Текст книги "Крымская война"

Автор книги: Евгений Тарле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 72 (всего у книги 98 страниц)

8

Прибыв в Вену, фон дер Пфордтен явился немедленно к Францу-Иосифу. Император откровенно ему сказал, что должен считаться с опасностями, которые угрожают Австрии со стороны Наполеона III, в случае если бы австрийская дипломатия решительно воспротивилась его желаниям. Пфордтен высказался в том духе, что и Пруссия и Германский союз не могут помочь Австрии в случае ее войны с Россией, потому что не желают этой войны, а в случае нападения Наполеона III на Австрию – с готовностью помогут ей.

После этой аудиенции Франц-Иосиф призвал Буоля и три часа сряду беседовал с ним. А затем состоялась беседа Буоля с Пфордтеном – вторая и окончательная. В первой беседе Буоль решительно заявлял, что Австрия пойдет своим путем, невзирая ни на что. Во второй же беседе австрийский министр был несколько уступчивее.

Вот какого рода предрасположения и условия венского кабинета изложил Буоль Пфордтену. Венский кабинет готов заявить, что в его намерения не входит выйти за пределы требований, изложенных в четырех пунктах. Но Буоль не желает сообщить этому «намерению» характер формального обязательства: он только изложит это в письме на имя австрийского посла в Берлине Георга Эстергази. В случае, если Россия согласится начать переговоры на основе четырех пунктов, австрийский кабинет обещает в самом умеренном духе интерпретировать эти пункты во время дискуссии, и Австрия пригласит западные державы «принять участие в совещаниях и предложит перемирие».

Если западные державы откажутся, то Австрия и Германия, несмотря на это, вступят с Россией в прямые сношения, и если совещания Австрии с Россией увенчаются успехом, то Австрия объявит себя удовлетворенной и предоставит Англии и Франции без ее помощи продолжать войну. Но Россия должна при этом дать заверения, что, чем бы война с западными державами ни окончилась, Россия не возьмет назад своего согласия соблюдать условия, которые между ней и Австрией будут выработаны.

Пфордтен сообщил это Горчакову, который и передал все в Петербург.

Конечно, все эти условия были не очень ясны и уточнены. Буоль под разными предлогами «не успел» отредактировать письмо Георгу Эстергази (для прусского короля), пока Пфордтен не уехал, и Горчаков полагал, что «в этом камень преткновения», т. е. в том, что Буоль лжет с начала до конца и напишет вовсе не то и не так, как обещает. Но во всяком случае появилась слабая надежда, что при известных условиях Австрия отойдет от Англии и Франции. Так или иначе слово было за царем.

Бах и Буоль упорно толкали Франца-Иосифа к выступлению против России. Но генерал Гесс, начальник австрийского главного штаба, и значительная часть генералитета были решительно против войны. Финансы Австрии были расшатаны. Парижский Ротшильд получил ласковое приглашение от Франца-Иосифа приехать в Ишль и полечиться вместе. Ротшильд приехал, полечился, почти с родственной лаской был принят австрийским императором, но денег не дал и даже предпочел уехать оттуда поскорее, махнув рукой на здоровье и не кончив курса лечения. Правда, переговоры с ним продолжались, но дело явно затягивалось.

А с другой стороны, Гесс и его генералы довольно демонстративно стали выражать свое несочувствие вмешательству Австрии в войну. И не только потому, что, как и все высшее дворянство, они не хотели борьбы против Николая, усмирителя венгерской революции, но и потому, что просто боялись России, несмотря на ее очень тяжелое положение. Едва ли Гесс и скрывал от Франца-Иосифа, что он сносится постоянно с Александром Горчаковым. Да и как это можно было скрыть? И очень мало вероятно, чтобы Франц-Иосиф, продолжавший очень милостиво относиться к Гессу, действительно был сердит на него за эти сношения. Да и как бы мог Гесс длительно так вести себя, если бы в самом деле император сердился! Тут явно происходила своеобразная перестраховка. Франц-Иосиф в лице генерала Гесса припасал себе того чрезвычайного посла, который поедет в Петербург передать царю радостные австрийские поздравления, в случае если, невзирая ни на что, царь неожиданно победит. Когда Россия воюет, никогда нельзя ручаться за будущее. Император Франц-Иосиф всегда держался этого благоразумного мнения.

«Мое положение здесь странно, – доносил Александр Горчаков из Вены 8 ноября 1854 г. – Я конспирирую – это именно подходящее слово – с главнокомандующим войск, назначенных действовать против нас… Кроме обязательных визитов, которые мы сделали друг другу, я не вижу генерала Гесса, но мы условились иметь посредника, через которого часто сносимся и обмениваемся мнениями» [1002]1002
  ЦГАДА, разр. III, д. 140, л. 186. Горчаков – Нессельроде. Vienne, lе 27 octobre (8 novembre) 1854.


[Закрыть].

Фон дер Пфордтен, уезжая из Вены, не скрыл, как он смотрит на будущее, в случае если Николай останется непоколебимым: «Если четыре предложения будут отвергнуты Россией, то неизбежна война между нею, с одной стороны, и Австрией и западными державами – с другой стороны, и Германия (Германский союз) неминуемо будет позже вовлечена в войну. Цель войны тогда состояла бы в реальном и длительном ослаблении русского могущества» [1003]1003
  АВПР, ф. К., д. 162, № 177. Vienne, lе 26 octobre (7 novembre) 1854. Tres reservee. Gortchakoff – Nesselrode.


[Закрыть]. В этом был предостерегающий совет Николаю. Еще перед своим отъездом из Вены Пфордтен повидался с Буркнэ, французским послом в Вене, и спросил его мнения: согласятся ли западные державы на перемирие при вышеизложенных предварительных условиях? Буркнэ очень уклончиво ответил, что все зависит от интерпретации четырех пунктов и что французы потребуют принятия их интерпретации. А что касается новых требований (кроме четырех пунктов), то Буркнэ сказал, что они возможны, но будут играть второстепенную роль.

Донесение Горчакова, отправленное 7 ноября из Вены, 15 ноября было вручено канцлеру Нессельроде в Петербурге. Только в пути курьер, мчавшийся почти без отдыха из Вены в Петербург с этим донесением, узнал об Инкермане, о чем не знал Горчаков, отправляя донесение.

9

«Большие новости из Севастополя: 5-го числа русская армия напала на английские линии и была отброшена. Часть гарнизона перед французскими позициями потерпела ту же участь. Русские потери насчитываются до десяти тысяч». В таком виде 13 ноября 1854 г. Париж, Лондон и Вена получили первые сведения об Инкерманском сражении. Не прошло еще 48 часов, как сначала в дипломатических канцеляриях, а вслед за тем и в прессе появились дополнительные сведения, пока еще очень краткие, об Инкермане. «Крымские известия… очень обескураживающие; сдача Севастополя, которую ждали с часу на час, кажется отодвинутой на неопределенный срок», – читаем мы в дневнике решительного противника России графа Гюбнера, австрийского посла в Париже, под 15 ноября 1854 г. [1004]1004
  Neuf ans de souvenirs, t. I. Paris, 1904, стр. 273.


[Закрыть]

Кровавый Инкерманский бой с каждым днем вырисовывался в своей сущности. «Мы обладаем уже официальными английскими и французскими донесениями об Инкерманском сражении 5-го числа. Поражение русских подтверждается, но результат – почти нулевой (peu pr nul). В полдень пушка во Дворце инвалидов чествует эту кровавую и бесплодную победу» [1005]1005
  Там же, стр. 280.


[Закрыть].

Чем более обстоятельно оба союзных западных правительства знакомились с деталями Инкерманского боя, тем больше озабоченности проявлялось в их действиях. Это была не растерянность, а нечто совсем другое: сознание огромных, непредвиденных трудностей и непоколебимая решимость их преодолеть.

Вот в каком виде представлялось все событие. Русские напали на англичан и много потеряли, но много и истребили из личного состава неприятельской армии. Англичане были бы уничтожены, если бы не французская подоспевшая выручка и не загадочное поведение русских военачальников, из которых один не привел резервы, а другой велел отступать. Но русские сохранили полную возможность повторить эту попытку, как только захотят это сделать. К этим немногословным тезисам сводились наиболее достоверные сообщения.

«Последнее дело 5-го числа было очень кровопролитным. Англичане очень потерпели… Потери русских убитыми и ранеными считают в 12 000 человек. Англичан осталось 11 000 вместо 30 000, которые были три месяца тому назад. У англичан 5 генералов выбыло из строя, 80 офицеров ранено и 440 убито… Без французов англичане, которые дали застать себя врасплох, у которых не было расставлено даже передовых постов, были бы уничтожены». Такого рода известия привезены были в Константинополь через неделю с небольшим после сражения. Уже и это было достаточно неутешительно, но хуже всего оказывались перспективы, пишет лицо, явно очень близкое к главному штабу французской армии. Русских – 1 000 000, и к ним подходят подкрепления. Французские и английские войска утомлены и очень пострадали. Турки мало пригодны: «Что касается турок, о них не говорят; военные утверждают, что они годятся только зарывать мертвых; англо-французские войска принуждены даже кормить их. К русским присылают подкрепления, их через 15 дней будет 150 000 человек около Севастополя. Можно было бы попытаться взять Севастополь приступом, но толку не будет: русские засядут на Северной стороне и оттуда будут громить союзников, когда те войдут в город» [1006]1006
  ЦГАДА, ф. 11 – Госархив, разр. XI, д. 1260, л. 21–21 об. Annexe ad № 210. Extrait d'une lettre de Constantinople, en date du 14 novembre 1854.


[Закрыть].

Это – типичное письмо. Судя по деталям, письмо привезено было кем-то, близко стоявшим к возвращавшемуся во Францию и пребывавшему с 9 ноября в Константинополе принцу Наполеону. Все показания в общем сходятся с этим письмом, и, кроме казенных газетных статей, никто не считал Инкерман такой победой, которая может иметь в самом деле реальные, положительные для союзников результаты. Вот что пишет по поводу Инкермана русский посланник в Брюсселе Хрептович, зять канцлера Нессельроде, принятый при бельгийском дворе и бывший через короля бельгийского Леопольда в курсе всего, что говорилось и делалось в Париже: «Последние известия из Крыма распространили тревогу во Франции, и большинство высших военных чинов теперь порицают маршала Сент-Арно за то, что он предпринял экспедицию, с самого начала не одобряемую адмиралами Дондасом и Гамленом… Значительные потери союзников, определяемые только для французской армии в 20 000 человек с начала войны, делают необходимой быструю посылку новых подкреплений. Зимой французская армия будет доведена до 90 000 человек». Армия истощена осадными работами и нападениями русских войск, которые держат союзников в напряжении день и ночь… Пища отвратительная, войскам дают мясо по одному разу в три-четыре дня, топлива нет, питьевую воду привозят на кораблях из Турции. Палатки были очень полезны для армии, но не могли ей долго служить, когда погода наступила холодная. Французское правительство стремится насколько возможно скрыть от публики истинное положение экспедиционной армии. Хрептович передает также слух, будто запрошенный секретный военный комитет высказал мнение, что следует снять осаду с Севастополя ввиду наступающих холодов и трудностей предприятия [1007]1007
  Там же, д. 1266, лл. 5–6. Copie d'une d du comte Chreptowitch en date de Bruxelles, lе 8/20 novembre 1854.


[Закрыть]. А ведь зима еще только начиналась!

Но, конечно, несравненно более угнетающе, чем в Париже или Лондоне, известия об Инкермане, как о том уже рассказано в другом месте моей работы, должны были подействовать в Петербурге. И чем больше подробностей доходило до царя в течение ноября об общем положении дел, тем мрачнее становилось настроение в Зимнем дворце. Вот что писал царь Михаилу Дмитриевичу Горчакову, командовавшему отошедшей к Пруту Дунайской армией, 10 ноября: «Вероятно, князь Меншиков уведомляет тебя постоянно о положении дел в Крыму. Признаюсь тебе, любезный Горчаков, что оно неутешительно; неприятель не помышляет снять осады и отплывать, напротив, он все сильнее окапывается в своих позициях, и по всему должно заключить, что он твердо решился зимовать под Севастополем, ежели ему не удастся им завладеть. Слухи об посылаемых подкреплениях отовсюду подтверждаются и еще более дают вероятия, что во что бы ни стало союзники хотят остаться в Крыму. Между тем мы ничего не предпринимаем против них, и что всего ужаснее, запас пороха до того истощается, что скоро нечем будет отстреливаться! Вот конец, который предвидеть должно Севастополю, сколь ни тяжело это высказать» [1008]1008
  ЦГИАМ, ф. 728, oп. 1, д. 2214, л. 193–194.


[Закрыть].

Горчаков Михаил давно знал, что царь пишет ему такие грустные письма еще и потому, что сам получает от Горчакова Александра из Вены один тревожный сигнал за другим. «Слухи из Вены, что новая экспедиция от французов, будто 50 тысяч отправляется в Евпаторию; не дай бог, мудрено было б справиться!» – так писал Николай [1009]1009
  Там же, л. 192 об. Гатчино (sic!), 8 ноября 1854 г.


[Закрыть].

15 ноября Николаю доставили полученное только что донесение А.М. Горчакова из Вены. Нужно было немедленно выбирать: или соглашаться на четыре пункта, или рисковать войной с Австрией. То, что до высадки союзников и до Альмы возбуждало в царе только гнев и презрительный отказ, что еще накануне Инкермана молчаливо отвергалось, – теперь, после Инкермана, показалось неизбежным. Отказ от исключительного покровительства православным в Турции, от протектората над Молдавией и Валахией, от контроля над устьями Дуная, – эти три пункта, как это ни было болезнетворно для самолюбия Николая, он мог принять с меньшими колебаниями, чем четвертый: пересмотр договора между великими державами и Турцией от 11–13 июля 1841 г. Тут царь должен был наперед готовиться к самому худшему – к нарушению законных стремлений России оградить свое побережье от врагов, обезопасить свои владения от угрозы вторжения. Николай понимал, что, соглашаясь и на этот четвертый пункт, он разрушает свое собственное создание 1841 г., плод своей удачной дипломатической тактики в те годы, когда все ему удавалось и когда ему и другим казалось, что все монархи Европы трепещут от его сдвинутых бровей и ждут его милостивого слова и что так будет продолжаться всегда…

Вечером 16 ноября канцлер Нессельроде пригласил явиться в министерство австрийского посла в Петербурге графа Валентина Эстергази (брата австрийского посла в Берлине Георга Эстергази). Нессельроде заявил Валентину Эстергази, что император Николай принял четыре пункта.

10

Известие о согласии Николая на принятие четырех пунктов пришло на другой же день, 17 ноября, в столицу Австрии. Наиболее сильное впечатление оно произвело, конечно, в Вене. Буоль, узнав эту новость, бросился к Францу-Иосифу. На первых же порах он высказывался в таком духе, что решение русского императора – залог мира и т. д., и вообще казался очень довольным, но тут же ввернул две-три двусмысленные фразы. Он «боялся», удовольствуются ли этим западные державы; сообщил, что если «Омер-паша будет так безумен, что войдет в Бессарабию», то австрийские войска получили на этот случай приказ удалиться из тех мест, через которые будут проходить турки. Подчеркнув эти слова, Николай сделал помету: «Это мне подтверждает, что мы будем одурачены вероломством Буоля; вижу, что это наступает» [1010]1010
  АВПР, ф. К., д. 162. Vienne, le 5/17 novembre 1854. D secr


[Закрыть].

Царь имел в виду, что, оккупируя оставленные русскими места, австрийская армия именно брала на себя роль буфера, препятствующего столкновению.

Для Наполеона III дело теперь зашло слишком далеко, чтобы он согласился окончить войну, не взяв Севастополя, и удовольствовался бы после всех жертв и затрат дипломатической победой. Для Эбердина, а особенно для Пальмерстона и Кларендона отказаться от продолжения войны значило упустить неповторимый случай серьезно ослабить Россию.

Словом, для союзников согласиться на перемирие означало в этот момент отступить от своих политических позиций.

Но ни император французов, ни Англия не желали и думать об отступлении. А если так, то именно теперь, после Инкермана с его блестящими в газетных столбцах, но на самом деле очень скромными и купленными слишком дорого результатами, Наполеону, Эбердину, Пальмерстону казалось особенно неотложным делом заставить Франца-Иосифа объявить России войну. Так было еще до того, как Николай решил принять четыре пункта. Характерно было то, что Буоль, уже 17 ноября узнавший об этой важной новости, не спешил телеграфировать о ней в Париж – он выждал четыре дня.

«Ночью(21 ноября 1854 г. – Е.Т.) меня будят, чтобы вручить мне телеграфную депешу Буоля, которую я дешифрую лично. То, что я предвидел и столько раз предсказывал, случилось». Так реагировал граф Гюбнер на известие о согласии Николая принять четыре пункта [1011]1011
  Цит. соч., т. I, стр. 279 (запись: «Mardi 21»).


[Закрыть]. Граф Гюбнер был этим очень удручен. Он еще в большей степени, чем его начальник Буоль, принадлежал к той категории австрийских государственных людей, которым, как и всей меттерниховской школе, откуда они вышли, казалось, что с «русским страшилищем» Австрия никогда не справится ни один на один, ни даже в союзе с германскими государствами; что редчайший счастливый случай бросил на Россию силы могущественной коалиции; что идти с этой коалицией нога в ногу означает для Австрии не только длительно обессилить страшного соседа, но и заполучить при этом две богатые территории – Молдавию и Валахию. Министры Буоль и Бах в Вене, граф Гюбнер в Париже, старый Меттерних, к которому продолжал обращаться за советами Буоль, считали, что хотя принятия Николаем четырех пунктов было бы более чем достаточно, чтобы вполне удовлетворить Австрию еще в августе, но теперь этого мало. Если, согласно обещанию, данному через Горчакова, отступиться вовсе от солидарности с желающими продолжать войну Францией и Англией, то это может грозить Австрии катастрофическими последствиями. Во-первых, Наполеон III ни за что не простит и так или иначе изгонит австрийцев из Ломбардо-Венецианской области. Во-вторых, чем бы война ни окончилась, было достаточно ясно, что тот же Наполеон III может вступить немедленно в дружеские отношения с царем: в Вене не могли не знать, что еще 21 июля 1854 г. генерал Эдвин Мантейфель (не смешивать с прусским министром иностранных дел Отто Мантейфелем) в личном докладе королю Фридриху-Вильгельму IV о своих переговорах с царем сообщил королю, что император Николай грозит Пруссии заключить после войны союз с Наполеоном III [1012]1012
  Этот Immediat Bericht Эдвина Мантейфеля хранится в «Домашнем архиве» Гогенцоллернов и цитирован впервые в кн.: Eckhart F. Цит. соч., стр. 78.


[Закрыть]. Если Николай мог грозить этим союзом своему шурину, которого только презирал за слабость и за шатания, то чего могла ждать от подобных умонастроений царя Австрия, которая возбудила в Петербурге такую ярую ненависть своим, поведением в течение всей войны? В-третьих, парижская и лондонская биржи могли без всякого труда нанести ряд серьезнейших ударов и без того находившимся в самом плачевном состоянии австрийским финансам. К самому концу ноября вот каково было расположение борющихся сил в столице Австрии по данным русского посольства в Вене.

Со дня на день готовится подписание договора о наступательном и оборонительном союзе между Австрией, Англией и Францией, но при дворе Франца-Иосифа царит нерешительность. Лицом к лицу стоят две партии, совершенно расходящиеся и в целях и в тактике: 1) партия консервативная, военно-аристократическая, стоящая за полный нейтралитет Австрии, опирающаяся на такой же нейтралитет Пруссии и Германского союза, нейтралитет, фактически дружественный Николаю, потому что развязывал царю пути в Крыму и обеспечивал его западные границы; 2) партия «министерская», во главе которой стоят граф Буоль и барон Бах и к которой все более и более склоняется сам император Франц-Иосиф. Эта партия хочет тесного союза с западными державами и не боится войны с Россией. Самые пестрые элементы ее поддерживают: высшие финансовые сферы, крупные промышленники, либералы, иезуиты, ультрамонтаны [1013]1013
  Le parti minist qui repr d'une mani assez prononc celui lib en Autriche et que soutiennent la haute finance, les notabilit industrielles, les j et les ultramontains, se range du c des puissances occidentales. ЦГАДА, ф. 3 – Госархив, разр. III, д. 140, л. 209–211, lе 30 novembre 1854.


[Закрыть].

Остановимся на этом несколько странном и на первый взгляд очень уж пестром перечислении, которое единым духом высказал автор нашего документа. Он не лжет, он только слишком уж лаконичен. «Либералы» в Австрии ненавидели Николая, как они его ненавидели под всеми широтами земного шара, и война против него среди либеральной буржуазии всегда должна была вызывать сочувствие. Финансисты и промышленники чаяли выгоднейших сделок на фондовой бирже при заключении неизбежных государственных займов, промышленники уже с 1853 г. не переставали наживаться на поставках военному министерству. Иезуиты и клерикалы («ультрамонтаны») сочувствовали будущей войне католической державы Австрии, выступающей вместе с другой католической державой – Францией против православных еретиков, ненавистных московских схизматиков, угнетающих католицизм в Польше.

Главную силу «министерская» партия черпала в сознании, что дальше колебаться Францу-Иосифу не позволят ни Наполеон III, ни Англия, которые твердо решили, что нужны новые союзники, потому что одними инкерманскими «победами» русского сопротивления не сломишь.

Не только Буоль из Вены, но и Наполеон III из Парижа в эти решающие ноябрьские дни, наступившие после получения подробных известий об Инкермане, делали все зависящее, чтобы склонить Баварию и другие державы Германского союза к поддержке австрийской политики. Фридрих-Вильгельм IV начинал ощущать одиночество, крайне его тревожившее.

Баварский премьер фон дер Пфордтен, при всех своих ласковых разговорах в Вене с Горчаковым, фактически склонялся на сторону Буоля. Тогда король прусский решился на то самое, от чего он всегда отказывался. Он послал в Вену Арнима с полномочиями подписать «дополнительную статью» (Zusatzartikel) к австро-прусскому договору от 20 апреля 1854 г. Под этим скромным названием понимались следующие новые обязательства Пруссии: во-первых, предпринять решительные шаги в Петербурге, чтобы заставить царя принять четыре пункта; во-вторых, оказать вооруженную помощь Австрии, в случае если русские войска, стоящие на берегах Прута, вздумают напасть на австрийцев, находящихся в Дунайских княжествах.

Уже 23 ноября в Вене Арним объявил Буолю, что он подпишет это австро-прусское «соглашение», в котором все получала Австрия и ровно ничего не получала Пруссия. 26 ноября 1854 г. договор был окончательно оформлен, подписан и вступил в силу. Это была последняя попытка Фридриха-Вильгельма IV предупредить пугавший его договор Австрии с западными державами, и если бы на самом деле Буоль и Франц-Иосиф были в своих поступках движимы только страхом перед Николаем, то отныне Австрия могла отказаться от союза с западными державами.

Но в действительности в этот момент речь шла совсем о другом. Предстояла трудная зима под Севастополем. И кровавый Инкерман мог повториться, да еще неизвестно, с каким конечным исходом; и страшная буря 2 (14) ноября – со всеми бесчисленными бедами, которые она причинила на море и на суше; и со всех сторон шли слухи о подкреплениях, идущих с севера к Меншикову. Наполеону III нужна была не мирная конференция, а победоносное окончание войны, взятие Севастополя, военное торжество. Необходимо было сломить упорство царя, обескуражить русское сопротивление. Для этого непременно следовало добиться выступления Австрии, если бы даже пришлось поставить перед ней ультиматум и прямо грозить выгнать ее вон из Северной Италии. Как мы видели, именно это и делал очень тонко, но удобопонятно для австрийцев Наполеон III в течение всей второй половины ноября.

22 ноября Горчаков имел собеседование с Буолем и удостоверился, что принятие царем четырех пунктов не достигло цели. Буоль придирался к редакционным мелочам, к формулировкам, и когда Горчаков заявил ему, что Россия в этих несущественных мелочах уступит, то все-таки Буоль увиливал от ответа, обещал поразмыслить и т. д. Горчаков видел ясно его игру и очень просил Петербург уже наперед уступить по всем этим пустым мелочам, за которые Буоль и стоявший за ним французский посол Буркнэ ухватились, лишь бы получить возможность не согласиться на мирную конференцию [1014]1014
  АВПР, ф. К., д. 163, № 201. Vienne, lе 10/22 novembre 1854.


[Закрыть].

Каждое новое свидание с Буолем укрепляло в Горчакове правильное убеждение, что Буоль и Франц-Иосиф, соглашаясь на переговоры с Россией, просто боятся отдалить от себя западные державы и испортить свои отношения с ними и что никакие уступки с русской стороны ни в чем тут не помогут: союзники твердо решили вести войну до крайнего предела энергии (la guerre outrance), и в Австрии они видят желательного союзника в войне, а вовсе не за столом дипломатических конференций [1015]1015
  Там же, № 202. Vienne, le 11/23 novembre 1854.


[Закрыть].