Текст книги "Звереныш (СИ)"

Автор книги: Евгений Щепетнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Когда Щенок не спал, он лежал с закрытыми глазами и прислушивался к тому, что происходило в казарме, слушал то, что рассказывали мальчишки – звук летел по всей казарме легко, проносясь из угла в угол, будто здание казармы было специально построено с таким прицелом, чтобы от дверей можно было услышать все, что говорят в противоположном углу длинной залы.

Конечно, построили так не специально, но это свойство помещения позволяло Щенку подслушивать разговоры парней, практически не прилагая для того никаких усилий. Так, он узнал, что некоторые "местные" рабы были проданы в рабство своей семьей, что не укладывалось в голове у свободного роста – как можно продать своего сына? Или свою дочь? Многодетная семья, попадая в стесненные обстоятельства без зазрения совести продавала одного из своих детей, и даже те не видели в этом ничего странного – так выпал жребий, никуда не денешься.

Были и потомственные рабы – дети рабов, которых продал хозяин, были те, кого продали за долги отца, который тоже пошел на рабский помост – неурожай, пожар – и ты уже раб. И это, со слов проданных, не самый плохой исход – куда хуже умереть с голоду, или сидеть, побираясь, в толпе нищих на Привратной площади. Раба покормят, оденут, обуют…а если попадет к хорошему хозяину, то может и выкупиться, лет через двадцать, или тридцать.

Щенок не был согласен с тем, что стать рабом лучше, чем умереть. Он бы скорее перерезал себе глотку, чем стал бы рабом. Он и сейчас покончил бы с собой, если бы не мечта, если не то, что заставляло его трястись от ненависти: лица. Лица врагов.

Три лица. Он вспомнил еще одного – того, что его спас, когда воин возле дома хотел убить. Судя по разговору, тот был командиром убийцы матери, а значит – один из тех, кто послал воина грабить и убивать. Значит, заслуживает смерти.

Разговоров у мальчишек было много – о доме, об обычаях. О том, что было раньше, до того, как они сюда попали. Нашлись и те, кто знал Адруса и его семью, кто знал парня по имени – они сообщили дежурным и те записали его уже под настоящим именем. Щенку было все равно. Он не собирался сотрудничать с врагами, но и не протестовал против правил Школы. Себе дороже. Пусть записывают, как хотят.

Многое узнал о самой Школе, назначение этого заведения оставило его равнодушным. Щенок не собирался долго тут сидеть. При первой возможности – сбежит. Сбежит, и найдет этих тварей. И убьет.

Впрочем, к вечеру последнего дня перед Ритуалом, после размышлений, после всего того, что он услышал в казарме, пришел к выводу – бежать рано. Вот, к примеру, нашел он того воина – и что? Как справится с ним? Как победит? Как сможет убить? Необученный, не умеющий владеть оружием! Не лучше ли вначале воспользоваться представленной врагом возможностью и научиться искусству убивать?

Когда Щенок пришел к такому решению, он едва не захохотал – ну не смешно ли? Его, врага Империи, эта самая Империя учит убивать! Чтобы он, Щенок, убил подданных Империи, которые убивают во славу Империи! Да это же просто смех один! Как они могут заставить его быть верным Императору? Как они собираются заставить весь этот ненавидящий Империю сброд служить ей, не щадя всей своей жизни?!

В этом было что‑то таинственное, но чутье подсказывало Адрусу, что скоро он узнает тайну. Не зря же местные все время твердили про какой‑то Ритуал, после которого выживают не все.

Щенок собирался выжить наверняка, потому не слушал их причитания, выцепляя из разговоров лишь то, что должно было относиться к делу – как выглядит этот самый Ритуал, чего от него ожидать, и что будет после него. Увы, ничего дельного он так не услышал – только чушь, сказочную и глупую. По крайней мере – так ему казалось.

После умывания всех новичков повели не в столовую, как они ожидали, а куда‑то дальше, по плацу, к зданию, где обитали лекари, где хранились медицинские снадобья и перевязочные материалы. Всех построили, а когда построили, перед ними появился Вожак, выглядевший, как обычно, щеголем, в своих начищенных ботинках, отглаженной форме, с сияющим на плече серебристым черепом. Седые волосы, выглядывающие из‑под берета, были уложены в воинский хвост и спадали на воротник. Вожак внимательно осмотрел взволнованных новобранцев, посмотрел на солнце, едва поднявшееся над горизонтом, и почти не напрягая чистого, звучного голоса, объявил:

– Новобранцы! Сегодня самый важный в вашей жизни день! Сегодня вы присягнете на верность Императору! Я должен вас предупредить – те, кто не захочет принять присягу – умрут! Вы должны со всей искренностью принять верность Империи в свое сердце, если же попытаетесь сопротивляться, попытаетесь уклониться от принятия Ритуала, будете неискренни – участь ваша будет незавидна. Сейчас вы будете заходить в здание группами по десять человек. Вам дадут снадобье, вы должны его выпить. Потом маг сотворит колдовство, и если вы примете Верность, то станете одними из нас – навсегда. По окончании Школы вы становитесь лучшими в мире воинами, личной гвардией Императора, основой трона, надеждой и опорой нации! Гордитесь, что вас допустили к Ритуалу, позволили встать на одну ступень с теми, кто является гордостью Империи!

– Ага…позволили! – шепнул один из местных парней – Папаше денег отвалили, вот он и позволил…продать меня!

Командир третьей Стаи:

– Начинаем Ритуал! Первая десятка пошла!

Адрус попал в здание в составе пятой десятки. Почему‑то он ждал, что будет первым подвергнут таинственному ритуалу, но никакого особого внимания к своей персоне он не заметил.

Весь процесс происходил деловито, просто, обыденно, как обед, или построение на тренировку. Не очень большая комната, в которой как раз и умещались десять человек, столы, на которых стояли кружки с резко пахнущей темной жидкостью. Полки со снадобьями, стол, заставленный кувшинами, в которых, вероятно, эта самая пахучая жидкость и хранилась. За столом мастер Дондокс и два его помощника, деловито перебирающих плошки, что‑то записывающие в здоровенную книгу, делающие пометки на листках, прикрепленных к стеклянным бутылкам.

Под надзором двух звеньевых рекруты выпили из кружек, задыхаясь от горечи, желания сплюнуть и вообще извергнуть выпитое на пол – позывы на рвоту были такими сильными, что двое не удержались и все‑таки заблевали пол, под ругань командиров и лекарей, тут же притащивших ведра и тряпки. Провинившиеся подобрали за собой, получили новую порцию жидкости, и все‑таки перелили ее в себя, в этот раз уже удержав в желудке.

После того, как все выпили, наступила пауза, будто маг чего‑то ждал.

Щенок понял, чего тот ждал минут через пять, когда комната вдруг покачнулась и стены начали заваливаться, угрожая раздавить тех, кто тут сидел. Адрус попытался дернуться, встать, но ноги перестали слушаться, как перестал слушаться и язык. Все что он мог делать – сидеть и смотреть на спокойного, деловитого Дондокса, наблюдающего за происходящим.

После того, как все опоенные лекарями закатили глаза, помощники мага прошли между рядами, пощупали пульс пациентов, кивнули Звеньевым, и те поспешно вышли из комнаты, чтобы не попасть под удар колдовства.

Когда лишние покинули комнату, Дондокс встал перед рекрутами, простер к ним руки и начал читать заклинание – длинное, сложное заклинание подчинения. Именно оно, вместе со снадобьем, раскрывавшим мозг для внушения, давало эффект верности, который впечатывался в мозг на долгие, долгие годы, практически на всю жизнь. Наверное – на всю жизнь.

Существовала некая теория, из которой следовало, что действие Ритуала слабеет примерно начиная с тридцати лет возраста объекта, потому достигшие тридцатилетия Псы уже не могли служить телохранителями Императора – так гласил закон. Император должен быть полностью уверен в лояльности своих телохранителей, и никак иначе.

В воздухе отчетливо проявился голубоватый искристый туман, на полках, над бутылочками, колбами, кувшинами, загорелись синие огни, мерцающие, притягивающие взгляд. Но магу некогда было смотреть, все его силы, все его умение уходило на то, чтобы не ошибиться в произношении заклинания, ведь если Дондокс допустит хоть одну ошибку, заикнется, споткнется на каком‑нибудь слове – произойдет непоправимое. Самое меньшее, что может случиться – большинство из этих парней умрет, убитые необратимыми мозговыми изменениями. Вырвавшееся из‑под контроля заклинание высшего уровня буквально растерзает их мозг, превращая его в кровавую кашу.

Такое случалось, и не раз. Даже на памяти Дондокса. Еще на заре своей деятельности в качестве школьного мага он допустил ошибку, всего на миг ослабив внимание из‑за мухи, севшей ему на нос.

Трое парней умерли на месте, двое сошли с ума, остальных пришлось списать в обычные рабы, и по слухам они умерли в течение года. Тогда Дондокс едва не лишился своего места, довольно выгодного, хорошо оплачиваемого императорской казной. Спасло его, как ни странно, заступничество Лагана, что впрочем никак не повлияло на отношение мага к Вожаку – унизительно осознавать, что спас твою карьеру тот, кого ты презираешь, как и всех этих выскочек, людей низшей расы, бывших рабов. Однако тот же Дондокс в случае чего отдал бы свой долг этому Вожаку – даже если он его и недолюбливает. Боги не любят неблагодарных людей, не отдающих свои долги.

В воздухе вдруг потемнело – маги называли этот этап волшбы "Покров Создателя". Говорили, что это проявление божественной сущности, и как раз в этот момент решается, дозволено ли магу произвести свое колдовство, или нет. После "Покрова Создателя" остановить процесс было уже совершенно невозможно – обратный удар мог убить самого мага, нужно было обязательно закончить колдовство.

Наконец, сказаны последние слова, и солнечный свет ринулся в комнату, копьями лучей вонзаясь в тела мальчишек, сидящих на стульях в полуобморочном состоянии. Маг привычно вгляделся в лица заколдованных, и вдруг с удивлением встретил взгляд того, кого тут называли "Зверенышем". Мальчик смотрел прямо, без малейшей тени заторможенности в глазах, будто не пил недавно одурманивающей жидкости и не подвергался воздействию мощнейшего, самого сильного из известных – колдовства.

Дондокс не то чтобы удивился, он оторопел, моргнул, потер глаза, слезившиеся от напряжения, смахнул со лба пот, выступивший от волнения и физической нагрузки (Попробуй‑ка, наколдуй заклинание высшего разряда! Не так пропотеешь!), и снова раскрыл глаза, чтобы убедиться… Звереныш сидел так же, как и все, опустив голову, прикрыв глаза, будто и не было недавно острого, звериного взгляда существа, выслеживающего свою добычу.

* * *

В голове зашумело, мерзкая жидкость была сродни вину, как понял Адрус.

Он однажды пробовал вино – кто‑то из ребят принес на посиделки медовуху, стащив ее у отца, и Адрус, чтобы не отставать от остальных, выпил приличную дозу. Он навсегда запомнил отвратительное ощущение, когда ноги не идут, весь мир крутится, а твой желудок живет самостоятельной жизнью, извергая наружу все, что ты ел сегодня, и даже вчера вечером – до зелени, чуть не до крови, выворачиваясь наизнанку. После того случая Адрус сделал вывод – пить вино – это не его мечта.

Как ни странно, отец и мать восприняли его "опыт" довольно легко, посмеялись, уложили спать, и только утром мать укоризненно покачала головой и тихо сказала: "Больше так не делай, сынок. Плохо это. Пьяниц никто не уважает, и они всегда плохо заканчивают". И все.

С тех пор Адрус не пил. Никогда. Даже если уговаривали, смеялись, подначивали. До нынешнего дня не пил.

Опьянение нарастало, оно было странным – тяжелое, лишающее движения, парализующее. Отнялись руки, ноги, даже глаза отказывались подчиняться, сами собой закатываясь под веки.

Потом пошло колдовство. Слова впивались в мозг, как злобные крысы, визжали, кусали его, рвали на куски, вбивая одну – единственную мысль: "Подчинись! Ты теперь наш! Теперь ты навсегда наш! Только наш! Ты должен делать то, что мы тебе скажем, только то, что мы тебе скажем, даже если тебе от этого будет плохо! Ты наш! Ты наш! Ты наш!"

И вдруг, слова обернулись волками.

Адрус побежал по длинной, уже знакомой темной пещере, туда, где виднелось белое пятно выхода. Бежать было трудно – теперь он был тяжелым, неповоротливым, будто сделанным из дерева. Позади пыхтели, визжали волки – слова, пытаясь вцепиться в зад, тогда Щенок наддавал еще сильнее, и когда он выскочил в кухню, "волки" отстали от него шагов на двадцать.

Отец и мать стояли наготове. У отца в руках был меч, у матери знакомый плотницкий топор, которым она едва не отрубила ногу врагу.

Волков было много, десятки – мерцающие, почему‑то голубые, они с разгону наскочили на людей, и тут же покатились по полу, разрубленные на части. Родители бились так умело, так ловко, что Адрус залюбовался! Он хотел бы быть таким же сильным, ловким, умелым, как они! Но больше всего он хотел быть с ними…

Со стаей было покончено за считанные секунды. Разрубленные тела волков медленно, как клубы дыма растворились в воздухе, и родители опустили оружие, с улыбкой глядя на сына.

– Привет, сынок! – улыбнулась мама, обняла Адруса и поворошила ему волосы – молодец, хорошо бегаешь!

– И биться будет хорошо! – улыбнулся отец – Говорил тебе, нужно его научить воинским искусствам! А ты все не хотела! Пригодилось бы.

– Тебе – пригодилось? – грустно покачала головой мама – В моем видении его спасало только то, что он не умел биться. Если бы его увидели с оружием в руках – он бы погиб. Я тебе уже сто раз это говорила!

Женщина помолчала, снова обняла Адруса, и он задохнулся от нахлынувшей нежности, душевной боли и предчувствия расставания.

Спросил:

– Мы еще увидимся?

– Когда‑нибудь – да! – пробасил отец, становясь рядом, положив руку на плечо сыну – когда‑нибудь. А сейчас тебе пора. Иди сынок, и помни, что ты рост! Не забывай нас, не забывай свой род! Ничего не бойся! Смерти нет, сынок! Живи достойно, и ты нас обязательно увидишь!

– Не забывай нас! Живи достойно! – вторила ему мама, оказавшаяся уже в двух шагах от Адруса. Когда она уже успела отойти – он не заметил.

Родители удалялись все дальше и дальше, Адруса затягивало в воронку, крутило, вертело, и вот от светлой кухни осталось лишь маленькое белое пятно, потом и оно исчезло…

Удар! Вспышка!

Щенок настороженно посмотрел по сторонам – все его соратники сидели с закрытыми глазами, расслабленные, будто уснувшие, и только он, Щенок был бодр, как никогда, его распирали силы, ему хотелось скакать, петь, и…впервые на душе был покой – он увидит своих родителей! Смерти нет! Он будет жить достойно! Он выживет! Он отомстит!

Маг, который перевел взгляд на Щенка, был ошеломлен так, будто увидел что‑то невероятное. Инстинкт подсказал Адрусу: "Притворись! Веди себя как все! Не высовывайся!" И Адрус закрыл глаза, откинулся назад и замер, как и все остальные.

Маг подошел ближе, наклонился над Адрусом, постоял так около минуту, прислушиваясь… От Дондокса пахло снадобьями, какими‑то притираниями и плохими зубами – сладковатый, тошнотворный запах, вползающий в ноздри.

Потом Дондокс отошел и снова начал творить колдовство. Это было обычное отрезвляющее, оздоровляющее колдовство, ничего особенного. Волна бодрости прошла по телу Щенка, хотя куда еще бодрее – его и так корежило от кипящей в жилах энергии.

Но Адрус сдержался и не подал виду. Он так же, как и все потянулся, открыл глаза, недоуменно посмотрел по сторонам, по приказу мага встал, вышел из комнаты на солнцепек, где изнывали десятки соратников, ожидавших своей участи.

Те, кто уже прошел Ритуал, переговаривались, смеялись, подшучивали над испуганными парнями – мол, ерунда! Поспите, все закончится – ничего страшного! И только командиры помалкивали, зная истину, но не спеша сообщить ее новичкам.

Процедура продолжалась еще довольно долго. С самого начала никого не отпускали, не кормили, и только лишь привезли бочку с водой, чтобы каждый мог пить вдоволь, иначе половина новичков точно бы попадала от обезвоживания и теплового удара. Лекари прекрасно знали, как сберечь человеческий материал, так что воду привезли уже через полчаса после начала Ритуала.

Наконец, когда все новички прошли через комнату мага, их отвели на плац, где за ночь успели соорудить деревянный помост, накрытый плотной тканью, сберегающей от солнца и возможного вечернего ливня.

Новоиспеченных Щенков построили, и снова потянулось ожидание. Чего ждали? Никто не знал. Спрашивали командиров, но те лишь морщились и молчали, не отвечая на вопросы.

Ожидание опять затянулось, снова бочка с водой, раздача кружек, палящее солнце, пот, мухи, ропот застоявшихся мальчишек. Уже пару раз поднялась и опустилась плеть, "огладив" особо нетерпеливых – обнаглевших – как сказал звеньевой. Плеть поработала бы гораздо активней, но вовремя прозвучал сигнал – на стене ударили в колокол, прогудели трубы и через несколько минут тяжелые ворота поползли вверх, освобождая дорогу кортежу.

Впереди ехали Псы на вороных конях – черные Псы, черные кони – смотрелось это очень красиво, тем более, что телохранители были украшены серебряными черепами, цепями, какими‑то серебристыми амулетами. Их чисто выбритые, молодые лица надменны, и они демонстративно не замечали толпу новичков, скопившихся на плаце.

Псов было десятка два – они сразу рассыпались в стороны и спешились, бросив поводья конюхам и парням из школы, поприветствовав их коротким кивком. Затем окружили помост, дожидаясь, когда к нему подплывет, огромная, как сухопутный корабль, белая карета с императорским вензелем на борту.

Следом за каретой появился еще один отряд Псов, человек пятьдесят, спешиваться они не стали, заняв позиции у ворот и вокруг плаца, готовые к любым неожиданностям. Впрочем – как и все телохранители.

Следом за Псами к плацу подтянулась свита – толпа прихлебателей из числа высокородных дворян. Все они были на конях, богато украшенных золотом, разноцветными лентами вплетенными в гриву и хвост.

Всадники соответствовали своим коням, украшения, которые были на них надеты, стоили огромных денег, таких, какие простой человек не мог заработать за всю свою жизнь.

Империя богата, богаты и те, кто правит этой страной. Таков негласный закон. И он же говорит, что чем богаче те, кто правит страной, тем беднее люди, которые это богатство создают. Так было, и так будет тысячи лет – утверждали ученые, а они знают все, иначе – зачем тогда учились долгие, долгие годы?

За свитой появились слуги – на разношерстных лошадях и в повозках, везущих различную снедь и напитки.

День Ритуала – известный праздник, он бывает не так часто, всего раз, самое большее два раза в год. И как всякий праздник, он требует хорошего угощения, иначе потом и вспомнить‑то будет нечего.

Кавалеры поддерживали дам, спрыгивающих с лошадей, отводили туда, где на плацу расставляли столы, стулья, чтобы удобнее было смотреть.

Пестрило в глазах от нарядов, воздух звенел от голосов – красивые женщины, воздушные одежды, прозрачные, едва прикрывающую наготу драгоценные платья, стоящие многих сотен золотых!

Все было прекрасно и невероятно дорого, как и положено при императорском дворце Занусса, великой державы, растянувшейся на много дней пути по огромному Южному материку.

Император не впечатлил. Вначале никто из новобранцев даже не понял, что это Император – небольшой человек в белоснежном костюме, украшенном позолотой, без особых отличий от придворной знати – если только золотой обруч с трилистником? Без коороны этого мужчину пятидесяти с небольшим лет можно было бы принять за небогатого дворянина, чудом пробравшегося в общество важных вельмож.

Император не любил навешивать на себя много украшений. Он говорил, что все эти цепи и дурацкие подвески давят, будто вгоняя его под землю, и что главное его украшение – власть, а побрякушки пусть останутся для идиотов, которым нечем больше кичиться, кроме как здоровенной золотой цепью, на которой можно держать собаку.

С императором была его дочь, принцесса, наследница престола Агалана – довольно миловидная девушка, ростом со своего отца, по рассказам придворных слуг – девица опасная, непредсказуемая и любвеобильная. Она до сих пор не вышла замуж, хотя от роду ей было почти двадцать лет. Почему? Никто не знал. Опасно знать лишнее, если это касается членов императорской семьи.

Как обычно на подобном мероприятии – императрицы здесь не было. Она предпочитала в это время дня сидеть в прохладной тени у пруда с экзотическими рыбками и лениво вытянувшись на кушетке бросать им кусочки плюшек, до которых была великой охотницей. Это знали все, и старались не замечать, что первая имперская дама стала похожа на облако – такая же белая и пухлая, вся в складочках, и совершенно без талии. Что впрочем ее не смущало и не портило расположения духа.

Мужа она не любила, и старалась как можно меньше проводить с ним время. Свое дело императрица сделала – подарила ему дочь, так что имеет право жить так, как ей хочется. По крайней мере – она так считала.

Император не мешал супруге тонуть в счастливом заблуждении, занимался своей жизнью – правил, искоренял бунтовщиков и время от времени кувыркался с женами своих вельмож и со всеми девками, которые попадались на его жизненном пути.

Поговаривали, что принцесса удалась в отца своей безудержной страстью к постельным игрищам. Поговаривали они очень тихо, стараясь, чтобы не услышали те, кому слышать не нужно – у Секретной службы Императора в столице имелось множество добровольных агентов, тех, кто просто‑таки мечтал донести о прегрешениях своего соседа – за вознаграждение, или просто для того, чтобы напакостить более успешному – ибо нечего язык распускать, даже если ты на прошлой неделе купил дорогого жеребца! Нечего было пачкать грязью нашего Императора и его доброчестивую дочь!

Император и его дочь водрузились на заранее приготовленные кресла, под навес, и через несколько минут перед ними уже стояли яства, разложенные по тарелкам, множество хрустальных графинов с напитками и вином.

Еще через какое‑то время на свои места уселись и придворные. Шум стал стихать, и тогда к Императору церемониальным шагом подошел Вожак, склонившись затем в глубоком поклоне возле его ног.

– Мой Император! – начал он звучным голосом – Эти люди готовы принять обет Верности, прошу тебя позволить им сделать это!

Император встал, посмотрел на толпу сжавшихся в испуге парнишек, и слегка улыбнувшись, тихо сказал:

– Каждый раз одно и то же…и все те же. Вожак, начинай, дело к вечеру, как бы дождя не было. Дочь, я тебе говорил – лучше бы осталась дома, ну зачем за мной увязалась? Нудная процедура, ничего интересного…

– Дома еще скучнее – капризно надула губы принцесса – Хочу немного развеяться! Ты запер меня в четырех стенах, как какую‑нибудь преступницу!

– Считаешь, для этого не было оснований? – нахмурился Император – Тебе напомнить? Или не надо? Все, дорогая моя! Ты вышла у меня из доверия! Теперь – пока замуж не выйдешь, будешь сидеть под замком. Потом поговорим. Смотри.

Маг Дондокс вышел на площадку перед новичками, предварительно низко поклонившись императору, благосклонно кивнувшему опытному магу. Поднял руки, добиваясь тишины, и когда все стихли, выкрикнул некую фразу, после которой указал на Императора и крикнул:

– Это ваш господин! Ваш Император! Служите ему! Его приказ – закон!

Щенок покосился на соратников – было похоже, что тех ударили по голове поленом – после того, как Дондокс выкрикнул какую‑то бессвязную, дурацкую фразу, они замерли, застыли, выпучив глаза, и после того, как маг указал на Императора, стали смотреть на того, как на невероятное чудо, пожирая глазами это живое божество.

Адрус с отвращением заметил, что у некоторых парней рядом с ним изо рта потекли слюни, как у слабоумных…

А дальше началось вообще невообразимое. Парня из первого ряда подвели к Императору, стоявший перед помостом Вожак подал ему нож. Император что‑то сказал, и парень без колебаний вонзил нож себе в грудь.

Толпа придворных ахнула, дамы привстали, чтобы разглядеть происходящее, а двое полупсов тут же подхватили самоубийцу и унесли его за помост.

Еще один новичок отправился к помосту. И еще один нож вонзился в грудь.

Осечка произошла на пятнадцатом, или двадцатом парне – после приказа Императора он затрясся, бросил нож и упал на землю, выгибаясь дугой, пуская слюни, дергаясь в нестерпимых, ломающих кости судорогах. Его тоже унесли.

Процесс пошел быстрее – парни падали с ножом в груди, их уносили, снова падали, и снова бились в судорогах – тех, кто не смог пройти "экзамен" было довольно много, по прикидкам Адруса – примерно каждый пятый.

По своей привычке прятаться в тени других, Адрус стоял в задних рядах, пока очередь дошла до него, успел обдумать происходящее и принять решение.

Что происходило теми парнями, которые вонзили нож себе в грудь? Умирали они, или нет? Скорее всего – нет. Зачем покупать столько рабов, чтобы вот так тупо лишать их жизни? Значит, это проверка. Значит он должен поступить так же, как и все. Чтобы выжить. Убить себя – чтобы выжить, не смешно ли? Вряд ли смешно, а вот больно – точно. Это‑то Адрус знал наверняка.

Оставалось человек пять, когда пришел его черед отправиться к помосту Императора. На негнущихся ногах, стараясь не дрогнуть лицом, Щенок подошел к помосту, посмотрел в лицо человеку в белом и услышал, как и все, страшный приказ:

– Убей себя! Докажи верность Императору!

Вожак подал нож, Щенок сжался в ожидании боли, и вызвав из головы образ родителей ударил ножом себе в грудь. Острый клинок проник между ребрами, уйдя по самую рукоять, Щенка подхватили, потащили в сторону, к палатке, у которой стояли те, кто уже прошли процедуру посвящения.

Было больно. Ужасно больно. Но Щенок не исторг ни звука. Молчал, будто мертвый, и лишь глаза выдавали то, что он еще жив. Лекари, что были в палатке, мгновенно выдернули кинжал, шлепнули на рану мазь и запели резкими, рваными голосами. Через несколько секунд боль стихла, а еще через несколько – на месте раны был лишь шрам – старый, зарубцевавшийся, выглядевший так, как если бы был нанесен много лет назад.

– Все, вставай, чего разлегся! – дружелюбно ухмыльнулся лекарь, моложавый мужчина лет тридцати – Беги наружу! Думал, сдохнешь? Нееет…пока рано. Ты еще не все мирское гавно сожрал! Давай, давай – не задерживай! Сейчас еще одного болвана принесут!

Ритуал закончился довольно быстро, отлаженная система работала четко, как обычно. Скоро всех прошедших проверку снова выстроили перед Императором, он ласково помахал рукой и уселся ужинать, болтая с дочерью и приближенными, собравшимися вокруг Венценосного. Обыденно, скучно, все как всегда.

После окончания процедуры всех Щенков отправили в казарму, тех же, кто сошел с ума, не в силах преодолеть страх смерти, кто был недостаточно верен Императору – в темницу. Что будет потом с ними – Щенки не знали, и спросить было не у кого. Первый же спросивший получил удар плетью, и теперь шел в казарму "украшенный" кровавой полосой через все лицо.

Торжества Императора и его приближенных продолжалось до самых сумерек, и лишь когда солнце уже начало заходить за горы, столы свернули, уложили в повозки, куда погрузилась и многочисленная челядь. Остатки еды, взятой с собой, отдали новоиспеченным Щенкам, свалив ее в большие корзины – ну не тащить же назад, в самом деле?

С заходом солнца жизнь в Школе затихла. Щенки жевали перемешанную, как для свиней, жратву, запивали из бутылей, обсуждали происшедшее, мечтали о будущем.

То, что оно должно быть прекрасным – никто не сомневался. Кроме, вероятно, Щенка. Звереныш молча жевал кусок копченого мяса, вываленный в сладком варенье и крошках, и думал о том, что маг Дондокс странно посмотрел, когда он, Адрус на миг замешкался, прежде чем воткнуть в себя кинжал. Понял ли он, что Звереныш обманул всех? Что он может не выполнить приказ Императора, и что ему плевать на них всех, на их приказы и вообще на эту страну? Что он ненавидит их всех, и хочет уничтожить любой ценой? В том числе и Императора…вероятно тот как раз и есть причина всего.

Конечно, не знал. Само собой – не знал. Иначе убил бы его на месте. Как и любой из этих парней, рабов Императора Занусса..