Текст книги "Солнце в ночи"

Автор книги: Евгений Коковин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Глава шестая

БУРГОМИСТР – ПТИЦА ХИЩНАЯ

Издали острое Новый кажется совершенно голым, пустынным и необитаемым. Такое впечатление и создалось у экипажа моторной яхты "Эдванс", подошедшей к острову на расстояние четырех миль. Остров окружали коварные отмели. Капитан "Эдванса", человек бывалый и весьма осторожный, боясь посадить судно на мель, приказал отдать якоря. Матросы да и сам капитан недоумевали: что здесь нужно этому доктору Барнету? Отчаянные и смелые китобои, они не видели в этом длительном рейсе никакой пользы. Вероятно, доктор Барнет был или безумцем или праздным бездельником. Впрочем, им-то какое дело, когда яхта зафрахтована, а им платят хорошие деньги? Доктор Аллан Эдвин Барнет стоял на палубе и внимательно рассматривал в бинокль низкие песчаные берега неведомого острова. Сведения об острове Новом были самые скудные. Может быть, потому этот кусочек малоизведанной суши так и привлекал Барнета. Во всяком случае, слухи о том, что на Новом имеются залежи медной руды, он считал вполне вероятными. А если это действительно так, то его предприятие, несомненно, оправдается. – Этот остров – пасынок России, – сказал Барнет своему спутнику Артуру Крейцу. – Подумать только, сколько русские теряют на своих же землях! Ведь если даже здесь нет ископаемых, то я уверен – пушнины, птицы и рыбы в этих местах несметное множество. Я бы устроил на этом острове великолепную колонию переселенцев. – Вы великий фантазер, – улыбнулся Крейц. – Но алхимия – наука безумцев. Вы хотите обыкновенный песок превратить в золотой. Однако ученым это не дано. Это дано только волшебникам и магам, таким, как Артур Крейц! Возьмите лучше полкварты забортной воды и пойдемте в каюту. Я мигом превращу эту воду острова Нового в первосортный ром. Все равно уже поздно. Когда вы думаете навестить этого пасынка России, как остроумно вы его назвали? – Мы отправимся на разведку завтра утром, – ответил Барнет. – Нужно отдохнуть, да и русские говорят: утро вечера мудренее. Была уже полночь, а полярное бледное солнце так и не заходило. Северный океан был тих. Лишь отлогие волны мертвой зыби чуть покачивали яхту. Вблизи яхты появилась одинокая огромная птица. Изредка она тяжело взмахивала длинными крыльями и потом долго парила, высматривая добычу. – Что это за орел? – спросил Артур Крейц, насмешливо и в то же время с удивлением наблюдая за зловещим полетам неведомой птицы. – Это самая крупная и самая хищная чайка, – пояснил доктор Барнет. Русские промышленники называют ее бургомистром. Гроза птичьих базаров! Аллану Барнету уже приходилось бывать в полярных странах. Кроме того, он изучил много полярной литературы, и его познания в этой области были достаточно обширны. Бургомистр – сильная и свирепая птица. Очень часто она не ловит рыбу сама, а отнимает у других птиц. Она пожирает птичьи яйца, беззащитных птенцов и нападает на слабых пернатых. – Бургомистр мне не нужен, – сказал Крейц. – Я мечтаю о белом медвежонке! Барнет попросил капитана подготовить к утру шлюпку. Дальнейший разговор продолжался уже в каюте доктора. – Металлическое золото я здесь найти не надеюсь, но мягким золотом мы будем обеспечены в достатке. Вы знаете, что называется мягким золотом? – Пушнина? – догадался Артур Крейц. – Совершенно верно, – подтвердил Барнет. – Кроме того, в самое ближайшее время я составлю отчет для нашего патрона. При положительных результатах моих исследований на Новом будет наша колония или в крайнем случае концессия. А потом... потом, я думаю, остров вообще можно будет приобрести... Крейц понимающе и весело взглянул на Барнета. – Вы – бургомистр! – сказал он, вспомнив большую, только что виденную птицу и объяснения доктора. – Этим будут заниматься уже другие, не я, – защитился Барнет. – Мое дело наука, исследования. – Я пошутил, доктор. Не обижайтесь. Занимайтесь, чем вам заблагорассудится. Вы обещаете мне белого медвежонка? – С белыми медведями у меня связано крайне неприятное воспоминание... – Расскажите, – попросил Крейц. – А я в это время приготовлю по большой рюмке рому. Не бойтесь, не из забортной воды. Рассказывайте, я слушаю, доктор. Барнет устало опустился в кресло. – Рассказывать, собственно, нечего да и не очень приятно вспоминать. Четыре года назад я участвовал в одной полярной экспедиции... И Барнет рассказал, как в отсутствие путешественников их лагерь посетили белые медведи и сожрали не только мясо, сухари, но также кофе, продовольственные и спальные мешки и даже американский флаг. Артур Крейц хохотал до слез. – Вот это аппетит! Завидный аппетит! – Не смейтесь, – сам смеясь, сказал Барнет. – Если вы заведете медвежонка, то ваш флаг тоже будет под постоянной угрозой! – У меня, к счастью, нет флага. – Крейц поднял бокал. – Ваше здоровье, доктор, и за того белого медведя, которого мы приручим. – Остерегайтесь, Крейц! Белый медведь – символ России. У Артура Крейца настроение все больше поднималось. – А я Россию приручать не собираюсь. Я не Наполеон. И мои намерения не так уж велики, доктор. Я приручу то, что интересно для публики – белого медвежонка и... – Крейц умолк, многозначительно посмотрел на Барнета и продолжал: – Что же касается символов и прочей чепухи, то ни во что это я не верю. Вы же знаете, я сам маг, я всемогущий! Амулеты и идолы эскимосов мне, правда, нужны, но совсем для другой удачи и для других молитв. – В этих местах живут не эскимосы, а самояды. Русские зовут этих интересных людей самоедами. Но не думайте, что они сами себя едят. Вас они тоже кушать не будут. У них достаточно оленьего мяса и дичи. – Барнет поднялся и потянулся. – Давайте спать. Завтра нам предстоит многое сделать и многое увидеть. – До свиданья, доктор. До завтра. Теперь я должен спать и не думать о белых медведях. У русского писателя Толстого в одной книге мальчики придумали игру: стоять в углу и не думать о белых медведях. Это довольно трудно. Теперь я не могу не думать о белых медведях и об этих... как вы их назвали, туземцах... Самояды, – подсказал Барнет. – Вот-вот. Мне хочется поскорее увидеть этих самоядов. Крейц вышел на палубу и еще долго смотрел на угрюмые берега острова Нового. Артуру Крейцу было уже за сорок, и за свою жизнь он повидал полмира. По образованию – инженер-строитель, он никогда ничего не строил. Зато он охотно и много занимался прикладной механикой и химией. В разговоре с Барнетом Артур Крейц не случайно и не шутя называл себя магом. Еще в ранней молодости он увлекся иллюзионизмом, связал себя с цирком и стал успешно выступать на аренах и эстрадах. Для авантюристической натуры Артура Крейца это было значительно интереснее и выгоднее, чем строить здания, мосты и дороги. Талантливый фокусник-европеец совершил большое путешествие по восточным странам и многому там научился по своей хитроумной чародейской профессии. Но от восточных халатов, чалм и таинственных магнетизерских пассов Крейц отказывался. Обычно он выступал во фраке и в цилиндре. Крейц понимал: восточная бутафорская экзотика уже порядком поднадоела пресытившимся европейцам и американцам. Крейц побывал и в России и недурно владел русским языком. Он узнал о предстоящем путешествии Барнета и предложил ему свои услуги в качестве переводчика. Но были у него иные замыслы. Имея уже немалое состояние, Артур Крейц теперь все реже и реже заключал контракты, но своего дела не только не бросал, но всемерно его совершенствовал. Для доктора Барнета Артур Крейц был всего-навсего симпатичным человеком, невинным фокусником-иллюзионистом и беспечным искателем приключений. Потому Барнет легко и согласился взять его с собой в полярную экспедицию. – Я бывал почти всюду, кроме полярных стран, – говорил Крейц доктору. Кроме того, я хочу достать белого медвежонка. Я хочу, чтобы моим ассистентом был царь Заполярья. Я приручу и выучу его многим штукам. Это будет оригинально – медведь-ассистент при иллюзионе. Крейц следил за парящим полетом ненасытного бургомистра и думал о белом медведе и о людях, которых зовут самоядами: "Мне нужен хоть один житель с острова Нового!"

Глава седьмая

САНКО ХАТАНЗЕЙ

На всем острове Новом был единственный грамотный человек – Санко Хатанзей. Читать, писать и даже недурно рисовать Санко научил русский художник Григорьев. Григорьев прожил на острове среди ненцев почти целый год. Ненцы полюбили его, но особенно привязался к художнику юный Санко Хатанзей. Долгими днями и ночами они вдвоем бродили по острову или разъезжали на собачьих или оленьих упряжках. Когда Григорьев уезжал, горько было Санко Хатанзею расставаться со своим добрым другом. – Через два года приеду еще, – говорил Григорьев, прощаясь с Санко. Приеду и увезу тебя с собой на Большую землю, в большой город. Там ты, Санко, будешь учиться. Прошли два года. Уже заканчивался июнь, по-ненецки ненянг ирий – месяц Комара. Теперь Санко со дня на день ждал приезда Григорьева. Он часто выезжал на южный берег острова и всматривался в океан, надеясь увидеть судно русских. Но океан оставался пустынным – судна не было. Берега оголялись от снега, и постепенно уменьшался, закисал припай прибрежный, изглоданный дождями и солнцем лед. От Большой земли к острову тянулись говорливые косяки перелетных птиц. Хотя Санко Хатанзей был еще очень молод, он пользовался на острове Новом всеобщим уважением. Во-первых, он умел разговаривать с русскими на бумаге, что ненцам казалось волшебством. Во-вторых, он был на острове первым следопытом, смелым и удачливым охотником. Его постоянные удачи тоже приписывались волшебству. На острове было всего несколько ружей, и одно из них принадлежало Санко Хатанзею. То был подарок художника Григорьева. Но Санко отлично стрелял и из лука, и никто из всех ненцев острова не умел так ловко, безошибочно кидать аркан-тынзей, как это проделывал Санко. В-третьих, за свою еще не долгую жизнь юноша исходил и изъездил весь остров с юга на север и с запада на восток. Он знал, вероятно, все заливы и бухты, все речки и озера, горы и овраги. Он знал остров не хуже, а, может быть, даже лучше стариков, и сами старики это признавали. В-четвертых, он был добр и всей своей охотничьей добычей всегда делился с другими ненцами. В-пятых... Впрочем, к чему перечислять знания и способности Санко Хатанзея, если самая красивая девушка острова, смелая и веселая Нанук, дочь Филиппа Валея, уже давно любила его? К чему много и хорошо говорить о молодом ненце, если с ним не гнушались советоваться по самым разным вопросам умудренные жизнью старики? Не нужно долго рассказывать об охотничьих достоинствах Санко, если мы знаем, что он один выходит на белого медведя и на его счету уже три десятка этих громадных полярных зверей. Жители острова Нового уважали русского художника Григорьева, а он, уезжая, говорил при всех ненцах: – Ты, Санко, будешь президентом вашего острова! У тебя светлая голова, доброе сердце и золотые руки. Ты должен помочь своему народу, Санко Хатанзей! Ненцы не знали слова "президент" и смеялись над ним. Но они соглашались с Григорьевым быть Санко Хатанзею большим ненцем, быть старшиной! Сейчас Санко сидел возле своего чума и чинил поломанную вчера нарту. Теперь он думал только о приезде Григорьева. Он приготовил для художника много подарков – шкуру белого медведя, несколько голубых песцов на выбор, картины и рисунки. У Санко уже нет ни красок, ни карандашей. Русские промышленники и купцы с Большой земли побывали в прошлом году на острове, но они привезли только три ружья, спирт, чай да кое-какие продукты. А Санко нужны краски, карандаши и бумага. Все, что оставил ему Григорьев, он израсходовал. О, скорее бы приехал Григорьев! Санко поет длинную, бесконечную песню. Он поет так, как обычно поют все ненцы. Он поет о том, как встретит русского художника, как они опять поедут по острову, будут выслеживать зверей, ставить капканы и ловушки на песцов, охотиться на гусей и, конечно, рисовать. Санко облюбовал высокую сопку, которая скоро разукрасится маленькими незабудками, цветом морошки и голубики. С восточной стороны у сопки лежит дугообразное озеро. Хорошие места для охотников, рыболовов и художников! Приедет Григорьев на остров, и жизнь тогда у Санко будет такая же, как эта чудесная песня. – Санко! – вдруг услышал он крик издалека. – Санко! Григорий едет! Едет Григорий! Санко вскочил, засунул нож в деревянные ножны и осмотрелся. Он узнал голос Ефимки, мальчишки из соседнего чума, сына Ильи Ардеева. Художника Григорьева многие ненцы называли просто Григорием. Ефимка подбежал к чуму и, запыхавшись, быстро-быстро говорил: – Нгано1, харабля, Григорий... харабля Григория видел там, на море... Он показывал в сторону бухты, на юго-запад, смеялся, говорил и приплясывал. – Ты видел Григория? – спросил Санко нетерпеливо. – Нет, я Григория не видел. Я видел харабля. Там, на море. Через несколько минут Санко уже запряг оленей и крикнул матери, не заходя в чум: – Поехал встречать Григория. Готовь обед! Он гнал упряжку по прямой к морю, объезжая лишь самые топкие болота с открытой водой. Он торопился, боясь, что судно может далеко уйти, и потом им долго не встретиться с Григорьевым. Иногда нарта почти целиком зарывалась в воду, поднимая и разбрасывая по сторонам ливневые каскады брызг. Иногда натыкалась на кочки, и Санко едва удерживался на промокшей шкуре. Выехав на берег, Санко осмотрел океан и сразу же увидел судно, стоящее на якорях. А вскоре он заметил и шлюпку, приближающуюся к острову. Остров окаймляла широкая песчаная полоса. Оставив упряжку, Санко соскочил с высокого берега на песок и побежал к тому месту, куда должна была подойти шлюпка. Он размахивал руками и кричал, чтобы привлечь внимание людей, находящихся на шлюпке. Сейчас он увидит Григорьева! – Нгэй! Ого-о! Григорьев! Нгэй! Как жалко, что он не захватил с собой ружья. Он мог бы салютовать, приветствовать своего друга. Шлюпка была уже совсем близко, и Санко остановился. На шлюпке заметили его и тоже что-то кричали. Санко уже мог сосчитать людей. Их было пятеро. Но Григорьева, кажется, среди них не было. Опечаленный опустился Санко на камень. Он ждал, со щемящей болью в груди наблюдая, как с каждым рывком от ударов весел шлюпка приближалась к берегу. Он уже слышал всплески воды и голоса. Теперь он окончательно убедился, что Григорьева среди приехавших нет. Да и разговор и крики людей на шлюпке были какими-то странными, непонятными. Кто эти люди? Они не похожи ни на большеземельских купцов и промышленников, ни на тех русских людей, которые привозили и увозили Григорьева. Шлюпка ткнулась в песчаную прибрежную отмель. Первым из нее вылез прямо в воду среднего роста человек в меховом жилете и в высоких промысловых сапогах. Он был совсем седой, и Санко решил, что это старик. Человек помахал Санко и выбрел на песок, что-то негромко крича. Юноша не понял, поднялся с камня и пошел навстречу незнакомцу. Они встретились и остановились в двух шагах друг от друга, Несколько секунд длилось молчание. – Здравствуй! – сказал незнакомец по-русски, но совсем не так, как говорят русские. Он сделал еще шаг вперед и подал Санко руку. – Здравствуй, – ответил Санко. – Ты не русский? – Но-но, нет русский Ингланд, Англия, – старик, впрочем он был не так уж стар, как вначале показалось Санко, похлопал ладонью по своей груди. Потом он указал на своих спутников – Норвегия, Германия... – Как тебя зовут? – спросил Санко. – Зачем приехал? Незнакомец, видимо, понял, но, назвав себя, долго не мог подобрать слов для ответа на второй вопрос. – Барнет... м-м... Наконец он притронулся пальцем к своим глазам и рукой сделал жест, как бы охватывая остров. Санко понял: незнакомец по имени Барнет, англичанин, хочет посмотреть остров Новый. Санко знал русских, видел норвежцев, но никогда не встречал англичан, о которых слышал от Григорьева. Подошли еще двое. Один очень высокий и худой, тускло-рыжий. Это был Артур Крейц. Второй – молодой, гривастый, в очках, тоже в меховом жилете, помощник доктора Барнета. – Я вижу, вы уже познакомились, – весело сказал Крейц. – Это и есть туземное население? Самояды? – Мы – ненцы! – строго поправил Санко. – Няо-нцы, – сказал доктор Барнет. – Я забыл, что они себя называют няо-нцы. Я слышал об этом. – Ненцы, – еще раз поправил Санко. – Гости, – сказал Крейц по-русски и показал на своих спутников. – Зови в гости. – Гости... к нам в гости... пожалуйста! – Санко махнул в сторону стойбища. – Поедем в гости! Оставшиеся в шлюпке матросы с "Эдванса" по приказанию Барнета вынесли на берег заплечные мешки и ружья. Гостям на острове Новом всегда рады, а ненцы народ особенно гостеприимный и радушный. Голько что делать Санко? У него всего одна упряжка. На нарту поместится еще один человек, кроме него, да мешки иностранцев. Придется отвезти в стойбище одного, а потом приехать на двух упряжках за другими. – Хорошо, – сказал Санко, подводя к упряжке гостей. – Один поедет, два будут ждать. Я скоро-скоро приеду. Он усадил Барнета на нарту и погнал оленей.

Глава восьмая

В НЕНЕЦКОМ СТОЙБИЩЕ

Стойбище состояло всего из трех чумов1. В чумах жили три семьи – две Ардеевых и одна Хатанзея. Семьи были многочисленные, по десяти и более человек, от грудных детишек до девяностолетних стариков и старух. Приезду иностранцев все обрадовались. В этом году на острове это были первые гости. А бывали годы, когда на остров совсем никто не приезжал. Ненцы со свойственной им наивностью и добродушием, не заботясь о церемониях, осматривали иностранцев, их одежду, оружие, большую брезентовую палатку. Ребятишки, осторожно прикасаясь к одежде иностранцев, причмокивали и смеялись: – Саво! Хорошо! Во всех чумах ярче запылали костры. Женщины занялись приготовлением угощения для гостей. В котлах варились гуси и кипятился чай. Зная русский язык, Артур Крейц быстро освоился в новой обстановке. Пока доктор Барнет и его помощник Ольсен устанавливали палатку, Крейц осмотрел чумы и снаружи и внутри, примерил совик, попробовал совершенно безуспешно стрелять из лука и выменял у Ильи Ардеева на две коробки спичек ненецкий нож в деревянных ножнах с моржовым зубом-амулетом. Гостей нужно было угостить свежей олениной. Посоветовавшись с Санко и старым Антипом Хатанзеем, двое ненцев вскоре привели животное. Обухом топора между глаз Санко оглушил оленя. Олень упал и забился. Тут же Санко выхватил нож и быстро перерезал у животного шейные позвонки. Потом он обтер нож, вложил его в ножны и отошел, а к оленю подбежали две ненки и так же быстро и ловко начали его свежевать. Крейц с восхищением наблюдал всю эту картину, удивляясь, как сноровисто действуют острейшими ножами женщины, нигде не портя шкуру. Десятка два собак – остроухих лаек – окружили место забоя оленя. Они чуяли запах мяса и крови, но близко не подходили, сидели и чуть слышно скулили. Санко вырубил топором из дышащей паром туши несколько больших кусков, положил их в котел и пригласил Барнета, Крейца, Ольсена и пожилых ненцев к себе в чум. В котле пузырилась горячая оленья кровь. Барнет знал, что северяне ненцы, чукчи, эскимосы – едят сырое мясо. Он видел, как едят сырое мясо и на европейских и американских скотобойнях. Но сейчас сам он от такого угощения вежливо отказался и принялся за вареную гусятину. Крейц считал, что в своей жизни он все должен попробовать. Когда-то он катался на слонах, а сегодня записал в свой новый актив езду на оленях. Горячее оленье мясо с кровью? О, это нужно попробовать! Потом можно рассказывать об этом. Санко, как и другие ненцы, брал небольшой кусок мяса в зубы, левой рукой придерживал его и ловко отрезал ножом снизу вверх у самых губ. Крейц хотя и был фокусником-манипулято-ром, такого способа еды побоялся. Он разрезал мясо в жестяной миске, обмакнул кусочек его в кровь и положил в рот. Ненцы одобрительно закивали головами: "Саво!" Крейц съел еще кусочек, предложил Барнету и принялся за вареного гуся. Потом пили чай. Барнет выпил одну кружку, Санко – две, пожилые и старые ненцы – по пять и по шесть кружек. Прихваченные с яхты спирт и виски Барнет из предосторожности из мешка пока не вытаскивал. Кто знает, как подействует алкоголь на людей, которых он еще не знал. Крейц эту меру одобрил, но по другим соображениям. Ведь сам же Барнет говорил ему, что на Севере за виски отдадут что угодно. Значит, виски нужно расходовать умно и с выгодой. Закончив чаепитие, мужчины уступили место женщинам, а сами вышли из чума и закурили. Длинная трубка Крейца привела в восторг ненцев. Сами они курили трубки короткие, маленькие. Несколько человек сразу же стали предлагать Крейцу обмен. День был солнечный, с легким ветерком – лучшая погода на острове. Ветер разгоняет комаров, а они – страшнейший бичь острова в летнее время. Чтобы развлечь гостей, молодые ненцы затеяли игры и состязания по стрельбе из лука и метанию аркана-тынзея. Пока налаживали луки, смачивали их водой и растирали, чтобы они были гибкими и эластичными, Санко отсчитал от проведенной у чума черты сорок шагов и воткнул в землю высокий шест-мишень. – Степан, начинай! – крикнул он. Степан Ардеев, ровесник Санко, поднялся с земли и подошел к черте, обозначающей как бы огневой рубеж. Он потоптался на месте, приподнялся на носки и нагнулся. Лук ненец держал горизонтально. Он сам весь напружинился, оттянув тетиву к правому глазу. Казалось, что лук вот-вот лопнет. Стрела чуть взвизгнула. Ее стремительный полет был почти незаметен, а удар так силен, что шест задрожал. Стрела впилась в дерево и долго трепетала, словно хотела вырваться. Под одобрительные возгласы взрослых и гиканье ребятишек Степан опустил лук и отошел от черты. Барнет, Крейц и Ольсен хлопали в ладоши, изумленные метким выстрелом. Молодые ненцы подходили один за другим к черте, так же, как Степан, приподнимались на носки, нагибались и до предела натягивали тетиву. Стрелы или впивались в шест или пролетали так близко, что почти касались его. Последним из молодежи стрелял Санко. Все три стрелы, пущенные им, вонзились в мишень. Никто не удивлялся – это стрелял Сакко! Над Крейцем, который взял лук и целился по европейски, ненцы смеялись. Это был смех не злой, хороший, добродушный смех, каким могут смеяться только северяне. А потом бросали тынзей. И опять Санко Хатанзей и братья Ардеевы своей ловкостью удивили ингличан. Ненцы стали своих гостей называть ингличанами. Дважды пытался Крейц забросить тынзей на шест, но все было тщетно. Он обозлился, теряя свой авторитет даже перед этими дикарями, как он их обычно называл. Ненцы разгулялись. Они играли, как дети, удивляя иностранцев.

Глав девятая ВСЕМОГУЩИЙ

Утром на трех оленьих упряжках доктор Барнет и Ольсен в сопровождении Степана Ардеева отправились на восток. Санко, как его Барнет ни упрашивал, ехать отказался. Он ждал Григорьева. Крейц должен был поехать на яхту, чтобы привезти продукты, одежду, патроны. Но как только аргиш1 Степана скрылся за ближайшей сопкой, Крейц позвал Санко к себе в палатку. Он достал из мешка фляжку с виски и налил в стакан. – Выпей, Санко! Санко взял стакан, понюхал и сделал маленький глоток. – Саво? – спросил Крейц. – Пей. – Водка, – сказал Санко. – Дам отцу. Но Крейц не выпустил юношу из палатки. Он похлопал Санко по плечу, усадил на брезент и снова сказал. – Пей, Санко! Санко выпил и взял предложенную Крейцем сигарету. Некоторое время оба молчали и курили. Санко чувствовал, что иностранцу от него что-то нужно. Крейц выжидал, когда виски подействует на молодого ненца. Конечно, он не напрасно угощал Санко. Еще вчера Крейц пытался купить у отца Санко, старого Антипа Хатанзея, его деревянного божка-идола. Но Антип никак не соглашался отдать идола. "Хэбяха, хэбяха, – тихо повторял Антип, – грех". – Мне нужен нум, нужен сядей, – сказал Крейц юноше. Санко понял и покачал головой: нет, он не может взять у отца деревянного божка. Отец рассердится. Отец прячет божка, он носит его под малицей. Тогда Крейц сказал: – Позови сюда отца! Позови Илью и других старых ненцев. Когда ненцы пришли, фокусник усадил их всех на брезент и каждому дал по маленькому глотку виски, но о божке ничего не говорил. – Слушайте, люди! – торжественно-зловеще сказал Крейц. – Меля послал великий Нум2, я его помощник и повелитель всех шаманов... Ненцы с удивлением смотрели на иностранца и улыбались. – Я питаюсь огнем и дышу огнем! Ненцы еще больше развеселились, думая, что иностранец шутит. Но тут Крейц поднялся с ящика, на котором сидел, протяжно крикнул, и вместе с этим криком из его рта вырвалась длинная огненная струя. Перепуганные ненцы вскочили и бросились к выходу из палатки. Но Крейц опередил их и преградил выход. – Не бойтесь, вам не грозит никакая беда, если вы только будете спокойно сидеть и слушать меня. Он вдохнул воздуха, и пламя вновь вырвалось из его широко раскрытого рта. Ненцы в ужасе отстранялись, прижимаясь к стенкам палатки. – Не бойтесь, – продолжал Крейц, – у меня стальная рука, но бархатная ладонь. При этом он поднял с земли камень и подал его Антипу. – Камень, – дрожащим голосом произнес старый ненец. Другие ненцы подержали в руках камень и тоже сказали боязливо: "камень". Крейц взял камень из рук Санко, который тоже убедился" что это обыкновенный булыжник. Крейц сжал камень в кулаке. Послышалось короткое шипение, брызнули искры и из руки иностранца полилась вода. Крейц подставил стакан и наполнил его водой из ладони. Камень исчез. – Попробуй, – сказал Крейц, подавая стакан Антипу Хатанзею. Старик отодвинулся. Он никак не хотел брать стакан с жидкостью, выдавленной из камня. С трудом Крейцу удалось уговорить ненца взять стакан. Антип со страхом прикоснулся к жидкости языком, немного успокоился и сказал: – Вода. Тогда Крейц передал стакан Илье Ардееву. Илья также осторожно попробовал жидкость. Глаза его расширились. Он удивленно я вопросительно посмотрел на Крейца, потом на Антипа, снова прикоснулся губами к стакану и улыбнулся: – Водка. Сярка! Тогда к стакану потянулись руки других ненцев. Все пробовали странную жидкость, добытую из камня. Одни говорили: "вода", другие смеялись м утверждали: "водка". Когда вода-водка была выпита, Крейц поставил стакан на ящик, и на глазах у всех стакан сам собой наполнился водой. Вода словно выросла со дна. И опять ненцы вскочили. Стакан только что был пуст, и вдруг откуда ни возьмись, он стал полным. Этот человек, несомненно, имел силу всемогущих духов. Но по понятиям ненцев, духи бывают злые и добрые. И теперь они, в тревоге оглядываясь по сторонам, думали: "Какие духи помогают этому человеку? Да и человек ли он? Шаман-тадибей не может дышать огнем, тади-бей не умеет делать из воды водку, у тадибея не растет вода. Этот человек сильнее шамана!" Крейц дунул на стакан, и тут же вода окрасилась в нежно-розовый цвет. Ненцы стоя смотрели на волшебный стакан и молчали. Стакан словно загипнотизировал их. Они онемели и только тихонько подталкивали друг друга. Вдруг Крейц дико захохотал. От этого хохота люди вздрогнули. Стакан окутался дымом и словно растаял. Но вот он снова появился в руке Крейца. Крейц разжал пальцы, сунул руку в карман, и стакан повис в воздухе. – Отдайте мне ваших богов, которых вы носите под малицами, – выкрикнул Крейц и вернул стакан на ящик. – Ваши боги против меня бессильны. Они могут сгореть в огне, а я этим огнем дышу! Он поднял голову и словно выплюнул вверх легкий кусок пламени. И снова дико захохотал. Пламя росло и росло в воздухе. Ненцы больше не выдержали, в сумятице выскочили из палатки и разбежались по чумам. Крейц больше их не задерживал. В палатке, кроме него, остался только Санко. Санко с изумлением смотрел на чародейства Крейца. Но он не пугался, хотя никак не мог понять волшебства. Он не вскакивал с места, как его отец и другие ненцы, не пытался бежать, и руки его не дрожали, когда он брал камень, когда пробовал из стакана воду, тут же превращаемую Крейцем в водку. – Что ты еще умеешь делать? – наивно и хитро спросил Санко. – Я все могу, – со смехом ответил Крейц. – Я всемогущий! Я могу поднять тебя наверх, как птицу, я могу превратить тебя в тюленя или песца. – Русский человек Григорьев говорил мне, что люди на Большой земле летают, как птицы. Григорьев говорил, что бога нету, Нума нету. Он говорил, что деревянные боги – это палки и их нужно сжечь, – сказал Санко и убежденно добавил: – Ты не можешь превратить меня в песца. А Григорьев тоже умеет дышать огнем. Санко слукавил. Он не видел, чтобы Григорьев дышал огнем и не знал, умеет ли русский художник это делать. Но ему хотелось показать, что его русский друг – большой человек. Дерзость молодого ненца озадачила Крейца. Почему его иллюзионистские штуки не произвели впечатления на Санко? Может быть, Санко еще молод и наивен, как дети, которые с восторгом и радостью смотрят на пожар? Или он догадывается, что чудеса Крейца это всего только фокусы? – У тебя есть краски? – спросил Санко. – Нет, у меня нет красок. А зачем они тебе? – У тебя есть карандаш? – Да, у меня есть карандаш, – ответил Крейц и вытащил из кармана толстый черный карандаш. – Я тебе дам карандаш, а ты поедешь со мной на судно и поможешь мне. Санко задумался. – У меня там есть краски. Я тебе дам. Поедем! И Санко согласился помочь Крейцу. Но когда они вышли из палатки, то увидели, что ненцы поспешно разбирают чумы и готовятся к отъезду. – Вы никуда не поедете, – сказал Крейц. – Санко поедет со мной, и я привезу вам виски и порох. Но слова Крейца не имели воздействия на ненцев, которые с боязнью посматривали на него. Тогда Крейц принес флягу и сказал: – Дайте мне шкурки, я дам вам виски. Ненцы оставили сборы и принесли по нескольку песцовых шкурок. В то время, как Санко запрягал оленей, между Крейцем и ненцами происходил торг.

Глава десятая

УДАР, ОТВЕТНЫЙ УДАР И ВЫСТРЕЛ

Когда Крейц и Санко подъехали к берегу, шлюпка с "Эдванса" ожидала их. Еще утром начавшийся ветер усилился. Океан потемнел, и кое-где на крутых волнах закипали белесые гребешки. По песчаным отмелям бродили чайки. Это было верной приметой для Санко: будет шторм. Санко решил остаться на берегу и подождать, пока Крейц съездит на яхту и привезет все, что ему нужно, и обещанные краски. Крейц стал уговаривать Санко сопровождать его на судно. – Будет шторм, – возразил Санко. – У меня олени. Шторм будет большой и долго. Мне нельзя ехать. – Ты боишься шторма? – насмешливо спросил Крейц, думая сыграть на самолюбии ненца. – Но ведь ты, говорят, самый смелый здесь. Если ты не поедешь, я не дам тебе краски. Санко не боялся океана в любую погоду. На легкой лодчонке он один выезжал далеко в открытое море и охотился. Но сейчас ехать он упорно отказывался: – Мне нельзя ехать. Санко не боится шторма, у Санко олени. Вначале Крейц был ласков с молодым ненцем, но в голове его уже родился дьявольский план. Он решил заманить Санко на "Эдванс" и увезти в Европу. Ему очень хотелось заполу-чить заполярного жителя – это сулило большие выгоды на выступлениях: человек, питающийся сырым мясом и горячен кровью, человек, носящий шкуры и без промаха стреляющий из лука. Решительный отказ юноши расстраивал планы Крейца. Но он не отчаивался. Что стоит обмануть этого дикаря! Крейц достал фляжку и маленький стакан. Он налил в стакан виски. Но Санко пить не стал. Хитрость Крейца не удалась. В это время подошли матросы, приехавшие с "Эдванса". Они с удивлением рассматривали Санко и его необычную одежду. – Ты поедешь со мной! – крикнул рассерженный Крейц, передал фляжку и стакан одному из матросов, а сам захватил Санко за рукав малицы. Санко почувствовал недоброе. Зачем этому человеку нужно, чтобы Санко обязательно ехал на судно? Ведь Санко обещал ждать его, а он без особой нужды никогда никого еще не обманывал. Крейц пытался потянуть ненца в сторону шлюпки, но Санко вырвался и отскочил. Он весь напрягся и выжидал, зорко следя за Креицем. Разъяренный своей неудачей, Крейц бросился на ненца и кулаком ударил его по голове. – Я тебя заставлю ехать! – в ярости заорал он, пытаясь еще раз схватить Санко, запугать его. Капюшон малицы смягчил удар, но все-таки это был удар, оскорбительный для юноши. – Ребята, – закричал Крейц матросам. – Помогите мне! Ничего не понимающие матросы, ухмыляясь, двинулись к ненцу. Но Санко стремительно отбежал на несколько шагов и схватил с земли увесистый камень. Не раздумывая, он размахнулся и с силой метнул камень в Крейца. Удар камнем пришелся в плечо иностранцу, и тот, взвыв от боли, упал навзничь на песок. Не дожидаясь, пока матросы приблизятся к нему, Санко выхватил нож и угрожающе взмахнул им. Матросы остановились в нерешительности. Они совсем не ожидали от этого странного, неуклюжего в своей нелепой одежде дикаря такой стремительности и ловкости. В несколько прыжков Санко достиг прибрежной сопки, обернулся и еще раз погрозил иностранцам ножом. Он увидел, что Крейц уже вскочил и схватился за ружье. В тот момент, когда Санко повернулся, чтобы прыгнуть вниз, прогремел выстрел и пуля обожгла его шею, пробив капюшон малицы. Но Санко словно не заметил боли, добежал до упряжки, бросился на нарту и гикнул. Крейц и матросы неторопливо поднялись на сопку в надежде найти на ней убитого или раненого ненца. Но велико было их удивление и злоба, когда они увидели быстро удаляющуюся упряжку. Взбешенный новой неудачей, Крейц еще раз вскинул ружье. Однако в озлобленности он торопился и нервничал, а нарта прыгала на кочках и была трудной мишенью. Расстояние же между преследователями и упряжкой все увеличивалось. Результата второго выстрела иностранцы так и не узнали. Олени еще быстрее понесли нарту. – Нужно было стрелять по оленям, – с запозданием оказал один из матросов. – Тогда и этого дикаря взяли бы живым. Конечно, олень более удобная цель. Убитый, он задержал бы упряжку, но Крейц своевременно не подумал об этом. Преследовать ненца было бесцельно. Крейц, обозленный до предела, ничего не сказал матросам и пошел к шлюпке. Плечо ныло и напоминало о провале так заманчиво задуманного плана. – Я его или убью или захвачу с собой и приручу, как собаку, – сжимая кулаки, бормотал он. Нужно было торопиться, потому что шторм надвигался, волны становились все яростнее, а "Эдванс" все-таки находился в четырех милях. Сегодня вернуться на остров нечего было и думать. Да Крейц к тому же устал, был озлоблен и хотел спать. Но завтра он снова поплывет на берег и добьется своей целя. Если Санко убит, он захватит другого туземца. Упряжка мчалась по направлению к стойбищу. Теперь Санко был уже в безопасности. Иностранцы не только не могли бы его догнать, но им вообще трудно было пробираться по заболоченной весенней тундре. Успокоившись, Санко почувствовал саднящую боль и липкость крови, струящейся по шее. Он остановил оленей и сбросил малицу. Пуля лишь ободрала кожу, но все-таки это уже была кровь. Санко вырвал клок ягеля1, очистил его и приложил к царапине. Потом прижал ягель плечом, снава лег на нарту и погнал оленей. "Не такой он всемогущий, если не мог убить меня, – подумал юноша. – Но на острове находятся еще два иностранца, с которыми уехал Степан Ардеев. Значит, судно не уйдет. Значит, будут еще встречи!" Подъехав к стойбищу, Санко и виду не показал, что с ним что-то случилось. Не распрягая на всякий случай оленей, он незаметно сменил на ранке ягель и молча влез в чум. Отец спал на шкуре, широко разбросав руки. Мать сидела у огня и оленьей жилой шила тобоки2. Санко закурил маленькую трубку и тоже прилег. Спать ему не хотелось. Хотелось просто так спокойно полежать и обдумать все, что произошло. Вот если бы здесь был Григорьев! Что бы он оказал, расскажи ему Санко о своем столкновении с Крейцем? Можно бы уговорить отца сняться со стоянки и уйти глубже в тундру. Все другие ненцы последуют их примеру. А снявшись, захватить палатку иностранцев и все, что в ней спрятано. Но Санко понимал, что сейчас этого сделать нельзя. Крейц приедет на берег и вернутся со Степаном Ардеевым два иностранца. Если уехать, Степану тогда несдобровать. Но ведь и иностранец не простит Санко Хатанзею удара камнем. Что произойдет при их новой встрече? Ничего, у Санко тоже есть ружье и он сумеет за себя по стоять. Рыже-серый иностранец не страшнее белого медведя. Да он и не посмеет притронуться к Санко при всех ненцах стойбища. Иначе будет война! Нет, тот иностранец не бог. Он все лжет, хотя и умеет дышать огнем. Даже небесного, невидимого, большого Нума нет. Его придумали шаманы. Так говорил Григорьев. А Санко верит Григорьеву больше всех. Деревянного божка можно даже сжечь. Шаманов можно изгонять из стойбища. Так и делали иногда ненцы с деревянными божками и шаманами, если были ими недовольны. Когда Григорьев несколько раз видел, как ненцы жгли богов и однажды выгнали шамана, он смеялся и говорил: "Хорошо! Правильно!" – Пусть отец хранит божка, отец старый, – говорил Григорьев. – А ты не верь! Это простые палки, которых мы с тобой можем наделать сколько угодно. У наших, у русских, тоже есть свои боги, только они нарисованы на досках. И таких богов я на рисовать могу тоже сколько угодно. Того рыже-серого иностранца, который приехал с Большой земли и называет себя всемогущим, можно убить, если он вздумает делать плохо ненцам. Размышляя так, Санко успокоился и незаметно уснул. Во сне он увидел Григорьева. Художник сидел в их чуме и рассказывал Санко о Большой земле. Проснувшись, Санко подумал, что, наверное, Григорьев действительно теперь уже приехал и ищет их стойбище или ожидает его, Санко, на берегу океана. И Санко снова решил ехать к берегу.