Текст книги "О личной жизни забыть"

Автор книги: Евгений Таганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Они прогуливались по запущенному лесу, который давно никто не расчищал, вокруг лежало немало поваленных деревьев, ломаных сучьев, часто встречались проплешины от костров, с кучами мусора, оставленными любителями шашлыков. Зацепин даже пожалел, что вывел сюда Алекса – подобное свинство мало подходило наставлениям о патриотизме.

– Знаешь, в некоторых школах по таиландскому боксу практикуется такой способ обучения: новичка выпускают на ринг против опытного бойца и тот избивает его до тех пор, пока новичок не теряет чувства самосохранения и, забыв о всякой боли, сам не бросается на обидчика. Мы для тебя все здесь сплошные обидчики, ну так почему бы тебе не показать, что ты сильнее всего этого… Твои родители точно так же были вброшены отсюда в тот совершенно чуждый им тропический мир – и вспомни: разве ты хоть раз видел их в тоске и унынии? Они просто взнуздали этот мир, как норовистого жеребца, ну так и ты взнуздай наш мир – разве это не мощная цель для твоего характера и упорства?..

И Зацепин увидел, что попал. Как подросток замер, весь прислушиваясь и примериваясь к прозвучавшим словам.

16

Следующая учебная четверть явилась для Алекса действительно переломной. Он продолжал по-прежнему слабо постигать русский язык, не находил радости и в новых для себя учебных предметах, не обрел и близких друзей, но это уже не имело большого значения – цель подчинить себе все вокруг была поставлена и он принялся решать ее, напрягая все свое воображение и выдумку. Вспомнил прежнюю учебу на опережение в Лимоне и решил применить ее и тут, в этой холодной, промозглой русской школе. Призвав на помощь Даниловну, он каждый вечер по полтора-два часа сидел с ней в классе для выполнения домашних заданий, заставляя ее переводить себе с русского на английский не то, что уже пройдено, а исключительно новые главы и параграфы.

– Чтобы я хотя бы понимал, о чем там будет идти речь, – объяснил он ей.

Для Даниловны это была дополнительная языковая практика, поэтому она охотно согласилась. В результате Алекс сидел теперь на русских уроках не совсем полным болваном, хоть и понимал лишь отдельные языковые конструкции. Одновременно мучительно искал, в чем именно он может проявить себя наилучшим образом – и в конце концов нашел. Помимо двух историй, российской и мировой, в их школе имелся еще и такой факультативный предмет, как «История войн». На нем подробно изучали все мировые сражения с их просчетами и успехами. Поприсутствовав на пяти-шести занятиях факультатива, Алекс вызвался сделать доклад о войне на Тихом океане на английском языке. Ни историк, ни классный руководитель не возражали.

И неделю спустя, повесив на доску большую карта мира и взяв в руки указку, Копылов приступил к делу. Названия армий и подразделений он, правда, порядком позабыл, зато хорошо помнил общее количество войск и кораблей, участвовавших на Тихом океане в каждом сражении и общую хронологию событий, поэтому его указка летала от одних островов к другим, рисуя красочную и выразительную картину. На сравнение с Восточным фронтом она, конечно, не тянула, но с Западным фронтом была вполне сопоставима. А многое из того, что говорил Алекс явилось откровением не только для учеников, но и для преподавателя. Он потом специально залез в энциклопедии и справочники, и оказалось, что Алекс почти ни в чем не ошибся. Через два дня после этого по просьбе историка он сделал такой же доклад в 8 «Б» и с тем же успехом. Классный руководитель даже хотел направить его выступить перед старшими классами, но военрук школы категорически воспротивился этому – нечего превозносить американскую доблесть, знаем мы, какие из них вояки были во Второй мировой войне.

Позже состоялись доклады Копылова о войнах XIX века в Южной и Центральной Америке, тоже совершенно неизвестных янычарским эрудитам. Популярность Алекса среди любителей истории стремительно пошла вверх. Даже одиннадцатиклассники несколько раз приглашали его в свою компанию поговорить на эти темы.

Вспомнил Алекс и о своем соревновании с песочными часами. Взял да и нарисовал шарж на военрука. Сначала общий смех возник только в их шестиместной спальне, потом переместился в класс и наконец стал гулять по всей школе. Следом стали распространяться карикатуры Алекса и на других учителей. К крайнему изумлению Копылова никто его за такие художества не бранил, а некоторые из шаржей были даже вставлены в стенную газету – проповедуемый в интернате принцип равенства между учителями и учениками неукоснительно соблюдался. Было только с издевкой сказано:

– А на одноклассников что же боишься карикатуры рисовать?!

Пожалуйста – пошли рисованные пасквили и на одноклассников. И тоже ноль негативной реакции, а только один восторг и смех.

Костариканский Бидструп был порядком озадачен – за то же самое в Лимонской школе на него лезли с кулаками, здесь же даже учителя берут себе его рисунки на память для своего семейного архива, а девчонки требуют, чтобы он на их портретах оставлял свою роспись и дату дарения.

Дальше – больше. Все физвоспитание в интернате в основном проводилось на свежем воздухе, но и спортивный зал интерната тоже редко пустовал. Группа ребят из 10 «А» повадилась после занятий закрываться в нем и до одурения гонять мяч в некую разновидность мини-футбола.

– А можно я тоже попробую, – попросился однажды к ним Копылов.

– Ну попробуй, – снисходительно улыбнулись шестифутовые верзилы.

Алекс попробовал – и тут же стал для них желанным игроком. То, что в Коста-Рике считалось средним футбольным уровнем, здесь восприняли как высший класс. Умелый, ловкий и быстрый, он мог обвести полкоманды и выдать исключительный пас, или даже сам забить каким-либо особенным артистическим образом, вызывавшим восторг даже у противника. Причем, держа в уме свою конечную взнуздательную цель, он почти всегда предпочитал осчастливить кого-нибудь другого, что, разумеется, оценивалось его новыми товарищами по гамбургскому счету.

Из спортивного зала десятиклассники нередко перемещались в подвальный тир, который был в два раза больше подвального тира Гонсалесов в Лимоне. Восьмиклассников водили сюда стрелять только из мелкашек и лишь старшеклассникам позволялось тренироваться на пистолетах, калашниковых и американских самозарядках. Алекс на автоматы не претендовал, зато из «Макарова» на первом же занятии показал едва ли не самый лучший результат школы и с тех пор тоже стал в тире завсегдатаем и знаменитостью.

И месяца не прошло, как уже почти все свое свободное время он проводил в стане десятиклассников, что наполнило его интернатовскую жизнь особым авантюрным смыслом. Разумеется, такая его автономность не могло сильно понравиться собственным одноклассникам. Больше всех возмущалась Даниловна:

– Ребята в классе обижаются, что ты слишком откровенно демонстрируешь им свое пренебрежение.

Можно было конечно отмахнуться от нее, но костариканские навыки деликатничанья с девчонками были еще слишком сильны в Алексе, поэтому ему проще было ответить серьезно:

– Кто-то сказал: хочешь быстрее стать взрослым, общайся только с теми, кто старше тебя. Да и вообще, разве это не мое законное право вести себя так, как мне самому нравится?

– Думаешь, мы все глупее тебя?

Обижать ее, говоря утвердительно, не хотелось, поэтому он чуть смягчил свои слова:

– Думаю, что вы все просто любите стоять на месте и ждать, когда с вами что-то произойдет, а я хочу быть в постоянном движении.

Даниловна лишь презрительно хмыкнула на это и буквально через несколько дней сумела доказать, что, по крайней мере, относительно ее умственных способностей он не совсем прав.

Видеозал, как и другие факультативные помещения, тоже был всегда в распоряжении старших классов, мол, берите кассеты и смотрите, что хотите. И однажды, когда десятому «А» вздумалось без преподавателя посмотреть «Заводной апельсин», Алекс взял с собой туда и Даниловну.

Как обычно подростки смотрят про ровесников-хулиганов, ну конечно со смехом, восторженными возгласами и циничными замечаниями. Копылов видел фильм еще в Лимоне, поэтому больше косился на свою соседку, как она воспримет героя, в честь которого родители назвали его, Алексом.

В самых откровенных сценах Даниловна морщилась от отвращения, но продолжала внимательно смотреть.

Когда включили свет, кто-то из десятиклассников напрямую обратился к гостье:

– А что скажет наша юная леди?

Вопрос был задан по-русски, но Даниловна для Алекса ответила по-английски:

– Полная туфта.

– Это почему же? – даже чуть обиделся десятиклассник.

– Когда Алекс выпендривается, еще ничего. Зато полная лажа с самим перевоспитанием. Алексу силой раскрыли глаза и заставили смотреть на сцены насилия, и они его якобы ужаснули, а рядом сидели обычные врачи и со скукой смотрели на те же самые сцены. Их они почему-то не ужасали. Глупая английская выдумка для самых одноклеточных.

Два десятка ребят молча переваривали ее ответ.

– А ведь она в чем-то права, – похвалил кто-то.

Копылов почувствовал легкий укол: как он сам прежде этого не замечал. Вот тебе и собственные недалекие одноклассники. С той поры он стал относиться к Даниловне чуть с большим уважением, допуская, что она может понимать что-то глубже и оригинальней, чем он.

Что же касается самой старосты, то ее отношение к Алексу можно было сравнить с некими постоянно действующими качелями: восхищение – презрение, взгляд свысока – взгляд снизу, любование – раздражение.

Тут еще прозорливые девчонки начали подначивать ее:

– Признайся – ты просто влюблена в него.

– Конечно, прямо жить без него не могу, – сердито отмахивалась она.

На самом деле героями ее грез были сразу несколько ребят, в основном старшеклассников, причем каждый месяц фаворитом оказывался то один, то другой. Причина крылась в ее старательной подготовке к будущей двойной жизни. Любить правильных пусть и успешных ребят – это же такая тоска. Иное дело – роман с разведчиком-нелегалом. Двойная-тройная опасность, двойной-тройной запрет – вот это да! Вот это настоящее! И чтобы эта любовь непременно раскрутилась не здесь, а в Париже, Нью-Йорке, на худой конец в Лондоне. Именно там они должны случайно встретиться в качестве двух нелегалов принадлежащих к разным резентурам. Поэтому и обращала свой благосклонный взгляд на многих избранников, дабы было потом одному из них что рассказать про их совместную янычарскую юность. Ведь вряд ли кто-либо из них запомнит ее здесь, точно так же, как не запоминает она сейчас пятиклашек и шестиклашек. А она ему все тогда про его школярство и выложит.

А Алекс он что? Он просто друг. Конечно, если повезет и с ним точно так же столкнуться в Парижах-Лондонах, то и его не обойдет стороной ее романтическое сердце. Таков был расклад юной кандидатки в Мата Хари, навсегда отдавшей свое сердце лишь вожделенному статусу разведчицы-нелегалки.

17

В тот зимний день Даниловну с Алексом вызвал к себе директор.

– Копылову сегодня надо попасть на квартиру своего куратора, – объяснил им по-английски Вадим Вадимыч. – Зачем именно я толком не понял, но надо. Поедете на машине с моим водителем, он адрес знает. Ты, Сабеева, пойдешь с Алексом до подъезда, водитель вас подождет, а потом все вместе назад в интернат. Все понятно?

Алекс встрепенулся.

– Мой куратор что-то узнал о маме?

– Не знаю. Сам все увидишь. Езжайте.

В том, что их фактически одних отправляли в незнакомое место мегаполиса в момент наибольшего разгула уличной преступности не было ничего особенного. Кружок по ориентировке на местности был в их классе одним из самых любимых и посещаемых. Даниловна уже раз пять отправлялась с кем-нибудь в паре отыскивать какой-либо магазин или мастерскую, считалось, что с каким-нибудь конкретным поручением подростки в большей безопасности перед любыми уличными неприятностями. Так оно обычно и выходило. Алексу же такое путешествие предстояло впервые.

Зацепин жил в центре Москвы на Малой Каретной. Прежде чем ехать, Мальвина внимательно сверилась с картой города, где был нанесен каждый дом, чтобы потом, никого ни о чем не спрашивая, точно найти нужный адрес. Ее предосторожность оказалась не лишней. Покружив по центру Москвы, директорская «Волга» уперлась в наглухо перекопанную улицу и огромную автомобильную пробку позади.

– Я знаю, как дальше найти. Ждите нас здесь, мы скоро будем, – сказала она водителю, дяде Грише, и они с Алексом зашагали по неубранному вязкому тротуарному снегу.

Однако подойти к дому, даже если примерно знаешь, где он, оказалось не просто: почти все железные решетки в подворотнях были на замке.

Даниловна несколько раз косилась на озабоченного спутника и решила, что для важного разговора сейчас самый подходящий момент: надо же, в конце концов, выяснить, что она для него значит. Интернат для этого не самое лучшее место, здесь же они надолго без лишних свидетелей.

– Слушай, а ты вообще как ко мне относишься?

– Что ты имеешь в виду? – не понял он.

– Я на тебя трачу столько времени, а отдачи – ноль.

Если она хотела его озадачить, то ей это удалось.

– Что ты хочешь сказать?

– Ну нравлюсь я тебе или нет? – В мыслях этот вопрос ей казался легким и игривым, но, когда прозвучал вслух, сразил ее своей пафосностью.

Алекс уже успел немного освоиться с постоянной русской насмешливостью над всем и над всеми, поэтому счел нужным поинтересоваться:

– Ты серьезно спрашиваешь?

– Да уж куда серьезней. Признавайся давай. – Для убедительности она даже толкнула его кулачком в плечо.

– Боюсь, что нет, – ответ Алекса сразил ее своей безжалостностью.

Даниловна приостановилась и гневно воззрилась на него.

– Ты что сказал?!

– Ну сказал. Ты спросила. – Он и не собирался извиняться.

– Да как ты смел такое сказать! – ее возмущению не было предела.

– А в чем дело? – Копылов все еще не понимал, или притворялся, что не понимает.

– Вот так взял и в грязь меня фейсом.

Они уже не шли, а стояли на месте как два поединщика. И Алекса по-прежнему мало волновали ее взорвавшиеся эмоции.

– Меня куратор ждет.

– Подождет твой куратор. Отвечай давай! Что тебя во мне не устраивает? – Ей захотелось разобраться с ним раз и навсегда.

– Прямо тут отвечать?

– А где? Прямо тут! – плевать ей было на глазевших на их ссору прохожих.

Для Алекса же такое постороннее внимание всегда было крайне неприятно.

– Ты злишься – я ничего не буду говорить.

– Да говори уж. Царапаться не буду, точно. Ну говори, что тебя во мне не устраивает? – не отставала задетая за живое староста.

– Ты слишком… активная.

– Это все?!

– Ты любишь резко выражаться, – чуть подумав, дополнил он.

– По-моему, при тебе я матом не ругаюсь.

– Не в этом дело. Ты все время хочешь быть самой крутой, а это не всем может нравиться.

Она утвердительно кивнула.

– Я поняла, тебе это точно не нравится. Дальше!

– Я не курю, а ты куришь. Это как?

– Ты ни разу не говорил, что тебе это неприятно.

– А ты понимаешь только то, что тебе говорят? Сама догадаться не можешь?

Навстречу им двигалась толстая тетка-челнок с огромными сумками. Они, увлеченные разговором, стояли прямо на ее пути.

– Вот же малахольные прут, никого не замечая. Прочь с дороги, сказала! – тетка угрожающе повела сумками.

– Кто это прет?! – Даниловна готова была тут же завестись, но успела перехватить укоризненный взгляд Алекса. – Ну, конечно, тётечка, мы не правы. Спасибо вам за верное замечание. Мы исправимся. Мамой клянусь. – И схватив Алекса за рукав, она потащила его прочь.

Тетка, опустив сумки на землю, обалдело смотрела им вслед.

Так и не договорив до конца, они нашли в железных воротах открытую калитку и вошли в небольшой замкнутый двор с могучими старыми деревьями и полудюжиной машин.

– Сюда, – указала староста на нужный подъезд. – Четырнадцатая квартира.

Сразу забыв об их стычке, Алекс торопливо нырнул в указанную дверь, не охваченную еще домофонными преградами.

Ждать его пришлось минут сорок. Впрочем, Даниловна особо не скучала, ходила по двору, качалась на детских качелях, снова прохаживалась. И пришла к важному решению, ведь, в конце концов, не только парни, но и девчонки должны чем-то поражать воображения представителей противоположного пола.

Наконец проскрипела дверь подъезда. Потрясенный и не совсем вменяемый вид Алекса изумил старосту. Она бросилась к нему.

– Ну как?! Рассказывай.

Он с недоумением посмотрел на нее, словно только сейчас вспомнив, что приехал сюда не один. Даниловна сообразила, что сейчас ей будет резкий ответ за назойливое любопытство и перевела стрелки на другое:

– А я решила бросить курить. Прямо с этой минуты. Смотри. – Она скомкала и выбросила полупустую пачку сигарет. С его стороны на это был ноль эмоций. – Тебя там что, наркотиками накачали? Э, очнись! – Она потрясла Алекса за плечо.

Он хмуро посмотрел на нее:

– Мне надо побыть одному. Хорошо?

– Одному? А ты точно в норме?

– Уйди. Ну, пожалуйста, уйди!

– Нас машина ждет, – напомнила она.

– Хорошо, – сердито бросил Копылов и быстро зашагал в сторону оставленной машины. Даниловна еле поспевала за ним.

18

Зацепин встретил его в прихожей. Вид у него был совсем не такой вальяжный как обычно. Все плохо, мгновенно понял Алекс.

– Проходи, – по-испански пригласил хозяин. От него исходил сильный запах алкоголя.

Они прошли вглубь квартиры. Любой россиянин обратил бы внимание на высокие потолки с лепниной, громоздкую старинную мебель, сверкающие повсюду хрустальные люстры и бра, для Алекса же все это выглядело весьма старомодно и заурядно.

В гостиной находился овальный обеденный стол, накрытый парадной скатертью. На нем была бутылка водки и нехитрая закуска из соленых огурцов, сыра и бутербродов с красной икрой. Еще на столе стоял портрет Исабель с черной лентой, прислоненный к вазе с четырьмя гвоздиками.

Алекс потерянно смотрел на портрет и все равно ждал объяснения.

– Сегодня сорок дней со смерти твоей мамы.

Петр сел за стол и налил две рюмки водки, третья рюмка с водкой стояла возле портрета.

Алекс сам удивился словам, которые вышли из него:

– Ее казнили?

Куратор отрицательно качнул головой.

– Она вскрыла себе в камере вены.

Зацепин жестом указал на второй стул. Алекс сел.

– Вы так мне и не привезли альбом с детскими фотографиями, – вспомнил вдруг Алекс.

– Ты особенно не настаивал, поэтому и не привозил. Ну что, помянем?

– Я пить не буду. Это вы во всем виноваты. Вы привезли им свою неудачу. – Алекс сказал это без всякого зла, просто как констатацию факта.

Петр на упрек не прореагировал. Медленно выпил рюмку, чтобы в полной мере почувствовать ее горечь и понюхал кусочек черного хлеба, лежащий перед ним на тарелке.

– А ведь я был влюблен в твою мать. Ладно, не хочешь пить, тогда смотри видео.

Куратор включил телевизор и видеоплейер. По экрану пошла рябь. Положив дистанционки на стол, Петр встал и вышел из гостиной.

На телеэкране появилось изображение Исабель на фоне какой-то неопределенной зеленой драпировки.

– «Если ты, Алекс, смотришь сейчас это видео, значит, со мной и папой случилось что-то очень плохое, – по-испански заговорила она. – Твое настоящее имя Александр Сергеевич Копылов. Ты русский и родился в России. Я понимаю, для тебя это открытие – большое потрясение. Но по-другому было никак нельзя. Мы с папой очень любили и любим тебя и не хотели с тобой разлучаться ни на один день. Я думаю, ты достойно выдержишь любые испытания. О нас с папой особенно не горюй, мы прожили самую яркую, самую интересную жизнь, какая была только возможна. И вообще не грусти о прошлом, а стремись в сверкающее будущее. Как только выучишь русский язык, шестая часть планеты будет у твоих ног. Мы с папой надеемся, что ты всегда будешь поступать по-гулливерски, а не по-лилипутски».

Исабель вдруг закрыла лицо ладонями.

– «Вот видишь, всегда умела держаться, а тут плачу. Люблю тебя, мой хороший. Мой самый лучший сын на свете. Сыночка моя», – последние слова она произнесла по-русски.

По экрану пошла рябь – запись закончилась.

В комнату заглянул Зацепин, подошел к окну и остановился там спиной к своему подопечному.

– Я могу взять эту кассету? – только и спросил Копылов.

– Нет. Но ты можешь взять ключ от этой квартиры и всегда сюда приезжать и смотреть ее здесь.

– Что было в том железном ящике?

– Откуда я знаю? Я отдал его еще там, в посольстве.

– Это было что-то важное?

– Кто же тебе это скажет? Наверное. Твоего отца, между прочим, наградили орденом Красной Звезды.

– А маму?

– Маму наградят чуть позже, – Петр сказал это почти машинально и тут же спохватился, как это двусмысленно прозвучало, мол, нужно еще узнать, как она вела себя на допросах.

– А почему она не смогла убежать? – Алекс спрашивал совершенно спокойно – слишком все уже успело в нем перегореть.

– Ее в лесу укусила змея, и она вынуждена была обратиться в больницу. Там ее и арестовали.

– А ее нельзя было как-то спасти или на кого-нибудь обменять?

– У нее был хороший адвокат и не было прямых улик, указывающих, что она стреляла, но присяжные все же признали ее виновной в неподчинении полиции. А потом уже видимо в тюрьме что-то случилось, что ей понадобилось вскрывать вены…

Часть вторая

1

Подполковник ГРУ Шелех, поблескивая сократовским лбом, наводил шмон в своем служебном кабинете: что-то мелко рвал, что-то засовывал в дипломат. Одетый в малоприметный костюм он был похож на рядового бухгалтера. Сидя на одном из стульев, что стояли в ряд у стены, Петр Зацепин удивленно смотрел на действия шефа. Не глядя на капитана, тоже как и все в их конторе одетого в гражданку, подполковник бросил:

– Скажи спасибо Ельцину, что ты за провал Копыловых отделался легким испугом. В другое время так бы с рук не сошло. У тебя, кстати, запасной аэродром подготовлен?

– Вы о чем, Нил Палыч? – по прошествии реабилитационного периода Петр уже позволял себе иногда подобные фамильярности.

– Ну так сокращение шагает по спецслужбам. Начали с генералов и полковников, скоро и до капитанов доберутся.

– Я как-то не думал об этом, – не совсем искренне признался Зацепин.

– А ты подумай. Сейчас коммерческие структуры нашего брата, знаешь, как растаскивают. А что, языками владеем, аналитический склад ума, кое-какие психологические навыки, не говоря о физической спецподготовке.

– А присяга?

– Ты еще кодекс строителя коммунизма вспомни, – криво осклабился подполковник. – Как там твой малолетний протеже поживает? Предлагаю, не портить мальчишке жизнь и в нормальный интернат перевести.

– Это приказ?

– Я уже, знаешь, со вчерашнего дня ни над кем не приказчик. Просто старческое брюзжание. Ну все, чего сидишь? Ступай. Мне еще тайные схроны достать нужно.

Капитан встал и направился к выходу. Возле двери остановился, с сомнением глядя на шефа.

– Все нормально. Стреляться точно не буду. Иди! – угадал его опасение Шелех.

Да, продолжение службы получилось не совсем таким, как рассчитывал Петр. Сведения, полученные о судьбе Исабель, казалось, сняли с него последние претензии. В пору было снова надеяться на выезд за кордон. И вот на тебе!

Привычка к другому уровню жизни и приобретенная легкость обращения с финансами за полгода жизни в Москве изрядно облегчили денежные запасы Зацепина. Гиперинфляция съела вместе со сберкнижками четы Копыловых и его собственные заначки. Текущего офицерского жалованья едва хватало на травоядную жизнь, а ведь он млекопитающее вполне плотоядное и хорошая порция мяса должна лежать у него на тарелке, если не три раза в день, то два точно.

Товарищи по службе уже подсказали выход: сдать трехкомнатную квартиру в центре богатеньким кооператорам, а самому снять панельную однохатку где-нибудь на окраине, разница между этими двумя суммами могла составить два его нынешних капитанских оклада. Ну почему, почему ему, элитному офицеру это надо делать?!

Теперь еще отставка Шелеха. С ним он мог рассчитывать на заграничные командировки, без него – скорее всего, будет безвылазно в аналитическом отделе бумажки перебирать. А значит, придется, как не сопротивляйся, в доставшуюся от родителей сталинскую трешку пускать чужих людей. Можно было, конечно, еще продать свою «Ладу-семерку», но перемещаться по Москве на общественном транспорте – это ведь вообще за гранью добра и зла. Хоть ты иди репетитурствуй по испанскому и английскому.

С такими невеселыми мыслями ровно в шесть вечера Петр покинул служебный кабинет. По своему рангу он не имел права на персональную стоянку, предназначенную только для старших офицеров, поэтому каждый день парковал «Семерку» где придется, желательно рядом с более аппетитными иномарками. Сегодня это получилось у него в полутораста метрах от «конторы».

Вот уже и «Семерка» рядом, и даже забытые им на ветровом стекле дворники почему-то никто не потырил. Краем глаза капитан засек переходящих наперерез ему улицу двух высоких парней, но они были увлечены активной беседой и вовсе не с бандитскими лицами, поэтому тревожный звоночек прозвучал лишь, когда парни приблизились к нему до трех метров.

– Петр Иваныч? – осведомился тот, что был в очках, успокаивающе разводя в стороны пустые кисти рук.

– И что? – Зацепин весь напружинился для отпора.

– С вами хотят поговорить. Никакого криминала, – заверил очкарик.

Второй верзила со щекастым простодушным лицом махнул головой в сторону черного «Мерседеса» у противоположной бровки тротуара.

– Не хочу, чтобы угнали мою раритетную движимость, – Зацепин сказал это просто чтобы продемонстрировать свою невозмутимость.

– Я постою посторожу, – просто отреагировал Щекастый.

– Однако и сервис у вас, – похвалил его Петр.

Вместе с очкариком они зашагали к «Мерседесу». Второй охранник остался возле «Лады». Особой опасности для себя Зацепин не ощущал, что как раз и беспокоило – неужели это одна из дурацких проверок, о которых вспомнили в последнее время?

В «Мерседесе» на заднем сиденье сидел пожилой мужчина с холеным лицом прирожденного барина или цэковского работника. Очкарик распахнул перед капитаном заднюю дверцу, а сам направился к водительскому месту.

– Мы можем поговорить прямо здесь, – объяснил Барин из машины. – Только немного отъедем от вашей «конторы».

Зацепин без лишних слов сел рядом с ним.

«Мерседес» действительно отъехал совсем недалеко, свернул в переулок и припарковался возле небольшого сквера.

Очкарик дисциплинировано выбрался из машины и чуть отошел, чтобы не мешать разговору.

– Времена сейчас не самые хлебные для вашей службы, – начал Барин.

Петр определенно его где-то видел, только не мог вспомнить где.

– Значит, вы и есть та коммерческая структура, которая переманивает нашего брата к себе?

– Почему вы так решили?

– А только что мой патрон об этом целую балладу спел, – усмехнулся Петр.

Барин сделал небольшую паузу. А ведь он тоже из наших, понял капитан.

– Объективный процесс. Ничего не поделаешь.

– Ну и как много мне мочить ваших конкурентов придется? Больше чем на два мокрых дела в неделю ни за что не согласен, – продолжал язвить Зацепин.

Его собеседник чуть поморщился.

– У вас превратное представление о некоторых вещах. Мне говорили, что вы умеете по первым словам вникать в суть ситуации. Как всегда сильно преувеличили.

– Ситуация более чем понятна. Только я еще не дошел до ручки, чтобы менять окраску.

– Это нас как раз и устраивает.

– Что именно?

– Пока вопрос стоит так: вы хотите остаться там, где находитесь? – уточнил Барин.

– А есть другие варианты?

– Через неделю будет получен приказ о вашей отставке.

– Даже так! – воскликнул Петр, тут же почему-то поверив осведомленности собеседника.

– В наших силах сделать так, чтобы сокращение штата вас не коснулось.

– А взамен вы попросите меня об услуге, которая, может быть, никогда не понадобится, как говаривал Дон Корлеоне.

Это сравнение чуть развеселило пожилого господина.

– Ну вот, вы все отлично понимаете. Со своей стороны мы берем обязательство, что интересы страны никогда никоим образом страдать не будут. Ведь именно это вас в первую очередь беспокоит?

Зацепин снова не смог удержаться от сарказма.

– Тайные махинации, а интересы страны не пострадают, вы великий волшебник из Страны Оз, однако.

– И все-таки это так, – заверил Барин. – Есть силы кровно заинтересованные в том, чтобы наши спецслужбы не только не пострадали, а вышли из этой ельцынщины еще более окрепшими и сильными. Видите, я вам даже конверт с валютой не предлагаю.

– Стало быть, это тянет на государственную измену на идейной основе.

Теперь пришел черед пошутить работодателя.

– Ну что ж, примерно такого обмена мнениями я и ожидал. Потом будут вторые уговоры, и только на третий раз вы скажите «да». Показываю свою визитку, чтобы вы просто запомнили номер моего телефона, – пожилой показал на десять секунд бумажный прямоугольник, на котором написано было лишь «Терехин В.Б». – Запомнили? Звать Виталий Борисович.       В отчете о личных контактах о нашей встрече лучше не упоминать. Могут возникнуть нежелательные для вас подозрения. Я понятно выражаюсь?

От этого школьного шантажа вся ситуация стала для капитана скучной и малоинтересной.

– Я могу идти? – сухо спросил он.

– Идите.

Зацепин вышел из машины. На водительское место сел охранник и «Мерседес» уехал. Когда Петр подошел к своей «Семерке» Щекастый приветливо взмахнул рукой и двинулся прочь. Через пару секунд его уже и след простыл.

2

Со времени поездки к куратору прошла уже неделя, а тоска Алекса все не проходила, став из острой и отчаянной тягучей и непрерывной. Отныне он действительно во всем мире остался один, абсолютно один. Несколько раз, когда вокруг никого не было, у него на глазах выступали слезы – так было жаль и себя, и своих родителей-неудачников, и ту приятную, комфортную жизнь, бывшую у него совсем недавно, и то великолепное будущее в Штатах, которое уже никогда не осуществится в том великолепном виде, в каком обещало быть совсем недавно.

Как романтическая, сентиментальная девчонка, он каждый день украдкой доставал из прикроватной тумбочки снимки той памятной фотосессии с Камиллой и рассматривая их, любовался уже не столько своей пассией, сколько захваченными объективом частями сада и дома. Наверно, попроси он дядю Альберто, тот достал бы ему и фото родителей, однако такая просьба низводила его до положения обычного сиротки, и самолюбие не позволяло делать этого. Однако и простая угрюмая замкнутость была уже пройденным этапом, к которому не стоило снова возвращаться. Некоторое облегчение он теперь испытывал лишь в минуты агрессивного цинизма ко всем и ко всему. Главной жертвой этих его новых упражнений стала Даниловна.

– Ну и какой ты на меня донос написала на этот раз? – спрашивал он ее отныне почти каждое утро.

– Какой надо, такой и написала, – недовольно огрызалась староста.