Текст книги "Магистр Жак де Моле"
Автор книги: Евгений Жаринов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
С этого момента история ордена полна, с одной стороны, всевозможных тайн, а с другой – поведение самих Тамплиеров поражает своей демонстративной нерешительностью. Создается впечатление, будто Храмовники, зная о готовящихся массовых арестах, и не собирались ничего предпринимать.
За несколько недель до арестов сенешали короля беззастенчиво проникали на территории, принадлежащие ордену, чтобы заняться описью имущества, которое в скором времени должно было отойти в казну. Во избежании подозрений предлагалось то же самое сделать и по отношению к другим орденам под тем предлогом, что настала пора платить церковную десятину. Однако лишь слепой не видел истинной причины подобной активности.
Наконец папа Клемент V накануне арестов сам вызвал к себе высших сановников ордена. Папа сообщил им об обвинениях. Тамплиеров предупреждали и в явном виде давали понять, что во Франции им больше делать нечего, а оставаться в Париже просто опасно. Но иерархи спокойно возвратились к себе в Тампль и начали покорно ожидать, когда их начнут арестовывать.
И ещё одна очень важная деталь, которая, скорее, не проясняет, а лишь усугубляет общую атмосферу таинственности вокруг всех описываемых событий.
Так, накануне своего ареста 12 октября, Жак де Моле имел честь на погребении жены брата короля Шарля де Валуа, Екатерины, держать шнурок балдахина. Магистра предупредили. Предупредили явно и тайно. Папа сам поведал ему о тех обвинениях, которые возводили на орден слуги короля, а сенешали и бальи начали уже проводить опись имущества. В этой ситуации надо было предпринимать какие-то контрмеры, надо было призывать к оружию братьев, объявлять осадное положение и в боевом порядке, стройными рядами покидать Париж и Францию. Нечто подобное и совершили, например, Храмовники Испании, когда очередь дошла и до них. Так, несмотря на арест Магистра Арагона и захват крепости Пенискола, король Хайм II не смог добиться полного успеха. Крупные и стратегически важные замки Испании по-прежнему были в руках Тамплиеров, которые быстро укрепили свои позиции, намереваясь оказать вооруженное сопротивление. Миравет, Монсон, Аско, Кантавьеха, Вильель, Кастельоте и Чаламера не сдавались. Эти крепости были неприступными для мавров и для короля. Военные действия завершились лишь два года спустя, когда Храмовники сами неожиданно выразили желание сдаться на милость папы.
Напомним, что военная мощь ордена на много превосходила и по численности, и по мастерству пятитысячное войско Филиппа Красивого, которое проигрывало одну битву за другой в сражениях с англичанами.
Но вместо этого Магистр принимает приглашение короля, делает вид, что ничего не происходит. В этом поведении чувствуется сознательная готовность принести себя в жертву.
Чтобы хоть в какой-то мере разобраться в причинах столь странного поведения доблестных рыцарей Храма, внимательно вглядимся в список арестованных. К 1307 году орден серьезно изменился в сравнении с первыми славными годами своего существования. Два цвета боролись между собой: белый и коричневый. Причем, коричневый все больше и больше начинал доминировать в ордене. Напомним, что этот цвет принадлежал не рыцарям, не воинам, а простым служителям, занимающимся в основном, как крестьяне, обработкой земли и другими хозяйственными нуждами. Орден за время своего существования певратился в старую барку, чье днище поросло ракушками. Может быть, по замыслу иерархов, которые решили добровольно отдать себя в руки инквизиции, эти ракушки и следовало счистить с днища, дабы челн, став легким и качнувшись на волнах, устремился к неведомым далям и духовным горизонтам своего обновления?
Во всяком случае факты говорят следующее. Признание в некоторых, а то и во всех преступлениях, перечисленных в королевском указе от 14 сентября 1307 года, было получено от 134 из 138 Тамплиеров, допрошенных в Париже. Стойко сопротивлялись пыткам и всевозможным издевательствам лишь четверо. Но об этой четверке мы поведем особый разговор, и состоится он немного позднее, дабы не сгладить впечатления о высоком и непобедимом духе этих людей, которых просто забыли предупредить заранее, что надо сдаваться и начинать признаваться во всех грехах. Эти четверо безнадежно и бессмысленно отстаивали честь ордена и свое человеческое достоинство. Нов этом бессмысленном упорстве четырех рыцарей давала знать о себе та неистребимая сила, присущая рыцарям Храма ещё в былые годы, которая и должна была, в конечном счете, направить челн после мучительного акта самоочищения и самосожжения к светлым, как казалось Тамплиерам, и грандиозным по своему замыслу целям.
Вот коллективный портрет тех, кто торопливо произносил свои признания, кто проклинал под страхом пыток тот час, когда они вступили в орден. Вот она коричневая грязь, морские ракушки, которые, используя безжалостную инквизицию и злобу недальновидного короля, счищал с днища священной барки Магистр, внутренне готовясь к тому, что и сам он должен будет сгореть с костре, дабы никто не заподозрил его в низких намерениях. Приносишь в жертву братьев своих – будь добр и сам назначь себе страшную казнь.
Итак, перед нами коричневая грязь, комья земли, от которых надо было очистить белую тунику с красным крестом, символом мученичества.
134 протокола признаний указывают на невероятное разнообразие возраста, срока пребывания в ордене и специального статуса обвиняемых. Так, Готье де Пейну было 80 лет, а Пьеру де Сиври – не более 16 или 17. Рауль Муазе 65 лет от роду состоял в ордене 45 лет, 26-летний Никола де Сарра вступил в него только 16 августа 1307 года. Альбер де Румеркур был принят в братство по достижении им 67 лет, а вот Ансель де Роэр и Элиас де Жокро стали Тамплиерами, когда им исполнилось по 13 лет. Даже в 1311 г. Элиас де Жокро, согласно судебному протоколу, был ещё настолько молод, что у него не росла борода.
Признания были получены как у руководителей ордена – Жака де Моле, Великого Магистра, и Гуго де Пейро, генерального досмотрщика, так и у самых скромных его членов, например, у Рауля де Грандевиля, хранителя плугов в приорстве Тамплиеров в Мон-Суассоне. В 73 случаях по показаниям свидетелей на парижском и других заседаниях суда можно довольно точно определить социальный статус подсудимых: 15 из них были рыцарями, 17 – священниками (или капелланами) и 41 – служителями (или "сержантами"). Из других протоколов следует, что почти наверняка ещё 28 обвиняемых были служителями, хотя и остальные 38 – известны только их имена – вряд ли обладали высоким социальным статусом. Средняя продолжительность их пребывания в ордене составляла 14лет, а средний возраст вступления в орден был около 29 лет. В подобных обстоятельствах можно было бы вообще забыть о четверке стойких рыцарей, ни в чем не желавших признаваться, – столь впечатляющим был список полученных признаний и столь далеко идущие последствия он имел, безусловно подтверждая "серьезные подозрения" обвинителей даже в тех случаях, когда подозрениям этим явно не хватало объективной определенности.
Приведем несколько примеров. Готье де Пейн заявил, что ему приказали плюнуть на Святой крест, что он и сделал (один раз), а потом его целовал в пупок и в губы тот приор, что принимал его в члены ордена. Вступать в половые связи с женщинами братьям было запрещено, но, по словам де Пейна, им разрешалась отвратительная гомосексуальная связь друг с другом. Подсудимый утверждал, что всех новичков принимали в орден именно так.
Пьеру де Сиври, согласно его показаниям, Гуго де Пейро, генеральный досмотрщик ордена, якобы приказал отречься от Иисуса Христа и трижды плюнуть на Святой крест. Затем его поцеловали в пупок и в губы.
Как следует из протокола, Рауль Муазе не желал признавать за собой никакой вины, однако сказал, что слышал от других о требованиях отречься от Иисуса Христа и плюнуть на распятие. Сам же он, видимо, считал себя неким исключением из правил, ибо принимавший его в члены ордена священник по имени Даниэль Бритон, его воспитавший, просто пощадил юношу.
Никола де Сарра сообщал суду, что подчинился приказу трижды отречься от Иисуса Христа и плюнуть на распятие, после чего его раздели и целовали пониже спины, в пупок и в губы.
Альберу де Румеркуру тоже приказали отречься от Христа и плюнуть на распятие, однако он в ужасе запротестовал, говоря, что принес ордену все свое достояние, а именно ренту с 4 ливров земли. В отличие от случая с юным Раулем Муазе тот приор, по мнению Румеркура, пощадил его потому, что "он (Румеркур) был уже стариком". И знай он раньше, прибавил этот подсудимый, каков орден Тамплиеров на самом деле, он бы "ни за что на свете" туда не вступил, скоре, дал бы себе голову отрубить.
Большая часть Тамплиеров, состоящая в основном из так называемой коричневой братии, старалась изобразить себя невинными жертвами жестокой системы, справиться с которой им было не под силу. Признаваясь, что с ними совершали развратные действия, подсудимые утверждали, что участвовали в этих действиях против своей воли.
105 человек признались в том, что отречение от Иисуса Христа было в той или иной форме им навязано, но многие взяли на вооружение расхожую формулу: они поступали так "ore et non corde", т. е. только на словах, ибо в сердце своем веру в Господа сохранили.
123 человека признались, что плевали на Распятие, или на землю возле него, или на различные изображения распятого Христа по приказу тех, кто принимал их в орден, однако некоторые утверждали, что плюнули в сторону или же просто претворились, что плюнули.
В 103 случаях подсудимые утверждали, что их целовали в неприличные места, обычно пониже спины ив пупок. Есть и некоторые вариации: один Тамплиер, например, получив приказание поцеловать приора в пупок, решил этого не делать, потому что "живот у него был весь в струпьях от чесотки", и всего лишь коснулся живота носом.
В 102 протоколах имеются прямые и косвенные указания на то, что гомосексуальные связи между членами ордена поощрялись, хотя некоторые свидетели всего лишь "слышали от других"о том, что у братьев общие постели. Лишь трое Тамплиеров признались, что на самом деле имели гомосексуальные связи с другими братьями, и один из них, Гийом де Жиако, служитель в доме Великого Магистра, показал, что, будучи на Кипре, имел сексуальные сношения с де Моле по три раза за ночь.
Что же касается идолопоклонства, то парижские слушания мало это прояснили. Всего девять человек понимали, о чем идет речь; все они видели какую-то голову – от одного до двенадцати раз, – которой поклонялись Тамплиеры во время своих собраний в таких далеких друг от друга городах, как, например, Париж и Лимасол. Голова выглядела по-разному: то с бородой, то ярко раскрашенная, то из дерева, то из серебра, то позолоченная, а то вдруг с четырьмя ногами – двумя спереди и двумя сзади. Наиболее четкое описание дал разговорчивый служитель ордена Рауль де Жизи. Он видел эту голову семь раз на различных собраниях братства, где иногда председательствовал Гуго де Пейро. Когда голова показывалась, все присутствующие падали ниц, поклоняясь ей. Выглядела голова жутко и была похожа на демона: стоило Раулю её увидеть, ка4к его охватывал страх, и он едва мог сдерживать дрожь. Однако же, по словам рассказчика, в душе он никогда ей не поклонялся.
С некоторыми вариациями та же тема повторялась и на слушаниях в провинциях. В Каоре, например, большая часть свидетелей согласилась с показаниями того, кого допрашивали первым, – горожанина Пьера Донадери, сына местного буржуа. Его принимали в орден лет тридцать назад. Во время обряда посвящения, происходившего в часовне, он, отойдя в сторону, снял с себя мирскую одежду и надел платье Тамплиера, после чего, вернувшись к приору, обнаружил, что тот стоит "на четвереньках, подобно зверю", а он, Пьер Донадери, должен поцеловать его пониже спины и в пупок, а потом плюнуть на крест и многократно отречься от Бога.
В Каркасоне брат Жан де ла Кассань рассказал, что во время его вступления в орден приор лег на скамью, а он и другие неофиты должны были целовать его в задницу. Потом приор сел, и они целовали его в пупок, причем оба раза "одежда его была распахнута". Затем приор вытащил из сундука большого бронзового идола, похожего на человека, одетого в далматик, поставил его на крышку сундука и сказал неофитам: "Вот друг Бога, который говорит с Ним, когда только захочет, и вы должны вознести ему хвалы за то, что он привел вас в орден, чего вы так горячо желали, и он исполнил это ваше желание". Неофиты преклонили перед идолом колена, а потом им показали Святое распятие и велели отречься от него и плюнуть на крест.
Прошло не очень много времени и подобные же признания стали делать рыцари, высшие иерархи ордена. Уже белая братия принялась чернить себя и поливать грязью белый хитон, словно совершая обряд самобичевания.
Рядовые члены ордена не получали моральной поддержки и положительного примера от своих руководителей. Через восемь дней после начала арестов Жоффруа де Шарне, приор Нормандии, т. е. один из самых важных людей братства, прослуживший ему более тридцати семи лет, признался на допросе, что принимавший его в члены ордена тогдашний Великий Магистр Амори де ла Ромм утверждал, что Иисус Христов – лжепророк, а не Бог, и велел ему трижды отречься от Христа, что он и сделал "на совах, но не в сердце"; потом ему велено было поцеловать Великого Магистра в пупок. Более того, Шарне заявил, что слышал, как Жерар де Созе, бывший приор Оверни, говорил на собрании ордена, что "лучше пусть братья совокупляются друг с другом, чем вступают в половую связь с женщинами", хотя от самого де Шарне никогда не требовали брать на душу подобный грех. Он рассказал также, что и сам однажды принимал неофита в орден тем самым способом, который описывал ранее, однако затем понял, что обряд этот "отвратителен, нечестив и противен католической вере", и стал вести прием в братство в соответствии с первоначальным Уставом.
А 24 октября было сделано признание и сами Жаком де Моле. Он сообщил инквизитору Гийому де Пари, что был принят в орден сорок два года назад в Боне, в диоцезе Отён, Умбертом де Пейро, Магистром Англии, и Амори дела Рошом, Магистром Франции. И признался далее, что после того, как он дал множество клятв относительно соблюдения обычаев и законов ордена, его плечи окутали плащом Тамплиера, и приор Умбер де Пейро приказал принести бронзовый крест, на котором было изображено распятие, и велел ему (Моле) отречься от Иисуса Христа, чье изображение держал пере ним. Он нехотя подчинился; потом ему велели плюнуть на распятие, но он плюнул на пол. Когда его спросили (в суде), сколько раз он плевал на распятие, он поклялся, что плюнул только один раз и помнит это очень хорошо.
Зачем нужно было старому Магистру (в это время ему уже было за шестьдесят) чернить себя и делать подобные признания? Если он действительно раскаялся, то почему нельзя былопроизнести подобные признания сразу после ареста, почему понадобилось 10 дней передышки?
Впрочем, некоторые историки склонны объяснять неожиданное признание Магистр тем, что де Моле был совершенно сбит с толку, насмерть перепуган и, казалось, абсолютно утратил почву под ногами, ни разу не проявив себя в тот ответственный момент как сколько-нибудь решительный руководитель. Причину подобного состояния историки видят в том давлении, которое оказывали на Магистра королевские чиновники.
Во-первых, никто из историков, стремящихся представить портрет разбитого и замученного старика, сам и в глаза не видел де Моле. Портрет и поведение человека нельзя восстановить лишь по репликам, записанным на допросе инквизиции, где нет и не может быть никакой объективности.
Во-вторых, историки сами оказываются под влиянием собственного метода, основанного лишь на сборе фактов, не учитывая того, что описываемая эпоха была полна тайн и мистицизма.
Человек, стоящий во главе самого могущественного ордена, вряд ли мог напоминать обыкновенного испуганного старика. Магистр был воином и напугать его мало что могло после тех крестовых походов, в которых он принял самое активное участие. Скорее всего, безразличие де Моле, его готовность произнести любое признание, его готовность плыть по течению были продиктованы тем, что Магистр на этом этапе своей славной жизни осознал, что он успел-таки сделать нечто очень важное, нечто такое, с чем не может сравниться ни позор, ни физические муки, ни смерть. Что же касается "коричневых", то они спасали свою жизнь как могли и поэтому отвечали с готовностью на все вопросы инквизиции, прибавляя и от себя немало.
Накануне ареста произошло ещё одно очень важное событие, и событие это не поддается никакому разумному объяснению с точки зрения современной исторической науки.
Вот как пишет об этом событии историк-реалист, для которого просто не существует никакой мистики: "Основная масса арестов планировалась как одновременный и внезапный налет на утренней заре 13 октября, в пятницу. Эта операция, успешно позаимствовав многое из опыта прошлых лет, когда проводились конфискации имущества евреев и ломбардцев, прошла весьма удачно, было повсеместно четко скоординирована и подготовлена в обстановке строгой секретности. Нескольким Тамплиерам удалось скрыться – согласно официальным источникам, их было человек двенадцать, но, по всей видимости, их было примерно в два раза больше, – однако из них лишь один, Жерар де Вильи, приор Франции, был действительно крупной фигурой; к тому же для некоторых, например, для рыцаря Пьера де Букля, это была лишь временная отсрочка. Два других, Жан де Шали и Пьер де Моди, бежавшие вместе, были позднее опознаны, хотя и надели жалкие лохмотья". (Малькольм Барбер "Процесс Тамплиеров").
Как мы видим, реалист не придает этому событию никакого особого значения. Это всего лишь незначительный эпизод. Основная масса Тамплиеров была захвачена врасплох и оказалась деморализована. Однако далеко не всех беглецов удалось поймать. Большая часть из них растворилась в воздухе и при этом, как утверждают историки-мистики, беглецам, как и в случае осады крепости Монсегюр, удалось кое-что прихватить с собой. По мнению историков, которые пытаются смотреть на описываемые события с эзотерической точки зрения, несмотря на строжайшую секретность, Тамплиеры все-таки были предупреждены о готовящихся арестах. Они заранее решили избавиться от священных для ордена книг, пергаментов и реликвий и вечером 12 октября, то есть ровно за день до ареста, три повозки, груженые сеном, в сопровождении сорока рыцарей покинули пределы Парижа. Магистр, чтобы не привлекать к этому кортежу внимание, в этот же вечер принял участие в похоронах жены брата короля. Король думал, что он усыпил бдительность старика де Моле, а де Моле сделал все, чтобы король из подозрительности, которая вполне могла возникнуть в случае отказа прийти на похороны, не закрыл ворота Парижа раньше дня повальных арестов. И три телеги с секретным грузом спокойно смогли выехать из-под самого носа обманутого Филиппа Красивого (Патрик Ривьер "Тамплиеры и их тайны"). Этот исход упоминает даже Нострадамус в одном из своих пророчеств. Действительно, 13 октября 1307 года почти все Храмовники на территории Франции были схвачены, а имущество конфисковано. Но хотя Филиппу Красивому и удалось, как ему казалось, достигнуть эффекта внезапности, его истинный интерес, его подлинная цель – несметные сокровища ордена – неожиданно исчезли. Птичка в последний момент выпорхнула из гнезда. Сокровищам Тамплиеров суждено было стать неразгаданной тайной, мифом. Те три повозки с сеном были далеко не случайным историческим фактом, на который не следовало обращать никакого пристального внимания. По слухам, повозки благополучно достигли побережья у города Ля Рошель, где стоял на якоре небольшой флот, принадлежащий опальному ордену. Груз разместили на восемнадцати галерах, о которых с этого момента уже никто ничего не слышал. Скорее всего, корабли беспрепятственно покинули бухту, потому что ни в одном отчете не было зафиксировано, что хотя бы одна галера опального ордена попалась на глаза королевским чиновникам. Флотилия растворилась в утреннем тумане, словно призрак.
Что увозили с собой эти корабли? Опять, как и в Монсегюре, древние книги, пергаменты и что-то еще, относящееся к священным реликвиям. Золото и серебро в расчет не шли, хотя и его хватало в трюмах. Корабли все уплывали и уплывали вдаль, все исчезали и исчезали из виду, превращаясь в маленькие, еле различимые точки на горизонте. Они шли под тугими парусами строем, рассекая волны, как журавлиный клин рассекает воздух, и море расступалось перед ними.
Если после осады Монсегюра лес и земля помогали людям спрятать заветную реликвию, то сейчас Воздух и Вода взялись за дело. Одна стихия передавала другой заботу о том, что удалось втайне погрузить Тамплиерам на свои корабли. Оставшиеся на берегу братья должны были принять мучительную смерть, как некогда приняли её катары.
Если король и церковь хотели представить Храмовников, этих Хранителей заветной реликвии еретиками, то здесь уже ничего нельзя было изменить. Слишком огромным, слишком не вписывающимся ни в одну из земных религий было значение того, что увозили сейчас Тамплиеры в открытое море навстречу стихиям, которые словно ждали этого дара и покорно сами усмирялись перед малой флотилией утлых суденышек. И, действительно, что могли понять инквизиторы в обрядах рыцарей Храма? Судьи увидели лишь то, что могли увидеть – грех содомии, столь распространенный почти во всех монастырях средневековья, а коричневая братия с радостью поддерживала любое обвинение, заботясь лишь о животе своя. Орден должен был сбросить с себя всех этих мелких людишек как сбрасывают балласт, который не позволяет оторваться от земли и все тянет и тянет вниз.
Взять хотя бы поцелуй in posteriori parte spine dorsi (в место пониже спины). Некоторые эзотеристы считают, что Тамплиеры исповедовали индийские доктрины. Поцелуй в указанное место должен был пробудить змея мудрости Кундалини, космическую силу, которая находится в основании позвоночного столба, а после пробуждения достигает шишковидной железы, и с её помощью во лбу должен открыться третий глаз, способный видеть во времени и пространстве.
А корабли все плыли и плыли, все отдалялись и отдалялись от мира людей. Море и Небо держали эти суденышки в своих ладонях, будто догадываясь, что то, что везли сейчас в одном из трюмов Тамплиеры, не могло долго принадлежать людям с их королями, папами, бальи, сенешалями, крепостями и тюрьмами, а, главное, с их представлениями о Боге, как о чем-то таком далеком от людей и столь непохожем, как представлялось людям, ни на одну из частей своих, рассыпанных по миру в виде различных религий.
То, что везли сейчас Тамплиеры и что получили они по наследству от других посвященных, не могло принадлежать Филиппу Красивому, королю обезьян. Не готов был властитель Франции даже к тому, чтобы взглянуть на священную реликвию, не говоря уже о том, чтобы владеть ею. Тамплиеры берегли её для другого короля, который, по их замыслам, должен был появиться в будущем.
Когда отплыли достаточно далеко, то корабль, в трюме которого и находилась реликвия, убрал парус и ушел в свободный дрейф. То же самое сделали и капитаны других галер. Самый главный из рыцарей приказал принести из трюма то, ради чего и совершался побег. Когда тяжелый сундук оказался на палубе, тот, кому де Моле поручил возглавит орден после его неминуемой гибели, открыл крышку и со дна вырвалось сияние такой силы, что чуть не ослепило смотрящего. Туман рассеялся, и чудесный луч взмыл в небо, ярко осветив его. В этом сиянии заиграло и море: оно впервые показало людям мрачные глубины свои, и все увидели, как ползут по самому дну диковинные существа, которые можно было сравнить лишь с Левиафаном.
Закрыли сундук, но свет ещё долго давал знать о себе. Медленно уходил он из морских глубин и также медленно спускался с небес.
Поплыли дальше, и плавание сие напоминало последнее плавание легендарного короля Артура на остров Авалон, куда увозили его на похожих судах таинственные сильфиды.
XII
ПРОЦЕСС
Гийом де Ногаре прекрасно разбирался во всех юридических тонкостях, которые должны были быть учтены для успешного проведения как суда светского, так и заседания инквизиции. Он прекрасно знал, что вся процедура должна быть разбита на три главных отдела: 1) как надо начать такой процесс; 2) как надо его вести; 3) как надо его закончить и произнести приговор.
Филипп Красивый в этом вопросе всецело полагался на своего легата и рассчитывал, что в ближайшее время дело будет закрыто, а собственность Тамплиеров, коль так и не удалось найти "сокровищ", перейдет в королевскую казну.
Первый вопрос о том, как и с чего начинать, был для Ногаре уже решенным. Как указано в "Extravagantia de accusatione, denuntiatione et inquisitione" процесс по делам веры может начаться по троякому основанию.
Если кто-либо предъявит перед судьей кому-либо обвинение в совершении преступления ереси или в покровительстве еретикам. При этом такой обвинитель обязан быть готовым к представлению доказательств. Если он таких доказательств не сможет представить, то он может претерпеть наказание за ложные сведения.
Если обвинение предъявляется денунциатом (доносителем), который не ручается за достоверность своих показаний и не берется их доказывать. Он утверждает лишь, что доносит на еретика, движимый рвением к вере, или желая избегнуть отлучения за сокрытие ереси или наказания, которым грозит светский судья.
Если до слуха инквизиторов дошла молва, что в таком и таком-то городе имеются еретики, занимающиеся тем-то т тем-то. Это – обвинение путем инквизиции. В этом случае инквизитор начинает действовать не по указанию какого-либо обвинителя, а по своему собственному почину.
Ногаре прекрасно понимал, что, по крайней мере, по двум причинам процесс против Тамплиеров имеет все юридические основания. Во-первых, у королевского легата было обвинение денунциата Эскена де Флойрана. Во-вторых, главный инквизитор, Гийом де Пари, был в то же время капелланом короля и поэтому на него вполне можно было рассчитывать как на человека, который от лица инквизиции способен выдвинуть обвинение против всего ордена.
Законность, в этом смысле, была полностью соблюдена. Правда, оставалось лишь одно весьма трудное препятствие. Дело в том, что Тамплиеры напрямую подчинялись папе Клементу V. Без его согласия как высшего духовного лица во всем христианском мире сам процесс мог потерять всю свою законность.
Насчет папы ходили разные толки. До того, как папа стал папой, он носил имя Бертрана де Го и был незаметным архиепископом в Бордо.
Виллани с наивностью летописца рассказывает о тайной встречи в лесу, которая произошла между Филиппом Красивым и будущим папой римским Клементом V недалеко от Сен-Жан-д'Анжелини: "Вместе они присутствовали на мессе, а затем тайно удалились. Первым начал король: "Послушайте, архиепископ, в моей власти возвести Вас на папский престол, если, конечно, я пожелаю этого. Вот истинная цель моего визита. Давайте договоримся, если Вы обещаете мне исполнить шесть необходимых услуг, о которых я буду иметь честь просить Вас, то я, с моей стороны, заверяю Вас в полном успехе предстоящих выборов, что должно ещё раз продемонстрировать мое могущество.
После чего король показал прелату соответствующие письма его коллег архиепископов, где подтверждалась возможность выборов гасконца в папы. Гасконец, обуреваемый страстями, воочию убедился, в какой мере он зависит от короля в своей борьбе за папский престол, в радости упал властителю Франции в ноги и произнес: "Монсиньер, с этого момента я вижу, что Вы любите меня больше любого человека на этой грешной земле, если собираетесь одарить такими милостями. Вы хотите совершить по отношению ко мне необычайное добро в ответ на то зло, которое я позволили себе по отношению к Вам (до этого разговора Бертран де Го находился в открытой оппозиции к королю). Король мой, ты должен повелевать, а мне остается лишь повиноваться и так будет вовеки". Филипп милостиво поднял гасконца с колен, поцеловал его в губы и сказал: "Шесть услуг, о которых шла речь, будут следующими: первое, Вы вновь должны примирить меня с церковью и добиться прощения за те прегрешения, которые я совершил, арестовав папу Бонифация VIII. Второе, Вы снимите отлучение от церкви с меня и с моих приближенных. Третье, Вы передадите мне право в течение пяти лет собирать церковную десятину по всей стране и эти деньги пойдут на войну с Фландрией. Четвертое, Вы постараетесь стереть из памяти людей все деяния ненавистного мне Бонифация VIII Пятое, Вы сделаете своим кардиналом мессира Жакобо и мессира Пьеро дела Колонна, с помощью которых Вы сможете подчинить себе всех остальных кардиналов и сделать из них моих лучших друзей.
О шестой же милости я не собираюсь сейчас распространяться в силу её необычности и секретности. Но уверяю Вас, час близок, и мы обязательно поговорим и об этом". Архиепископ обещал королю исполнить все в точности и совершил клятву Corpus Domini. В доказательство своей преданности гасконец в качестве заложников передал королю и двух своих племянников. Король со своей стороны также совершил клятву и пообещал, что он сделает так, чтобы архиепископа обязательно выбрали в папы".
В последствии папа изъявил желание короноваться 14 ноября 1305 года, то есть ровно за два года без одного дня до даты повальных арестов рыцарей Храма. Выполнению шестой тайной услуги был отведен относительно небольшой срок.
Эта коронация, как пишет хронист, которая началась с пленения Матери нашей Святой Церкви, была отмечена страшными предзнаменованиями. Клемент был провозглашен новым папой в церкви Сен-Жюст в Лионе кардиналом Наполеоном Орсини. После окончания церемонии торжественная процессия вышла из собора и двинулась по узким улочкам, забитым народом. Папа ехал на белом коне, которого вели за поводья с одной стороны брат короля Шарль Валуа, с другой – Жан, герцог Бретонский. Непосредственно за папой ехал сам Филипп Красивый. Неожиданно под тяжестью множества зевак отвалился кусок старой стены и упал прямо на тех, кто возглавлял процессию. Жан Бретонский был смертельно ранен, Шарль Валуа серьезно пострадал, а папу сбросило с лошади, и тиара оказалась втоптанной в грязь.
Восемь дней спустя на банкете, устроенном папой, приглашенные кардиналы и гости о чем-то серьезно поругались, завязалась драка, и один из братьев Клемента V был кем-то убит.
