Текст книги "Хватит ли на всех пирацетама"

Автор книги: Евгений Торопов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– Наоборот, я хочу больше всего узнать. Вы мне его покажете?

– Безусловно.

Быстрым шагом мы прошли один крытый пролет над тихой, словно заводь, мостовой. Мы прошли второй крытый пролет, упиравшийся дугой-радугой в панцирь громоздкого общественного здания, издали похожего на стог сена. Там и оказалась королевская столовая. Перед ее дверьми переминалась с ноги на ногу толпа, жадно глядевши на стенные куранты, погнутая стрелка которых отчеканивала где-то последние секунды десятого часа.

– Пойдем скорее, – потянул принц в сторону.

– Так вот же двери, – воскликнул я, слабо, впрочем, сопротивляясь.

– Тише, – огрызнулся он. – Где прикрыты двери для всех, рядом обязательно есть распахнутые двери для осведомленных.

Мы протиснулись в низкий грузовой лаз, прикрывавшийся фанерным щитом, очутились в глубине зала и принц сразу увлек меня занимать место. Кое-где за резными столиками уже сидели, подчуясь, очень важные персоны и провожали нас безучастными взглядами. С треском растворился главный вход, но мы успели козырно устроиться: столик на четверых, обзорный вид на всю территорию и средней дальности расстояние до раздаточной.

Народ ринулся в бой. Кругом бренчало, лязгало, клокотало кишащее море голодных. На подмостки у аван-стены, – недалече от нас – взобрался заспанный священник, клюнул носом, оглядел (я подозреваю, невидящим взором) весь зал от окна до конвейера и пробормотал: "Бу-бу-бу. Аминь..." Повторно клюнул носом и скатился назад вниз. Я еще подумал, странный ритуал.

– Не этот Помидур? – робко спросил я.

Принц отрицательно мотнул головой.

– Мы закажем как обычно?

Спросил и исчез в недрах кухни, источающей немыслимые запахи, и тут же вернулся, катя вперед себя тележку с наставленными курящимися тарелками. Со стороны же раздаточной вразвалочку к нам приблизился полный мужчина с лоснящейся физиономией, к югу оканчивающейся густой двугорбой бородой, а к северу, выше лба, – плешиной.

– Боюсь, не помешаю? – поздоровался он и втиснул на столешницу еще и свои явства.

Принц взглянул.

– О-о, и пан Говорухин! Как всегда – вовремя... Человек Слова, представил он его мне. – А это – помните? – Федор Блюмбель, о котором мы говорили.

– Ага-а! – широко произнес Говорухин, ощупывая меня своими глазками. – Что ж, решим тутошние проблемы и за Землю примемся. Отчего же бы и нет?

Я стал принимать пищу. Я не знал что там такое плавает в этих тарелках, но, можно сказать,... было довольно съедобно.

– Первичный мир, десятичный мир – какая разница? Нет нам до этого дела!.. Жизнь – из мелочей, вот и оборотим очи от пути Млечного, Господа нашего тропы, к мелкому, жалкому, но правящему.

– Приберегите, пан, силы до конференции! – воскликнул Ништяк.

– Но не в мелком великое! – возразил я на слова Говорухина.

– Вы что, масон?

– Нет!! – крикнул я, перебивая грохот бьющейся посуды.

– Кстати, о конференции, – закричал вслед за мной пан принцу. – Она уже состоялась э... подпольно, зато безо всякого надзирательства и нервотрепки...

Черт, там что, грузовик стекла на пол вываливают!

– ...Хотите посмотреть стенографический отчет моего выступления? – он покопался в сумке и, разыскав, протянул нам пару листочков.

"Миморандум", – прочел я заслезившимися от острой приправы глазами.

* * *

Меморандум

"ОПС" (О пользе сокращений)

_ Prof. honoris causa Dr. Говорухин Э. -Ю. Я.

Здравствуйте все! [кивок головой]. Почтенно кланяюсь незнакомцам и жму руки друзьям [улыбка на лице]. В который раз являюсь к вам и опять с новой проблемой, потому что кол-во их неисчерпаемо, имя им [с восклицанием] – легион.

Что значат для нас сокращения слов? [немой вопрос]... Весьма многое. С продвижением НТП, приходом 7-й НТР [маска уважения] темп жизни невероятно возрос, усилился поток информации и язык, за неимением лучшего орудия общения, приходится совершенствовать...[напряжение мысли]... Первое – соображения времени. Сравните, напр., НИИ, авиа_, горисполком, ГСМ, КБ, ГД, ч.т.д. (or q.e.d. (сколопентеррск.)), НЛО, etc. с их мудреными длинными оригинальными названиями. В среднем, на полное произнесение широко используемого выражения уходит от двух до пяти сек., на запись и того более, в то время как на его сокр. вариант – не более секунды. По всей стране это чистая экономия десятков тысяч человекочасов в день. Подсчитано, что отношение затраченного времени на произнесение краткого варианта к полному выражению падает в геометрической прогрессии с возрастанием длины исходного выражения (NB!), что делает это направление совершенствования языка еще более привлекательным. Проверьте: зам (заместитель) и ДНК (дезоксирибонуклеиновая кислота). Да, товарищи, время со временем дорожает [сожаление по поводу].

Но перейдем ко второму – соображениям эстетики. Сокращения придают колорит языку, углубляют и украшают его. Как думаете, не лучше ли вместо длинного набора закорючек увидеть в анкете всего три буквы: Ф.И.О.? А гордое "Ко", "корп." или "инкорп." в названиях компаний? А целый пласт выражений, несущих и психологическую нагрузку? Кого не бросает в дрожь при произнесении ДДТ, ЛСД, ЧП, МЧС, ГАИ, КГБ, ФСБ, НАТО [подрагивания, переходящие в судороги] (в то время, как диэтиламид, государственная автомобильная инспекция и дихлордифенилтрихлорметилметан совершенно не трогают глубины души).

Товарищи! К очевидным плюсам словарных сокращений отнесем, вслед за мной: экономию материалов (ресурсов Вселенной), экономию пространства (объема Вселенной), гораздо больший уют жизни, а главное – величие буквы или, в широком смысле, символа приходит на смену величию слова! Причем это кардинально новый уровень письменности, нежели был в первобытном обществе.

Итак, досточтимый Король говорит – урезания; Ее Величество Королева твердит – купирования, а я ору – сокращения! сокращения! [пьет из графина]... и КПД сокращений громаден. Технические новшества, подумайте сами, лишь слегка и косвенно удлиняют жизнь человека, но в обмен на облегчение труда они, зачастую, портят нервы бешеным ритмом, что приводит уже к укорочению жизни. Таким образом имеем палку о двух концах – одним концом бьем, другим в ответ получаем.

Поэтому... [великодушный жест рукой]. Братья! Сокращения слов, затем предложений, идей (а в будущем, возможно, и целых информационных пластов ясно ведь, что тем выше развитие общества, чем более большие куски культуры оно может позволить себе сделать квантом передачи) – истинный двигатель прогресса [извинение за трудность изложения – ведь не сокращено!].

Теперь, товарищи, позвольте углубиться в дебри теории. Наука, изучающая всевозможное вышесказанное давно известна под названием "сократика". Почему именно так? В происхождении слова, скорее всего, сыграли роль три фактора: первое – от слова "кратос", т.е. власть, ибо властвует тот, пропускная способность русла потока информации с внешним миром которого [морщится] выше других; второе – заручение поддержкой божественного имени Сократа, который еще в те времена понял насколько письменность стесняет свободу; и третье – очевидно порождение оного от слов "краткий" и "со", т.е. вместе, а мы с детства знаем, что краткость ближайший родственник таланта.

Господа, повергнем мир в гениальность! [восторг. – И: "Да, да, заканчиваю! Говорю же – не сокращено, вот и длинно!"]

И буквально пару слов о предмете изучения науки сократики! Как сокращать? И что сокращать? Лучшие умы веков бились над проблемой и результат: цифрами мы теперь обозначаем величины (1,2,3... – удачно), знаками – буквы и ноты, символами функции и операторы (часто пресно), буковками – формулы (совсем отвратительно. Сравните традиционное "сорбит" и "НОСН(СНОН)СНОН" – усовершенствованное. Из жалости к вам не привожу более ужасные примеры), а значками и кривульками – все остальное. [О, Господи!] Более того, сосуществует множество различных сокращений, обозначающих одно и то же ( Р.Х. или Н.Э.; ТОО, ООО или ЛТД; ОАО и АООТ), или же напротив, одни и те же сокращения понимаются по-разному. Например, НЗ – новый завет, неприкосновенный запас; АО – автономная область, акционерное общество; и цезарь среди них, несомненно, СС – срок службы, словарь сокращений, собрание сочинений, социальный статус – а сколопентеррск. еще и SS – Secoundary School (средняя школа), State Secret, Saint Shilling und Schutzstaffeln usw) и пр., и др., и т.д., и т.п. [у-уф! легкая усталость] Это, господа, корма науки. По бортам и в трюме располагается изучение т.н. студенческого облегчения – хоз-во, лит-ра, физ-ра, ж.д., а.m. (ante meridium), М. – Ж. (мужской-женский)... Товарищи, я опять кричу S.O.S.! [беззвучный вопль. трясет бородой] Ведь все это надо классифицировать, дезинфицировать, мумифицировать и – по полочкам!

И, наконец, на носу сократики – расшифровка аббревиатур, прежний смысл которых был утерян. Та же S.O.S., главк или начмед. Вот, попробуйте неискушенно разгадать слово начмед. Начальник медицины? (бред) Начинающий медик? (тише!) А оказывается: начальствующий по медицинской части. А может и нет [уверенное сомнение].

Каждый из нас сталкивался в жизни и понимает, что над языком нашим еще работать да работать. Но во сторицу больше – над языком сокращений. Гм. Спасибо за внимание [раскланивается].

P.S. Автор и сподвижники выражают признательность п-цу Ништяку, принявшему активное участие в экспериментах.

_____________________________________

Принц блаженно но культурно крякнул. "Ужас какой!" – подумал я, с трудом дочитав листовку до победного конца.

– Ну как?? – вдвоем спросили они , взглянув с надеждой в мои глаза. Принц сказал чуть длиннее. Он сказал: "Ну как мы?"

– Ну... ну... неплохо, – воронка смятения стала засасывать. Я рванул изо всех сил и хрипловато произнес: – У меня была одна заповедь, с юношества. Подходя с душой ко всякому делу, ты становишься его фанатом; стоя в сторонке и с неверием взирая – его оппонентом. Поэтому... ну отсюда все и следует.

– Покритикуйте хоть самую малость! Прошу вас! – воззвал Говорухин. Нельзя ничего выносить на суд зрителя без критики. Говорят, критики зрители! Нет: но первые зрители! Я вам сейчас махну рукой и вы сразу же начинайте.

– Что начинать? – честно говоря, я совсем смутился. Принц немо водил головой от меня до пана и обратно.

– Как что! Мы о критике говорим!

Наверное я и покраснел тоже. Пан абсолютно все брал наскоком, словно ржавый танкист. А я ведь был воспитан в духе гимназий, Пушкина и Лермонтова.

– Знаете что, – проговорил я. – По ходу дела у меня возникло ощущение, будто сократика (так вроде?) несколько наплевательски оперирует словами. КПП разные там, НПО, ГМТ. Одним словом, сокращение может лишь указывать на область знаний, но никак не отождествляться с нею, а тем более подменять ее.

Говорухин приставил кулак ко лбу и надолго задумался, кого-то знакомо напоминая. Ништяк исчез с грязными тарелками и за коктейлем. Я тоже заскучал. А что? Будущее представлялось таким же туманным, как и небезызвестный Альбион. Очень быстро забылось: кто я здесь, зачем я здесь, а осталось: я здесь и точка, и точка. И Помидур этот сбоку припека.

– Да вы же гений!! – заорал вдруг на весь зал очнувшийся пан. – Я возьму вас в ученики. Нет, я возьму вас в учителя!

Я пана конкретно не понимал.

Под возникший шумок соседи с левого столика, соседи с правого столика и вообще все кто был еще в силах, набивали карманы кексами, бутербродами и вареными яйцами. Прибежал принц с длинными ледяными бокалами с торчащими из них трубочками, сурово глянул на замолкшего тут же пана и шепнул мне:

– Я переговорил с сеньором Помидуром – сейчас он пришлет человека. Так что расслабьтесь.

Вот это по-деловому. Я – с тобой, принц.

Потом мы пили коктейль. Медленно и тактично заиграла музыка, и мы, совсем взопрев, откинулись на спинки... нет, спинок у скамей не было и поэтому пришлось облокотиться на столешницы. Незаметно вновь завязался разговор, затягивая петлю за петлей гордиева узла моих представлений о Дуремонии.

– Критерий истины – практика, ведь правда? – стал жаловаться принц. Истину следует лелеять, оберегать от ударов судьбы и выставлять на постаменты для всеобщего обозрения, а совсем не наоборот. Правду надо искать, и люди ищут, приходя ко мне за экспериментальными проверками. Люди хотят жить все лучше и лучше, но кто-то мешает этому. Скажу по секрету, я подозреваю в этом моего дядю, Короля Руслана. Пан, вы видели, какая по утрам у моих дверей давка? Но в день я провожу всего по одному опыту, дабы успеть обдумать его влияние и последствия, а каждый из них тянет за свою лямку. То им хочется, чтобы вместо капель дождя падали леденцы, то опять жаждут смены дня и ночи (я прислушался), а то хотят истребить саму возможность прегрешений. Подумать только, люди добиваются истины! А он мешает.

– Что вы проводите за проверки? – полюбопытствовал я.

– Не хочу показаться нескромным: я ведь из королевской семьи, где все наделены особенностями для заострения чувства ответственности перед обществом. К примеру, я могу на время изменять одну из компонент мироздания. Вчера, например, по просьбе некоего Балбеция, утверждающего, что индустрия развлечений (кино, книги, аттракционы...) – лишь развращают население и, мягко говоря, отнимают свободное время людей... Кстати, он прав в самой глубине вопроса – многие не понимают этого. Вот, по его просьбе я хотел на сутки изъять эти "прелести" из жизни, но этот дядя!

– И дядю можно понять, – вздохнул Говорухин. – Не следует излишне дергать людей – они становятся издерганными.

– Но люди ищут лучшего!

– Люди хотят покоя, – красноречиво подчеркнул пан.

Люди наелись и повалили из зала, придерживая локтями набитые карманы. Отворачивая от них взгляд, я только сейчас по-настоящему обратил внимание на оформление столовой.

– Пожалуй, и мне пора, – заявил пан и тоже вылез из-за столика.

– Три минутки посидим, – сказал мне принц, разворачивая красочный журнал "Мир нововведений".

По всей передней стене на двух уровнях шли лозунги. ЕШЬТЕ ОВОЩИ! ОВОЩИ – ОСНОВА ЖИЗНИ. Плакаты и наставляли по-отечески: В РАСТИТЕЛЬНОЙ ПИЩЕ КОЛИЧЕСТВО ФЛОГИСТОНОВ МАКСИМАЛЬНО, и подшучивали: КАПУСТА – ЛУЧШАЯ ПЕЧЕНЬ, применяли и пряник: ВЕГЕТАРИАНЕЦ – ПОЛНОПРАВНЫЙ ХОЗЯИН БУДУЩЕГО, и кнут: СМЕРТЬ МЯСУ! Под этими призывами (тщетными, как я вывел из нашего рациона) располагались пояснения в виде красочных картинок: пышущий здоровьем бордовый арбуз в разрезе, состоявший из невообразимого числа "флогистонов", напоминающих среднее между семенами и головастиками; куриный окорочок, который был до того тощий, что все головастики из него давным-давно эмигрировали.

Тут, наконец, из поварской вышел мальчик-поваренок в белом колпаке и, привычно лавируя в проходах, приближался к нам. Я наклонился к принцу и шепнул:

– Помидуровский?

– А? Так точно, Федя. Ну, я тогда пошел, бывай.

Мы крепко пожали друг другу руки и Ништяк с достоинством удалился в сторону лазейки в стене. Начищенная обувь блестела на свету, обжигая глаза. Я повернулся к мальчику.

– Добрый день! – еще не подошед, вежливо заметил тот.

– День добрый, – щегольнул я.

Паренек весь скроен был так ладно и аккуратно, что глядеть было любо-дорого. Он аккуратно переставлял ножки, аккуратно держал личико и говорил так завораживающе, что содержимое слов скромно отходило за кулисы и благополучно забывалось – совсем как у некоторых трибунов. Его улыбка...

Вернулся дон Феодосий и с гневом прогнал очарованный глаз души.

– Как вы сказали? – переспросил я. – Не расслышал.

Мальчик повторил. Выходило типа того, что он здесь, де, Юра, но это, мол, де-юре. А на самом деле – он Вася, елки-палки, Василий Заодно, практикант Дегустатора, первого заместителя высочайшего придворного Повара господина Помидура.

– А-а-а... – протянул я. – Ну, пошли?

– Пойдемьте.

Поварская часть столовой не гласно, а перегородкой делилась на две половины: где готовили, и где отдыхали те, кто готовили. Вот туда мы и двинулись.

Еще издалека я почувствовал неладное. Кто-то коряво декламировал прозу.

–...тогда протянул он депешу..." Эй! Вы чево тэм выкручиваете! Смотрите у мене!.. Эта... "В моем лице не видишь ли изъяна?" – "Вижу, генерал! Чирьи и рубцы. Былых сражений, видимо, воспоминанья?"

Мы с разбегу ввалились в комнатушку. Я застыл. Там стоял стол, окруженный печальными ребятами (нельзя, нельзя в столь раннем возрасте быть такими поникшими), а напротив у окна в незаправленной постели на груде подушек покоилось нескромных размеров тело. В одной руке оно с пафосом держало за грифель карандаш, а в другой – раскрытый детектив.

Королевский Дегустатор! Раньше о нем складывали легенды, в которых быль спешила перерасти небыль и наоборот. Он бывал героем, бывал гением. Он первым стал кавалером Творческого ордена. Раньше он успевал повсюду. Он перебрал миллион профессий и везде побеждал; раньше он был гейзером идей и изобретений – его знали все. Теперь его не любил никто. Может быть просто помнили – читать детективы и жить с казенного котла смогут многие.

– Вот вы послуш у мэне. Сочиняемс..."По дебрям шныряли будущие бифштексы и отбивные, а в гнездах парились будущие омлеты". Каково? Гэниально!

– Гм-гм, – покашлял я, пытаясь привлечь его внимание. Поварята стояли, потупив глаза.

–... А вот ишо, так скать. "В свете дней прошедших лет сочинил такой куплет: вот он я, а вот он лес, что расплылся до небес, заслонив и люд и смрад; всякий рад, а я не рад". Так-то вота.

– Извините пожалуйста! – уже громко сказал я. Патетический карандаш в руке его дрогнул. – Меня зовут Феодос Блюмбель и я прилетел...

Вздрогнул сам Дегустатор.

– Хорошо, – проговорил он. – "Повылазили жлобы, здоровенные столбы и попёрли, и попёрли в кан-це-ля-ри-ю!" Значить, Блюмбель? – переспросил. Прэвосходно, прэвосходно! Мне о тебе Помидур тут приходил, орал чего-то, руками размахивал, скотина... Эй, робяты! – обратился он к мальчишкам-практикантам. – Там ничего спробовать не надо?

– Нет, – робко ответил кто-то. – Только остывшее суп-пространство с неравномерным непериодическим распределением твердообразной материи. Если, правда, подогреть с помощью турбулентной конвекции.

– Не-а, – глухо отозвался Дегустатор и, неожиданно заметив Васю Заодно, воскликнул: – Васек! А как тамочки с тортом делишечки, э?

Вася погрустнел и ответил:

– Я никак не могу найти коэффициент при минус первом члене лорановском разложении в ряд функции добротности услада в зависимости от сахарин-переменной.

Дегустатор зло поднатужился и, оторвавшись от подушек, сел кровати.

– Че вы мене здеся цифрами оперируете, – нахально.(Я, о-прежнему, как дурак стоял у порога)– У мене... аа... своих хватает покамись, – он покрутил пальцами у виска и неожиданно обратился ко мне: – Блюмбель, садись, потолкуем о том, ээ... о сем, – он похлопал ладошкой по одеялу возле себя, как иногда подзывают собачек. Я подошел чуток и облокотился о стену. Мне тоже стало грустно.

– И мне, – срыгнув, сказал Дегустатор, – мне теперича, Блюмбель, уже все отысячечертело. А вот раньше, еще в самобытность мою коммерческим директором пивзавода... Эх, что за люди теперь пошли! Нисколько не уважают. А ведь меня выжигали хваленым жэлезом!.. Что? Я что-то неправильно сказал? – он часто замигал ресницами. – А, извините! Меня выжигали паленым жэлезом...

– Самокритика, – буркнул один из поварят.

– Что?.. Да, и самокритика. Все в совокупности нещадно подорвало мой организм, – он полез рукой под подушку, вытащил кусок хлеба и стал противно жевать.

Мне стало дурно.

– Кухня в нашей жизни занимает важное место, – проговорил этот гурман, вытаскивая пальцами кусок изо рта. – ...Блюмбель! А ведь чуть не забыл, зараза, о чем просили! Не представил однополчан моих, – он указал на перешептывающихся практикантов и стал перечислять, загибая пальцы. Эта Зажеватью, эта Зажирни, эта вота братья меж собой: Жрун, Жрунишка и Пожирушка, а также их Жратишка, дале след Пузонберг, Превкушан и Едокцман, ну и с ними, само собой, Васек Заодно.

– Наконец-то! – громко воскликнул Вася и взял меня за руку. – Я вас провожу до гостиницы?

Голова раскалывалась, мои мозги кто-то мешал миксером.

– Если можно, – еле выдавил я.

– Куда вы мои други, в какие края полетели? – закудахтал нам вслед Дегустатор.

Обратной дороги я не запомнил, да и не смог бы. Вначале я еще слушал аккуратного Василия, а потом... не помню.

– Забудьте про Порфирия, – говорил он. – Хорошо, что он назвать меня не забыл – а то бы до вечера мучились. Теперь-то уж все позади. Новый день – новая песня. Завтра поступаете в ведомство принца; а с нас что возьмешь? – у нас докука...

Едва забравшись в свой номер, не раздеваясь, я рухнул на кровать.

Глава третья

Так для меня начался третий день. Неужели уж третий!? Значит и время бежит со скоростью света. Безобразие...

В неловкой позе я лежал, присохнув к дивану: жарища, по онемевшей щеке ползут вылезшие изо-рта слюни, все плечо в оттисках бугорчатого петроглифа, – короче, обыкновенные ощущения ожившего мертвеца.

Бу-б-бу-бум,бубумс, – затрещал колокольный звон на грани сознательной слышимости. Будильник, наверное. Мамочки, каждый день новое – устаешь удивляться. Иной раз не знаешь что и думать. Бумс-убум! Помилуй мя, нерадивого за строптивое непослушание.

Плечо?!? Оголенное плечо? Я плохо соображал, но отлично помнил, как накануне бухнулся спать в верхней одежде. Последняя – это я видел сейчас собственными глазами – выглаженная свисала со спинки стула. А ну и а что тут такого. Дуремония!

С трудом встав, я бессильно доплелся до холодильника и сделал хороший глоток газировки. Ох и сны вы мои соники. После таких сеансов я точно сомнамбула, и мозги набекрень, и сонно воротит в кювет. Проклятый сладкий воздух!

Я сделал еще глоток. Стало легче. Потом походил по комнате, пару раз дрыгнул руками-ногами в качестве разминки. Потом почитал свежую газету. Потом... Потом... Потом опять повалялся в постели. Наконец, испытанный метод сработал: естество избавляется от недостатка и пресыщения. Организм стал отчаянно отказываться от безделья.

Тихо скрипнула дверь – это я выскользнул из номера; пробрался вглубь прибранного коридора и вниз по черной лестнице, сквозь захламленный полуподвальный бедлам и через черный ход вырвался на волю. Вздумалось побродить по городу.

Я не понимал что происходит. Вначале-то (всего два дня назад!) намеревался быть беспристрастным наблюдателем, приехал ради чистой исследовательской работы и, естественно, не ожидал такой круговерти, в которой мне отводилась роль марионетки в руках событий. Это мне ничуть не нравилось.

Так, погруженный в себя, я обиженно прошагал несколько кварталов, а микротайфунчики, крошечные ветерочечки обдували со всех сторон, – и не замечал я, как народу становится все больше и больше, и не проулок это уже, а проспект, величаво вливающийся в площадь. Бурлящим и бубнящим течением толпы, словно волной на берег, меня снесло к изящной лавочке. Сел. И наконец-то оборотился в наблюдателя.

По отмосткам вдоль стен домов, прилегающих к площади, шатались обросшие щетиной унылые диадохи, пугая редких там прохожих и друг друга своим видом и численностью. Площадь же шипела, клокотала, пенилась людьми, вздымаясь до туч по стволам деревьев и памятникам, густела, плотнела и вдруг схлынула: могучий отлив унес с собой все, что возможно, взамен оставив миллионы кожурок семечек, окурков и проигравших лотерейных билетов. Произошло утреннее открытие магазинов. Моему взору предстали плакаты и огни зазывающей рекламы. "Вы ходите в дезабелье фирмы "Фиговый лист"? Пылающий неон, бегущие строки, гремящая музыка – настоящее потрясение для непробудившегося города. Банк "Акула бизнеса". Гостиница "Логово". Но а уж мелких вывесок больше, чем муравьев в роще. "Кон-дом ч.стное концессионное домостроительство. Ставьте на Кон-дом и Вам покорятся высоты небоскребов".

Какая похабщина, – подумал я. – И это в названиях, где следует быть ювелиром и микрохирургом. Каждое название надо лелеять, терпеливо растить и воспитывать, не растрачивая по мелочам. Достойных названий мало, но чрезвычайно велика в них потребность, и горе осмелившемуся взять одно из них и употребить не по назначению. Выдумывать все мы мастаки, а поди выдумай название! Оно должно быть звучным на слух, красивым в написании и адекватным содержанию. И разве не ясно, что весь наш могучий язык состоит из одних только названий. Здесь нужна целая наука! Скажем, ономастика.

Я растроганно поднялся и пошел куда глаза глядят. А глаза зорко вцепились в одно непонятное взгромодье – болтавшийся хвост людей в проулке между стеной ратуши и задворками королевского дворца, почему-то не рассосавшееся в миг открытий. Это была очередь.

Дорогие мои, и очереди бывают разными, и тоже табелируются, и ранжируются. Причем, смотря под каким углом рассматривать. Рассматривать же их можно по длине, образовываемым очертаниям, внутреннему состоянию и внешней силе, трансформирующей координаты отдельных их членов, и еще по много чему. Если хотите, очередь вообще пятое, особое состояние общества, после "народа работающего", "отдыхающего", "лечащегося" и "народа передвигающегося". Для скептиков замечу, что к "очереди" относятся и любые другие скопления: митинги, собрания (которые суть очереди за эмоциями и информацией), а также всевозможные состояния ожидания.

Я приблизился и беспечно побрел вдоль – и там где проходил, люди прекращали переговариваться, поглядывая искоса и насупленно. Они были мрачны и невеселостию своей могли затмить самое праздничное настроение даже того, кто только что облился ледяной водой. Но по мере дальнейшего продвижения толпа ветлела, обогащалась трупными улыбками на измученных лицах и победными выкриками: Готов!", и я уже было возрадовался, как улыбки вновь стали тускнеть и пропадать.

– Та-ак, – протянул я вслух, когда окончательно убедился в том, что очередь оканчивается посередь улицы спящим стоя юношей с диссидентским лицом. За ним расстилалась пустующая проезжая часть. Выходило, что очереди было две?

– А? – встрепенулся он. – Я, я последний. За мной держитесь.

– Передали не занимать! – буркнул стоящий рядом.

– Вставайте, молодой человек, – сказал третий с конца, – нечего принцу лентяйничать.

– Вы это бросьте! – заметил четвертый. – По Конституции всяк имеет юридическое право отдыхать отпуск.

Потом сказал пятый. Он такое сказал, что все четверо замолкли, а юноша опять беспечно задремал.

Так-с, подумал я, дурак дураку рознь, и примостился на цокольный выступ здания, облокотившись плечом о водосточную трубу. Теперь казалось, что сижу на берегу реки, а течение жизни несется мимо, прочь.

Сквозь строй мыслей донеслось: "Еще один!" и толпа дружно дрогнула, чуть поднатужилась и вытолкнула из недр своих очередного счастливчика. Я немедленно побежал к нему, чтоб догнать и расспросить – но не успел. Он бесследно исчез – и провалиться мне сквозь землю, если вру. А из раскрытого окна на втором этаже закричали – я мгновенно узнал голос принца.

– Федор, мы ко мне поднимайтесь! А ну расступись! – заорал он.

Я протиснулся быстро, как только смог, чтобы не раздражать толпу.

Благодать иметь знакомого. В секунду нашлось и понимание, и прояснение, и потерянный погост для обеспокоенной души. Оказывается, накануне по радио было объявлено, что команда помощников принца Ништяка намерена производить предварительную запись на проведение любых экспериментов с его участием для упорядочивания использования экспериментального времени. Желающих объявилось значительно больше, чем вначале предполагали. Только я вошел, в ужасе прибежала девочка-посыльный с первого этажа с известием, что последняя цифра перевалила за семьдесят пятую, и что запись ведется на третий месяц вперед. Внизу были в шоке, в поисках выхода из ситуации дымились мозги, горели предохранители. Ништяк предложил по чашечке кофе. Нет, отказался я, уже пил, а помногу его пить неинтересно и небезвредно. Тогда, сказал он, я подготовился и мы можем идти продуцировать какой пристало эксперимент. Ну пойдем, сказал я. Пошли, сказал он и мы пошли. Кстати, заметил принц, сегодня, Федор, вы в моем официальном распоряжении, но я вас постараюсь не стеснять.

Он снял трубку телефона.

– Але-о! – закричал он. – Это кто? Дайте мне Димитра Очумеева. Что? А, это мы, Димочка, и есть? Слушай, мы идем на полигон! Присылай заказчика. Нет, двух не можем. Давай.

Полигон находился в соседнем величавом здании. Мы пробрались туда по воздушному мосту с парапетом из синтетического аметиста, оправленного в позолоченные столбики позолоченными львиными головами-шашечками, которые приятно было трогать. И вот – полигон Испытаний! Вздыбившийся под купол амфитеатр с рядами пушистых и не очень перьев на дамских шляпках (в зависимости от дохода мужа или отца), атласных и помятеньких цилиндров, рукоплескания, глуповатые обсуждения сегодняшнего наряда принца, обсасывания приторных подкрашенных леденцов, – одним словом зрители! Хлеб, я знал, имелся у всех, оставались зрелища.

Зал был забит до отказа. Я долго всматривался и, наконец, заметил пустующее место в первом партере. Я протиснулся к нему, я неудобно уселся, и встал, и попросил моих соседей разобрать этот Содом: под ногами мешался Большой Твердый Чемодан, со спинки свисало два плаща и женская благоухающая сумочка (пролились духи?), на сиденье лежала свернутая газета и мелкая разменная монета.

– Хм! – брезгливо заметила дама-соседка по диагонали и захапала нижний плащ. Остальные владельцы вещей промолчали... и никак себя не обнаружили.

А представление уже начиналось! Я сгреб все на боковину и поскорее уселся – на меня уже шикали. Уселся. Остался чемодан. Я уселся.

– Уберите баул, товарищ, – посоветовали слева и мощно двинули Большой Твердый Чемодан ногой. Я попробовал продвинуть его еще дальше, к правому соседу, – нет, тяжеловат. Зато двумя ногами... Правый сосед демонстративно отвернулся, а сам пяткой стал пихать чемодан обратно, медленно, в минуту по сантиметру. Я подпер ботинком... В минуту по полсантиметра. Подпер вторым ботинком. Правый поднапрягся, а сам отвернулся еще больше, стал осматривать декоративную лепку балюстрад балкончиков...

А между тем шоу уже началось.

– Подойдите ближе, – говорил принц заказчику. – Еще ближе, – он забывал про зал, и только тогда глубокое перевоплощение артиста проявлялось в нем с максимальной силой. Человек бледнел и смущался. – Да подойдите же!.. Сейчас вы объясните всем – и мне – свою версию изменения компонент мира, затем Комиссия рассмотрит право на нравственный допуск (она же полномочна и досрочно прекратить действие изменений), ну а затем приступим. Понятно?