Текст книги "Солнечный Ветер"

Автор книги: Евгений Носов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

И мы говорили. О пустяках. Я жаловался, как скучаю, как недостает ее мне. Как устал я от новых слов, как не радуют меня новые воспоминания, как надоели мне бесконечные расспросы... Она тихо ворковала, что мы уедем на остров, построим там бунгало и будем жить одни на всем свете – остров станет для нас всем миром.

Мне казалось, что я лежу не на подушке, а на коленях у Дэниз, и она водит мягкой, невесомой рукой по моим волосам, успокаивает, убаюкивает. И уже засыпая, услышал:

– Забудь свое имя, Солнечный Ветер. Это поможет тебе скорее выбраться отсюда и увидеть меня. Я нужна тебе...

И где-то совсем уже на краешке убаюканного сознания:

– Я тебя придумал, Дэниз...

Наутро ко мне в палату пришел врач, который определил у меня синдром "Алисы в страны чудес". Крупный, высокий, все у него было гипер: огромные ладони на длинных крепких руках, большие ступни в последнего размера обуви, халат на нем тоже был из последних размеров. Пропорциональной телу, крупной казалась и голова, черты лица тоже были укрупненными и выразительными. И только живот, кругло проступающий из-под халата, был небольшим: доктор любил его оглаживать, будто согревал его своей ладонью. Да и фамилия доктора была какой-то неподходящей к нему, уменьшительной, так что поначалу я принимал ее за прозвище, хотя коллеги произносили "доктор Скуек" уважительно.

– Как дела, больной? – спросил доктор Скуек таким тоном, словно выговаривал мне за какую-то провинность.– Кто ты сегодня: Солнечный Ветер или уже Великий Император Солнца?

– Сегодня я больше Пит Уоттер, бывший лейтенант-оператор, которого контузия лишила памяти!–встав с кровати и вытянувшись во фрунт перед доктором, четко отрапортовал я.

– О-о,– в удивлении протянул Скуек.– Вы уже в состоянии шутить. Превосходно! Значит – очеловечиваетесь. И скоро уже вас можно будет выпустить к людям.

Я не увидел в глазах доктора ни единой искорки радости или даже просто удовлетворения – это был дежурный набор слов, который всегда наготове у врачей. Да и интонация была прежняя – выговаривающая.

– Давно бы так,– добавил доктор Скуек и неожиданно подмигнул мне.

Он отошел к умывальнику в углу палаты, стал перед зеркалом и уставился в свое отражение. Это была странность доктора Скуека – смотреть себе в глаза. Что это: любование или разговор с самим с собой, не знаю, я не мог найти объяснения. А он пристально вглядывался в свое отражение, в задумчивости и совершенно бессмысленно тер пальцами крупный крутой подбородок, изредка кивал своему зеркальному двойнику, вопрошая его о чем-то.

– Давно бы так,– тихо, со вздохом сказал он своему отражению. Кивнул ему напоследок, порывисто развернулся и быстро пошел из палаты.

А я еще некоторое время дурацки тянулся перед пустотой, с натугой силился определить смысл в последних словах доктора. К себе или ко мне он относил их.

Я подошел к зеркалу, посмотрел на знакомое лицо, так и не ставшее моим. Не знаю, как долго я искал себя в зеркальном отражении, но уже не видел лица: в глазах померкло, зеркало замутилось, и на месте лица был только темный овал. По овалу вдруг прокатилась светлая рябь и из теней стало вылепливаться чье-то чужое лицо. Изображение становилось контрастнее, проступали мелкие детали. Подбородок словно раздвинулся, и на нем образовалась вертикальная складка-ямочка. Губы тоже удлинились и пополнели, ноздри стали тонкими, а кончик носа слегка вздернулся. Прояснились глаза, и мне показалось, что это были глаза Дэниз – бездонные, в тихой печали.

"Солнечный Ветер... Прокол барьера...– прошелестел чей-то голос.-Родовая память..."

И обрушились на меня воспоминания, заторопились, словно боялись не успеть заполнить мой, пробудившийся на время, мозг. Толпясь, прорывались через приоткрытую дверь в мое прошлое.

...Они наводились только на крупнейшие выплески времени. Но и крупнейших было больше сотни, и каждый выплеск можно было считать тем -роковым. Только по двум причинам могут оставаться метки на времени: от проникновения в него и от высвобождения колоссальной энергии на том отрезке.

Кто-то назвал их Солнечными Ветрами, и это стало их именем. Они уходили в прошлое, чтобы донести туда свет. Они были обречены на это, сотня прометеев, которые жертвовали всем, чтобы на Земле не иссяк никогда животворный источник.

Это было единственное военизированное подразделение на всю планету. Несколько сотен людей, которые жили на казарменном положении и изучали военное искусство и технику уничтожения с середины двадцатого и до начала двадцать второго веков христианского летоисчисления. Но никто из них никогда еще не воевал, хотя уходили они один за другим на поля сражений и никогда уже не возвращались.

Солнечные Ветры появились после того, как было обнаружено вмешательство в прошлое из будущего и выяснилось, что настоящая цивилизация, может быть, и существует только благодаря такому вмешательству. Чтобы сохранить достигнутое, нужно было отправлять в прошлое людей – корректировщиков случаев. Круг, когда-то замкнутый, оказался порочным, разорвать его -значило изменить историю, и это было бы еще наименьшим злом, которое мог дать разрыв. Никто не знал, сколько случаев требовали коррекции – один, десятки?– это было уже вне известной истории развития цивилизации. А может, в истории ничего и не случилось, что могло бы круто изменить ее движение?

Казалось, время – это неповторимое движение только вперед, что оно исходит ниоткуда и в никуда же пропадает, но никогда не идет вспять. Действительно, так оно и есть. Но была раскрыта тайна памяти. Что память фиксирует не только информацию из внешней среды, по и время. Каждый увиденный момент, услышанный звук, запах, мгновенное ощущение запечатляется мозгом в отведенном для этого отрезке времени.

Потом пришли к простому и удивительному выводу что рефлексия есть не что иное, как родовая память, отложенная на метках времени. Что информация о прошлом передается организму не генетическим путем, а считыванием ее из памяти предыдущих поколений. Геном – это ключи к нужным координатам времени, да шифр вида животного.

Оплодотворенная клетка прежде всего ориентируется во времени, фиксирует на нем свое рождение. Затем наступает черед сверки с конструктивами. Что делала праклетка? Делилась надвое. И клетка добросовестно повторяет деление. Далее она перерастала в многоклеточный организм, вдоль тела вытягивалась нить хорды – можно становиться ланцетником. Однако шифр вида открывал следующую метку времени: нужно было усилить хорду хрящом, затем известью. Затем включается время замещения жабер легкими, следом – развитие конечностей, отделов мозга. И вот, когда основные компоненты вида собраны в единое целое,– наступает время строительства конкретного вида. Убрать хвост, увеличить лобные отделы мозга. Конечности задать пятипалыми, скелет приспособлен должен быть для прямохождения. Построен человек. Настает время записи родовой памяти.

Если плавно опускаться в глубину времени, то можно увидеть мир глазами предка, чувствовать пространство через его ощущения. Первые же исследователи, проникшие в мир своих прародителей, направлялись туда со строгим наказом ни во что не вмешиваться. Ведь любое вмешательство – это возмущение энергетического баланса времени, а время обладает гигантским энергетическим потенциалом. Тронь его, и оно может взорваться. Один из исследователей жестоко поплатился за такую попытку: он оставил в прошлом всю свою память, и после завершения эксперимента перед машиной сидел взрослый младенец, которого потом пришлось заново учить всему человеческому.

Следующий исследователь прошлого обнаружил на своем пути странное препятствие, преодолеть которое оказалось нелегко. Это препятствие совпадало по времени с тем, в котором осталась память поплатившегося. Так были замечены выбросы времени. Однако удивительным оказалось, что чем глубже уходили в прошлое исследователи, тем больше становилось на их пути таких препятствий, а некоторые из них были настолько плотными, что их приходилось буквально протыкать, врубаться в них с ходу, протискиваться дальше через узкую брешь. Барьеры могли воздвигать не только ошибки времяпроходцев, но и очень мощные выбросы энергии. Незначительные препятствия остались во времени взрыва реактора Чернобыльской АЭС, во времени трагической гибели первого космического корабля на термоядерной энергии, более плотные отмечались возле каждого, зафиксированного историей, испытательного взрыва ядерных установок. Больше всего меток времени приходилось на конец двадцатого века – начало двадцать первого.

Историки рассказывали об этом периоде, что он был самым неспокойным за все время существования цивилизации. Здесь началось и развивалось использование ядерной энергии, прежде всего в военных целях. С совершенствованием техники убийства все непредсказуемое и изощреннее становились ошибки и сложнее было избавиться от случайностей. Инциденты следовали один за другим.

По ложной команде ЭВМ были подняты в воздух армады бомбардировщиков с ядерными зарядами на борту. Взрыв пусковой установки, происшедший из-за самоподрыва конденсата жидкого топлива, был поначалу расценен как диверсионная акция. Атомная подводная лодка, затонувшая по вине капитана, вызвала панику объявления войны. Радиационная утечка на борту орбитальной станции погубила микропроцессор управления рентгеновского лазера с ядерной накачкой, и всей мощью был произведен удар, в раскрытый транспортный отсек корабля многоразового использования, на котором, в пяти тысячах километров от станции, астронавты в эту роковую минуту проводили эксперименты со сваркой и невесомости. Сотни случаев. Однако те инциденты благополучно устранялись еще в своем времени...

Странная создалась ситуация: следствия вмешательства вовремя зафиксированы, отмечены точки самых плотных временных барьеров, а причины, по которым они возникли, еще оставались где-то в будущем. Одной из гипотез, объясняющей возникновение плотных барьеров, была гипотеза о коррекции инцидентов, которые все же приводили к войнам. Это предположение, однако, поддерживали немногие: не верилось, что, судя по множественным отметкам, так часто взрывался мир. Так что же – вмешиваться или не вмешиваться? Консервативные ученые предлагали оставить все как есть, дескать, если история уже сложилась вполне благополучно, то и нет нужды что-то поправлять в прошлом. Скептики на это замечали, мол, как бы не случилось непоправимого. Если действительно прошлое корректировалось, то можно опоздать произвести коррекцию, и мир в любой момент может предстать иным. Кто знает, были или нет глобальные войны.

Тогда снова выступили историки, сказав, что с отдалением во времени останется меньше исторических данных для успешных поисков в прошлом. Ведь родовая память у каждого человека индивидуальна, и никто не может со стопроцентной уверенностью заявить, что именно его предок мог нажать кнопку. Историков поддержали и специалисты по родовой памяти. Дальние проникновения в прошлое требуют колоссальной энергии, а с каждым временным барьером увеличивается не только потребление энергии, но и усилия времяпроходцев. И так уже многие возвращаются, не пробившись в намеченное время.

Проблема вмешательства или невмешательства своей популярностью затмила даже самые последние открытия науки, даже исследования дальнего космоса отодвинулись на второй план. Только этой теме было посвящено целых семь заседаний Всемирного Совета ученых. Но скептики уже начали подбирать кандидатов для проникновения в прошлое;

Я не был добровольцем. Я бредил дальним космосом. Но однажды ко мне пришел очень старый человек и сказал:

– Знаешь, мальчик, я уже так стар, что не боюсь ничего. Но я хочу пожить еще. И тебе нужно обязательно жить еще больше, чем проживу я. Мне нисколько не жалко было бы, если бы пришлось отдать за тебя свою жизнь. Но в моей родовой памяти были только мирные люди, ни один из моих предков до двенадцатого колена никогда не служил в армии, так странно сложилась история моего рода. А в твоем роду, в интересующем нас времени, был предок, от которого могло зависеть будущее. Ни в коем случае я не в укор это говорю, но твой предок держал палец на пусковой кнопке...

И я стал Солнечным Ветром.

Изнурительные тренировки, зазубривание специальных терминов, что были в ходу в воинственном прошлом, тренажеры, отработка бесчисленных возможных ситуаций...

Потом прорыв в прошлое. Дважды я возвращался ни с чем, дважды не смог проколоть барьеры на своем пути. Не раз я плутал по прошлому, сбиваясь в родовых лабиринтах. По материнской линии я должен был разыскать своего далекого пращура, некоего Пита Уоттера...

Я вздрогнул при упоминании этого имени, и сразу за мной захлопнулось прошлое. А в зеркале я увидел лицо Пита. Так вот ты какой, мой пращур. Я без твоего спросу вселился в твое тело, изгнал из мозга твои воспоминания, расквартировался в нем своим сознанием. Но это произошло не по моей 'воле, так, видимо, заблагорассудилось времени – наказать нас обоих. Тебя за твои прошлые ошибки, меня за вмешательство в события. Ты, наверное, и сейчас еще бродишь, где-то посреди развалин, обреченный видеть только смерть, только пыль и прах. А может быть, возмущенное время, подержав в разрушенном с твоей помощью мире, выбросило тебя через три с половиной года на побережье островка? Может, ты живешь в своем теле, только не можешь проснуться? А если вдруг ты проснешься, как мы будем уживаться с тобой?

– Уживемся?–спросил я у отражения.– Ну конечно же.– И я подмигнул Питу Уоттеру, как еще недавно ему подмигнул доктор Скуек.

Через месяц в сопровождении все такого же недовольного и выговаривающего мне доктора я шел к геликоптеру, который должен был доставить меня в городок Глендайв, к родителям Пита. К моим еще более дальним предкам. Я шел в новый мир, совершенно незнакомый мне. Но мне нужно было жить в нем, в хорошем ли, неустроенном, только он должен стать моим. Потому что у меня была цель. До того конкретная, что иному может показаться обывательской. Я разыщу Дэниз, я обязательно найду ее, чего бы это ни стоило мне. У нас будет много детей, еще больше потомков. И когда-то обязательно родится Солнечный Ветер.

Я стоял в проеме люка и смотрел на доктора. Он что-то говорил, только я не мог разобрать ни единого слова в оглушительном хлюпанье лопастей. Пилот потянул меня за полу пиджака, такого же серого с блестками. как у Кравски. Мне вручили костюм вместе с паспортом об инвалидности. И это были единственные пока мои собственные вещи в этом мире...