Текст книги "Приближение к Снежной Королеве"

Автор книги: Евгений Головин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)

Об одной гипотезе Александра Дугина

В лекции «Смерть как язык», прочитанной Александром Дугиным в «Новом Университете», речь шла о резкой оппозиции мира креации миру манифестации и о месте христианства в данном конфликте. Несколько разъяснений, прежде всего. В манифестированной, т. е. непосредственно явленной вселенной, где все беспрерывно изменяется и трансформируется, конечно, нет и не может быть никакой закономерности, цикличности, равновесия, а, следовательно, никакого познания в современном смысле. Вот что писал А.Ф. Лосев касательно системы Плотина: «Объяснять одну вещь через другую, другую через третью и т. д. – значит расслаивать объясняемую вещь на отдельные дискретные части, поскольку каждая причина вещи объясняет только какую-нибудь одну ее часть. А это значило бы утерять вещь как целое, утерять ее как нечто единичное, единственное, как нечто не составляемое из частей, неделимое и неповторимое. Либо вещь объяснима генетически, т. е. из целого ряда следующих одна за другой причин – тогда она является только делимостью и теряет свою неповторимость, свою личность, – либо она есть неделимая и неповторимая личность – тогда ее появление объяснимо только… ее появлением». В таком мире остается только… жить, наблюдая внешние или тайные изменения и влияния, сразу отказавшись от мысли проникнуть во внутреннюю сущность чего бы то ни было, в том числе и себя самого. При отсутствии всякой статики познание превращается в путешествие – галлюцинативное и нецелесообразное.

Поговорим о мирах креативных, т. е. созданных теоморфными единствами или множествами. Некоторые из подобных миров сотворены демиургами из объектов – состояний первобытного хаоса, другие из рассеченных прародительских тел, третьи ориентированы тенью демиурга. Под знаком космического Эроса порождены миры Зевса, Аполлона, Диониса.

Однако подобные космогонии практически не повлияли на новую эпоху. Есть, правда, исключение, к нему вернемся позже. Сначала о гипотезе Александра Дугина. Лектор следующим образом определял современный дуализм: мышление аналоговое – мышление цифровое. Примеры последнего – компьютеры, компакт-диски и т. д. Современная наука использует, понятно, двоичную систему, когда-то предложенную Лейбницем: любое число представляется комбинацией единиц и нолей. Но любопытен поворот Александра Дугина: по его мнению, единица суть наличие вещи, ноль – отсутствие оной: яблоко, отсутствие яблока. Что значит отсутствие? Яблоко пропадает навсегда в ничто, оставляя дыру своего очертания. Но если осталось очертание, абрис, сопричастный идее данного яблока, гибель материального субстрата ничего не значит заметит платоник. Представители других традиций выдвинут другие аргументы, но придут к довольно аналогичным выводам.

Сведенные к физической реальности, единица и ноль означают «да» и «нет», присутствие и отсутствие, причем в самом обычном смысле. И все же: если категория присутствия понятна, то что же такое «отсутствие»? Ну, пропала вещь, скажут. Но ведь она остается в нашей памяти, в нашем воображении. Это серьезный момент, отличающий новую евро-американскую цивилизацию от всех остальных. Реально только эффективное, оказывающее сопротивление, вызывающее ненависть, любовь, жажду отторжения или обладания, реален трепет солнечных бликов на море, но куда реальнее трепет напряженных мышц и еще реальнее тысячевольтовый удар… куда-нибудь. Щечки покалывает морозец, а потом холодильник, гибель во льдах, сауна, выплавка стали, температура солнца – все это реально, энергийно, измеримо. Остальное нереально: глубина души, буддизм, мифы, боги – фантомы абстрактного мышления. Вот уже четыре века европейская кровь думает так. Откуда столь плодотворные для техники размышления? Библия, во-первых, авангардная идея сотворения из ничто, ex nihilo, ex vacui. Мы – твари, то, что называется душой в лучшем случае, вегетатив-но-анимальная душа. Постепенно из этой самой души родилась критическая ориентация, напоминающая способность крылатой ракеты приноравливаться к рельефу местности. Бог-творец трансцендентален, стало быть, его все равно, что нет. Тем более, мистики рассуждают: Бог – абсолютное, чистое ничто, lauter nicht. Это напоминает Ницше:

 
«И ты… Меж двух ничто… Застыл вопросительным знаком… Загадкой для хищных птиц…»
 

Во-вторых, Аристотель определил теистическое начало как «motor immobil», «недвижный двигатель». Шестнадцатому и семнадцатому веку очень понравился этот мотор. Да, у Аристотеля это один из бесчисленных божественных атрибутов. Но зато какой! Primum mobile зачаровал семнадцатый век. Начались долгие споры является ли Бог конструктором primum mobile (перводвигателя) или primum mobile и есть сам Бог? Наблюдая безукоризненную точность орбитального движения планет и созвездий, нельзя было не прийти к выводу о часовом механизме как парадигме вселенной. И к такому выводу пришли столь разные «специалисты» как Рэйли, Гюйгенс, Роберт Бойль, Марин Мерсенн. Но каким образом бог заводит всю эту механику? Чудесным, иррациональным образом? Нет, пусть о чудесах толкуют обскуранты и старые бабки. Авер-роэс правильно учил: Высшее Существо рационально в высшей степени. Значит, есть система трансмиссий: от pri-mum mobile до самой крохотной шестеренки вселенского механизма, присутствует каузальная связь. И такая система нашлась после открытия сил тяготения и законов тяготения. Гравитация способна действовать на дистанции и доступна математическому анализу. Итак, реальность это энергия и причинно-следственная связь, душа, т. е. анимально эмоциональная активность функционирует планомерно и периодически: еда, сон, совокупление, ухаживание, даже ненависть – все это движется в похвальной цикличности. Смерть в данном случае лишена какой-либо загадочности: из-за трения или поломки деталей часовой механизм микрокосма «выходит из строя» и, поскольку тогда еще не научились заменять негодные детали, направляется сначала на свалку, а затем вообще в ничто.

Пронзительный вопрос «как можно творить из ничто?» остался без ответа. Вернее: Бог несомненно, Творец – однако у него под рукой было предостаточно материалов. Но тогда религиозные мыслители почувствовали ловушку: если библейский бог имел материю для обработки, он мало чем отличался от демиургов неоплатонизма и языческого гнозиса, он просто инженер и конструктор И здесь крайне смелая мысль Спинозы: зачем костыли для здоровых ног, Бог и есть природа, Deus sive natura. И разве человек мог отказаться от искушения быть новым богом-демиургом? Нет, разумеется, если учесть, что идея исключительности человека в космосе вполне четко проступила в эпоху ренессанса. Но и здесь есть разница и немалая. Антропос гнозиса и ренессанса – владыка, прецептор и даритель жизни. Что касается человека новой эпохи, он постоянно выпытывает у природы тайну своего происхождения: не чувствуя себя источником животворного огня, постоянно ищет его где – угодно – даже в белковых молекулах.

Что это означает?

Человек новой эпохи провозгласив себя демиургом, тут же до крайности умалился: он демиург, увы, крошечной планеты на периферии галактики, которая, в свою очередь, тоже распыляется на нечто иное. В нечто или ничто? Ответ подразумевается сам собой: в спекуляциях сугубо научных или в примитивной вербальной расфасовке, в конференциях высоколобых или лозунговом реве толпы этот ответ проступает: все мы случайные, партеногенетические порождения беспредельной ночи, спорадические молекулярные соединения, отважные пионеры вселенского термитника.

Поэтому гипотезу Александра Дугина касательно пары «единица – ноль», «яблока и дыры от яблока» вполне можно интерпретировать как фундаментальное сочетание точки случайной жизни и ее соответствия в абсолютной смерти. Ничего себе, фундаментальность, скажут. Веские субстантивы такого плана играют роль только в своей знаковой системе, давно утратив свои эмоционально-духовные проекции. Машина с тем же успехом выбросит на экран бормотание других комбинаций.

Единица – ноль, объект – отсутствие объекта, «был человек – нет человека», «живем один раз» – все это характеризует механическую, развернутую в необъятной плоскости, цивилизацию. Наши взгляды уже давно приобрели убийственный характер: они не созерцают человека или вещь как нечто целое, но, даже независимо от нашей воли, разлагают их на безличные составляющие. Отсюда полное и транзитное безразличие, которое сменяется заинтересованностью столь же транзитной. Похороны, допустим: «От нас безвременно ушел наш драгоценный Н. Н. Все мы помним его деловые качества и несравненную чуткость…» И что же? На следующий день явится другой Н. Н. с похожими качествами и чуткостью.

Лекция Александра Дугина вряд ли была нацелена на чувствительные точки современной цивилизации – таковых у нее просто нет. Лектор, надо полагать, обращался к тем, кто еще пытается жить своей, а не спровоцированной жизнью и думать своей, а не гениальной социальной головой. И подобным людям надо помнить: эта цивилизация не только отравляет сердце и разум, но внедряется в плоть и кровь.

Часть II
Ослепительный мрак язычества

Ослепительный мрак язычества: Дионис

«Некоего числа, если это случилось после изобретения чисел, воинство Диониса высадилось в Индии: иные воины, играясь дельфинами в морской воде, обратились на суше в буйных сатиров и, потрясая своими итифаллосами, грозились изнасиловать женщин любого возраста, знатных и простолюдинок, другие, мрачные и бородатые, опутанные змеями, тащили бурдюки, наполненные пурпуровым вином, множество голых баб приплясывало вокруг дубов, что неторопливо шествовали на своих корнях, подобно паукам. Пьяный старец обглоданной костью понукал осла, взбешенный длинноухий сбросил его, в конце концов. Пьяный Силен в цветастых лохмотьях, горланя непристойную песню, снова забрался на четвероногого упрямца и принялся дразнить неуклюжего волкоголового поселянина, который приставал к визгливой грудастой ведьме. Посреди бесчисленного воинства фавнов, сатиров, волкодлаков, менад, лемуров, мималло-нов, тельхинов, аспиолов, катилась, влекомая леопардами, колесница, где возлежал, усыпанный цветами, в венке из плюща и дубовых листьев, юный бог вина, оргий и превращений. По разному представлялся он: молодые женщины видели юношу с дивными сапфировыми глазами и большим напряженным фаллосом, мужчины – сладострастную гетеру с насмешливыми яркими губами, пьяные старухи умилялись кудрявому мальчику, играющему виноградной кистью…»

Нонний. Деяния Диониса, 5 век н. э.

Дабы почувствовать, где все это происходит, надо определить собственное местонахождение и поразмыслить над ситуацией собственного восприятия. Наш универсум неотвратимо сжимается, сужается в плане космических элементов, что объясняется хтонической ориентацией бытия. Каждый космический элемент имеет в себе три других элемента: земля содержит воду, воздух и огонь, доминируя над ними. В античном и средневековом понимании элементы, скорее, модусы вещества, нежели само вещество. Земля, к примеру, не столько ощутимая материя, сколько ее определяющие качества, земля – это сухой и холодный лед, минерал, металл и, равным образом, эмоциональная фригидность, ментальная сухость и ограниченность, прямолинейно угловые схемы и расчеты. Когда холодно вычисляют причины и следствия, строят поведенческие модели, делят материю на органическую и неорганическую, навязывают жизненным процессам периодичность и закономерность – все это делается под влиянием «земли». При этом значение иных элементов вовсе не отрицается, но: они вторичны, третичны по сравнению с «базовой» землей. Когда говорят: некто «плавает» в той или иной дисциплине, некто легкомыслен и порывист, подразумевают нежелательное влияние воды, воздуха и огня. Если душа насыщена этими элементами, если душа чувствительна, свободна, экстатична – плохо ей живется в эту эпоху. До-минация земли определяет весомое, стабильное, телесное как сущностно реальное, наше мировоззрение обусловлено гео-графией, гео-метрией, гео-логией. Но представим нашу фундаментальную землю плавучим островом Океана, как предлагает стоик Посидоний (II век до н. э). Границы, контуры, очертания сохраняются весьма недолго, вещи, звери, люди, растения, звезды растворяются, размываются в смутных трансформациях, нет ни порядка, ни периодичности, ни фиксированных пунктов ориентации – это мир Диониса, где опьянено все – и наблюдатели и наблюдаемое, это страна чудес Алисы и морской простор навигаций Пантагрюэля. Нет, скажем мы, это сны, фантазмы, просто хаос. Нет. Это вселенная в доминации «воды», с которой мы соприкасаемся иногда в так называемых снах. Вот что писал Жерар де Нерваль в повести «Аурелия»:

«Сон – вторая жизнь. Я дрожу, пересекая эти врата роговые или слоновой кости, которые отделяют нас от мира невидимого. Сначала сон похож на приближение смерти: тяжелый туман обессиливает мысль, неопределим точный момент перехода «я» в другую форму жизни. Сумрачное, подземное высветляется, проступают бледные, неподвижные силуэты, что населяют эти лимбы. Затем пространство обретает очертания. Нарастающее озарение придает движение этим странным фигурам. Мир Духов раскрывается.»

Это написано в прошлом веке, в расцветающей заре позитивизма под влиянием технициста Сведенборга. «Мир Духов», понятно, есть нечто противоположное тривиальной реальности, нечто романтически желанное. Не-рваль, согласно иудеохристианской концепции, признает фундаментальность земли и отводит сну второе место. Куда ближе к Посидонию шекспировская строка: «мы сотворены из субстанции снов». И мы еще более приближаемся к пространству «воды», изучая неоплатоническую идею «эфирного тела фантазии». Восприятие обусловлено душой и зависит от ситуации души. Как сказал Парацельс, «глаз видит благодаря человеку, а не человек благодаря глазу.» Душа придает качество данным восприятия. Если душа вялая и монотонная, это фиксируется во всем увиденном и услышанном. Согласно традиционному знанию, «тело души» состоит из тех же четырех элементов, только более субтильных. В современную эпоху, и это очевидно, земля доминирует в «теле души». Отсюда душевная сухость, холодность, пассивность, эмоциональная стандартизация. Современный социум построен на нормативных осях, любое отклонение суть безумие, кошмар, перверсия, оргия и т. д., современная «коллективная» душа отравлена страхом и его производными – рацио, расчетом, отчуждением. Поэтому. Для современных людей рассказ о воинстве Диониса – вымысел, фикция, фривольная легенда. «Ревнивая многоречивая Гера указала титанам фиалковый луг, где отдыхал Дионис Загреос. Вот наш злокозненный враг, любимые и послушные сыновья матери Геи. Он хочет покорить вас, обратить в быков, чтобы вы, задыхаясь под тяжким ярмом, истерзанные острым стимулом, от луны до новой луны бороздили землю. Он насмехается над Приапом и хочет вас кастрировать. Если не убьете его, лучше вам не родиться: Титаны отыскали фиалковый луг, увидели обнаженную спящую девушку и набросились на нее, не в силах удержать приапических своих желаний. Она ускользнула и раздался смех, подобный гулу лесного пожара или шуму водопада. И девушка растаяла в фиалках и началась игра превращений Диониса, которая в мистериях называется синдесмос»:(Нонний. Деяния Диониса) Драма и мистерия Диониса активизируются в напряженности эротического пространства. Что это? Какой смутной интуицией прикоснуться к трепету этого пространства нам, для которых все на свете, включая и собственную персону, разъято на множество фрагментов, частей, частиц, дисциплин, деталей. Если мы расплывемся в прельстительном сне или мечтательной сенсорностью почувствуем глубокую синеву неба Эллады или шелест морской воды на статуарной резьбе триремы, будильник, острие заботы вернет нас на землю, вернее, под власть этого космического элемента. Фатум двоичной системы: работа-отдых, добро-зло, мечта-реальность. Убожество современной эротики: самоотверженная любовь – хорошо, содомия – плохо, ласково-энергичный массаж – хорошо, кровавый удар – плохо. Регуляция, пограничные полосы, межевые столбы: этот свет – тот свет; жизнь – смерть; сон – реальность. Стабильность, безопасность – желанная цель. Случайная проявленность из небытия, терпеливое продвижение по тернистому пути работы-долга-ответственности, дежурная гибель в пропасти небытия, финита: Домина-ция земли предполагает истолкование времени в духе темпоральной последовательности «прошлое – настоящее – будущее» при неуловимом настоящем. Этимологически неверная трактовка Кронос – хронос обусловила странную интерпретацию мифа: если Кронос – всепожирающее время, каким это образом он – царь золотого века? Одно из недоумений, коих предостаточно. Вера в хронологическую последовательность рождает другие нелепости, к примеру: причинно-следственную связь, «объяснение» исторических событий, жизненный опыт и т. д. Согласно Николаю Кузанскому, время – момент восприятия, зависяший от позиции наблюдателя. Но это мужская позиция. В традиционном смысле женское начало ориентировано на землю и воду, мужское – на воздух и огонь. Последовательное, концентрированное женское сжатие, фаллический взрыв – этим обусловлена вселенская динамика, беспрерывная борьба полов. Характер эпохи определяет доминация того или иного пола. Бахофен в «Материнском праве» выражает сие категорически: «Человеческая история проходит под знаком кровавой борьбы полов. Эротика, дети – методы и процесс этой борьбы. Любовь женщины и мужчины невероятна и противна природе. Только в мистической смерти оппозиции соединяются, образуя андрогин.» Согласно орфической теогонии, в бешеных турбуленциях Хаоса проявилось серебряное мировое яйцо, откуда вырвался крылатый бог-андрогин – Фанес или Эрос. Вокруг этого бога, в напряженности атракций и репульсий, притяжений и отталкиваний возникла относительная определенность верха и низа, неба и земли, мужчины и женщины, относительная, потому что все содержится во всем, небо в земле, земля в небе, мужчина в женщине, женщина в мужчине. Эротические силы создают и разрушают формы космоса: изменчивые и многоликие, они представляются сексуальной страстью, электричеством, магнетизмом, гравитацией, концентрацией, взрывом: Гнетущее предгрозовое томление, ликующий раскат, счастливая молния; «концепция», то есть зачатие в мозгу, беременность во чреве памяти, рождение идеи, замысла: Если напряженность достигнет «критической точки», фаллос взорвется, если вагина перестанет возбуждаться и притягивать, женская субстанция застынет в одиночестве и неподвижности: Мы упоминали ранее: в каждой космической стихии содержатся три другие. В человеческих существах, далеких до совершенства, эти стихии пребывают в постоянном конфликте – отсюда усталость, бешенство, неудовлетворенность. Бог владеет своей композицией и может претворить любой элемент, любой свой «фрагмент» в новое целое, нисколько не умаляя полноты божественного бытия. К примеру: юноша, распаленный эротической грезой, угадывает, смутно видит в закрытых глазах прелести соблазнительной девицы, но скованность, пассивность органов чувств не позволяют ощутить ее «весомость», запах, голос. Мы, пленники тягости земной, скажем: это мираж, образ, вызванный соответствующей причиной. И здесь резкое отличие современного взгляда от античного. Нам все понятно: вот мысль, вот чувство, далее шкаф, порезанный палец. Девичий силуэт в распаленном воображении прозрачней лунных бликов на воде, сравнительно со шкафом просто чушь. Античный мир в высокой степени «формален»: силуэты, зигзаги, очертания по-разному трансформируются в разных материальных стихиях – потому Тео-филь Готье сказал в новелле «Ауриа Марселла», что галера Клеопатры под лазурным парусом продолжает рассекать волны неведомых океанов.

* * *

«Здесь болото, слышны запахи гниющих водорослей, сказал один. Нет, я чувствую запах возбужденной самки, воскликнул другой и кинулся в заросли. Там ласкались две гамадриады. Титан отбросил одну, схватил другую и чуть не пропорол жестоким пенисом. Но женская кожа внезапно превратилась в чешую, в ребристую кору, и титан взвыл: пенис сдавило в дупле. Древесные кольца сжимались все сильней, титан с трудом вырвался, оставив пенис на съедение дуплу.»

Этот отрывок из «Охоты титанов за Дионисом» неоплатоника Гиерокла Александрийского (IV–V век н. э.) любопытен в разных аспектах. В отличие от богов и героев, титаны, по преимуществу, партеногенетические порождения Геи, зачатые от фаллических подземных вод (демонов), присущих самой матери земле, от ее собственных «мужских компонентов «Титаны, следовательно, воплощают земное мужское начало, действующее в женской субстанции. Далее: когда титаны, в конце концов, настигли Диониса в образе быка, убили и съели, Зевс испепелил их молнией.

Люди, гласит орфическое предание, возникли из этого пепла, значит, в человеческой материи присутствует частица Бога. Миф вполне красноречив: Гера ненавидит всех, кто отстаивает мужскую свободу и автономию, Дионис – Бог свободной эротики, опьянения, карнавала – ее серьезный противник. Матриархат, санкционированный Герой, Деметрой, Прозерпиной, хочет полного подчинения мужчин женскому началу. Мужчина – сооткрыватель дверей рождения, работник, защитник и т. д. Его «наказывают» за буйную чувственность, как в вышеприведенном случае, но это, так сказать, в порядке вещей. Мужчина – раб Приапа – бога жизни и смерти – должен отдавать свою жизнь ради грядущего поколения – по античной мысли, сперма суть мозг вытекающий. Он – Лунус, узенький серп, желающий раствориться в женском полнолунии, движение, склонное к покою, диссонанс, мечтающий разрешиться в консонансе, словом, женщина – целое, мужчина – активный орган этого целого. Поэтому необходимо воспитывать и дрессировать самцов смолоду – этим занимаются женщины и «цивилизованные» особи мужского пола. Всякие попытки освобождения от власти великих матерей преступны. Парадигма подобных действий – охота титанов за Дионисом. Некоторые античные авторы (Апулей, Гиерокл, Синезий, Нонний) акцентируют отличие пениса от фаллоса. Поскольку «сыновья земли» хотят постоянного соединения с первичным женским началом, их половой член однозначно функционален: penis происходит от penetrabel (греч. лат.) – проникать, пронзать, слово взято из сельскохозяйственной области. Иное дело phallos-fascinos – принцип сугубо дионисийский – царь, страх, околдование, экстаз. Фаллос суть пролонгация сердца и слушает только сердце. Любое совершенство и любая гармония немыслимы без андрогинии, то есть без равнодействия двух основных природных начал. Что это значит в данном контексте? Автономия и возможность постоянной эрекции (итифалли-ческий процесс) обусловлены пребыванием в «теле души» женского существа. Мы упоминали о юношеских эротических грезах – внутреннее око видит смутный, исчезающий абрис, беспокойные, изменчивые линии и колориты – неразвитое ригидное восприятие не в силах оживить и воплотить так называемую иллюзию. Соблазнительный образ дразнит, растравляет, бросает во власть женщин земных, что лишает жизнь игрового момента и придает гибельную целеустремленность. Но когда эманации «внутренней женщины» («нашей Дианы» или «внутренней луны» герметики) энергичны и действенны, обретается необходимый противовес и возможность итифаллической игры. Ибо первое условие жизни, понимаемой как легкомысленная игра – централизованная уравновешенность. Внутренняя концентрация устраняет однозначность желания, ослабляет решимость «любой ценой» и «во что бы то ни стало» овладеть кем-то или чем-то. Любое «иметь», любое «владеть» умножает связи земные, целостность индивида разрушается постоянными дифферентами. Земная женщина опасна не только своей притягательностью, но и своим пространством равномерности, покоя, комфорта. Для блага женщины и ее детей необходимо делать деньги и карьеру, разделяться на специалиста и «просто человека», «извлекать уроки» из прошлого, жить ради будущего и т. д. Разрыва с этой земной женщиной и ее ценностями никогда не достигнуть «умерщвлением плоти», отрешением от всего земного, той или иной аскетической практикой – все это вполне может привести к безумию, истощению, рабству еще более тяжкому. Подобное ослабляется либо уничтожается подобным – наша Диана, Изида или дама наших грез способна сублимировать душу и соответственно тело – вспомним судьбу Луция из «Золотого осла» Апулея.

* * *

Новалис: «Мысль – бледное, слабое нечто, мысль только сон чувства». Вряд ли имеется в виду созерцательное размышление, скорее прагматическая тактика: как достигнуть цели – приступом или правильной осадой? Приобрести что-нибудь и потратиться минимально, приобрести: девушку на час, деньги лет на пять, репутацию лет на пятьдесят: Испытывая бешеную страсть к женщине, надлежит это скрыть, тактически рассеять неистовый порыв в круговых приближениях, в мелких полезных подношениях. Над подобным тактиком постоянно висит неудача – можно попасть «в неудобное положение», потерять «с трудом завоеванное»: Рацио, продиктованное страхом, разлагает ослепительность в равномерную последовательность и это ан-тидионисизм. Надо разрушить свой дом и построить лодку, плот, обрубить корни и в свободном режиме воды играть своим телом, имуществом, репутацией. Жестокий и мучительный процесс. Ницше: «Не следует искать наслаждений, наслаждения надо иметь, искать следует боли и страдания.» Вряд ли Ницше советовал христианское искупление или гнусный современный «садомазохизм». В данную эпоху наслаждение и страдание суть рациональные оппозиции, недаром Фрейд считал, что человек ориентирован на антистрадание при поиске наслаждения. Современный человек убежден: жизнь – одноразовый процесс здесь и теперь. При таком положении дел кратковременные каникулы надлежит использовать разнообразно усладительно, стараясь избегать потрясительных для здоровья эмоций. Глубокого сладострастия, высокого наслаждения современный человек не знает и даже побаивается. Ницше: «Сладострастие! Для всякой зловонной тряпки, для всякого гнилого сучка – клокочущая печь, но великое обещание для сильных натур.» Накинуться на желанную женщину с ножом, бросить в огонь пачку в сто тысяч, швырнуть перчатку в надменную физиономию мадам – Стендаль, Достоевский, Шиллер, литературные моменты, – «в жизни все иначе». Но не для людей, причастным иным космическим стихиям. Опьянение, экстаз, безумие, восторг. Дионис в ипостаси Вакха – бог винограда и вина. «Одержимые богом менады и вакханы прыгают в бассейн, заполненный виноградом – купание и танец одновременно, деревянный ковш пляшет в пурпурных, лазурных, солнечных отблесках. Хохот, крики «эвоэ». Вакх погружает в пенистый сок увитый плющом и змеиной травой офианой тирс. Когда менады натираются этой травой, клитор вырастает фаллосом. Оргия: старики превращаются в детей, женщины в мужчин, мужчины в женщин, те и другие в пантер, змей, хищных птиц – рев, стоны, кровь, пение. Ритуал заканчивается, бог исчезает, на пустой земле валяются несчастные страдальцы. Но менады и вакханы, забыв о прежней жизни, днями и ночами рыщут по лесам и полям в поисках неистового бога сублимаций» (Валерий Флакк, Дионисии) Техника экстаза, трансформация посредством виноградного вина – прерогатива жрецов Диониса – требует специального посвящения. Это не просто введенный в тело ингредиент. Вино – aurum potabile, питьевое золото, проблема герметики.