прекрасно понимала. В Представительстве Грузии работал мой друг Заур Месаблишвили. Я сообщил ему о желании Светланы, а ей, на всякий случай, дал телефоны Представительства Грузии.

В Тбилиси Светлане Аллилуевой предоставили двухкомнатную квартиру улучшенного типа в престижном районе Ваке, назначили пенсию и паек из продуктов питания. За ней закрепили машину (по вызову), дочку обучали на дому, а на ипподроме Ольге предоставили лошадь для спортивных занятий.

Конфликт

Будучи в Грузии она написала письмо в Академию Генерального штаба, где я работал старшим преподавателем. Начальник политотдела генерал-полковник М.Н. Дружинин вызвал меня: Вот письмо Вашей родственницы Светланы Аллилуевой. Она пишет, что Вы «живете не по средствам, торгуете должностями в Грузии, недостойны быть членом партии и позорите звание советского офицера». Вначале я не поверил его словам: «Что за бред! Что значит, живу не по средствам, что за торговля должностями?» Видя мое замешательство, он показал конверт и само письмо. Мне пришлось рассказать о встрече со Светланой. Выслушав меня, ничего не сказав, Дружинин положил письмо в стол и спокойно сказал: «Евгений Яковлевич, идите и работайте». Вернувшись домой, сразу же позвонил ее сыну – Иосифу. Он врач-кардиолог, доктор медицинских наук, профессор. Я рассказал, что был «на ковре» у начальника политотдела по поводу письма его матушки. Выслушав меня, Иосиф почти закричал в трубку: «Ты послушай, что эта «матушка» написала в партком моей клиники: «докторская диссертация написана не мной, из партии исключить, но самое забавное – требует выслать меня на остров Сахалин». Дочь Светланы – Екатерина Жданова, по словам самой Светланы, заявила, что «не простит и не собирается прощать» (имеется в виду бегство матери на Запад). Семнадцатилетний конфликт между матерью и детьми усугублялся. Кремлю видимо надоели ненормальные отношения дочери Сталина со своими детьми, надоело выслушивать всевозможные пересуды из-за рубежа, и, полагаю, было принято решение поспособствовать их сближению. Заур Месаблишвили пригласил меня съездить к Иосифу и уговорить его поехать к матери в Тбилиси с целью примирения. Иосиф отказался, сказав что «эта затея обречена на провал». Но, понимая с каким ведомством он имеет дело, вынужден был согласиться. По прилету в Тбилиси ему дали трубку и набрали номер матери. «Как только она поняла, кто звонит, – сказал Иосиф, – в трубке раздалась матерная брань. Это услышали все присутствующие». Положив трубку, он сказал: «Яже вас предупреждал». Стаким результатом Иосиф и его жена Люда вернулись в Москву.

После письма в Академию она прислала письмо мне домой и вдогонку телеграмму, в которой заявила, что у Якова не было никакого сына, а я, стало быть, самозванец. Она пригрозила, что займется моим разоблачением. (Отмечу, что деятели из «Эха Москвы» и «Новой газеты» требовали от суда признать мой иск «О защите чести и достоинства Сталина» недействительным, основывая свои доводы на «мнении» Светланы Аллилуевой). В письме она пишет: «Все бегут за Женькой. Сиди тихо в своем Урюпинске, иначе будешь иметь дело со мной. В Грузию ездить не смей». Далее в письме она советует моей жене: «Брось Женьку – этого хама! Мне жаль Вас, Нана, и Ваших детей. У Вас хорошие дети и, право, им было бы лучше с Вами, чем с таким отцом» (14 марта 1985 г., г. Тбилиси).

Сказать, что я был огорчен агрессивностью Светланы, значит сказать слишком мягко. Я был взбешен столь наглой ложью и бесцеремонным вторжением в мою семью. Не менее отвратительным поступком была кляуза в Академию. Я, видите ли, должен следовать ее наставлениям под «угрозой разоблачения». Кто же требует этого? Так ведь это ж мать, бросившая своих детей, и дочь Сталина, которая предала своего отца. Вправе ли она использовать авторитет столь громадной личности в истории человечества, о которой не прекращаются споры до сих пор и вряд ли когда-нибудь прекратятся?

Спор о Сталине это, прежде всего, спор о ценностях, то есть спор о том, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Одни считают, что общественное благо важнее личного, другие наоборот, считают, что личное превыше всего, а общественное благо – дело десятое. Сталин хотел, чтобы люди ставили общественное благо превыше личного и государство он строил так, чтобы оно служило всему обществу. Вот это и есть «хорошо» по Сталину. Светлана же, воспитанная в окружении матери, смыслом своей жизни считала заботу о своем личном благополучии. В качестве доказательства может сойти вся ее жизнь. Кроме того, она не скрывала своего подобного отношения к жизни и в своей знаменитой книге «Двадцать писем к другу». Вот что она пишет по поводу смерти своего отца: «.. я понимала, что наступило некое освобождение. Я еще не знала и не осознавала – какое, в чем оно выразится, но я понимала что это – освобождение от всех и для меня тоже, от какого-то гнета, давившего все души, сердца и умы единой общей глыбой… Людям хочется счастья, эгоистического счастья, ярких красок, фейерверков страстей, – хочется не только этого, я знаю: хочется культуры знаний, хочется, чтобы жизнь стала европейской наконец-то и для России; хочется говорить на всех языках мира; хочется изящной мебели и одежды вместо деревенских сундуков и зипунов. Хочется перенимать все иноземное – платье, теории искусства, философские направления, прически, все – безжалостно откидывая свои собственные достижения, свою российскую традицию. Разве осудишь все это, когда это все естественно после стольких лет пуританства и поста, замкнутости и отгороженности от всего мира…» (Аллилуева С.И. Двадцать писем к другу., М.: Внешинберика, 1990. С. 9, 15).

Говорят, что человек больше всего ненавидит того, кого предал. Кто из родственников Сталина, кроме меня открыто выступает в защиту И.В. Сталина? Думаю, что моя позиция по отношению к Сталину и вызвала в Светлане столь лютую ненависть ко мне. Ведь защита Сталина это, прежде всего, защита ценностей и вытекающих из них идей, ради осуществления которых жил, боролся и погиб И.В. Сталин. Ее обвинения в мой адрес в том, что я не внук Сталина и являюсь самозванцем всего лишь отчаянная попытка скрыть истинную суть конфликта. Чтобы было уж совсем понятно, сообщу о том, что обвинения в самозванстве начались лишь под конец ее недолгого, но скандального пребывания в СССР, до этого она считала меня своим родственником и наши отношения были действительно, как у любящих родственников. Подтверждением могут служить хотя бы ее собственные слова в книге «20 писем к другу», которые гласят: «…а пятерых из восьми внуков он (т. е. Сталин) не удосужился ни разу (там же, стр. 8) повидать…» Если бы во время написания этих слов она считала меня самозванцем, то количество внуков И.В. Сталина было бы не восемь, а семь. А разве не показателен ее раздел отцовских денег? Именно Светлана осадила Галину, потребовавшую себе всю долю Якова, «а не какую-то половину». Она вступалась за меня во время каких-то мелких недоразумений между мной и Глиной, пыталась даже лично нас познакомить, но безуспешно. По возвращении Светлана нашла общий язык с Сашей Бурдонским – сыном Василия, который публично признается в своей антипатии к деду В интервью с Леонидом Велиховым он сказал: «Я никогда не был почитателем Сталина. У меня были и есть совсем другие идолы: Станиславский, Немирович, Мейерхольд, Вахтангов, Комиссаржевская… у меня много божков, на которых молюсь. Сталина среди них нет. В молодости я вовсе его не любил, что с моим темпераментом приобретало форму активного отрицания…» Как говорится «рыбак рыбака видит издалека».

Удар кукушонка

В 1986 году меня вновь вызвали «на ковер» к начальству. Но на этот раз к самому главному – Начальнику академии генералу армии товарищу Г.И. Салманову. Дело было зимой. Он смерил меня взглядом и попросил одеться. Сели в его «Чайку» и в полном молчании поехали. Я терялся в догадках: «Что случилось? Куда везут?» Приехали в Главное Политическое Управление (ГлавПУр) к его Начальнику генералу армии товарищу А.Д. Лизичеву. Облокотившись локтями на стол, главный идеолог армии сказал, что на имя Министра обороны СССР Маршала Советского Союза товарища Соколова поступило письмо, в котором автор изобличает полковника Джугашвили в недостойных для офицера махинациях: приобретение дачи в Грузии и машины, а также изготовление фотографий с целью наживы. «Опять Аллилуева», – подумал я. Но письмо написала некая Володина А.С., хранитель музея МИИТа, с которой общалась моя сестра Галина. После беседы со мной генерал армии А.Д. Лизичев сказал: «По службе к Вам у нас замечаний нет. Работайте, как работали. До свидания». В 1989 году меня вновь вызвал в кабинет Начальник политотдела Академии генерал-полковник М.Н. Дружинин опять по письму и опять от Володиной. По всей вероятности Володина или не получила ответ на свое письмо Министру Обороны, либо ответом они с Галиной были недовольны. Им хотелось «крови», например, разжаловать, уволить, посадить! Если не получилось по военной линии, решили ударить по партийной. Письмо направили в ГлавПУр, то есть Лизичеву А.Д.

Начальство поступило по принципу: есть человек – есть проблемы, нет человека – нет проблем. Мне предложили перейти в любую другую академию. Я выбрал академию имени М.В. Фрунзе. Должность была оставлена – старший преподаватель, но в академии Фрунзе она была уже не генеральская, как в академии ГШ. Так полковником я и закончил военную службу.

Жаль, конечно, что вмешательство моих родственников сильно навредило мне по службе. Обиды на начальство держать не могу – оно поступило стандартно: не вынося сор из избы, тихо закрыло дело. Обидно было покидать академию и расставаться с коллегами по работе. Особенно жалею, что не буду каждый день видеть моего друга Германа Васильевича Кириленко, с кем познакомился в этой же академии на военно-историческом отделении. Кстати, поздравляю его с присвоением генеральского звания.

Финал беглянки

Через два года Светлана поняла, что все ее чаяния и надежды рухнули окончательно. В поисках своего счастья она постоянно меняла место жительства, друзей и подруг. Все не устраивало. Не понравилось ей жить и в Грузии. Заур Месаблишвили занимался сопровождением Светланы Аллилуевой из Москвы в Тбилиси и обратно. Когда она решила вернуться на запад, в 1986 году, он провожал ее в аэропорт. Она ему сказала: «Мне надоело жить среди дикарей». А на прощание бросила в лицо: «Чекист проклятый».

В свое время, когда Светлана Аллилуева оказалась за рубежом, и западные журналисты со злорадством обыгрывали бегство дочери Сталина, Председатель Совета Министров А.Н. Косыгин, обращаясь к западным лидерам с трибуны ООН предупреждал их не использовать в своей политике Светлану Аллилуеву, потому что она больной человек. Кроме своих четырех официально зарегистрированных мужей она, возможно, попортила жизнь еще пятерым мужчина, с которыми пыталась в разное время безуспешно найти свое счастье, брак с которыми не был узаконен.

В последние годы она жила в одиночестве в Швейцарии, Англии и США. 22 ноября 2011 года Светлана Иосифовна Аллилуева скончалась в возрасте 85 лет в городке Ричленд-Синтер (штат Висконсин) в Америке. По российскому телевидению она была представлена как жертвой, так и борцом с тоталитарным режимом.

Глава 4
Главный маршал авиации Александр Евгеньевич Голованов

Письмо Сталину

20 августа 1944 года Александру Евгеньевичу Голованову Верховный Совет СССР присвоил воинское звание Главный Маршал авиации. Он был самым молодым маршалом в мире – ему исполнилось всего 40 лет. Еще одна исключительная деталь в биографии А. Голованова – его дедом был Николай Кибальчич, тот самый революционер-народоволец, который готовил покушение на царя и был за это повешен. Именно он перед казнью отправил из тюрьмы на высочайшее имя пакет с чертежами первого в мире космического летательного аппарата. А.Е. Голованов с 13 лет воевал в рядах Красной гвардии, потом попал на Южный фронт, работал в контрразведке. Затем сменил свою работу в партийных органах на профессию летчика гражданской авиации. В 1941 году вышел на Сталина, написав письмо о создании авиационных соединений, способных выполнять боевые задачи независимо от состояния погоды и времени суток.

«Товарищ Сталин! Европейская война показывает, какую огромную роль играет авиация при умелом, конечно, ее использовании. Англичане безошибочно летают на Берлин, Кельн и в другие места, точно приходя к намеченным целям, независимо от состояния погоды и времени суток. Совершенно ясно, что кадры этой авиации хорошо подготовлены и натренированы…

Имея некоторый опыт и навыки в этих вопросах, я мог бы взяться за организацию и организовать соединение в 100–150 самолетов, которое отвечало бы последним требованиям, предъявляемым авиации, и которое летало бы не хуже английского или немецкого и являлось бы базой для ВВС в смысле кадров и дальнейшего увеличения количества соединений.

Дело это серьезное и ответственное, но продумав все как следует, я пришел к твердому убеждению в том, что если мне дадут полную возможность в организации такого соединения и помогут мне в этом, то такое соединение вполне возможно создать. По этому вопросу я и решил, товарищ Сталин, обратиться к вам.

Летчик Голованов».

«Написал письмо, дескать, исполнил свой долг, – признался однажды Александр Евгеньевич, – и спокойно продолжал летать». Однако, что было для него неожиданно, буквально через неделю или две он был вызван в Кремль и принят Сталиным. Предложение летчика было одобрено. Присвоив Голованову звание полковника, Сталин поручил создать Авиацию дальнего действия (АДД). «Это была первая встреча с товарищем Сталиным, которая круто изменила мою судьбу», – скажет потом Александр Евгеньевич.

Адъюнктура ВПА

К Александру Евгеньевичу на ул. Сивцев Вражек, где он жил, я поехал с целью решить проблему, которая возникла в моей жизни в конце 1976 года. В 1975 году я поступил на годичное военно-историческое отделение при Академии Генерального штаба. Руководил этим отделением генерал И.И. Джорджадзе. Его легенда о якобы его дружбе с Яковом Джугашвили мною была разрушена (см. главу «Друг липовый»). Скорее всего, Джорджадзе на меня сильно обиделся и, используя свои связи в Академии, сделал так, что после окончания отделения меня направили преподавателем истории военного искусства в Военно-Воздушную академию им. Ю.А. Гагарина в город Монино Московской области. На дорогу в один конец мне требовалось более 2 часов поездки на троллейбусе, метро, электричке (с Ленинградского вокзала).

Выслушав меня, Голованов сказал: «Я тебе должен сказать следующее дело: время работает не в твою пользу, да и я на пенсии. Давай пока еще поучимся, попробуем поступить в адъюнктуру Военно-политической академии (ВПА), есть там у меня один порядочный генерал, он должен тебе помочь». Его жена Тамара Васильевна угостила обедом. За столом я узнал новую для себя историю похождения Якова Джугашвили. Он успел поухаживать и за хозяйкой дома. А. Голованов пояснил: «На Курском вокзале провожали Яшу в Тбилиси. Тамара Васильевна была в числе провожающих. Яша пытался задержать ее в вагоне при отправлении поезда. Но она вырвалась из рук Яши и спрыгнула на перрон». После паузы он серьезно сказал: «Я никогда не думал, что буду участвовать в судьбе внука товарища Сталина». В академии мне разрешили сдать необходимые экзамены, и я был принят в адъюнктуру.

ВПА имени В.И. Ленина славилась своей демократичностью. Когда хочешь, приходишь и уходишь. Можно вообще не приходить, когда нет занятий. В академии встретил обрусевшего грузина, преподавателя философии полковника Г. Г. Лукова. Философ он был от Бога – при чтении лекций не пользовался записями, блестяще преподносил материал, что называется от души. Познакомился я и с другим преподавателем той же кафедры философии полковником Д.А. Волкогоновым. Вникая в детали солдатской службы, он неделями жил в солдатских казармах, питался в их столовой. Спал рядом с ними. Волкогонов производил впечатление незаурядного ученого-новатора, пропагандиста коммунистической морали в армии. Им было написано много книг-исследований на эту тему. Он быстро дорос до заместителя начальника Главного Политического Управления армии (ГЛавПУр) и звания генерал-лейтенанта.

Однако, став советником Горбачева, он вдруг круто поменял свои убеждения. Оказалось, что он противник социализма, а партию, которую возносил в армии, назвал преступной. Его перерождение произошло в одночасье! Интересно, сколько таких Волкогоновых паслось на ниве социализма, приобретая всевозможные блага! Теперь они «стригут купоны», охаивая наше прошлое.

Дельный совет

Как-то мы прогуливались с ним в окрестностях его дачи в г. Икша, Голованов спросил: «Как поживает твоя сестра Галя?» Я доложил, что пытался с ней встретиться, звонил несколько раз. Каждый раз она отвечала, что очень занята. Последний раз к телефону подошел ее муж, алжирец, и в резкой форме потребовал «прекратить домогательства, никакого брата у нее нет!» Пройдя молча несколько шагов, Голованов глядя мне в глаза сказал: «Не надо было звонить второй раз!»

Александр Евгеньевич во время наших встреч не касался темы детей вождя, ни Светланы, ни Василия, видимо учитывая мое с ними родство. Но неприязнь к обоим с его стороны я чувствовал и без слов: его негативное отношение выражалось в его нежелании говорить о них. О Василии он сказал свое мнение Ф. Чуеву, поэту и писателю. Оно было, мягко говоря, не очень лестного содержания.

Случай с картой

Он больше любил рассказывать о Сталине. В продаже стали появляться мемуары полководцев о ВОВ. Ф. Чуев советовал Голованову начать писать свои воспоминания об АДД. Но Александр Евгеньевич медлил. Из его рассказов мне особенно запомнился случай с картой.

На свою память Александр Евгеньевич, как он говорил, никогда не жаловался. Более того, гордился, что она его не подводила. Но однажды произошел с ним такой случай. «Товарищ Сталин, – так обычно Голованов называл Верховного, когда что-нибудь говорил о нем, – вызвал меня в Кремль. Боевые действия шли на территории Венгрии». Захватив нужные карты, он отправился к Сталину. Как я понял из рассказа Голованова, Сталин назвал города-цели, по которым АДД должна была нанести бомбовые удары. Голованов сказал, что задача ясна и будет выполнена. «Вы бы записали города, – посоветовал Сталин, – города-то венгерские». – «Я запомнил их», – сказал Голованов.

Когда Голованов вернулся в штаб, то недосчитался одной карты, той самой, на которой были отмечены города-цели. Мало того, что потерял карту, мог и города перепутать. Беды не миновать! Скрывать от Сталина Голованов не стал и тут же позвонил Сталину: «Я у вас, тов. Сталин, оставил карту, пропасть она не могла». Сталин ответил, что у него нет никакой карты. «Нет, – настаивал Голованов, – я оставил ее у вас на столе».

Через несколько часов необходимость нанесения ударов по городам Венгрии, названным Сталиным, отпала. При следующей встрече Сталин молча вышел из соседней комнаты. На протянутой руке он двумя пальцами держал мою забытую карту. «Хорошо, что сообщили о пропаже», – сказал он, бросая ее на стол.

«Голованова не беспокоить!»

В очередной раз вызванный с фронта в Москву Голованов прибыл в столицу до рассвета и, решив, что в такой ранний час им никто не будет интересоваться, поехал навестить семью, тем более, что родилась дочь, которую он еще не видел. Однако перед этим заехал в штаб и сказал офицеру Евгению Усачеву, чтоб сразу вызвал, если спросят. А кто может спросить командующего АДД, безупречно исполнительный Усачев знал.

Дома время летело быстро, из штаба не звонили, но в половине одиннадцатого Голованов решил все-таки поехать в штаб. Каково же было его удивление, когда Усачев доложил, что его уже давно спрашивали.

– Как же Вы могли мне об этом не сообщить? – возмутился Голованов.

– Мне было запрещено.

– Кто же мог Вам запретить?

– Товарищ Сталин.

Оказывается, в десятом часу утра позвонил Верховный и спросил, прибыл ли Голованов и где он сейчас находится. Усачев доложил. Спросив фамилию офицера и занимаемую должность, Верховный сказал:

– Вот что, товарищ Усачев, Голованову Вы не звоните, и его не беспокойте, пока он сам не приедет или не позвонит, иначе Вы больше не будете работать у Голованова. Когда он появится, передайте, чтоб он мне позвонил. Все ясно?

Разговор был окончен.

– Не мог же я, Александр Евгеньевич, не выполнить указание товарища Сталина, – сказал Усачев. «Конечно, он прав», – подумал Голованов. Не часто товарищ Сталин давал указания младшим офицерам. Да и кто бы посмел не выполнить?

Раздался звонок. В трубке был голос Молотова. Голованова ждали на ближней даче. Поехал, переживая. Еще бы! Отлучился из штаба, когда могли вызвать в любое время. Решил сразу извиниться.

Однако, войдя в комнату, увидел улыбающегося Сталина и рядом Молотова.

– Ну, с кем поздравить? – весело спросил Сталин.

– С дочкой, товарищ Сталин.

– Опять дочка? – Это была третья дочка у Голованова. – Ну ничего, люди нам очень нужны. Как назвали?

– Вероника.

– Это что же за имя?

– Греческое имя. В переводе на русский – приносящая победу.

– То, что нам нужно. Поздравляю вас!

Разговор перешел на другие темы. Сталин, обычно больше слушавший и мало говоривший, на этот раз сам стал рассказчиком. Он вспоминал побеги из ссылок, как провалился в прорубь на Волге и потом долго болел, как из-за плохой конспирации не удался побег Свердлова из Туруханского края… И вдруг, без всякого перехода Сталин сказал: «Полетим в Тегеран на встречу с Рузвельтом и Черчиллем.

«Я не выдержал и улыбнулся, – вспоминал Голованов, – улыбнулся той осторожности, которой придерживался Сталин, видимо, всю жизнь, даже с людьми, которым доверяет. Нелегкая была жизнь у этого человека, когда приходилось разочаровываться в друзьях».

– Чему Вы улыбаетесь? – спросил Сталин удивленно. Голованов промолчал. Сказать правду не решился, а неправду – не смог.

Немного помолчав, Сталин сказал: «Об этом никто не должен знать, даже самые близкие Вам люди. Организуйте все так, чтобы самолеты и люди были готовы к полету, но не знали, куда и зачем. Нужно организовать дело, чтобы под руками были самолеты и в Баку, и в Тегеране, но никто не должен знать о нашем там присутствии.

Было решено, что Голованов также полетит в Тегеран, а Сталина повезет летчик Грачев, которого Голованов знал еще по полетам в Монголии.

Как выяснилось позже, осторожность Сталина была весьма не лишней: немецкая разведка тщательно подготовила покушение на «Большую тройку» в Тегеране. Но на сей раз Сталин перехитрил Гитлера.

Роман-газета

Феликсу Ивановичу Чуеву удалось уговорить Александра Евгеньевича написать свои воспоминания. Рукопись сдали, типография приступила к работе. Но когда книга была набрана, по приказу сверху она была «рассыпана», т. е. уничтожена. В 1995 году «Роман-газета» № 4 «Полководцы» опубликована статью Главного маршала авиации Александра Голованова «Он стоял во главе тяжелейшей мировой войны». С небольшим сокращением я предлагаю читателю самого Александра Евгеньевича:

«Из целой плеяды военачальников я хочу остановиться на личности Константина Константиновича Рокоссовского. Пожалуй, это наиболее колоритная фигура из всех командующих фронтами, с которыми мне довелось сталкиваться во время Великой Отечественной войны. С первых же дней войны он стал проявлять свои незаурядные способности. Начав войну в Киевском особом военном округе в должности командира механизированного корпуса, он уже в скором времени стал командующим легендарной 16-й армии, прославившей себя в битве под Москвой. Сколь велика была его известность у противника, можно судить по следующему эпизоду. У командующего 17-й армией не ладились дела под Сухиничами, которыми он никак не мог овладеть. Был направлен туда К.К. Рокоссовский, который открытым текстом повел по радиосвязи разговоры о своем перемещении в район Сухиничей, рассчитывая на перехват его переговоров противником. Этот расчет оказался верным. Прибыв под Сухиничи, ему не пришлось организовывать боя за них, так как противник по его прибытии туда оставил город без сопротивления. Вот каким был Рокоссовский для врага еще в 1941 году. Его блестящие операции по разгрому и ликвидации более чем трехсоттысячной армии Паулюса, окруженной под Сталинградом, его оборона, организованная на Курской дуге с последующим разгромом наступающих войск противника, боевые действия руководимых им войск в Белорусской операции снискали ему не только славу великого полководца в нашей стране, у нашего советского народа, но и создали ему мировую известность. Вряд ли можно назвать другую фамилию полководца, который бы так успешно действовал как в оборонительных, так и в наступательных операциях прошедшей войны.

Благодаря своей широкой военной образованности, огромной личной культуре, умелому общению со своими подчиненными, к которым он всегда относился с уважением, никогда не подчеркивая своего служебного положения и в то же время обладая волевыми качествами и выдающимися организаторскими способностями по организации и ведению боевых операций, он снискал себе непререкаемый авторитет, уважение и любовь всего личного состава, с которым ему довелось воевать.

Обладая даром предвидения, он почти всегда безошибочно разгадывал намерения противника, упреждая их и, как правило, выходил победителем. Сейчас еще не изучены и не подняты все материалы по Великой Отечественной войне, но можно сказать с уверенностью, что когда это произойдет, К.К. Рокоссовский, бесспорно, будет во главе наших советских полководцев. Нужно сказать, что несмотря на то, что Константин Константинович был до войны репрессирован и провел немалое время в заключении, он не потерял ни веры в партию, членом которой состоял, ни веры в руководство страной, и остался столь же деятелен и энергичен, каким он был всегда. Годы заключения не сломили, а закалили его. Рокоссовский являлся полководцем, к которому с большим уважением, с большой теплотой относился И.В. Сталин, он по-мужски, то есть ничем не проявляя это на людях, любил его за светлый ум, за широту мышления, за его культуру, за его скромность и, наконец, за его мужество, за его личную храбрость, за его решительность и в то же самое время за его отношения с людьми, со своими подчиненными. Яне слышал, чтобы Верховный называл кого-либо по имени и отчеству, кроме Б.М. Шапошникова, однако после Сталинградской битвы Рокоссовский был вторым человеком, которого И.В. Сталин стал называть по имени и отчеству, а битва на Курской дуге закрепила отношение Верховного к нему.