Текст книги "В землях Заката"

Автор книги: Евгений Кривенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Сначала его смущало, что все называли только имена – без отчеств. Но после второй бутылки пива и он стал звать незнакомых ранее людей по имени.

Плотно сбитый, с проседью в черной бороде Болдуин сунул Варламову открытую бутылку пива.

– Что это вы стали воевать с нами? – спросил он.

– Я? – удивился Варламов. – Да меня тогда на свете не было.

С досады он выпил сразу полбутылки.

– Ну, русские, – не отступал Болдуин. – Что мы вам сделали? Одно время вроде дружили.

– Да, мама рассказывала, – грустно сказал Варламов. – Но войну не мы начали, это у вас компьютеры свихнулись.

От расстройства он прикончил пиво.

– Ну-ну, – буркнул Болдуин. Тоже отхлебнул пива и уже миролюбивее спросил: – А медведи у вас и вправду водятся?

– Хватает. – Варламов был рад сменить тему и не удержался от хвастовства: – Я одного завалил.

– Да ну? – заинтересовался Болдуин. – Я сам охотник, но на медведя не ходил, только на оленей. Из винтовки?

– Нет, жаканом из двустволки. – Варламова передернуло: вспомнилось, как огромный медведь кинулся на него с края болота. Тогда он здорово перетрусил, но к счастью ружье было наготове.

Темноволосая, в облегающем серебряном платье Памела предложила Варламову выпить шампанского и заодно поинтересовалась: насколько в России распространено многоженство?

– Гм… – Варламов был озадачен и чуть не захлебнулся шампанским, которое пробовал дома только на Новый год. – Кажется, бывает в исламских автономиях… – Он вспомнил виденную на днях телепередачу и злорадно добавил: – У вас мормоны тоже ввели многоженство на Территории Юта, ссылаясь при этом на Библию.

Появился худощавый Брайан с двумя бутылками пива и стандартным вопросом: кто начал ту дурацкую войну? Пива для ответа на столь сложный вопрос не хватило, и Брайан пошел взять еще. Вернулся с двумя стаканчиками виски и заявлением, что в войне виновата инфантильность русской души: в своих бедах русские привыкли винить Запад, а поскольку у них развито подсознательное влечение к смерти, то предпочли погибнуть, прихватив с собой западную цивилизацию.

– Что за влечение к смерти? – удивился Варламов.

– Про него ваш знаменитый романист писал, как его?.. – Брайан поболтал остатком виски. – Ага, Достоевский! У него все герои кончают с собой: кто вешается, кто стреляется. Я сам не читал, но один профессор по телевизору рассказывал, тоже из бывших русских.

– Вешают вам лапшу на уши… – пробормотал Варламов, отчаянно пытаясь вспомнить школьные уроки литературы. – Это в романе «Бесы»», там герой действительно кончает с собой, но по другой причине: потерял идеалы, жить незачем стало.

Тут его кольнуло: неужели и он станет бывшим русским?

Брайан допил виски и ухмыльнулся:

– Ладно, забудь про книжки, Юджин. Развлекайся.

Он затерялся, а вместо него Филлис, хрупкая женщина с каштановыми волосами, предложила другое объяснение войне – проявление мужского шовинизма, и стала расспрашивать Варламова о женском движении в Карельской автономии.

Варламов ответил, что о таком не слышал, к чему Филлис отнеслась недоверчиво, но ее дружески оттеснил Болдуин. О войне больше не вспоминали, и за очередным пивом сговорились поехать в следующий уик-энд охотиться на оленей, сезон как раз открылся…

Тут опять возникла Памела… Варламов поморгал – пожалуй, хватит пить. Черные волосы женщины стояли дыбом, глаза зеленовато светились, а платье сделалось почти прозрачным – выглядела как ведьма. Он смущенно отвел глаза, а она стала расспрашивать о половом воспитании в русских школах и первом сексуальном опыте самого Варламова. Он растерялся, но к счастью Джанет оказалась рядом – взяла под руку и увлекла за собой. Вид у нее был недовольный.

Гости танцевали, многие тоже странно изменились. Варламов еле узнал Болдуина в облике лесовика и подобии звериной шкуры. Джанет мельком глянула на него.

– Многие надевают на вечеринки метаморфные костюмы, – сказала она. – Позволяют изменить облик, превратиться в фантастических персонажей. Но я этого не люблю. – И укоризненно добавила: – Ты много пьешь, Юджин.

Варламов хотел убедить ее в обратном, но английские слова почему-то не выговаривались. Некоторое время танцевали молча. В глазах девушки тлели сердитые зеленые огоньки, она держалась в стороне, и только ладони лежали на плечах Варламова.

Когда первые гости начали уходить, Джанет подвела Варламова к хозяевам – ими оказались Брайан с Памелой – и поблагодарила за вечер.

– Куда же вы? – удивился Брайан, начавший смахивать на сатира. – Веселье только начинается.

– Нам пора, – повторила Джанет. – Спасибо.

– Присоединяюсь, – сумел сказать и Варламов.

Джанет увлекла его к машине. Фонари перемигивались над головой, и всем встречным Варламов говорил, как приятно было с ними познакомиться.

Под конец Джанет фыркнула:

– Это куст, Юджин. Если не будешь за меня держаться, точно с ним близко познакомишься. Выходит, это правда, что русские много пьют.

Варламов хотел сказать, что почти не пьет, но вдруг обнаружил себя сидящим на лестнице в гостиной Джанет. Та, стоя на коленях, снимала с него грязные туфли. Хотя перед глазами все плыло, он ухитрился сказать:

– Я сам.

– Конечно! – Джанет подняла голову, и глаза зеленовато сверкнули, совсем как у Памелы. – Мало того, что приходится помогать дяде, так еще пьяные русские сваливаются на голову. Спокойной ночи!

И ушла, сердито стуча каблучками.

Варламов с трудом поднялся наверх. Ночь была как провал между мирами – бесконечное падение и бесконечная тошнота. Только к утру повеяло покоем, словно мама коснулась лба прохладной ладонью, и он поспал. Злясь на себя, долго стоял под холодным душем, а затем спустился вниз. Джанет испытующе поглядела на него.

Зазвонил телефон. Грегори взял трубку и кивнул Варламову:

– Тебя.

Это оказался Сирин, только что вернулся из Колумбуса.

– Так себе городишко. Настроение поганое, потом расскажу. А у тебя что нового?

– Да вот, перебрал на вечеринке, – грустно сказал Варламов и покосился на хозяев: хорошо, что не понимают по-русски. – Джанет пришлось с меня туфли стаскивать.

– Хорошо, не все остальное! – хохотнул Сирин. – Ты что пил?

– Сначала пиво, – стал вспоминать Варламов. – Потом виски, за ним шампанское. Еще пиво…

– Достаточно, – перебил Сирин, – намешал. После виски нечего было пиво жрать. Хотя, если пить все подряд, очередность без разницы… Ладно, потом созвонимся.

Варламов положил трубку и сел за стол.

– Извините за вчерашнее, – грустно сказал он. – Не надо было мне виски с пивом мешать.

Джанет со стуком поставила перед ним овсянку. Грегори бодро сказал:

– Не расстраивайся, Юджин. Брайан славится тем, что любит гостей подпоить. А виски вещь хорошая, но только если настоящее. Теперь ведь нет шотландского виски, как и самой Шотландии. У нас его делают не из ячменя, как положено, а изо ржи и кукурузы. Большинство считает его лучше шотландского, но я не уверен. Получается другой вкус – злее. Правда, ваша водка ему не уступит.

– Начали сравнивать, – Джанет немного оттаяла. – Ешьте, пора в церковь. – Она с сомнением поглядела на Варламова: – Ты едешь?

– Конечно, – ответил тот, с жадностью допивая апельсиновый сок. В Кандале было принято посещать церковь, отец на этом настаивал.

День был почти летний, и город смотрелся весело: дома среди зеленых деревьев, разноцветные автомобили. Церковь оказалась простым белым зданием без золоченого иконостаса внутри. Понравилось, что во время службы можно было сидеть.

Он сел на стул и начал было дремать, но тут заиграла музыка, и все запели. Варламов вздрогнул и, заглянув в открытую Джанет книгу, понял, что поют псалмы.

Затем выступил с проповедью священник. Он говорил о бедах, обрушившихся на Америку, как о наказании свыше и призывал вернуться к жизни по заповедям Христа. Варламов сдерживал зевоту: то же он слышал от матери, да и в церкви Кандалы тоже, хотя там священник говорил несколько иначе – о божьей каре за низкопоклонство перед Западом, и отступление от истинного православия…

Наконец служба закончилась, и они вышли из церкви.

– Тебе понравилось? – спросила Джанет, когда попрощалась с многочисленными знакомыми. – Я как-то не подумала, что ты христианин. Только потом вспомнила про твою мать.

– Гм, – сказал Варламов. Мать часто читала ему английскую Библию, рассказывала о Христе, и Варламов с уважением относился к ее вере, но, выйдя за порог дома, погружался в обычную мальчишескую жизнь – игры, драки, вылазки в лес – и о христианстве не вспоминал. Однако разубеждать Джанет не хотелось.

– Я верю в Христа, – дипломатично сказал он. – В Кандале тоже ходил в церковь, только православную… – Вспомнил об удобных стульях и искренне добавил: – Но у вас мне понравилось больше.

Он показал на здание в стороне: – А это что?

Здание имело странный цвет – темно-глянцевый, словно ствол ружья, да и видом напоминало три составленных вместе ружейных ствола. Их увенчивали три острия, центральное выше других – эти шпили напомнили антенны на самом высоком здании мертвого Чикаго.

Не отвечая, Джанет села за руль, а вместо племянницы заговорил Грегори:

– Церковь Трехликого. Есть такая новая секта….

Джанет фыркнула:

– Дядя, это просто сатанинская церковь! – И тронула машину.

– Не знаю, Джан. – Грегори покачал головой. – Это верно, там поклоняются Люциферу, но кроме него Лилит и Темной Воинственности… Лилит – это что-то из иудейской мифологии, а культ Темной Воинственности заимствован у китайцев. Эти божества якобы являются поклонникам через Интернет и цифровое телевидение…

Грегори помолчал.

– В Америке давно стали отходить от христианства, а после войны тем более. Большинство верило, что Бог любит Америку и с ней ничего не случится. А когда стряслась беда, обвинили его в предательстве и стали искать других богов.

– И много верующих в этого… Трехликого? – поинтересовался Варламов.

Грегори пожал плечами:

– В основном поклоняются дома – перед 3D дисплеями, а церковь посещают по ночам. Но многие тайно носят значки с изображениями Трех ликов. Да и церковь поставили открыто, чуть не рядом с христианской. А у вас есть поклонники этого культа?

– Не слышал, – пожал плечами Варламов. – Вряд ли православная церковь такое позволит.

Остаток пути проехали молча.

Дома Джанет подала праздничный обед, и под конец нечто необыкновенное: малиновое желе, покрытое белоснежным кремом с ягодами черники и земляники. Потрясенный Варламов сказал, что ничего вкуснее в жизни не ел. Джанет порозовела от удовольствия.

Во вторник позвонил Сирин с предложением сходить в бар, и по дороге с работы Варламов попросил Джанет остановиться. Увидев вывеску бара, та негодующе фыркнула:

– Ты опять не напьешься? Видела бы твоя мама, каким был после вечеринки!

Варламову стало неловко:

– Я не собираюсь пить. Хочу только повидаться с Майклом.

Хлопнув дверцей, Джанет уехала. Сирин уже сидел в баре за батареей бутылок. Варламов оглядел помещение: длинная стойка, люди на высоких табуретах, игра в мяч на большом телеэкране – непривычная обстановка после скромных пивных Кандалы.

Сирин выглядел неважно: мешки под глазами, волосы вокруг лысины непричесанны.

– Выпей, – подвинул он бутылку пива.

У Варламова горечь подступила к горлу. – Нет уж, – сказал он и сходил за кока-колой.

– Ишь ты, – удивился Сирин. – Скоро совсем американцем станешь. Одну кока-колу хлестать будешь.

– Они тоже бухают, – поморщился Варламов. – Просто после вечеринки до того плохо было… А ты как? Выглядишь неважно.

– Я?.. Тошно мне, Евгений. – Сирин опустошил бутылку, ожесточенно двигая кадыком, со стуком поставил ее и потянулся за другой. – Как стали меня в Колумбусе нахваливать, что ловко обошел их противовоздушную оборону, едва не стошнило! Хоть волком вой. И зачем я это сделал? Там плохо было, а здесь еще хуже. Верно говорят, от себя не убежишь.

Варламов смешался.

– Не переживай, – пробормотал он. – Зато о России напомнили.

– Напомнили, это верно, – в глазах Сирина ненадолго появился блеск. – Забегали они тут. Но мне перед своими стыдно. Ребята небось думают, что я самолет за деньги угнал, китайцам.

Сирин припал к бутылке и не отрывался, пока не выпил до дна. Вид у него уже был осовелый.

– А тут деньги предлагали? – неловко спросил Варламов.

– Ага, – Сирин захрустел чипсами. – Но я отказался. Попросил только, чтобы разрешили жить в Америке. И то больше из-за тебя, хреново чувствую, что сюда приволок. Но ты приживешься. Язык знаешь, тебя приодели, подстригли! Еще женишься на дочке миллионера. Меня тогда не забудь, швейцаром возьми.

– Ну тебя, – пробормотал Варламов. – Разве что напарником на склад удобрений. Ты чем сейчас занят?

– Мелкий ремонт. – Сирин взялся за очередную бутылку. – За каждым словом приходится лезть в словарь, но инструмент и материалы здесь хорошие. Скоро фирму открою, назову «Русский привет».

– Все шутишь? – Варламов допил кока-колу и огляделся. Народу стало больше, разговоры оживленнее, на них бросали взгляды: вряд ли часто слышали русскую речь.

Сирин отставил пустую бутылку, а две оставшихся рассовал по карманам.

– Хоть пива попью, – сказал с отвращением. – Пошли. Мне тут не по себе, ни хрена не понимаю.

На улице свистом подозвал такси.

– Ну, ты деньгами и кидаешься, – покачал головой Варламов.

– А куда копить, Евгений? – Сирин откинулся на спинку сиденья. – И впрямь американцем становишься, они каждый доллар считают. Показывай, куда тебя везти.

Он махнул рукой, отказываясь от сдачи, сковырнул пробку о перила веранды и выпил пиво до дна. Воздух приятно холодил разгоряченное лицо, окна были темны: наверное, пожилые леди отправились в гости.

Он взялся за ручку двери, стараясь не моргнуть от упавшего на лицо света – женщины боялись грабителей и поставили замок со сканированием сетчатки. Усмехнулся: верят американцы во всякие электронные штучки.

Дверь бесшумно открылась.

Он пересек полутемную гостиную, поднялся в свою комнату и в дверях достал последнюю бутылку – надо было взять еще пару! Нашарил выключатель…

Свет не зажегся.

Он оглядел комнату, и по спине протек холодок: над столом маячили три белых пятна.

Три лица!

Он не повернулся и не побежал – бесполезно. Вместо этого сковырнул пробку зубами и сделал глоток, не почувствовав вкуса.

– За ваше здоровье, – сказал он. – Хотя приличные гости без приглашения не входят.

– Не паясничай, – прозвучал холодный голос со странным скользящим акцентом. – Ты знаешь, зачем мы здесь.

– Без понятия, – солгал он, снова делая глоток и снова не ощущая вкуса.

Жаль – пиво хорошее, и никакого удовольствия. Глаза адаптировались к полутьме, и лица стали видны отчетливее – белые и одинаковые. Он попытался рассмотреть, что под ними, но те словно плавали в воздухе. Впрочем, он знал, что не увидит ни одежды, ни оружия в руках, ни самих рук.

Лицо посередине искривилось в усмешке:

– Это плохо. Тогда ты умрешь.

Он облизнулся, от горечи пива вдруг затошнило.

– Послушайте, я и вправду ничего не знаю. Зачем меня убивать?

– Неужели ты думал, что скроешься от нас в этой паршивой Америке? – словно змеиное шипение донеслось от лица, что слева.

– Ничего я не думал. – Он отхлебнул вновь и наконец-то почувствовал вкус, но это был горький вкус бессильной ярости. – Я не крыса, чтобы от вас бегать.

– Остаток жизни можешь побыть котом, – ухмылка появилась на лице справа. – Понежиться в собственной вилле на берегу моря. Трех юных таиландок для услуг тебе хватит? Они будут хорошо обучены.

Усмехнулись и двое других. Ухмылки плавали в темноте, словно три Чеширских кота собрались в комнате.

– Ты знаешь цену, – словно пиявка проползла по лицу посередине. – Мы даем тебе время подумать. Если не скажешь, умрешь и ты, и твой спутник.

– Он тут ни при чем, – хриплый голос прозвучал, словно со стороны.

– Неважно. Это заставит тебя лучше все взвесить. А пока до свидания.

Он не почувствовал ничего, но вдруг оказался лежащим на полу и недопитое пиво текло по руке. Потом опустилась тьма…

В пятницу был короткий рабочий день, и Варламов впервые получил зарплату, но не наличными, как в России, а чеком. За восемь дней заработал сорок тысяч долларов, из них три тысячи ушло на федеральный налог, и еще пять составил налог Территории Ил-Оу.

Джанет отвезла Варламова в банк, где миловидная девушка выдала пластиковую карточку. Джанет воспользовалась случаем и перевела на себя долг Варламова за туфли и парикмахерскую.

В машине она сказала:

– Теперь у тебя появились деньги, можешь съехать от нас. Снять квартиру или комнату.

– Наверное, Грегори будет скучно, – растерянно сказал Варламов. – Мы даже не поговорили, как следует.

– Ему не привыкать, – пожала плечами Джанет. – И так целые дни проводит один.

– А я к этому не привык. – Вспомнился переполненный дом в Кандале, и Варламову стало неловко: почему считает Джанет прижимистой? Наверное, все хозяйство на ней.

Он вдруг спросил:

– А можно, я буду снимать комнату у вас? Сколько это будет стоить?

Джанет на миг отвлеклась от дороги, в глазах мелькнула растерянность.

– Сорок тысяч, – немного погодя сказала она. – Со столом. В месяц.

Возле дома стоял небольшой фургон, с веранды помахал бородатый мужчина.

– Да это же Болдуин! – вырвалось у Варламова. – Я и забыл, что мы едем на охоту.

Он обрадовался, наконец-то отдохнет от сложностей американской жизни. Джанет поджала губы, а Варламов спросил:

– У Грегори не найдется старых джинсов и куртки? А то у меня кроме тренировочного костюма ничего нет.

Джанет нехотя пошла в дом, а Болдуин крепко стиснул руку Варламова.

– Обедать не будем! – заявил он. – До Аппалачей ехать пять часов, перекусим по дороге, я захватил провизию. И оружие для тебя припас, потренируешься. Палатка, спальники – все есть. Переодевайся и в путь.

Джанет отыскала Варламову старые джинсы и куртку. Он сунул в рюкзак тренировочный костюм, обул старые ботинки, наскоро попрощался с Грегори и сел в кабину.

Они поехали.

Обедали вдвоем, скучно как раньше.

– Юджин спрашивал, не сдадим ли ему комнату, – вспомнила она. – Не прочь поболтать с тобой. Я запросила сорок тысяч в месяц, с готовкой.

– Не много? – покачал головой дядя. – Хотя поступай, как знаешь. А мне любопытно поговорить с ним, странная это история.

Она поднялась наверх и села в кресло-качалку возле окна. Багрянец лег на листву дубов, и угольками зарделись цветы внизу. Когда мерцание из окон первого этажа погасло, переоделась в ночную рубашку и легла в постель.

По привычке перебрала в памяти события дня. Вспомнила, как глядела на русского Сильвия в банке – чересчур кокетливо. Он стал лучше выглядеть, вот что значит прическа. В парикмахерской смотрелся даже элегантно: пробор в волосах, журнал «Тайм» в руках. Это надо же, не «Плейбой», а «Тайм»! Уже не тот растерянный парень в мятых штанах, каким увидела на ступенях мэрии.

Постепенно она задремала. И увидела сон.

Первый из странных снов…

Она идет босиком по снегу, но тот удивительно теплый – ласково касается ступней. Над головой голубое небо, в нем красивое золотое солнце.

Впереди появляется темная полоса и превращается в реку. На другом берегу стоит женщина, лица не разглядеть за серебристым мерцанием. В руке желтая роза – легкий взмах, и роза падает на снег перед Джанет…

Все меняется.

Она снова на снежной равнине, но теперь та похожа на замерзшее озеро Онтарио, куда ездила к двоюродной сестре. Не видно берегов, дует ледяной ветер, гонит струи поземки. Джанет замечает пятнышко впереди, вот оно ближе – это та самая желтая роза. Но лепестки пожухли, замерзли, ветер уносит цветок вместе с поземкой.

И она как-то понимает – это ее, Джанет, жизнь замерзает в снежной пустыне. Она поворачивается и бредет вслед за розой – раня ноги об лед, оставляя кровавые пятна, – а та все дальше и дальше среди несущегося мелькающего снега…

4. Уолд

Сначала ехали на юг, а обогнув Индианаполис, повернули на восток. За окнами бежали поля, перелески, фермы. Стрелка спидометра колебалась у отметки «100», но опять вспомнилось, что это не километры, а мили.

– К вечеру надо добраться до предгорий, – объяснил спешку Болдуин. – Чтобы завтра начать охотиться.

Дорога была хорошей: ухоженная разделительная полоса, то и дело попадались встречные легковушки и трейлеры.

– Это 70-е шоссе, торговый путь на Бостон. – Болдуин небрежно держал руль. – Я часто езжу туда за товаром. Главный порт Восточного побережья после того, как Нью-Йорк накрылся.

– Что возите? – полюбопытствовал Варламов. Он чувствовал себя удобно в большой машине Болдуина: можно было откинуться на спинку сиденья, вытянуть ноги.

– Компьютеры и прочую электронику, бытовую технику, – перечислил Болдуин. – Акустику для Грегори я монтировал. Разборчивый клиент, акустику заказал из Канады, подороже китайской.

– Вы и в Канаду ездите?

– Реже, чем в Бостон. Страна от войны почти не пострадала, канадцы делают хорошую аппаратуру, но дорогую.

– Американской техникой не торгуете? – поинтересовался Варламов.

– Почти нет. – Болдуин пожал плечами. – После того, как китайцы проглотили Японию и Юго-Восточную Азию, мы им не конкуренты. Наша беда – Темные зоны. В Америке остались хорошие производства, но они разбросаны. Раньше проблем не было, комплектующие для сборки доставляли трейлеры через всю Америку. А теперь и дурак не сунется в Темные зоны…

Болдуин явно хотел сплюнуть, но пришлось сдержаться.

– И это все вы натворили!

Варламов улыбнулся, благодушие не оставляло его:

– Я же говорил, что тогда на свет не родился. Мама рассказывала, что перед войной мир словно сошел с ума. Такое впечатление, что все хотели воевать. В Америке уйма фильмов и игр была про войну…

Болдуин фыркнул:

– Верно. Я тогда пацаном был, но помню, как играл… Играми я тоже торгую. Нынешние с теми, конечно, не сравнить. Надеваешь виртуальный шлем, и ты король в собственном мире. А можно сенсорный костюм надеть, все удовольствия твои будут. Тинэйджеры прямо балдеют.

– А сюжеты какие? – поинтересовался Варламов.

Болдуин хохотнул: – Любовные похождения, ужасы и космические сражения. Где Америка воспрянула и устанавливает справедливость по всей Галактике.

– Хотелось бы поглядеть, – вздохнул Варламов. – Но у Грегори компьютер с небольшим дисплеем.

– Заходи, – пригласил Болдуин. – Могу и сенсорный костюм напрокат дать. Всего двести баксов в час, а ощущений… – Он покачал головой. – Там такие секс дивы!

– Пожалуй, обойдусь, – пробормотал Варламов и сменил тему: – А во время войны вы где были?

– Здесь, в Другом доле. – Болдуин перестал улыбаться, черная с проседью борода придавала лицу мрачный вид. – К счастью, родители не успели переехать в Чикаго. Нас ничто не задело, но потом нахлынула уйма народа из Темных зон, когда там началась пандемия. Цены на недвижимость взлетели до небес. Большинство все равно умерло, ты бы видел кладбище – настоящий город.

– Да уж, – вздохнул Варламов. – А в России тоже…

– Хватит! – махнул рукой Болдуин. – Мы едем на охоту, а не на поминки. С удовольствием перестрелял бы тогдашних политиков вместо оленей, но теперь ничего не поделаешь. Расслабься.

Некоторое время молчали, Болдуин что-то насвистывал. Примерно через час они свернули на шоссе № 35, а еще через полчаса машина остановилась у перелеска.

– Надо перекусить. А тебе и пострелять, потренироваться, пока свет есть. Вон засохшая рощица – наверное, нанесло ветром из Темной зоны. Все равно будут спиливать, так что можешь целиться в стволы. Но сначала поедим.

Перекусывали с комфортом, в фургоне нашелся складной стол и стулья. Варламов запивал бутерброды кока-колой, а Болдуин пивом из банки. В ответ на вопросительный взгляд Варламова усмехнулся:

– У нас можно немного выпить, когда за рулем. Да и дорога пойдет малоезженая. Ты когда-нибудь охотился на оленей?

– Только на зайцев и куропаток, – признался Варламов. – Да медведя один раз подстрелил.

– Ну, завтра покажу, что к чему. – Болдуин смахнул с бороды крошки. – А сейчас постреляй.

Он нырнул в фургон и появился с громоздкой кобурой, из которой торчала рифленая рукоять.

– Видел такое?

Варламов вынул оружие и удивленно оглядел. Походило на длинноствольный пистолет, имелся затвор с рукояткой и оптический прицел.

– С этим будем охотиться на оленей? – недоверчиво спросил он. – Я думал, с винтовками.

– С винтовкой и дурак сумеет, – осклабился Болдуин. – Посмотрим, сумеешь ли ты его удержать? Стреляет винтовочными патронами, отдача будь здоров! В магазине помещается пять патронов. И по мишеням можно стрелять, и на охоту ходить. Еще одно достоинство – с ним быстрее поворачиваешься. А то из Темных зон порой набегают такие шустрые твари… Бери рукоятку обеими руками, иначе может лоб расшибить. Целься туда, – он махнул в сторону рощицы. – Когда будешь нажимать на спуск, задержи дыхание.

До рощицы было далековато. Оптический прицел приблизил болезненного вида деревца. Варламов навел перекрестие на один из стволов и потянул спуск. Грохнуло, и Варламову вмазало прицелом в лоб. Не будь резинового наглазника, точно бы остался синяк. Послышался резкий свист удалявшейся пули, но ни одно деревце даже не покачнулось.

Болдуин добродушно рассмеялся.

– Спуск слишком мягкий, – со стыдом пробормотал Варламов, передергивая затвор.

На этот раз он потянул спуск плавно, задержав дыхание, готовый к удару отдачи. Одно деревце покачнулось и упало. Варламов передернул затвор и выстрелил снова – другое деревце снесло, как невидимым топором. Третье надломилось, но не упало, запутавшись ветвями среди соседей. К пятому выстрелу Варламов расслабился, и пуля только срубила случайную ветвь. Он опустил оружие и потер кисть руки, заболела с непривычки.

– Неплохо, – буркнул Болдуин. – Надо как-нибудь соревнование устроить, у меня под гаражом тир есть. Дай покажу, как перезаряжать.

Он достал коробку патронов, и Варламов с любопытством поглядел: кончики пуль были надрезаны крестом.

– Это чтобы свалить зверя наверняка, – объяснил Болдуин, перезаряжая пистолет. – Такая пуля разворачивается лепестками, рана получается величиной с кулак, и дичь далеко не уйдет. А обычная пуля застрянет в теле или пробьет насквозь – зверь убежит на десяток миль и будет мучиться, пока не сдохнет. Так что ложная гуманность нам ни к чему… Понял, как заряжать? Попробуй сам.

Варламов повторил манипуляции Болдуина.

– Хорошее оружие, – признал он. – И прицел удобный.

– Ну, на этот раз оптика вряд ли понадобится, – проворчал Болдуин. – Стрельни-ка еще разок.

Варламов выпустил вторую обойму, свалив на этот раз четыре деревца, так что роща стала походить на лесосеку.

Болдуин махнул рукой:

– Хорошо! А теперь поехали, до темноты на ночлег надо стать.

У Варламова потеплело на душе: в Америке к нему относились снисходительно, наконец-то дождался похвалы.

Скоро въехали на мост над широкой рекой. «Ohio», – прочитал Варламов на дорожном знаке. Солнце клонилось к западу, заливая воду красным глянцем. За рекой Болдуин свернул на шоссе поуже, а через полчаса они увидели, что дорогу впереди перегораживает машина.

– Неужели бандиты? – прорычал Болдуин, – Ну, им не поздоровится, у нас два ствола. Целься в людей, а не в машину. Они не выдерживают прицельного огня, уходят.

Он стал притормаживать и облегченно вздохнул:

– Это полиция. Даже номер знакомый. Сейчас спросим, чего им надо?

Остановились. Подошел полицейский в кожаной куртке и нагнулся к окну.

– А, Болдуин. Опять на охоту в наши края?

– Привет, Джеф, – протянул руку Болдуин. – Почему дорогу перекрыли, оленей сторожите? У меня лицензия есть, все путем.

– Нет, – полицейский мельком, но внимательно поглядел на Варламова. – Взбесился тут один. Загрыз двоих в городке и сбежал в поля. Сейчас гонят с собаками, район оцеплен. Придется подождать, никуда твои олени не денутся.

– Опять черное бешенство, – вздохнул Болдуин и обернулся к Варламову: – Давай вылезем. У меня бинокли есть, может, чего увидим.

Забрались по скобам на крышу фургона и сели, свесив ноги. Болдуин положил пистолет рядом.

Полицейская машина и фургон стояли посреди убранного поля, дорога вела к перелеску, за ним вырисовывались синие холмы. Направо и налево уходило красное в свете заката жнивье. Пейзаж казался мирным, и странным диссонансом звучал озлобленный лай собак.

– Двух загрыз, – поморщился Болдуин. – Как не уследили? Черное бешенство ведь несколько дней развивается. Было время, чтобы его изолировать.

– Близкие пожалели? – предположил Варламов. – И у нас такие случаи бывали.

Болдуин яростно теребил бороду.

– Жалость в нынешние времена дорого обходится… – Он вытянул руку: – Гляди!

От рощи отделилось темное пятно. Варламов поднес к глазам бинокль, и пятно превратилось в человека: согнувшаяся фигура мчалась по жнивью, дико размахивая руками. На мгновение подняла голову, и Варламов содрогнулся при виде серого лица с белым оскалом зубов.

Следом вымахнули собаки – но, даже расстилались в беге, не могли сократить расстояние до бегущего. Лай стал оглушительным, и Варламов опустил бинокль. Беглец был недалеко, с невероятной быстротой миновал поле и приближался к дороге.

От рощи послышалось ржание, а затем показались всадники. Полицейский вышел из машины, облокотился о крышу и, когда неистово мчащаяся фигура пересекала шоссе, открыл огонь из пистолета. Прозвучала частая дробь выстрелов, но одержимый даже не споткнулся.

Раздираясь от лая, перенеслись через дорогу собаки, с ржанием и топотом нахлынула конская лава, и вскоре погоня скрылась в роще. Полицейский постоял, а потом сел в машину.

– Ну и дела, – пробормотал Болдуин. – Несется как олень, не догонишь. На несколько дней его хватит, а потом погибнет от истощения. Если раньше не подстрелят, конечно.

Некоторое время сидели молча. Стих лай, померк красноватый свет, стало холодать. Полицейский высунулся из машины:

– Можете ехать. Только будьте осторожнее: он вроде побежал на север, но может повернуть и на восток.

Болдуин сплюнул:

– Спасибо, Джеф. Мы за себя как-нибудь постоим.

Полицейская машина освободила дорогу. Ехали снова, все чаще попадались перелески. Болдуин свернул на грунтовую дорогу. По сторонам темнели холмы, начался подъем вдоль бегущей навстречу речки.

– Электромобиль тут не вытянет, – пробурчал Болдуин. – А то охотников развелось бы больше, чем оленей.

Пересекли пару долин, по которым текли светлые ручьи. Наконец Болдуин свернул и остановился по поляне. На траве медлил серый полусвет, но под деревьями сгустилась тьма.

– Здесь заночуем, – благодушно улыбнулся Болдуин. – А с утречка на охоту.

Он занялся костром, а Варламов стал собирать хворост.

Вскоре вытянулось вверх красное пламя костра – и чернее стали деревья, повеселела в трепетном свете поляна. Варламов глядел, как языки огня обнимают ветки, и напряжение уходило из тела. Он и не подозревал, насколько устал за эти дни. Чужой язык, чужие люди, чужие обычаи – все навалилось разом, все время был настороже, и только у костра почувствовал себя, как дома. Не было сил встать – он следил, как двигается Болдуин, и с благодарностью принял миску горячего варева, а потом кружку чая.