Текст книги "Крымская война"

Автор книги: Евгений Тарле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 63 (всего у книги 98 страниц)

Глава VIII
Белое море и Тихий океан. Неудача англо-французского флота у Петропавловска-на-Камчатке

1

Почти одновременно с вестью об Инкермане в России, во Франции и Англии стала распространяться неожиданная для всего света новость, которая сначала принята была даже с известной недоверчивостью, но оказалась совершенно верной и в России явилась лучом солнца, вдруг прорвавшегося сквозь мрачные тучи, а в Париже и особенно в Лондоне вызвала ничуть не скрываемые раздражение и огорчение: союзный флот напал на Петропавловск-на-Камчатке и, потерпев урон, удалился, не достигнув ни одной из поставленных себе целей.

Но раньше чем обратиться к этому крупному событию на далеком Тихом океане, напомним о двух не имевших ни малейших последствий английских морских атаках, которые произошли на Белом и Баренцевом морях и имели сначала объектом Соловецкий монастырь, а потом уездный город Архангельской губернии – Колу. Уже 26 июня (8 июля) епископ Варлаам Успенский, живший в Архангельске, получил известие от настоятеля Никольского монастыря, что в заливе и в устье реки Мольгуры появился неприятельский фрегат; сделав промеры глубины и осмотрев берега, фрегат ушел.

Но прошло всего десять дней – и неприятель показался в Белом море снова, на этот раз у Соловецкого монастыря.

В Соловках учитывали возможность появления английского флота, и монастырские ценности были уже за несколько недель до того вывезены в Архангельск.

Согласно позднейшим данным, установленным военным министерством, в монастыре оказалось «20 пудов пороху, копья и множество бердышей и секир времен Федора Иоанновича». На берегу Соловецкого острова соорудили батарею с двумя трехфунтовыми орудиями, а по стенам и башням расставили еще восемь малых орудий. Был налицо ничтожный отряд инвалидной команды. 6 (18) июля в 8 часов утра к острову стали приближаться два английских военных судна. Это были, как оказалось, два паровых 60-пушечных фрегата «Бриск» и «Миранда». Став на якорь, они немедленно, не вступая в переговоры, дали выстрел в монастырские ворота и сразу их уничтожили. Затем бомбардировка по монастырским зданиям продолжалась. Фейерверкер Друшлевский отвечал выстрелами с береговой батареи, и «Миранда», ближе стоявшая к берегу, получила пробоину. После трех десятков выстрелов канонада умолкла.

На другой день, 7 (19) июля, к берегу подошло английское гребное судно под парламентерским белым флагом и передало письмо, адресованное на английском и русском языках в таких несколько странных выражениях: «По делам ее великобританского величества. Его высокоблагородию главному офицеру по военной части Соловецкой». В письме говорилось: «6 числа была пальба по английскому флагу. За такую обиду комендант гарнизона через три часа с получения сего обязан лично отдать свою шпагу». Далее требовалась безусловная сдача «всего гарнизона». В случае отказа следовала угроза бомбардирования монастыря. Письмо было отнесено архимандриту Александру. Архимандрит ответил опровержением лжи относительно вины в стрельбе по английскому флагу, так как русские начали отстреливаться только после третьего ядра, пущенного в них. В сдаче архимандрит отказал. Затем началась канонада, продолжавшаяся девять часов с лишком. Стрельба бомбами и ядрами произвела в зданиях монастыря разрушения, но гораздо меньшие, чем можно было опасаться. Десанта англичане не сделали, хотя первоначально, по-видимому, эта мысль у них была: по крайней мере богомольцу, посланному к капитану Оммонэю с ответным письмом от архимандрита, было заявлено, будто на фрегатах есть русские пленные, которых нужно высадить. Никаких русских пленных не было – и «военная хитрость» была разгадана. Последовал отказ одновременно с отказом в сдаче монастыря. Бомбардировка при всей своей интенсивности и продолжительности не разрушила всего монастыря, хотя крышу всю пробило ядрами и пострадали стены. Человеческих жертв не было. К вечеру 7-го бомбардировка утихла, а на следующий день, 8 (20) июля, «Бриск» и «Миранда» ушли и более не возвращались. Монахи, богомольцы и население острова обнаружили большую стойкость и присутствие духа и уцелели совершенно случайно – они не прятались, а оставались в монастыре и даже ходили 7(19) июля крестным ходом по монастырской стене.

Ханжеские, крайне к тому же бездарные вирши С.П. Шевырева о спасении монастыря угодниками Зосимой и Савватием и нелепая, прикидывающаяся простодушной статья М.П. Погодина в «Московских ведомостях» о таинственном чудотворном спасении, – не имеющая даже достоинства шевыревской искренности, ибо Погодин явно не верил в тот вздор, который писал, – затушевывали перед читателями реальный человеческий героизм, который проявили и архимандрит Александр и все население острова, без всяких колебаний отказавшиеся сдаться и рисковавшие жизнью, предпочитая скорее потерять ее при абсолютной невозможности защищаться, чем добровольно допустить врага на русскую землю.

Это внезапное, бесцельное и безрезультатное нападение на Соловки возбудило в Англии некоторое недоумение. Еще больше недоумений могло бы породить последовавшее полтора месяца спустя уничтожение на Баренцевом море города Колы. Кола была уничтожена, и это давало видимость «победы», благо в Лондоне вплоть до конца войны понятия не имели о том, что реально происходит около заброшенного у полярного моря города.

2

Еще в начале весны (2 марта) 1854 г. Кольский городничий Шишелев секретным рапортом просил архангельского военного губернатора принять меры к защите города Колы от возможного нападения со стороны неприятеля. Городничий напомнил о разорении жителей города от нападения «иноземных крейсеров» 11 и 12 мая 1809 г. во время русско-шведской войны и обращал внимание начальства на то, что теперь город Кола тоже «может… не ускользнуть из его(неприятеля. – Е.Т.) внимания легкостью взятия и к распространению в Европе эха победы» [851]851
  ГПБ, Рукописн. отд., Q. IV, 832, л. 2. Копия. Секретно. Рапорт его превосходительству г. архангельскому военному губернатору.


[Закрыть].

Защищаться в подобном случае город не может, «ибо к сопротивлению – ни орудия, ни войска, кроме местной инвалидной команды в самом малом числе, при одних ружьях, из коих к цельной стрельбе могут быть годными только сорок, при самом незначительном числе боевых патронов, – пушек вовсе не имеется». Городничий просил о присылке роты егерей, военных орудий и т. д.

Архангельский губернатор обещал доставить порох и орудия. Но он, очевидно, сам не очень верил в возможность исполнения этого обещания, потому что ограничивается неутешительными, по существу дела, словами и довольно фантастическими советами: «Мне известно, что Кольские жители – народ отважный и смышленый, а потому я надеюсь, что, и в случае недоставки по коим-либо причинам орудий в гор. Колу, они не допустят в свой город неприятеля, которого с крутых берегов и из-за кустов легко могут уничтожить меткими выстрелами. Пусть сами жители подумают хорошенько, какие к ним могут притти суда и как можно, чтобы они не справились с пришедшими. Одна только трусость жителей и нераспорядительность городничего может понудить сдать город, чего никак не ожидаю от Кольских удальцов и их градоначальника. Да поможет вам бог нанести стыд тому, кто покусится на вас напасть» [852]852
  ГПБ, Рукописн. отд., Q. IV, 832, 16 марта 1854 г. Из доклада г. Кольскому городничему. Архангельск, № 613, л. 3 об.


[Закрыть].

Еще до получения ответа от архангельского губернатора «жители города Колы» собрались в городской ратуше, выслушали указ об объявлении Поморского края на военном положении, выразили готовность бороться с врагами России. Затем, заявляют они, «все мы с половины этого марта месяца имеем нужды отлучиться на морские рыбные промыслы к берегам Северного океана, от коих зависит все наше благосостояние и средства нашего существования». Они поэтому очень просят прислать войско с орудиями, а им дозволить все же отлучиться на промысел, причем обязуются вернуться в Колу по первому требованию. Подписали это 43 человека, из них двое купцов, один купеческий сын, остальные – мещане [853]853
  Там же, 10 марта 1854 г. Копия постановления, л. 4.


[Закрыть].

Получив копию постановления этого собрания, архангельский губернатор предписал Кольскому городничему объявить жителям города, «чтобы все они нисколько не унывали, занимались своими промыслами и с тем вместе как верные и добрые сыны отечества всегда были готовы защищать родной край свой». Затем губернатор объявил, что отправляет в Колу сто ружей, два пуда пороха, шесть пудов свинца и 22 дести бумаги на патроны, собственно для раздачи жителям Колы. Но ни пушек, ни команды «не представляется возможности отправить на г. Колу». Но зато посылает им в предводители капитана Пушкарева, и губернатор уверен, что с таким молодцом, «как капитан Пушкарев, Кольские горожане сделают чудеса и непременно разугомонят(sic! – Е.Т.) неприятеля» [854]854
  Там же, 23 марта 1854 г. К руководству г. Кольскому городничему. Архангельск, № 697, л. 5–6.


[Закрыть].

Защищать Колу при этих условиях, конечно, было немыслимо. Все, что можно было сделать, это не сдавать город, а предоставить врагам его уничтожить.

Весна и большая часть лета прошли для Колы спокойно. Затем произошло событие, которого и ждали уже с начала марта. О нападении англичан на Колу скудные официальные сведения сводились к следующему: 10 (22) августа 1854 г. английский винтовой корвет «Миранда», вооруженный 16 орудиями (двумя пушками, стрелявшими 40-фунтовыми снарядами, и 14-ю – 36-фунтовыми разрывными бомбами), подошел к городу Коле и потребовал немедленной сдачи. Маленьким гарнизоном города Колы командовал адъютант архангельского губернатора Бруннер [855]855
  Пушкарев был в это время болен.


[Закрыть]. Он располагал инвалидной командой в 70 человек и несколькими сотнями добровольцев. Он ответил англичанам, согласно единодушному желанию своего отряда, категорическим отказом. Жители Колы объявили ему, что они пожертвуют всем имуществом и своей жизнью, но ни в каком случае сдаваться не желают. В третьем часу ночи с 10 на 11 августа английский корвет начал бомбардировку Колы и громил город без перерыва четыре с половиной часа бомбами, гранатами, раскаленными ядрами и пулями с зажигательным составом. Город загорелся со всех концов и сгорел почти весь, но высадки неприятель не произвел и, уничтожив город, удалился [856]856
  Там же. Оборона Колы.


[Закрыть]. Бомбардировка была ожесточенная и продолжалась 28 часов (с 2 часов утра 11 (23) до 7 часов утра 12 (24) августа).

Вот что было донесено с места действия в Петербург: «Шефу жандармов, господину генерал-адъютанту и кавалеру графу Орлову. Сейчас получено донесение Архангельским военным губернатором из г. Колы, что 11-го числа сего месяца подошел к г. Коле английский пароход Миранда и требовал здачи города, но находившийся там в это время и принявший команду адъютант Архангельского военного губернатора лейтенант Бруннер решительно отказал неприятелю в этом требовании, тогда с парохода был открыт огонь по городу калеными ядрами, бомбами и гранатами, кроме того, неприятель несколько раз покушался сделать высадку, посылая к берегу барказы с вооруженными людьми, но всякий раз был отражаем лейтенантом Бруннером с 50-ю человеками Кольской инвалидной команды, при помощи вооруженных жителей. Во время боя, возобновившегося 12-го числа, усиленным неприятельским огнем созжено около 110-ти домов, 2 церкви, из коих одна каменная, хлебный и соляной магазины, и теперь в г. Коле осталось только 18-ть домов и для продовольствия жителей хлеба на 2-ва месяца; убитых и раненых с нашей стороны не было, а контужен один и ушиблено 2-ва человека. О чем имею честь вашему сиятельству донести. Подполковник Соколов» [857]857
  ЦГИАМ, III О., 1 эксп., № 412, ч. 3, 1854, л. 1–1 об. от штаб-офицера корпуса жандармов в Архангельске шефу жандармов графу Орлову. 28 августа 1854 г., № 41.


[Закрыть].

Город Кола временно перестал существовать. Больше английские суда не появлялись. Трудно понять, зачем все это было проделано англичанами, т. е. зачем было грозить (как они это сделали, посылая парламентера) полным уничтожением города в случае отказа в немедленной сдаче, а главное – зачем нужно было с такой беспощадностью осуществить эту угрозу и смести с лица земли никакого значения, ни стратегического, ни экономического, не имевший заброшенный городок. О победе над «русским портом Колой» поговорили в Лондоне с тем б удовольствием и жаром, что лето началось и, кроме Бомарзунда, никаких лавров северная английская эскадра не приобрела, – да и бомарзундские лавры больше принадлежали французам. Известия о городе Коле явились отраднейшим занимательным чтением для обывателя. Но гораздо серьезнее были замыслы союзников не на Ледовитом, а на Тихом океане.

3

События на Тихом океане развернулись так широко, что ни малейшего сравнения между тем, о чем только что была речь, т. е. нападениями на Соловки и Колу, и той драматической борьбой, которая разыгралась у берегов Камчатки, нет и быть не может. Проследим за этой драмой сначала в первом ее фазисе, обращаясь для этой цели не к русским, а к французским и английским источникам, потому что инициатива принадлежала тут, разумеется, союзному флоту. Одним из ценнейших документов являются воспоминания французского участника экспедиции, направленной против Петропавловска, Эдмонда де Айи (de Hailly). Эти воспоминания необычайно важны и прямо незаменимы вследствие правдивости и беспристрастия автора; никаких признаков обычного у французских офицеров-мемуаристов хвастовства, самопревозношения и клеветнических измышлений против неприятеля [858]858
  Нailly Е. Une campagne dans l'Oc Pacifique. L'expedition de Petropavlovsk. – Revue des deux mondes, seconde p t. XVI, 1858 стр. 686–718.


[Закрыть].

26 апреля 1854 г. близ перуанской гавани на Тихом океане Кальяо внезапно снялся с якоря и ушел по неизвестному направлению русский фрегат «Аврора», который за несколько дней до того пришел сюда. В бухте Кальяо находились в это время военные суда союзников, видевшие маневры «Авроры» перед выходом из бухты. Они еще не знали тогда, что случилось в Европе. Только 7 мая узнали они, что еще 23 марта Наполеон III и королева Виктория официально объявили России войну. Что было делать? Погнаться за «Авророй»? Но времени было упущено слишком много. «Началась эта долгая серия откладываний и проявлений нерешительности, которая должна была спустя несколько месяцев иметь такой гибельный исход», – пишет де Айи. Только 17 мая два фрегата (один английский, другой французский), сопровождаемые двумя пароходами, вышли в Тихий океан с довольно слабой уже надеждой настигнуть и потопить «Аврору». Конечно, они ее не настигли, постояли у Маркизовых островов, а затем перешли к Сандвичевым островам, где и узнали, что за 18 дней до их прибытия тут побывал другой русский фрегат, «Двина». Догнать и потопить «Двину»? Опять не решились немедленно действовать, и только 25 июля покинули Сандвичевы острова и пошли к Камчатке. Задание было такое: захватить русские, как военные, так и торговые суда, причем союзники льстили себя надеждой, что у Камчатки они овладеют большими торговыми кораблями Русско-американской компании. Эскадра направилась к городу Петропавловску; когда союзники уже подходили к этой гавани, у них были следующие силы: французские фрегаты «Форт» с 60 орудиями, «Эвридика» с 30 орудиями, «Облигадо» с 12 орудиями; у англичан: «Президент» с 50 орудиями, «Пик» с 46 орудиями, «Вираго» – пароход с 6 орудиями. Французской флотилией командовал адмирал Депуант, английской – адмирал Прайс. Так как адмирал Прайс имел старшинство по чину перед Депуантом, то он являлся главнокомандующим всей союзной эскадры, как только она окончательно конституировалась.

К месту назначения эскадра подходила при неблагоприятной погоде и очень медленно. Вперед, на разведку, был послан пароход «Вираго». Командир его доложил адмиралу Прайсу, что он, прикрывшись флагом Соединенных Штатов, прошел в Авачинскую бухту, видел там несколько судов, а также батареи на берегу и заметил, что вход в узкий пролив, соединяющий океан с этой бухтой, ничем не защищен, хотя ясно было, что русские спешно начали что-то делать, но, очевидно, слишком поздно хватились. Самый город Петропавловск находится на восточной стороне большой Авачинской бухты – в глубине губы, соединяющейся с Авачинской бухтой «горлом». Разведка показала также, что в этой губе стоят и фрегат «Аврора» с 44 пушками и «Двина» с 12 пушками. Гавань защищена тремя батареями, имеющими 3, 11 и 5 орудий. Таковы были первые сведения, полученные союзниками. Уже из этого стало ясно, что внезапным нападением тут ничего не сделаешь. Русские очень скоро заметили «Вираго» и выслали судно, – и командир «Вираго», не очень полагаясь на свой фальшивый американский флаг, поспешно развел пары и ушел. Следовательно, русские уже узнали о появлении неприятеля около их берегов и, значит, нужно было готовиться к борьбе.

4

Адмирал Василий Степанович Завойко, с 1849 г. бывший камчатским военным губернатором и командиром порта Петропавловска, на самом деле ничуть не был обманут командиром «Вираго», и ему вовсе не нужно было дожидаться визита этого «американского» парохода и его поспешного бегства, чтобы понять, что враг пришел. Неприятельскую эскадру на Камчатке ждали давно.

Уже в марте 1854 г. на Камчатке знали о близящемся разрыве – и закипела работа, воздвигались батареи. 2 июля пришла «Аврора», ушедшая из Кальяо «на всякий случай», еще не зная об объявлении войны. Но вот пришел транспорт «Двина», который привез объявление войны и 300 солдат. «Вскоре после прихода, Двины» были собраны в одно праздничное утро на площадь все команды. Прочитали им объявление войны, потом… «приказ губернатора, который сам после этого увещевал всех сражаться до последней крайности; если же вражеская сила будет неодолима, то умереть, не думая об отступлении. Все выразили готовность скорее умереть, чем отступить» [859]859
  Завойко Ю. Воспоминания, о Камчатке и Амуре (1864–1855). М., 1876, стр. 9.


[Закрыть], – пишет жена губернатора в своих воспоминаниях.

Приход «Двины» более чем удвоил силы обороны, потому что перед этим в распоряжении губернатора Завойко было всего 283 человека. Но 24 июля (5 августа) в порт, к величайшей радости гарнизона, прибыл вновь назначенный командующим военного губернаторства Камчатки капитан А.П. Арбузов с 400 солдат, присланных в подкрепление. Таким образом, у Завойко оказалось 983 солдата и еще 30 вооруженных лиц гражданской службы – в общем 1013 человек. Таковы показания Арбузова. Но в копии рукописного письма мичмана Николая Фесуна, посланного из Петропавловска 30 августа 1854 г., мы находим другую, гораздо меньшую цифру: «с небольшим 800 человек» [860]860
  Архив ЛОИИ, ф. 39, Глазенапа, карт. № 1. Петропавловск, 30 августа 1854 г.


[Закрыть]. Мичман Фесун ссылается при этом на копию строевого рапорта. По-видимому, приводимая им цифра точнее той, которую дает Арбузов, включивший, вероятно, в нее и часть вооруженных камчадалов.

Вечером 16 (28) августа с дальних маяков губернатору было дано знать, что на горизонте появилась эскадра. Затем 17 (29), после появления и внезапного бегства таинственного парохода под американским флагом, все сомнения рассеялись.

17 (29) августа неприятельская эскадра приблизилась к порту и открыла было огонь, но скоро умолкла. Атаки ждали на другой день, но совсем непредвиденное событие заставило отложить предприятие на день. Русские защитники Петропавловска не знали тогда, что вызвало эту задержку. Вот что случилось.

Командир союзной эскадры адмирал Прайс самолично ходил на «Вираго» осматривать губу и русские батареи. Осмотр произвел на него угнетающее впечатление. Окружающие впоследствии говорили, что он уже в пути от Маркизовых островов был сильно расстроен тем, что упустил «Аврору». Это огорчение еще увеличилось, когда на Сандвичевых островах он узнал, что упустил и «Двину». Теперь же, увидев и фрегат «Аврору» и транспорт «Двину» в полном вооружении, готовыми к бою в Петропавловской губе, он особенно тяжко переживал и сознавал последствия оплошности, в которой его могло обвинить адмиралтейство. Помимо этого обстоятельства, после разведки адмирал Прайс удостоверился в том, что Петропавловск вооружен и защищен несравненно лучше, чем можно было ожидать.

Уже около 4 часов дня 17 (29) августа началась перестрелка между эскадрой, подошедшей к Петропавловску, и русскими батареями. Но наступали сумерки, решено было начать бомбардировку на другой день. Вечером собрался военный совет под председательством Прайса. Присутствовал французский адмирал Депуант и командиры всех судов союзной эскадры. Была выработана диспозиция.

На другой день, 18 (30) августа, в 11 часов утра, перед самым началом действий адмиралу Депуанту вдруг доложили, что произошло неожиданное несчастье: адмирал Прайс спокойно (как казалось) прогуливался утром по палубе с капитаном Бэрриджем, говоря о предстоящем сейчас сражении, затем пошел в каюту, и Берридж видел, как он вынул из ящика пистолет, приложил дуло к сердцу и выстрелил. Смерть последовала через несколько секунд. Это самоубийство, конечно, не могло не произвести самого удручающего впечатления и на английский и на французский экипажи. Было ясно, что Прайс покончил с собой, отчаявшись в надежде взять Петропавловск и захватить «Аврору» и «Двину», что только и могло загладить упомянутую оплошность. Так было истолковано многими матросами это трагическое происшествие. Высшее командование за смертью Прайса перешло к французскому адмиралу Депуанту. Диспозиция осталась в силе – и с утра 19 (31) Депуант приказал открыть огонь против русских батарей. Об этом дне есть свидетельство капитана Арбузова, того самого, который, как сказано, прибыл незадолго до событий на Камчатку, назначенный помощником губернатора, генерал-майора Завойко.

Арбузов, рассорившийся сначала с губернатором Завойко и отрешенный им от должности 18 (30) августа, поступил в тот же день волонтером на фрегат «Аврору» к капитану фрегата Изыльметьеву. В интереснейшем своем свидетельстве, во многом опровергающем первоначальный официальный отчет, Арбузов говорит, что неприятель начал обстрел двух батарей (№ 1 и № 2) и одновременно послал на гребных судах десант, который и занял батарею № 4, самую далекую от порта. Мичман Попов, командовавший на этой батарее, заклепал орудия и ушел, забрав порох и снаряды. Неприятель, недолго побыв на батарее, вернулся на свою эскадру. Русские батареи отстреливались и нанесли повреждения фрегату «Президент». Бомбардировка возобновилась с большой силой 20 августа (1 сентября), и русские батареи отвечали, тоже усиливая огонь. Арбузов, помирившись с Завойко и опять получив команду, собрал своих людей и сказал им: «Теперь, друзья, я с вами, и клянусь Георгием, которого честно ношу четырнадцать лет, не осрамлю имени командира! Если же вы увидите во мне труса, то заколите меня штыком, а на убитого – плюйте!»