Текст книги "Всё про Электроника (сборник)"

Автор книги: Евгений Велтистов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Сергей осторожно взял легкий серебристый транзистор, не веря, что это – ему.

– Но я за лето забыл все формулы, все теоремы, которые знал. Как я буду командовать Рэсси?

– Командовать можно и обычными словами. Рэсси переводит их сам на язык формул.

Сергей облегченно вздохнул, тихо сказал в серебристую решетку транзистора:

– Рэсси, ко мне!..

Пес одним прыжком подскочил к новому хозяину, замер у ног.

Сергей внимательно осмотрел терьера: стоячие уши – одно чуть длиннее другого, умные глаза за космами шерсти, хвост морковкой. Раздвинул усы и, заглянув в рот, увидел красный язык и кинжалы острейших зубов. Пощупал прочные, удлиненные ступни.

– Как настоящая! – вздохнул Сергей.

– Точность до последнего волоска, – похвастал Электроник.

– И лает.

– Лают не одни собаки. Умеют лаять шакалы, лисицы, гиены, белухи, некоторые рыбы. Даже воробей, когда очень рассердится, рычит, будто собака. – Электроник, как обычно, все на свете знал и не допускал неточности в речи собеседника.

– Постой, – сказал Сыроежкин, потирая ладонью лоб. – Ничего не понимаю, все перепуталось в голове. Неужели то, что здесь написано, – про Рэсси? – Он показал на доску.

– Я и так стою возле тебя, – серьезно отвечал Электроник. – Что тут непонятного? В первой же строке сказано, чей это технический паспорт.

– «Редчайшая Электронная Собака, Страус. И так далее», – перечитал Сергей. – Значит, и для меня Рэсси будет Страусом. И так далее?

– Конечно. Мы уже решили раз и навсегда.

– Но ведь Рэсси не страус, не кошка, не дельфин, не ворона, – задумчиво продолжал Сергей.

– Не дельфин, не ворона, – подтвердил Электроник. – Он – всё вместе. Рэсси – это Рэсси, машина специальной конструкции.

– Гениально! – вздохнул Сыроежкин. – Как ты это придумал?

– Когда все разъехались на каникулы, – стал рассказывать о себе Электроник, – я сначала не знал, что мне делать. Я, конечно, читал, занимался с отстающими, подготовил учебный материал для Таратара – все это пустяки. Заходила однажды старушка, просила найти пропавший бидон. Я нашел. Звонил Виктор Неделин, знаешь, из десятого «А». Ему стало скучно на Черном море, и он решил потренироваться со мною в решении задач. Потренировался и больше не звонил… То и дело заглядывали разные люди. Придут, спросят: «Электроник?» Посмотрят на меня, покачают головой и уходят. Вот я и повесил на двери: «Без вопроса не входить». Без умного, конечно, вопроса…

Сереже стало жалко Электроника. Пока он в лагере гонял мяч, плескался в реке, уплетал завтраки и ужины, пел до хрипоты у костра, его друг проводил время в пустом и пыльном кабинете математики…

Правда, чуть позже, после встречи с учителем, жизнь Электроника переменилась. Профессор Громов привел его в институт и показал свою новую работу. Электроник внимательно читал страницы, заполненные мелким профессорским почерком. Он был хорошим математиком и достойным учеником Громова: не только мгновенно запоминал схемы и формулы, в них он видел смелое решение новых законов – законов движения, зрения, слуха, равновесия, выбора направления, защиты от опасности.

В эти минуты Электроник вообразил необычное существо…

– Ты все понял? – спросил Гель Иванович, внимательно поглядывая на ученика.

– Понял, – спокойно подтвердил Электроник.

– Видишь ли, мне нужна твоя помощь. Эти формулы для одного уважаемого научного журнала, который торопит меня со статьей. Но здесь не завершены некоторые расчеты.

Я могу, конечно, сделать их сам, но ты считаешь гораздо быстрее меня.

– Завтра расчеты будут готовы.

– Прекрасно, – обрадовался профессор. – Значит, у меня в запасе еще один день, чтобы написать статью.

Электроник остался в лаборатории Громова. Он начал прилежно выполнять задание. Учителю он ничего не сказал о том существе, которое виделось ему в формулах, которое он потом назовет именем Рэсси.

Быть может, в ту ночь электронный мальчик представил свое появление на свет. Вспомнил громоздкие счетные машины, которые непрерывно проверяли сложные схемы. Вспомнил, как слой за слоем из тончайших пленок складывался его организм. И момент, когда он впервые увидел этот огромный сложный мир…

Утром Гель Иванович, подойдя к двери, услышал странное жужжание. Ни один из механизмов в его лаборатории не издавал подобных звуков. Профессор взглянул на табличку, убедился, что жужжание доносится именно из его комнаты.

Войдя в лабораторию, Громов застыл на месте. Сломанные приборы, пустые футляры счетных машин, разбросанные на полу блоки и детали свидетельствовали, что с его учеником случилось непоправимое. Вот и он – посреди груды деталей. Спокойно поднимается, увидев учителя, здоровается, говорит:

– Извините, профессор, я не закончил работу, не успел навести здесь порядок.

– Так… – сказал Громов, доставая из кармана свою знаменитую трубку. – Так-так… – повторил он, раскуривая трубку и немного успокаиваясь. – Итак, это – порядок… – Он оглядел разгромленную лабораторию. – Порядок, по-моему, совсем другое положение вещей. О каком порядке, Электроник, ты говоришь?

Его снова удивило непривычное жужжание. В углу комнаты работала какая-то машинка размером с портфель. Видимо, ради нее Электроник и разобрал столько техники. Маленькая, а шумит на всю комнату!..

– Не может она работать потише? – спросил Гель Иванович, подойдя к машине.

Электроник развел руками.

– Сейчас сюда сбежится весь институт, и мне нужно объяснить дирекции, что все это – идеальный порядок!.. Придется разобрать твое изобретение.

Что мог возразить ему ученик?

Вместе они разобрали машину.

Сидя на полу среди разложенных деталей, Гель Иванович курил трубку. Потом он сказал:

– Любопытно… А что, если снова собрать эту модель? Может, она будет шуметь поменьше?

– Ручаюсь, что Рэсси будет очень молчаливым, – подхватил Электроник. – Он никому не помешает!

– Рэсси? – спросил Громов. – Почему Рэсси?

И тогда Электроник расшифровал имя того странного существа, той новой машины, которую он представил себе во всех подробностях, прочитав и обдумав работу профессора. Он говорил о нем как о живом, и Громова поразила его убежденность. Учитель слушал ученика, совсем забыв, что перед ним электронное подобие человека; слушал, забыв, что это его ученик; слушал, как коллега коллегу, и размышлял про себя: «Рэсси… Неплохо придумано… Даже электронному мальчику нужен друг… По-моему, есть все основания сделать Рэсси прежде всего собакой…»

Учитель и ученик собрали вновь маленькую машину. На этот раз она работала беззвучно. Потом приходили ученые из соседних лабораторий и улыбались, разглядывая новое творение: всем была известна привычка профессора придавать своим изобретениям необычные формы.

А на другой день сотрудники принесли альбомы и фотографии породистых собак, два доктора наук демонстрировали своих домашних четвероногих друзей. После долгих обсуждений учитель и его ученик выбрали за образец лохматого черного терьера.

Так родился Рэсси, любимец всего института.

– Значит, это ты изобрел Рэсси? – спросил Сыроежкин, выслушав друга.

– Нет. – Электроник покачал головой. – Это не моя идея. Но мой учитель как-то сказал: «Мысли, которые пришли мне в голову, я мог бы превратить из-за собственной непрактичности в громоздкое сооружение. К счастью, мой ученик, обладая точностью и здравым смыслом, сумел за одну ночь разобрать все приборы и построить очень маленькую, прекрасно действующую машину».

– Ага, раз он так сказал, значит, ты конструктор! – настаивал Сергей.

– Не торопись с выводами, – предупредил Электроник. – Я мог бы давным-давно построить собаку. Но кем бы был Рэсси без новых формул? Глупым черным ящиком с хвостом, и все.

– Мне он кажется умным, – сознался Сергей.

Впечатлений было так много, что Сыроежкин забыл уточнить, что значили непонятные слова «И так далее» в имени Рэсси.

На другой день после знакомства Сыроежкина с Рэсси друзья отправились в институт, где, как загадочно сказал Электроник, должна состояться очередная тренировка модели. Сергей ожидал, что они придут на спортплощадку или на какую-нибудь просторную аллею, отмерят там стометровку и Рэсси промчится, ко всеобщему удовольствию, за три и две десятых секунды. Но они миновали газоны с крупными осенними цветами, взошли по мраморной лестнице и стали бегать между толстенными колоннами, совсем было забыв, зачем пришли в этот дом, пока их не прервал знакомый голос:

– Рад видеть дружную компанию.

Профессор Громов с удовольствием наблюдал игру ребят и собаки. «Все мы одинаковы в детстве, – подумал Громов, – любим бегать, толкаться, прыгать, визжать. Оленята скачут по поляне, белки перепрыгивают с дерева на дерево, выдры скользят на лапах по первому льду, даже глупые утки, замерев, несутся вместе с бурным течением – это особая радость движения, скорости, наслаждения миром. Вот кружат двое между колонн, лает собака – и им хорошо».

Но урок есть урок, время большой электронной машины расписано по часам, и Громов вынужден окликнуть друзей.

– Удивляюсь, как только Рэсси вас различает, – шутливо говорит профессор. – Вот что может натворить случайная фотография в журнале. Не успели мы сделать по этой фотографии Электроника, как тут же появился оригинал и все на свете запутал… Виноват, прошлое ворошить не буду, можешь не хмуриться, дорогой программист. Между прочим, Электроник, учти, что ты единственный электронный мальчик, который умеет смеяться. Ни одна в мире машина еще не наделена эмоциями. Ученые не знают, к чему это приведет. Можно сказать, Электроник, ты первый опытный образец, и мы с Сергеем отвечаем за все последствия. Прошу тебя как можно критичнее относиться к себе…

Гель Иванович Громов привел друзей в машинный зал, усадил на пружинящие стулья перед разноцветными кнопками пульта.

Рэсси, повинуясь знаку, лег на пол.

– Командуй, – сказал профессор, подавая Электронику исписанный лист. – Вот условия задачи. – Сам он остался стоять за спиной Сыроежкина. – Очень азартная, с разными хитростями, но, разумеется, математическая игра. Я постараюсь кое-что тебе объяснить, если пойму сам.

Электроник застучал кнопками, вводя условия в машину, и одновременно зажужжал каким-то странным комариным голосом. Громов кивнул на Рэсси, и Сергей догадался, что Электроник, не теряя даром времени, очень быстро читает задачу механической собаке.

Они отлично понимали друг друга – конструктор и его творение. Электроник мог отдавать команды Рэсси словами, цифрами или формулами – в полный голос, шепотом и даже молча, про себя: их миниатюрные передатчики работали на одной волне. Конечно, это не значило, что Рэсси понимал все слова человеческой речи и что он мог в одно прекрасное утро заговорить… о хорошей погоде, – будь так, Рэсси, наверное, звали бы не Рэсси, а иначе. Но если Сережа командовал собаке: «Рэсси, пожалуйста, возьми на столе синий том сочинений Бурбаки и отнеси Электронику, а мне принеси мяч от пинг-понга», – Рэсси немедленно исполнял просьбу, потому что особые механизмы внутри него переводили обычные слова на язык математических символов и потом в сигналы, которые мгновенно находили в схемах его памяти нужную информацию – то, что люди называют словами «синий», «возьми», «мяч». Транзистор, который подарил Электроник, Сергей зашил в карман рубашки, теперь во всем мире только два человека могли командовать Рэсси на расстоянии – Электроник и его друг.

Честно говоря, Сергей не уловил всех тонкостей погони, происходившей на маленьком экране, хотя Гель Иванович старательно объяснял ход событий. Но главное было ясно: светлая точка – охотник, за которого думала огромная умная машина, а темная точка в центре – Рэсси, который не хотел, чтобы его поймали. Рэсси был само спокойствие, он ни разу не взглянул на экран. Но его механизм напряженно работал, решая сложную задачу; сигналы от Рэсси шли по тонкому проводу к машине и отражались на экране. Две точки долго носились внутри какого-то цилиндра, скрученного и изогнутого, как причудливая раковина улитки или как фантастическая звездная спираль, и это закрученное пространство означало лес, поле, морские глубины или сам космос – все равно что, и жертва никак не давалась охотнику, все хитрила, делала петли, лишь бы не попасть в опасную, покрытую сумеречной тенью зону охотника, где он мог ее легко настигнуть.

Сыроежкин вспомнил, что так когда-то в поединке с громоздкой машиной обучался и Электроник. Профессор Громов сидел за пультом и давал ученику разные задачи; если Электроник ошибался, делал неправильный ход, профессор нажимал кнопку: стоп, ошибка! Электроник мгновенно запоминал ошибку и никогда не повторял ее… И вот теперь за пультом не Громов, а его бывший ученик. И профессор невозмутимо наблюдает не только Электроника, но и его новое изобретение.

– Отличный результат, – произнес Громов, – хотя две-три петли в действиях Рэсси были лишними. Я полагаю, Рэсси запомнит их и в следующий раз будет умнее.

Сергей сидел на корточках и гладил победителя. «Интересно, – думал Сыроежкин, – а в настоящей погоне сумеет он удрать от преследователя? Или я видел лишь математическую шутку?»

– Учись, Рэсси! – наставительно обратился Электроник к своему ученику. – Еще несколько уроков, и ты удивишь всех ловкостью и скоростью.

– Рэсси завоюет мир! – вспыхнул от внезапной догадки Сыроежкин.

– Мир очень сложен, – уточнил Электроник. – Но наш Рэсси – гибкая система, он умеет ориентироваться в меняющейся обстановке.

– Ты говоришь скучно. Рэсси рожден для подвигов. Иначе зачем его было изобретать?

– Проверка новых схем – разве этого мало? Я вот сам…

– Ты другое дело…

Они перешли из машинного зала в комнату лаборатории, потому что время их истекло и место у пульта заняли работники института.

Громов не вмешивался в спор наших друзей, ходил из угла в угол, повторяя любимые шекспировские строки: «Есть многое на свете, друг Горацио, о чем не снилось даже мудрецам…»

Потом они смотрели телевизор, и это тоже был урок для Рэсси. Зарубежное телевидение транслировало открытие зоопарка в далеком западноевропейском городе Теймере. Телекамеры, установленные на вертолетах, показывали зеркало прудов с журавлями, утками, фламинго, застывших на скале горных козлов, участок африканской степи с бегущими антилопами, мирное стадо слонов, дремлющих в зеленой роще.

Диктор объявил, что выступает хозяин самого большого в Европе зоопарка «Мир животных» доктор Манфред фон Круг. Доктор стоял в группе парадно одетых гостей и именитых горожан, негромким голосом говорил в микрофон:

– За последние сто лет на Земле исчезло более ста видов ценных животных. Люди уже никогда не увидят быстрого индийского гепарда, с которым выходили на охоту магараджи. Не коснутся доверчивого ленивца, не услышат пения морских сирен, пленивших спутников Одиссея. Сегодня на планете осталось четыреста тигров, семьсот леопардов, двести кашмирских оленей, сто двенадцать африканских носорогов и шестьдесят два индийских. Они тоже под угрозой вымирания – в последних уголках сохраненной природы, в заповедниках, в зоосадах, и наши потомки, возможно, будут знать тигра только по фотографиям.

– Мрачную картину нарисовал фон Круг, – заметил негромко Гель Иванович. – Можно подумать, что он и в самом деле заботится о будущем…

– А вы знаете его? – спросил Сережа.

– Встречались на заседаниях Международного совета охраны животных…

– В наше время, – продолжал фон Круг, заняв своими темными очками почти весь экран, – в наши дни, когда весна приходит в город без пения птиц, без первых подснежников под деревьями, дети города неосознанно тоскуют по природе. Они хотят видеть зверей, слышать птиц! В этом «Мире животных», – доктор взмахом руки указал на живописные ворота зоопарка, – среди обычных носорогов, гамадрилов, цапель есть особенные животные. По своему поведению и внешнему виду они не отличаются от живых собратьев. Наука сумела продлить их жизнь на долгое время, заменив некоторые органы и ткани надежными механизмами и материалами. И спустя десятилетия наши внуки будут приходить в «Мир животных», кататься на спине верблюда, смеяться над проделками шимпанзе, рисовать тигра с натуры.

– Ура! – закричал Сыроежкин. – Да здравствуют вечные тигры!

И смолк, увидев, что Громов качает головой, а Электроник сидит неподвижно.

– Мы указали возможный путь сохранения редких животных, и дело тех, кто охраняет и ценит природу, принимать его или отвергнуть. Двери моих лабораторий открыты. Как и ворота в «Мир животных».

– Возмутительно! – громко сказал Громов. – Он загубил на свои опыты десятки редких животных.

– Загубил? – пробормотал Сыроежкин, ничего не понимая.

А Электроник педантично повторил:

– Десятки ценных животных…

Профессор включил видеофон, набрал номер.

– Слушаю вас, Гель Иванович, – произнес человек с резкими морщинами на лице.

Сыроежкин узнал академика Немнонова, который выступал перед школьниками.

– Вы видели, Николай Николаевич, новое открытие фон Круга?

– Наблюдал. Наш с вами старый противник, – усмехнулся Немнонов.

– То, что он сделал, – горячо продолжал Гель Иванович, – противоречит элементарной этике ученого. Он даже не спросил мнения Международного совета…

– Признаюсь, я тоже не ожидал, что фон Круг так скоро пойдет в атаку. Ваши предложения?

– Протест в Совет охраны животных… Далее, я срочно пишу и публикую статью о вреде подобной теории. Наконец, нам надо встретиться, подробно все обсудить.

– Согласен, Гель Иванович. Сегодня же вечером.

Экран погас, но профессор не мог успокоиться. Он ходил по комнате, забыв про ребят, обращался сам к себе:

– Я тоже хорош: не сумел вовремя закончить статью. Теперь и ребенку ясно: то, что обещает фон Круг, похоже больше на машину, чем на живое существо…

– Гель Иванович, – громко сказал Сергей, – а как же… – И Сыроежкин выразительно посмотрел на Рэсси.

Громов остановился, усмехнулся, поняв неоконченный вопрос.

– Рэсси – это Рэсси, а тигр есть тигр, – загадочно ответил он. – Ты никогда не встречался с тигром?

– Не-ет.

– Вот то-то. У него усы одни чего стоят!.. – Глаза Громова были серьезны, даже чересчур серьезны. – И еще вопрос, дорогой Сыроежкин: можно или нельзя сохранить на планете тигров…

Друзья выбежали в институтский двор.

– Рэсси, вперед! – командует Электроник.

И черный пес перепрыгивает высокий куст, мгновенно пробегает двор, скрывается в воротах.

– Рэсси, назад! – спокойно говорит Сергей, зная, что пес отлично слышит его в транзистор. Будь он за сто километров и позови Рэсси, тот примчится.

Рэсси возвращается к ребятам, садится у ног, смотрит в лицо. Что еще? Он ничуть не устал, бока не вздымаются, язык за зубами.

– Рэсси, отнеси записку профессору. – Электроник протягивает сложенный лист бумаги. – Я забыл с ним попрощаться.

– Рэсси, ко мне! Я тоже забыл…

Громов машет им в окно, шутливо произносит: «Ах вы, дети, ах вы, звери…»

Доктор Громов за свою жизнь создал немало механизмов, но всегда старался превращать неживое в живое, а не наоборот. Над ним подчас посмеивались, что он увлекается изобретением игрушек, – он не обижался, зная, что эти модели не менее ценны, чем большие машины. Его мотылек летел всегда на свет; рыжий лис с самыми правдивыми в мире глазами старался доказать, что он быстрее всех движется; болтливый попугай говорил на сорока языках… Громов вспоминал всех «своих детей», и ему было жаль их: они слишком старательно выполняли свою задачу, доказывая его, Громова, новые идеи. Верный мотылек, ежедневно прилетавший на свет ночной лампы, однажды был привлечен пламенем большого пожара и не вернулся… Почти все модели сломались и забыты, но схемы их вошли в книги по кибернетике – игрушки сослужили свою службу для науки. Остался Электроник да еще вот Рэсси. Сложнейшие механизмы. Что подскажут они ему, Громову, другим ученым? Трудно предвидеть…

Отгремели оркестры у всех двенадцати въездов в зоопарк. Воздушные шары в виде смешных зверушек уплыли в спокойное небо. Пестрые фирменные автофургоны с приглушенными моторами разъехались по дорогам. Взрослые и дети с любопытством смотрели в окна, ожидая, когда мелькнет в траве гибкое тело дикой кошки, пересечет дорогу задумчивый слон или промчится, хрустя ветками, носорог. В «Мире животных» звери бродили на свободе. В «клетках» на колесах путешествовали зрители, и это было необычно, забавно, слегка заставляло нервничать, хотя ни одно животное, как объяснили экскурсоводы, не нападало на машины. Иные зрители осматривали парк с бесшумных вертолетов, наслаждаясь соседством саванны и тайги, гор и пустынь, изучали в бинокли, азартно фотографировали ничего не подозревавших вольных жителей. Здесь можно было увидеть обитателей разных континентов Земли. Гиганты тропических стран – слоны, буйволы, гиппопотамы – протаптывают в зарослях дороги к водопоям и солончакам; под гигантскими надувными куполами «Арктики» и «Антарктики» блаженствуют на льдинах белые медведи, моржи, тюлени, пингвины; на лесистых островах живут обезьяны; а вот пустая еще чаша океанариума, где вскоре разместятся киты и дельфины.

От серых гранитных слонов, подпиравших спинами арку парадного входа, от причудливо изогнутых бронзовых деревьев, окружавших могилу естествоиспытателя прошлого века, чье имя, открывая церемонию, вспоминал профессор фон Круг, отъехал кортеж почетных посетителей. Хозяева торжествовали: их маленький скромный город Теймер, упомянутый в справочниках одной лишь строкой как родина великого зоолога, и сегодня привлекает внимание мира. Там, где несколько лет назад были пустыри, создан «рай животных всех континентов». Смешные воздушные шары – хвостатые, рогатые, глазастые – унес ветер, и, быть может, в каком-нибудь большом городе мальчишка поймает за длинную ногу цаплю, прочтет: «Мир животных». И навсегда запомнит название зоопарка и имя таинственного далекого Теймера – такова сила рекламы…

Приземистый «шел» профессора замыкал кортеж машин. Фон Круг был в мрачном настроении. Он не собирался осматривать «Мир животных», но пришлось сопровождать гостей.

Что поделаешь, у известного человека всегда много обязанностей, и даже если они неприятны, приходится их выполнять. Профессор в своей речи, которую транслировало телевидение на многие страны, обращался к детям, дарил им вечных животных. Фон Круга раздражали шум и непоседливость детей. Но он знал, что все великие изобретения должны быть обращены к потомкам. Детство самого фон Круга было суровым, он не любил его вспоминать. Приятны были лишь часы, проведенные в семейной библиотеке. Там, возле полок со старыми книгами, в немом разговоре с завоевателями прошлого, мальчик мечтал о славе, о могуществе, об управлении миром из полутемной комнаты старинного особняка…

Сидя неподвижно в машине, фон Круг видел, как неторопливым шагом, оглядываясь на автомобили, уходит от дороги группа львов, как наслаждаются в грязи бегемоты и носороги с белыми цаплями на спинах. Доктор различал среди животных свои «вечные модели», и ему казалось, что его жирафа чересчур заученно объедает ветки дерева, что его зебра скачет как-то деревянно, что его слон, посыпая спину песком, не выражает своим видом никакого удовольствия.

Другие животные, не механические, а живые, привезенные из заповедников и зоопарков, не выделяли их из стада, относились как к равным, но доктор Круг отлично знал, что в сложной лестнице подчинения стада – от грозного вожака до последнего рядового – его животные занимали самую нижнюю ступень. Они не умели постоять за себя, не ведали чувства страха, не ощущали боли, не играли от избытка сил. Их не волновал запах крови. Они не испытывали вообще никаких чувств!

Возле птичьих озер фон Круг внезапно приказал Мику Урри свернуть, и профессорский «шел», отделившись от кортежа, направился к обезьяннику. Они проехали мимо острова с прыгающими в ветвях макаками, мимо лесного озера, посреди которого две группы шимпанзе устроили свой обычный «карнавал» с дикими криками, беспорядочной беготней, и выехали к вольеру горилл.

Автомобиль мягко затормозил. Фон Круг пошел дальше пешком. Туннель из прочнейшего стекла предназначался для посетителей, желавших встретиться лицом к лицу с грозными предками.

Двухметровая горилла показалась из леса и раскачивающейся походкой, опираясь одной рукой о землю, направилась к человеку. Спокойно и меланхолично подошла горилла к стеклу, выпрямилась во весь гигантский рост, остановилась, чуть заметно покачиваясь из стороны в сторону. Фон Круг снял очки, приблизил лицо к стеклу, сквозь которое отчетливо видна была волосатая, с вывернутыми ноздрями и глубоко запавшими глазницами безобразная морда. С минуту они смотрели друг другу в глаза…

Потом зверь отвернулся и все так же меланхолично заковылял прочь.

Фон Круг сжал кулаки. Проклятье! Истинная горилла, если ей посмотреть прямо в глаза, примет взгляд как вызов, вступит в бой. Одним взмахом гигант способен оторвать голову человеку, не отделяй его, конечно, толстое стекло от противника. Это был лабораторный зверь. Безразличная механическая горилла.

– Домой! – велел фон Круг шоферу.

Урри, оглянувшись, впервые увидел глаза хозяина: бледно-голубые, сощуренные, они казались не столь грозными, как за стеклами очков.

– Вот что, Урри, – сказал по дороге барон фон Круг. – Есть только одна машина, которая наделена человеческими эмоциями. На первый взгляд игрушка; возможно, и в самом деле игрушка. Но не это важно. Модель профессора Громова обладает чувствами, недоступными пока никакой другой машине. Мне она необходима. Понятно, Урри?

Мик Урри отбросил ногой контрабас-футляр и, держа в опущенной руке стальной прут, двинулся к дивану. Только теперь, увидев презрительно блеснувшие глаза мальчишки, Урри понял непоправимость случившегося: он привез не машину, а очень похожего на Электроника мальчишку, возможно, двойника. Урри всегда жил по принципу «да или нет» – победа или поражение, не допуская никаких случайностей. Случайности выводили уравновешенного Урри из себя. Он пролетел тысячу с лишним километров, благополучно миновал со своим «научным грузом» таможню, можно сказать, почти выполнил задание хозяина. И вот…

Урри не успел замахнуться на собаку: раздался сухой треск – зубы пса перекусили сталь. Нападавший со всей проворностью, на какую был способен, отскочил за квадратную машину.

«К дьяволу этого пса! – решил он, оценивая взглядом бешеного терьера. – Лучше перенести скандал, чем ходить без руки». Он нажал в машине кнопку высокого напряжения.

Железный ящик, медленно подталкиваемый человеком, двинулся на собаку. Мальчик, забившись в угол дивана, следил за страшным механизмом. Терьер замер на месте и, казалось, пытался понять, что за чудовище хочет на него напасть. За жесткими прядями шерсти отчетливо горели зеленые глаза.

– Не надо! – испуганно закричал мальчик.

Его голос слился с треском сильного разряда. Человек упал. Когда Урри открыл глаза, он увидел перед собой оскаленную пасть. Урри вскочил. Он не понимал, что случилось. На полу дымилась проводка от развалившейся машины…

Мик Урри сунул руку в карман. Он успел сделать только один бесшумный выстрел. В ту же секунду черная тень выбила пистолет. Рука Урри словно отнялась.

– Уходите скорее! – кричал мальчишка. – Уходите, а не то он вас… – И мальчишка прижал ладонь ко рту, вдруг вспомнив, что его предостережение может обернуться приказом.

Мик Урри толкнул плечом дверь, исчез в темноте профессорского кабинета…

– Пистолет против ребенка и собаки, – презрительно сказал фон Круг, наливая Урри воду. – Не кажется ли тебе, Мик Урри, что все это недостойно администратора?

– Это не собака! – Администратор осушил стакан, вылил остатки в ладонь, размазал по бритой голове. – Какая-то дьявольская штука!

Про оружие Урри ничего не сказал. Профессор, разумеется, знал, что пистолет стреляет сонными зарядами, мгновенно усыпляющими жертву. А если бы и пулями?..

У Урри сложилось странное впечатление, что собака старалась обезоружить его и не нападала всерьез.

– Отличная модель, – согласился фон Круг. – Узнаю руку профессора Громова. При всей его рассеянности и неповоротливости машина ему удалась. «Дьявольская штука»! Наконец-то, Урри, ты научился отличать модель от оригинала. Я доволен, что эта «штука» появилась в моем доме. Посмотрим, что она собирается предпринять…

Он усилил звук.

– Пойдем отсюда, Рэсси! – раздался просящий голос.

На экране мальчишка подбежал к двери и оглянулся. Пес сидел на полу.

– Ко мне, Рэсси!

Пес не шевельнулся.

– Что с тобой, Рэсси? – Мальчик вернулся к собаке. – Ты слышишь: я говорю – бежим!.. – Пес не сдвинулся с места. Мальчик потер рукой лоб. – Кажется, я догадываюсь… У тебя другой приказ… – Он оглянулся на дверь: не сказал ли что-нибудь лишнее? – Хорошо, Рэсси… покажи мне, и я все пойму.

Пес прыгнул на диван. Мальчик сел рядом. Пес вытянул лапы, положил на них голову.

И мальчик лег, вытянувшись во весь рост.

– Ты будешь меня охранять… – сонным голосом сказал мальчик. – Я согласен… С тобой ничего не страшно… Я так устал…

И пес радостно залаял.

– Кто у кого в гостях? – Фон Круг выключил звук.

Этого еще только не хватало! Нахальный мальчишка, укусивший его за палец, по-хозяйски улегся на диван. А помощник, который рукой может свалить быка, побежден машиной и выглядит беспомощным. Впрочем, Урри – слишком механическая конструкция, новые изобретения вне его понимания… Профессор иронически взглянул на администратора:

– Теперь, Урри, чтобы выйти отсюда, тебе придется пройти мимо дивана. Так, Урри?

Урри молчал.

– Или, может быть, вызвать полицию? – Доктор нервно рассмеялся, и Урри удивленно взглянул на него. – На сегодня, я полагаю, достаточно приключений, – сухо заключил фон Круг и решительно направился к двери. – Оставайся в качестве заложника. У тебя будет время подумать о своей ошибке.

Его вернул телефонный звонок.

– Господин доктор, к вам прибыл гость. Это русский профессор Громов, – доложила секретарь с первого этажа. – Господин Громов просит принять его немедленно…

– Я готов принять господина профессора… – Фон Круг чуть помедлил. – И пожалуйста, не провожайте господина профессора. Объясните, как пройти.

Сыроежкин не помнил точно, как его схватили, хотя это случилось сегодня утром, всего несколько часов назад. Был знакомый двор – и вдруг чужой дом, чужие лица.

Кажется, на пустынной улице к нему подошел грузный человек и как-то странно, по слогам спросил: «Э-лек-тро-ник?..» – «Да», – кивнул Сергей: иногда в шутку он выдавал себя за знаменитого друга. И тут наступила темнота…

Мальчик успел лишь крикнуть: «На помощь, Рэсси!»

И Рэсси черной молнией выскочил из здания школы, услышав призыв. Огромными прыжками, удивляя прохожих и водителей, мчался он вдоль шоссе, слыша шепот мальчика и одновременно подавая сигналы тревоги Электронику, пока не прибежал на аэродром. Чемодан-контрабас уже погрузили в самолет, и Рэсси, пристроившись к чьей-то ноге, взбежал по трапу, на брюхе пополз под креслами. Он нашел то место, где под полом, в темноте багажника, в духоте чемодана, билось живое сердце, усиленное зашитым в карман транзистором, и стал царапать металл.