Текст книги "Звереныш (СИ)"

Автор книги: Евгений Щепетнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 5

– Чего хочешь? – Щенок открыл глаза, напряженный, готовый к бою. Сна как не бывало.

– Ты это…не помнишь меня? Я Саргус, мы же вместе с тобой на посиделках бывали! Ты забыл меня?

– Я помню – голос Щенка был сух, как прошлогодний хворост под навесом – И что?

– Ну…мы же соплеменники, из одной деревни, должны держаться вместе!

– Зачем? – Щенок сверлил глазами светлое пятно лица.

Саргус не нашелся, что сказать, помолчал, и упавшим голосом добавил:

– Я слышал, что тебя хотят убить. Сказать – кто?

– Я знаю – кто – так же сухо ответил Щенок, закрывая глаза. Объект был неопасен, а значит можно и отдохнуть.

– Это Дегер, ты ему щеку порвал. Он говорит – при первой же возможности тебя прибьет. Ты не боишься?

– Я ничего не боюсь – Адрус вздохнул и отвернулся от паренька – Ложись и спи. Дай мне поспать.

– Я это…я внизу теперь сплю. Если что – толкну тебя. Ты не думай…я просто так, чтобы помочь. Я не с ними! И еще парни есть…они за тебя, только боятся. Если бы мы все вместе были, тогда…

– Мне не надо вместе. Я один. Мне никого не нужно.

– Но ведь ты не сможешь все время не спать! Они подкрадутся и убьют. Так и говорили – как все успокоится, подкрадемся, и убьем его. Он безумный, опасный, его надо убить. И за него ничего не будет – за безумца не будут наказывать. А если и накажут, то не сильно. Мы скажем, что это он сам напал! Адрус, это все местные воду мутят. Они нас считают низшими, ведь мы росты, а они зануссы!

– Они мутят, а вы не можете сдачи дать? – не выдержав, фыркнул Щенок – Какие же вы росты?! Вы грязь!

– Я и говорю – все боятся. Дегер всех подмял, он главный. И много наших к нему перешло – он их заставил. Подначивает против тебя. Говорит, надо дождаться Изменения, и потом с тобой заняться.

– А что за изменение? – насторожился Адрус – Мы же прошли Ритуал, чего еще‑то?

– Это что‑то другое – выдохнул парень, наклонившись поближе к уху Щенка – Ритуал, это на верность. Изменение – это что‑то еще хуже! Говорят – после него еще больше сходят с ума, или умирают!

– И что происходит при Изменении? – Щенок закусил губу. Похоже, что испытания не закончились, и это ему очень не нравилось…

– Не знаю. Нам не говорят. Что‑то с телом происходит, но что – я не знаю. Тут с магией что‑то связано. Ничего не знаю! Эти, которые давно в школе, отмалчиваются, или ругаются. Говорят – нечего с вами разговаривать, с трупами. Смеются.

Саргус постоял, помолчал, и снова нерешительно спросил:

– Ты будешь за нас? Я видел, как ты побил дежурных! И Дегера побил! И этого…бойца их побил – если бы тебя не схватили, ты бы его совсем убил! Скажи, как так получилось? Ведь ты и драться никогда не дрался! Ты добрый был. А стал такой злой…сильный.

– Ну чего ты пристал? – Щенок приподнялся над лежанкой, упершись руками в матрас, сел, свесив ноги – Чего тебе надо? Пришел выпытать? Подослали?! Иди отсюда, пока башку не свернул!

– Зря ты так – Саргус опасливо отошел на шаг, потом сел на свою кровать и замер, глядя на босые пятки Щенка, болтающиеся перед носом – Все равно ты один не выживешь, даже если сильный! Без друзей нельзя! Убьют!

– Посмотрим – сквозь зубы процедил Щенок, потом спрыгнул на пол и вставив ноги в ботинки зашагал по широкому проходу по направлению к сортиру. Уши, глаза – все настороже, этот проклятый Саргус со своими пугалками привел в состояние полной боевой готовности.

Казалось, что со всех кроватей за Адрусом следят враждебные, злые глаза, что вот – вот кто‑то набросится из темноты, вцепится в глотку, воткнет нож или нацепит удавку.

Щенок знал, что никаких колющих и режущих предметов у новобранцев не было, не положено, но кто знает, что они могли подобрать где‑нибудь по дороге? И если навалятся все сразу – шансов никаких. Он ведь не герой из сказок, который может поднять на плечо бревно в обхват и бежать с ним на вершину горы, чтобы сбросить на богов!

Ну да, боги дали силу и скорость, забрав разум, но эти сила и скорость могут проявиться только в бою, когда он, Адрус, замещается Щенком, Зверенышем, когда из глубины души вылезает зверь – ненормальный, безумный, не рассуждающий!

Адрус понимал, что с ним не все в порядке. Что голова работает не так, как положено работать голове простого деревенского мальчика. Что желание убивать, ярость, нечувствительность к боли, это совсем даже не нормально. Тут не нужно быть ученым, чтобы понимать такие простые истины. Фактически в теле мальчика Адруса жили два человека, или вернее – один человек и один Звереныш, существо, взявшееся непонятно откуда и не желающее подчиняться настоящему хозяину тела.

Что это было – демон? А может какой‑то предок, дух, вселившийся в потомка, чтобы спасти его, и сделать то, что должен сделать воин, у которого враги убили близких? Неизвестно. Да и какая разница, кто это, или что это было? То положение вещей, котрое сложилось сейчас, устраивало Адруса как нельзя лучше. Жизнью он не дорожил, тем более что знал – его ждут мать и отец, там, за черной пещерой, в ином мире.

Звереныш был совершенным убийцей, какой и нужен для того, чтобы вершить правосудие.

Все хорошо. Все правильно. Вот только Изменение…что это? Зачем?

Беспокойно. Страшно. Неизвестность всегда пугает. Лучше явная опасность, ведь когда знаешь, что тебе грозит, можно попытаться этого избежать.

Поход в сортир, несмотря на ожидания, закончился вполне благополучно – никто не набросился, никто не подстерег с ножом в кулаке. Скорее всего, как и говорил этот парнишка – враги решили подождать, пока все не утихнет. Зачем сейчас рисоваться? Ведь когда‑то начнутся занятия, а во время занятий, бывает, что и гибнут. Когда как не в учебном поединке выбить мозги из строптивого Щенка?

Сумасшедший – не значит, что глупый. Адрус соображал великолепно, выстраивал цепочку выводов, основываясь на услышанном, увиденном. Его мозг работал четко, вот только направленность работы была одна – убийство, месть, расчет возможных действий при атаке. Он не хотел любви, не желал дружбы, хотя в словах Саргуса имелось зерно правды – в одиночку не выжить. Вожак должен окружить себя верной стаей, чтобы бороться за жизнь. Однако он не должен прикипеть к своим соратником всем своим сердцем – они лишь инструменты для достижения Цели, не более того. И в случае необходимости Звереныш может ими пожертвовать. И должен пожертвовать.

Так идет волчья стая – впереди самые слабые, никчемные волки. Они прокладывают путь сильным, Вожаку. Если впереди засада – первыми погибают слабые, но вся стая живет. И только так.

На войне – как на войне.

Адрус подошел к своей кровати. Саргус лежал на нижней, накрывшись одеялом. Но не спал. Щенок прекрасно слышал его сопение – прерывистое, неровное, такое, какое бывает у плачущего человека.

Адрус коснулся плеча своего соратника, тихо сказал:

– Хорошо. Я с вами. Но сам по себе. Покажешь мне, кто в нашей стае. Я буду их защищать. Они будут защищать меня. И да будет так!

Саргус с надеждой вскинулся с постели, стал шептать что‑то вроде: "Здорово! Теперь мы им…теперь мы их…ты молодец!" – но Адрус его уже не слушал. Он запрыгнул на кровать, накрылся и отвернулся в сторону, не желая больше говорить с суетливым парнем.

Щенок помнил его. Воспоминание всплыло неохотно, издалека, будто придавленное огромным черным камнем, вдавившим память в болотную тину. Как сон вспоминались трещавшие сучья костра, рассказы о героях, о красивой любви, о предках, которые некогда создали огромное государство ростов, распавшееся из‑за жадности, глупости и предательства правителей.

Эти сказки Адрус любил. Он заслушивался героическими подвигами эпических воинов и представлял себя на их месте. Конечно, он всегда побеждал, всегда враг был повержен, и все так красиво, так просто – взял свой драгоценный меч, у которого обязательно есть имя, махнул им, покатилась голова недруга, как и не бывало ее на плечах!

Действительность оказалась гораздо хуже, а враги гораздо сильнее, чем в сказаниях.

Через несколько минут Адрус уже спал. Некрепко, так, как спят сторожевые псы, готовые вскинуться в любую минуту и встретить врага оскаленной пастью, как спят солдаты в походе, не снимая брони и меча, не разуваясь, готовые убивать и умирать.

Покоя не было. И скорее всего, для Адруса, Щенка, Звереныша, его не будет никогда.

Утренняя побудка вскинула с постели, и как всегда, Щенок был в числе первых, тех, кто одевался за считанные секунды – кстати сказать, это тоже было свойством Щенка, а не Адруса. В своей прошлой жизни мальчишка одевался медленно, вечно копался в одежде, зевал и потягивался, за что не раз был руган отцом, собиравшимся почти мгновенно.

Короткое умывание, сортир, журчащий проточной водой, и все уже на улице, выстроенные по росту. Щенок не был высоким, не был низким – обычный мальчишка среднего сложения, так что его место было в середине, в третьем ряду. Подальше от глаз командиров, что Адруса вполне устраивало.

Перед строем стояли Звеньевые, и сам командир Третьей стаи – худощавый, широкоплечий, щеголеватый – как и все Псы. Чем‑то он напоминал Вожака – такой же жесткий, как выточенный из железного дерева, с такими же поседевшими волосами, взятыми в воинский хвост, вот только седин поменьше, да шрам на скуле, спускавшийся на шею, и уходивший под воротник.

Глядя на этот шрам можно было представить, какой силы был удар, и какое чудо уберегло хозяина шеи от неминучей смерти. Определить, какого возраста этот человек было практически невозможно – от тридцати и до пятидесяти. А может и старше. Гладкое, безвозрастное лицо, серые, остро взглядывающие глаза, крупные кисти рук, перевитые синими венами, похожими на змей.

При взгляде на руки можно было с уверенностью сказать – попасться в такие объятья равносильно смерти. Эти руки не для ласки, не для кисти художника, не для того, чтобы лепить скульптуру, их предназначение – разрушать, рвать, душить…убивать.

Третий осмотрел нестройные ряды новобранцев, одетых в куцую, не обмятую, не подогнанную форму не первой молодости, почему‑то посмотрел на небо, будто призывая в свидетели Создателя, и негромко, но так, что было слышно и в задних рядах, сказал:

– Сегодня вы пройдете Изменение. Основное, главное. Потом вы будете в течение месяца закреплять полученное, пока мы не убедимся, что все прошло нормально. Сегодня вы обретете силу, ловкость, скорость и выносливость – такие, каких нет у обычного человека. Вы станете Щенками, а потом, через годы – Псами. Вы будете охранять императора и его семью. Беречь их покой и саму жизнь. Чтобы делать это как можно лучше – ваши тела подвергнут Изменению. Сейчас вы можете спросить, если что‑то неясно. Дозволяю.

– А это опасно? – голос из первого ряда.

Щенок его узнал. Тот самый "красавчик" без щеки. Впрочем – не так уж и без щеки, изуродован, да, но все зарубцевалось, ничего страшного. На свету видно – рана была страшной – рваные края, впадина.

Жалел ли его Щенок? Нет, совсем нет. Тот сам напрашивался, и шел, чтобы глумиться. Получил по заслугам. Какое Адрусу дело, что с ним сталось? Жаль, что не сдох – меньше было бы проблем.

– На будущее – когда задаете вопросы, нужно выйти вперед, отсалютовать, представиться, и только тогда говорить! – жестко бросил Третий – На первый раз прощаю. Но все слышали. Следующий раз, если допустишь подобное, получишь три плети. Итак, отвечаю – да, опасно. Часть из вас погибнет, или сойдет с ума!

– Ни хрена себе! – буркнул кто‑то рядом с Адрусом, тот покосился, и узнал знакомую веснушчатую физиономию Саргуса – Интересно, а что будет с теми, кто спятил?

Парень вдруг метнул взгляд на Адруса, и слегка поджал губы. Щенок понял – подумал про него. Мол, Адрус тоже сумасшедший…

– А что будет с теми, кто сойдет с ума? Их вылечат? – спросил кто‑то из строя.

Третий кивнул Звеньевым, те бросились вперед, выхватили из второго ряда худого, дилнного парня, испуганно оглядывающегося по сторонам и в воздухе мелькнула плеть – раз, два, три! Парень взвизгнул, его повело, закорючило от боли, и по щекам потекли слезы.

– Что будет с теми, кто сошел с ума? Узнаете! – многообещающе – зловеще кивнул Третий, скомандовал – Звеньевые, в лекарскую!

Процедура напоминала ту, что была в первый раз – разделили на десятки, снова горькая жидкость, снова заклинание, только теперь Щенок уснул, напрочь вырубленный одурманивающим снадобьем. Проснувшись, не ощутил ничего особенного – ни бодрости, ни усталости – совсем ничего. Как будто над его телом никто и не колдовал.

Новичкам приказали подняться, как и предыдущей десятке, затем повели в сторону темницы. Щенок уже знал это место, и когда его ноги снова протопали по каменному полу тюрьмы, ничуть не удивился и ничего не рассматривал, в отличие от соратников, испуганно, вытаращив глаза разглядывающих мрачное заведение.

Как и ранее, Звеньевые молчали, не говорили ни слова, не отвечали ни на какие вопросы. Только командовали, подгоняли, а самых нерадивых, отстающих, угощали плеткой. Когда десятку загоняли в камеру, вслед бросили:

– Ночь ночуете здесь. Утром за вами придут.

– Почему? За что?! Почему в тюрьму?! – попытались выяснить новички, ответом был лишь грохот двери, захлопнувшейся, будто крышка гроба.

Тесная камера, в которой едва могли усесться и улечься десять человек – часть на топчан, часть на пол – ничем не отличалась от той, в которой сидел Щенок после нападения на дежурных. Пока остальные обсуждали происшедшее, он четко понял, что нужно делать, и тут же забрался на топчан, ближе к стене, чтобы осталось место присесть для остальных парней. Забравшись, заложил руки за голову и закрыл глаза – его слегка мутило, видимо та гадость, которую они все выпили, была не очень хороша для здоровья.

– Во! Улегся! Глянь! – фыркнул один из соратников, смуглый зануссианин, затесавшийся в эту десятку – А я где лягу?!

Щенок открыл глаза, внимательно посмотрел на парня и раздельно, четко произнося слова, пояснил:

– У порога ляжешь. Или стоя спи, как лошадь. И вообще – не ори, а то сейчас башку сверну! Уяснил?

– Уяснил – мрачно кивнул парень, и тихо буркнул, так тихо, что услышал его наверное только Щенок, с его обострившимся слухом – Ничего, придурок, придет твое время…

– Мое время и не уходило – ответил Щенок, щуря глаза – Заткнулся! И без тебя тошно!

– Точно, тошно! – подтвердил один из соседей, тоже зануссианец. Посмотрел на товарища, извиняюще пролепетал – Я не про тебя, я вообще! Тошнит меня…и похоже, что горячка началась! Я болел горячкой…у нас болото рядом, говорят, когда комар укусит, то горячка может быть. Вот меня как‑то укусил, я и заболел…чуть не помер! Только после этого больше горячкой не болеют, а тут снова?

– Значит не горячка! – отрезал Саргус, садясь рядом с Адрусом – Но правда тошно…меня щас вырвет…

– Не вздумай, болван! – выругался первый занусец – И сесть‑то некуда будет! Жарко…я разденусь. Заодно и постелить на пол можно. Кровать‑то занята! Ишь, развалился!

– Ты Адруса не трогай! – ощерился Саргус, и двое парней рядом кивнули, подтверждая – мы за него тебе глотку перегрызем! Вас тут мало, нас много! Так что заткни свою пасть и сиди!

Занусец молча проглотил обиду – соотношение сил было явно не в его пользу.

Впрочем, возможно, ему просто было не до того. Щенок сам уже почувствовал, как жар ударил в голову, как кровь толчками бьется по жилам и сердце стучит, как сумасшедшее. Похоже, что это и было оно, то самое Изменение.

Время тянулось медленно – медленно. Вначале Адрус впал в полусон – полузабытье, горячечное, странное состояние, когда все видится то ли сном, то ли былью. Перед глазами мелькали картинки прошлого, настоящего, слышались голоса, стоны, выкрики – может реальные, может, привиделось.

Потом пришла боль. Боль была невероятной – Щенок скулил, выл, его трясло, подбрасывало, сворачивало винтом. Трещали мышцы, болели кости, голову распирало так, будто кто‑то огромный дул в нос, заткнув все отверстия. Все мысли, все желания – все ушло, кроме одного – желания прекратить, желания остановить эту боль, которой не было конца!

Что там Ритуал – чепуха, в сравнении с этой пыткой! Ну, пронзил себе грудь кинжалом – да ерунда, рана, которую тут же залечили, а здесь – невероятная боль, тело – все сплошная рана, мука, конца которой нет – до самой смерти, до безумия!

Он не хотел смерти.

Звереныш рычал, вопил, выл, но сопротивлялся. Он не позволял себе умереть.

Звереныш затолкал Адруса в глубину сознания, отключил его от боли и остался один, драться с ней, с болью, как вожак дерется со стаей за главенство, за старшинство, за право вести за собой всех, кто подчинится!

Сколько это продолжалось – неизвестно. Времени не было. Не было ничего вокруг – не было камеры, не было мира – только он, Звереныш, изнемогающий в страшной борьбе.

Но все когда‑то кончается, так, или иначе…

Очнувшись, Адрус открыл глаза, потрогал лоб, будто удостоверяясь, что тот на месте, ощупал руки, ноги – все есть, все цело, и на ощупь, на вид, все как прежде, все такое же, как всегда. Прямые руки и ноги, не вывернутые наизнанку, как следовало бы ожидать.

Плечо во что‑то упиралось, повернул голову – Саргус. Лицо парня было как раз напротив плеча Адруса – вонючее, испачканное рвотой, засохшими слюнями и соплями.

Щенок с отвращением отодвинулся – насколько мог – потом приподнялся и сел, оглядывая камеру. Зрелище было таким, будто здесь случилась гигантская попойка, и все парни, что теперь валялись на полу в вонючих лужах, выпили немеряное количество медовухи.

Пахло мочой, дерьмом, пОтом – запах просто‑таки душил, потому Щенок поспешил слезть с топчана и встать там, где под потолком светилось зарешеченное окошко. Оттуда поступал чистый воздух и можно было хоть немного подышать.

Качало, наплывала слабость. Руки и ноги зудели, будто после длительной и тяжелой работы. Побаливали мышцы, ныли кости.

Адрус знал это ощущение – он помогал отцу рыбачить, помогал охотиться, рубить лес. Намашешься топором – не так заболит. Отец объяснял, что это болят мускулы, значит, они растут..

Щенок согнул руку в локте, пощупал – нет, вроде бы все так же, как и было. Усмехнулся – и зачем щупал? Поглупел, что ли?

Снова осмотрел камеру, заметил – некоторые из соратников начали шевелиться, задвигали руками, ногами. Еще через несколько минут, и очнулись все. В камере снова стало шумно – подростки отплевывались, кашляли, разговаривали, обсуждая происшедшее. Только двое остались сидеть на полу – бессмысленный взгляд, слюни изо рта, штаны мокрые – пятно вокруг паха. Парни старались не обращать внимания на этих двух, как бы не замечали, пока тот занусец, что говорил о горячке, не спросил, указывая пальцем:

– А эти чего? С ума сошли, или как?

– Чего – не видишь, что ли? – мрачно ответил первый, тот, что угрожал Адрусу – Интересно, что с ними будет? Горячка, понимаешь ты…кстати, парни, что‑нибудь изменилось? Никто ничего не чует?

– Чую! Дерьмом от тебя несет! – ворчливо бросил Саргус, зажав руками голову.

– Дурак! Я спрашиваю – может какие‑нибудь способности появились? Ну там…особая сила? Или еще чего? Не чувствуете?

– Отвяжись ты, а? Голова болит, и ты еще достаешь! – вмешался парень из ростов, до этого поддержавший Саргуса и Щенка – Меня больше волнует, когда нас уведут отсюда, дадут помыться и пожрать! А ты все сказками голову забиваешь!

– Тихо! Идут! – парнишка у двери, приложивший голову к окованному железом темному дереву оглянулся, и возбужденно добавил – Идут! Сюда идут!

Все (кроме двух на полу) встали лицом к выходу и стали ждать. Загромыхал замок, дверь раскрылась, показался Звеньевой и двое полупсов с тяжелыми, окованными металлом дубинками в руках. Они быстро осмотрели камеру, и Звеньевой довольно кивнул:

– Двое. И не буйные. Повезло. У ваших соседей трое, и двое из них буйные. Порвали нескольких, едва не до смерти. Лечат. У вас только два "овоща". На выход пошли! Ну, пошевеливайтесь! Еще не все закончено.

– Еще не все? – взвыл высокий занусец – Чего еще‑то?! Вы не охренели…ай!

Звеньевой молча с размаху врезал по лицу плеткой так, что рассек щеку. Парень зажался, потом выпрямился и с ненавистью посмотрел в лицо обидчика:

– Когда‑нибудь ты пожалеешь об этом!

– Многие так говорили – усмехнулся командир, и внезапно нанес еще два удара – по плечам строптивца. Рубаха лопнула от ударов, и выступила кровь.

– Вот так мы воспитываем непослушных! – удовлетворенно кивнул Звеньевой – Вас не спрашивали – вы не должны говорить! Обнаглели, щенки! Еще не знаете, что вас ждет, мелкие скоты…увидите. Пошли, пошли вперед, животные!

Коридор темницы наполнился людьми. Ошеломленные, грязные, парни выходили из камер, приветствовали друг друга, тихо шептались и шли по коридору наверх, к свету, раздумывая о том, что предстоит делать дальше.

Когда добрались до казармы – все мысли ушли прочь. Вода, мыло – это ли не счастье?! И пусть она холодная, как лед, пусть руки стынут от ледяных струй, зато по жилам пробежала кровь, зато все тело поет, воспрянув к жизни – и она, эта жизнь, кажется не такой уж и плохой!

Грязное сложили в моечной – стирать будут после. Командиры торопили – всех на кормежку, потом еще какое‑то испытание, последнее, как сказал Звеньевой.

Сытный обед совсем исправил настроение – густая похлебка с кусочками мяса, горячие лепешки, овощи, нарезанные дольками, фрукты, горячий травяной отвар с кусками сахара – бери сколько хочешь, ешь, и никто не отнимет твой кусочек, никто не набросится и не вырвет из рук – это ли не счастье?

Многие из парней, в основном зануссцы, в своей свободной жизни никогда так сытно не ели – это было ясно из разговоров.

Росты были спокойнее – среди них не было голодавших. Парни из хороших семей, от работящих родителей. Как помнил Адрус, в их в доме всегда водилось мясо – пусть даже если это была солонина. Отец добывал и кабанов, и оленей, и лосей – красное мясо было всегда, как и белое – утки, гуси – и во дворах, и в лесу, дикие. Рыба? Ей кормили собак!

Щенку вдруг стало горько – он вспомнил, как их охотничья собака Берда бросилась на врага и укусила его за ногу. Увы, нога была в металлическом наголеннике, и грабитель зарубил собаку, не получив при этом никаких повреждений. Собака, который Адрус знал еще щенком, взвизгнула, оскалилась окровавленными зубами, да так и осталась лежать рядом со своим хозяином, перерубленная пополам…

Поев, Адрус отставил недоеденное (кусок в горло не лез после воспоминаний о доме), осмотрелся – в столовой, рассчитанной на сотни обедающих, явно стало свободней. По прикидкам, осталось не более ста пятидесяти новичков, а может и того меньше. Все ели – взахлеб, вылизывая чашки кусочком лепешки, а некоторые шли за добавкой к поварам. Им не отказывали – охотно наливали, накладывали, и парни снова утыкались в миски, сосредоточившись на еде, как голодные зверята.

Им позволили есть дольше, чем обычно – Адрус это заметил, чувство времени у него всегда было на высоте. Потом всех вывели наружу и погнали на плац, на котором занимались недопески и полупсы. Те и другие были почти полностью обнажены – в одних набедренных повязках, и в сандалиях на веревочных завязках. Такие же выдали всем Щенкам, и Адрус пока что не понял, что с ними делать, куда их надевать и зачем. Теперь увидел – куда и зачем.

Парни на площадке бегали, боролись, дрались палками, шестами, голыми руками – зрелище было завораживающим, интересным – мальчишкам всегда интересны единоборства, а если знаешь, что все то, что видишь, когда‑нибудь предстоит делать и тебе, тогда зрелище становится во сто крат интересней!

Полюбоваться особо не дали, быстро прогнали мимо площадок, как стадо овец подгоняя плетками, вывели за лекарскую, туда, где был выстроен отдельный "загон", похожий на те, в которых обычно содержали скот – баранов, или коров. Только здесь вместо баранов были люди. И не просто люди, а те, кто некогда прибыл с Адрусом в трюме корабля, те, кто входил с ним в комнату мага, те, кто не смог убить себя, или проснулся бессловесным овощем в вонючей камере тюрьмы.

Здесь были собраны все, кто сошел с ума после магических процедур. Несколько десятков парней.

– Слушайте меня внимательно, Щенки! – голос Вожака был четким, ясным, даже добродушным, и от того казалось страшнее все то, что он говорил – Перед вами люди. Бывшие ваши товарищи. Сейчас вам отдадут приказ, и вы будете выполнять все, что от вас требуют. Тот, кто не выполнит приказа, понесет наказание. Жестокое наказание. Вы должны привыкнуть, что приказ командира – это все, что вам нужно знать. И вы должны выполнять этот приказ беспрекословно, сразу же, как его получили. Ты! Да – ты! – Вожак показал на веснушчатого парня на краю строя – подойди ко мне. Быстро, я сказал!

Парень вприпрыжку подбежал к Вожаку и замер, похожий на собачку, которую позвал строгий хозяин. Сходство усугублялось тем, что парнишка сгорбился, сделался как‑то ниже ростом, будто собирался тут же встать на четвереньки и залаять.

– Доложи по форме!

– Щенок Нибус, Вожак! Прибыл по твоему приказу!

– Щенок Нибус, возьми нож – Вожак кивнул Звеньевому и тот подал широкий, слегка изогнутый боевой нож длиной около двух пядей – теперь ты должен пойти в загон и принести мне ухо.

– Какое ухо, Вожак?! – оторопело переспросил парень, сразу вспотев – на лбу его выступили блестящие бисеринки пота, в которых отразилось вышедшее из‑за облачка солнце.

– Любое. Левое, правое – ухо! Ты знаешь, что такое ухо?

– Знаю, Вожак! – сиплым голосом ответил парень, глотая воздух широко открытым ртом.

– Так вот, входишь, отрезаешь у одного из них ухо, приносишь мне. И на сегодня свободен.

– Как же…Вожак? Ухо…как я?! Вожак?! – залепетал парень, неловко держа в руке нож. Он явно никогда раньше не только ни держал такого ножа, но скорее и всего и не видел его близко – определил Щенок.

Адрус не только видел такой нож, но когда отца и матери не было дома, доставал его из сундука и вертел в руках, размахивая боевым ножом, будто мечом. Впрочем – меч у отца имелся, но Адрус не решался его взять – тот лежал на самом дне сундука, и если начать рыться, отец точно заметит, и тогда мальчишке влетит.

Этот нож был похож на отцовский как две капли воды, глядя на него можно легко поверить, что два материка некогда были единым целым. Впрочем, возможно, что отцовский нож скопирован с зануссианского – не все набеги заканчивались победно для грабителей, и часть оружия оседала у ростов.

Щенку не приходило в голову, что все могло быть как раз наоборот – зануссианский нож копия тех, что тысячи лет делались на Северном материке…и что Зануссианская империя лишь отколовшаяся часть некогда огромной мировой империи, пришедшей в упадок.

Существовала такая теория, впрочем, совершенно не одобряемая имперскими властями. Если ее признать, окажется, что Великая Империя Занусс совсем не великая, а суть жалкий осколок чего‑то большего, и что росты на самом деле родоначальники зануссианцев, а значит, что‑то вроде их старших братьев. А может – хозяев?

Задумавшись, Щенок пропустил момент, когда один из Звеньевых сильно ударил парня плетью – раз, другой, третий – по согбенной спине, по лицу, по отляченному заду – с оттяжкой, с веселой ухмылкой, будто это все не жестокие удары, а легкие шлепки шаловливому ребенку.

Парень вздрагивал от ударов, лицо его кривилось, из глаз текли слезы и после пятого удара, не выдержав, он пошел в загон.

Мальчишки в загоне бродили, стояли, бессмысленно разглядывали собравшихся возле забора Щенков. Один из спятивших похоже узнал вошедшего в загон паренька, жалко улыбнулся, попытался что‑то сказать, но не смог, издав что‑то вроде клекота, хриплого мычания, отозвавшего в толпе наблюдателей громким вздохом – сумасшедший был жалок, и каждый представил, что мог бы оказаться на его месте. Если бы не случай, если бы его тело не сработало так, как надо…

– Даю тебе сто ударов сердца! – крикнул Вожак, наблюдая за тем, как вошедший с загон стоит, не решаясь подойти ни к кому из парней и трясется, отчего нож в его руке ходит ходуном, как ветка под ударами порывов ветра – Если ты сейчас не выполнишь приказ – я сам отрежу тебе ухо. Но ты все равно сделаешь то, что я сказал. Время пошло!

Парнишка вздрогнул, пошел по загону к кучке сидящих на земле мальчишек, выбрал одного, бессмысленно глядящего в небо и пускающего слюни, стекающие по подбородку. Подошел к нему, нагнулся, примеряясь приставил в уху лезвие ножа. Еще секунда, и…вдруг сумасшедший повернул голову, посмотрел в глаза парню с ножом и почти внятно выговаривая слова сказал:

– Не надо…пожалуйста…не надо…не делай мне больно…я к маме хочу…отпусти меня! Пожалуйста! Мне тут так плохо!

По щекам сумасшедшего потекли слезы, и парень с ножом вздрогнул, бросил нож на землю, закрыл глаза и побежал к воротам загона, уткнувшись лицом в ладони. Он бежал спотыкаясь, едва не упал, потом с разгону врезался в перекладину ворот, согнулся, выпрямился и выскочив наружу встал перед Вожаком, опустив руки по швам:

– Я не могу! Не могу! Это нельзя! Так нельзя! Нельзя! Нельзя!

Вожак шагнул вперед, одним быстрым движением выметнул из ножен короткий широкий меч и скользящим ударом наотмашь отсек половинку уха парнишки. Тот громко завопил, зажал обрубок, пытаясь остановить кровь, брызнувшую во все стороны. Крик парня еще не затих, когда по сигналу Вожака с парня сорвали одежду, оставив его совсем нагим, и стали хлестать плетьми, оставляя кровавые полосы на худом мальчишеском теле.

Несчастный кричал, умолял остановиться, но командиры были неумолимы и били до тех пор, пока Вожак снова не подал сигнал.

– Стой! Хватит. Теперь ты снова идешь. Поднимаешь нож и приносишь мне ухо. Нет – теперь принесешь два уха! Вперед!

Шатаясь, парень пошел в загородку, подвывая, постанывая от боли, залитый кровью так, что казалось, будто его раскрасил какой‑то безумный художник. Нож так и торчал в земле, уйдя в нее до половины – парень вынул его, как оживший покойник подошел к первому попавшемуся мальчишке и одним ударом срубил парню ухо, ударив так, что вместе с ухом отрезал лоскут щеки. Раненый глухо застонал, отшатнулся, отбежал в сторону, и тогда под удар попал другой, тот, что плакал и просил не трогать. Избитый до полусмерти парнишка отрезал ему ухо, не обращая внимания на плач, взял кровавые кусочки в руку и пошел назад, шатаясь так, что казалось – сейчас он грохнется, как подрубленное дерево.

Не свалился. Подошел к Вожаку, протянул ему руку с зажатыми в ней кусками окровавленной плоти. Тот благосклонно кивнул:

– Давно бы так. Видишь, как все просто? Подошел, отрезал, пошел дальше! Видели, как все просто? И что будет с теми, кто откажется исполнить приказ? Вы должны быть готовы исполнить любой, ЛЮБОЙ приказ Императора и своих командиров! Ведь приказ командира суть приказ Императора, и каждый, кто не выполняет приказ Императора – умрет! Ваши командиры – это руки Императора, и вы не можете ослушаться!