Текст книги "Чёрный сокол"

Автор книги: Евгений Сапронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Не теряя времени, Олег перевел карабин на колокольню и увидел, что часовой всматривается в лес, пытаясь сообразить: что это за странный хлопок долетел оттуда. Горчаков не дал ему осмыслить ситуацию. Выстрел! И с монгола слетела меховая шапка, а самого его швырнуло назад. Олег снова дернул винтовку и увидел в прицел костер. Сидевшие у огня воины тоже услышали далекий грохот. Они все вскочили и повернулись к реке. Горчаков не успел выстрелить, он не успел даже прицелиться, потому что в этот момент в спины монголов ударили тяжелые новгородские стрелы, и они повалились мордами в снег. У второго костра – то же самое. Новгородцев было тридцать, и никто из них не промахнулся, а монголов – всего десять, на открытом месте. Тут, как говорится: без вариантов.

Олег заволновался: сейчас все решится – удача или провал? Он провел прицелом туда-сюда, но, выскакивавших из помещений врагов, не увидел.

– Ух, блин! – Горчаков утер вспотевший от волнения лоб. – Кажись, пронесло! Крепко дрыхнут! А может, это рефлексы?

Где-то Олег читал, что спящего воина, могли разбудить тихие шаги, и не потревожить более громкий звук, если человек этого звука никогда прежде не слышал.

– Веселье только начинается, – обернулся Горчаков к своей маленькой дружине, – шевелитесь, парни, не то опоздаем!

Подавая пример, он рванул по скрипучему снегу к далекому берегу.

Чтобы не потревожить раньше времени коней, весь отряд собрался у леса слева от усадьбы. К ней Олег направился только с "гвардией", состоявшей из Неждана, Берислава, Вадима и пяти новгородцев, которые среди своих товарищей, считались лучшими кулачными бойцами.

Горчаков очень надеялся, что привыкшие к не запиравшимся юртам монголы, не станут вставлять в петли дубовые засовы. Но полностью такой вероятности он не исключал. На этот случай Олег приготовил лестницу и доску в виде удлиненной буквы "Г", которую плотники использовали на крутых крышах.

По лестнице надо было подняться до второго этажа среднего здания и просунуть наверх доску, а по ней уже взобраться на крышу. Ее конек проходил как раз под сточным желобом башенной кровли, и с него можно было попасть на дозорную площадку.

Двигаясь вдоль частокола, "гвардейцы" добрались до ворот и нашли их открытыми, что вселило в Горчакова новые надежды.

– Стойте, – тихо сказал он, заметив, что товарищи собрались идти через двор напрямую.

По двору бродили кони, которые запросто могли испортить все дело.

– Жмемся к частоколу, – распорядился Олег, – идем не спеша, тихонечко, без резких движений, до угла хором. А дальше, так же тихо вдоль стеночки.

Кони фыркали, косились на чужаков, принюхивались, но пока не ржали тревожно.

– Лошадушки, миленькие, – шептал Горчаков, – не коситесь на нас. Мы хорошие, мы просто мимо идем.

В боярский дом вели четыре крыльца. Одно находилось на первом этаже под трапезной. Правее, было второе крыльцо с дверью в поварню. И еще имелось два "красных" крыльца с лестницами, по которым можно было подняться сразу на второй этаж. Одно из них находилось в торце дома, к которому приближались "гвардейцы". С противоположной стороны, такое же крыльцо вело на второй этаж башни.

Двигавшийся первым Олег, наконец, добрался до двери в гридницу и осторожно надавил.

– Фу-у-ух, – выдохнул он с облегчением, – не заперто! Обойди хоромы, поднимись и проверь двери в трапезную, – прошептал Горчаков одному из новгородцев. Посылать на разведку "своих" он не захотел.

Дверь в поварню тоже была открыта. Олег дождался возвращения воина, который доложил, что в трапезную можно войти свободно. После этого Горчаков уже не сомневался, что и в башню он попадет легко. Примерно так, оно и вышло, если не считать, что вся операция едва не провалилась.

Олег смело открыл дверь и столкнулся взглядом с обернувшимся на шум часовым. Дальше, все решали даже не секунды, а их доли. И монголу их не хватило. Он изначально находился в проигрышной позиции – стоял сонный, расслабленный в ожидании, что скоро покинет опостылевший пост. А у Горчакова кровь кипела от адреналина и уже подрагивали мышцы, готовые взорваться серией молниеносных ударов.

Выпучивший от удивления глаза монгол, еще только набирал в грудь воздуха для крика и тянулся рукой к сабле, а Олег в это время одним стремительным рывком преодолел разделявшие их пять шагов. Когда он успел выхватить кинжал, Горчаков сгоряча и сам не понял. Налетев на часового, Олег с разгона вогнал ему длинное лезвие наискось, под подбородок. Стресс придал Горчакову дополнительные силы, и удар получился страшным, кончик клинка высунулся у монгола из затылка. Крикнуть он уже не успел. Олег подхватил обмякшее тело и осторожно опустил на пол. Когда он выпрямился, его затрясло. Но это была не реакция на убийство ближнего, многократно описанная в романах. Просто у Горчакова, после такой встряски, адреналин в крови уже зашкаливал.

Олег был уверен, что монгольские сотники разместились на ночлег в боярских опочивальнях. А переводчик? Вот кто был нужен ему живым, так это толмач.

За слюдяными окнами посветлело и в помещениях началось что-то вроде предрассветных сумерек.

Горчаков приоткрыл створку и заглянул в щель. "Есть! – обрадовался он. – Сегодня мне что-то подозрительно везет, ой, не к добру это".

В комнате Олег увидел спящего на широкой лавке бородатого мужчину укрытого лисьей шубой. Рядом на сундуке лежала меховая шапка, обвитая чалмой. Больше в светлице никого не было. Некоторое время Горчаков размышлял: а не повязать ли переводчика сразу? И решил не рисковать. Оставалось последнее дело. Спальни было три, а сотников четверо и нужно было выяснить, как они разместились, чтобы распределить людей. Олег осторожно приоткрыл дверь шире и, стараясь ступать как можно тише, проскользнул в комнату. Двери во все опочивальни были распахнуты, потому что единственным средством отопления всех четырех комнат служила стоящая посреди светлицы печь.

Отправив Вадима подать сигнал, Олег впервые после Франции надел свои латы. На отполированной и хромированной кирасе все еще красовался наклеенный в Монбазоне логотип турнира – хищный сокол, расправивший черные крылья. И Горчаков не собирался сдирать эту наклейку, теперь это был его герб.

Вздев брони, воины прокрались в светлицу и рассредоточились.

– Начали! – негромко скомандовал Горчаков.

Переводчик за его спиной подскочил на лавке, но Олегу не было до этого дела. Все роли были распределены и каждый должен был сыграть свою. Ему досталась самая трудная, потому, что не хватало людей.

По плану: тридцать суздальцев должны были заблокировать двери и поджечь избы со спящими монголами. После чего собраться у церкви. К этому времени пятеро рязянцев забросят туда ядовитые дымовые шашки и перекроют выход. Потом с помощью двух лестниц будут швырять в поднятые высоко над землей церковные окна новую отраву и затыкать их мешками с соломой.

В то же самое время на первый этаж усадьбы с двух сторон ворвутся пятнадцать рязанцев и двадцать три новгородца. Они будут рубить ошеломленного бездоспешного противника. Горчаков сказал им, что если возьмут сколько-то пленных, то хорошо. А если не получится, то невелика потеря. Еще двое новгородцев должны были заблокировать наружные двери трапезной и бежать к Олегу.

Итого на "зачистку" второго этажа у Олега остались: он сам, Неждан, Берислав, Вадим и пятеро отборных кулачных бойцов. Плюс еще двое новгородцев подтянутся.

Пацанов Горчаков решил поберечь. Тем более что у них не было ни оружия, ни доспехов. Вадим в этом бою будет оруженосцем Олега. Неждан, который тоже не дурак, насчет подраться, вместе с Бериславом "упакуют" переводчика и побегут вязать монгольских сотников.

Горчаков проинструктировал кулачных бойцов примерно так: "будить дорогих гостей нежно – оплеухой со всего маха. В зубы не бейте, воеводы татарские нужны мне способными к общению, то есть с нормальной дикцией. Лучше по уху цельте, да так чтоб в голове зазвенело, и сразу же по дых, с плеча! По носу тоже полезно, от этого на несколько секунд ориентация теряется. Нет, не сексуальная, а пространственная. Потом захват за кисть и делаете так, как я вам показывал".

Еще в деревне Олег обучил новгородцев болевому приему, от которого "пациент" принимает позу "мордой в пол".

Горчаков ворвался в трапезную с мечом в левой руке и почти метровым дубовым засовом в правой.

– Блин, а народу! – едва не растерялся Олег.

На полу, на кусках черного войлока спали десятки монголов. Точнее уже не спали, а начали просыпаться. Ближайший к Горчакову противник сел на своей подстилке, и его узкие глаза при виде закованного в сталь великана приобрели нормальный размер. Олег уложил его обратно, ударом дубового бруска по темени, и тут же наотмашь отвесил оплеуху следующему. Третьего на ходу пнул носком армейского берца в зубы. Развернулся и треснул по затылку, отвернувшего в поисках сабли, очередного "пассионария". Шагнул дальше и ударил по руке, которой тянул оружие из ножен еще один противник, крутанув свою дубину, Горчаков звучно впечатал ее монголу в лоб. Потом резко сместился в сторону и оглушил не успевшего поднять меч кочевника. Заметив боковым зрением летевшего на него героя с поднятой саблей, Олег прыгнул ему навстречу и в прыжке ударил ногой в грудь. Низкорослого монгола унесло, как ураганом. В нем и весу-то было, наверное, с полцентнера. Бедолага едва из своих гутул не выскочил. Правда, улетел ворог недалеко, он врезался в своего товарища, и оба повались на пол. "Низко пошел, должно к дождю" – прокомментировал полет Горчаков.

На этом шутки закончились. Другие монголы успели вскочить, обнажить оружие и мешая друг другу в тесноте, поперли на Олега. "В очередь сукины дети, в очередь" – прорычал Горчаков. Страха у него не было совсем, только веселая злость. Доспехи у Олега были прочные, руки длинные, а меч еще длиннее. К тому же, здесь и у русских средний рост сто шестьдесят пять, а эти чумазые "багатуры" и вовсе – метр с кепкой.

О высоком искусстве фехтования монголы, похоже, и не подозревали, потому как махали саблями и палашами будто оглоблями. Отступив к двери, чтобы не зашли сзади, Горчаков легко отводил неуклюжие удары и тут же контратаковал стремительными глубокими выпадами. За несколько секунд он уложил шестерых, остальные отпрянули и стали подбирать с пола луки. "Ага, так я вам и дал себя расстрелять!" – усмехнулся Олег и, выдернув левой рукой из ножен похожий на короткий меч кортик, рванулся в атаку. Он вломился в толпу, как медведь в малину – рубил, колол, бил с разворота локтями, толкал плечом. Горчакова сумели достать только один раз, голову он успел убрать, и чужой палаш, звякнув, отскочил от наплечника, а следом согнулся его владелец, получив укол в живот. Олег прикончил еще шестерых и отступил к двери, продержаться в окружении больше пары минут было почти невозможно. Прилетевшая откуда-то стрела, ударила в правую сторону кирасы так, что Горчакова слегка развернуло. "Ну нифига себе!" – удивился он силе удара.

– Вадим! – проорал он, отступая в светлицу.

Олег стащил с правой руки латную перчатку, взял у подскочившего оруженосца карабин "Сайга – Тактика" двенадцатого калибра, и один за другим, выпустил в толпу монголов все восемь патронов, заряженных картечью. Из трапезной донеслись вопли и стоны. Горчаков сменил магазин и тут же его расстрелял. Тел на полу заметно прибавилось. В ответ на его выстрелы летели стрелы – две ударили в правый наплечник, третья снова в грудь. Четвертая чиркнула по шлему.

Олег отпрянул в сторону от двери, увидев, сколько народу в него целится.

– Олег Иванович, – услышал он позади голос Неждана, – мы управились. Всех повязали! Шлемы надели, щиты из башни забрали. Готовы вдарить на нехристей.

– Какое там вдарить! – возмутился Горчаков. – Они опомнились и луки похватали. У меня доспехи добрые, а вас перестреляют. Вадим, сумку подай!

Олег загнал третий магазин, передернул затвор, показался в дверном проеме и тут же запрыгнул обратно. А стена напротив двери тотчас превратилась в подобие дикобраза. Горчаков выглянул снова и открыл огонь. Расстреливать монголов, как в тире, больше не получалось, они рассредоточились вдоль стен и взяли дверь на прицел. Несколько человек рубили топориками проход на улицу. Высовываясь из-за стены, Олег расстрелял третий магазин. И получил еще две стрелы в наплечник и две по шлему, они ушли в рикошеты, но удары по голове были чувствительными.

Горчаков попробовал стрелять из пистолета, буквально на секунду показывая врагу правую руку, плечо и голову. Получалось скверно. Монголы не давали прицелится. Впрочем, на такой дистанции этого особо и не требовалось. Олег свалил еще семерых, но и у него прибавилось отметин на наплечнике, а одна стрела ударила по забралу, чуть ниже смотровой щели, да так, что Горчаков покачнулся и едва не сел на пятую точку. Впечатление было таким, будто он пропустил на ринге прямой удар. Про правую ногу, которую тоже видит противник, Олег как-то забыл, а монголы напомнили, и Горчаков заработал себе болячку. Ножные латы были вдвое тоньше шлема, грудной пластины и наплечников. Узкая и тяжелая бронебойная стрела пробила отличную закаленную сталь. Правда, не навылет, ее кончик воткнулся в голень где-то на сантиметр – не опасно, но неприятно.

Атаковать никто не мог, и ситуация складывалась патовая, но время работало на славян.

Из трапезной, вдруг донеслись крики, топот и грохот.

– Ну, вот, – обрадовался Олег, – а теперь и мы ударим!

Он отдал Вадиму "Грач" и натянул на руку латную перчатку.

– За мной! – скомандовал Горчаков, поднимая меч.

Дверь на втором этаже не была забита гвоздями, ее просто подперли бревном. Проведя внизу "зачистку" рязанцы и новгородцы убрали бревно и атаковали монголов с улицы. Кочевники смешались, и им стало не до стрельбы по дверям, из которых выскочил сначала Олег, а за ним восемь новгородцев, включая подошедших на помощь и Неждана.

Горчаков до этого уже уполовинил число неприятеля, а теперь силы сравнялись. Привыкшие, к конному бою, и учившиеся только маневрам и стрельбе, монголы не выдержали рукопашной. Один за другим они валились на залитые кровью войлоки.

– Пленных берите! – крикнул Олег, подавая пример и обезоруживая одного из немногих еще уцелевших.

Горчаков провел стандартную связку, не сделав ни одного лишнего движения. Сначала, он взмахом меча справа налево отшвырнул слегка изогнутую саблю монгола в сторону и вниз. Затем, обратным движением наотмашь хлестнул его по уху и щеке, развернув клинок плашмя. Продолжая движение, Олег отвел руку до предела и изо всех сил резко ударил сверху по оружию ошеломленного противника, которое тот еще не успел поднять. Пальцы монгола не удержали рукоять, и сабля, совершив красивый пируэт, улетела в сторону. Швырнуть врага на пол, и скрутить его – это уже было делом техники. Горчаков кроме бокса, занимался еще вольной борьбой и самбо. Потому что без борцовской подготовки в ИСБ вообще, ловить нечего.

Олег осмотрел поле боя. Подчиняясь приказу, воины убивать монголов уже не пытались, но и взять – подойди, попробуй!

Врагов на ногах осталось только девять. Шестеро стояли полукругом у стены, а троих загнали в угол, что было еще хуже.

– Неждан, – Горчаков повернулся к вертевшемуся поблизости приятелю.

Одной рукой он держал выкрученную кисть монгола, а второй никак не мог дотянуться до пряжки его пояса. Больше связать супостата было нечем. Олег не успел еще закончить просьбу, а новгородец уже сам обо всем догадался и начал снимать ремень с ближайшего трупа. В старых доспехах Горчакова он выглядел экзотически и угрожающе.

В миланских латах, выполненных по образцам конца шестнадцатого века, которые носил Олег, человек, был похож на робота с гладкой изогнутой пластиной вместо лица. А Неждан напоминал сейчас железного дятла с острой макушкой и клювом.

Первые доспехи Олега тоже были миланскими, но ранними, такие носили, когда Жанна д,Арк освобождала Орлеан.

К "позднему милану" полагался шлем "армэ", который раскрывался на две или три части на навесах и защелкивался на голове. А в начале пятнадцатого века носили обычный конический шлем – "бацинет" с "шейной" кольчугой и съемным забралом, которое немцы прозвали "собачья морда". По мнению Горчакова ничего собачьего там не было, а вот дятел или буратино – самое подходящее название.

– Давай остальных вязать, – сказал Олег приятелю, когда они закончили возиться с пленным. – Шубу возьми.

Монголы спали на толстых войлоках и укрывались длинными до пят тулупами. Одеваться у них времени не было, и теперь по полу были разбросаны пастели кочевников, одежда и оружие. А поверх всего этого в алых лужах остывали десятки трупов. В трапезной висел острый запах свежепролитой крови, вонь немытых тел, мочи и тяжелый смрад пробитых внутренностей.

– Вот он, "вкус победы! А так же и запах", – прошептал Горчаков, криво усмехнувшись.

– А шубу-то зачем? – не понял Неждан.

– Сейчас быстро идем к тем, троим, что в углу и сходу кидаем им на головы шубы, – поделился планом Олег, – я среднему, а ты тому, что справа.

Стоящий в центре монгол инстинктивно вскинул круглый щит, но тулуп накрыл его, на секунду заслонив обзор. Этого оказалось достаточно, потому что вслед за одеждой вперед метнулся Горчаков и ударом ноги впечатал противника в угол. Бросок Неждана вышел не таким удачным, монгол отскочил назад, шуба упала на его саблю, зато сам он, отступая, подвернулся под руку Олегу и тут же получил латной перчаткой в щеку. Горчаков бил наотмашь и не сумел "вырубить" противника с одного удара. Монгол отлетел, ударился о стену и тут подскочивший Олег, поставил в этом деле точку, длинным боковым ударом, который англичане называют "свинг". Третий противник хотел воспользоваться тем, что Горчаков повернулся к нему спиной, но не успел и только подставился сам. Один из новгородцев ударил его мечом плашмя по руке и выбил оружие.

– Опять шубы берем? – спросил Неждан, когда они шли через комнату.

– Не будем мелочиться, – ответил Олег, – берись за тот край! – он указал рукой на широкий дубовый стол, длинной метра под три.

Новгородец только фыркнул в ответ и мотнул головой так, что на лицо с лязгом свалилось носатое забрало.

На то, как друзья изображали бульдозер, стоило посмотреть. Горчаков, правда, получил при этом концом палаша по шлему, да так, что в глазах сверкнуло. Но дело они сделали: одного монгола сбили с ног, троих отбросили и прижали к стене. Неприятельский строй был разорван, со всех сторон на помощь кинулись свои, и в два десятка секунд все было кончено.

Потом Горчаков осмотрел монголов, которых оглушил дубовым бруском в самом начале. Четверо пребывали без сознания, но судя по пульсу, должны были очнуться. Пятый....

– М-да, перестарался я, – констатировал Олег летальный исход. – Итак, что мы имеем? – начал подводить он итоги. – Десять связанных здесь, плюс четыре сотника там и к ним переводчик. А внизу, сколько пленников? – громко спросил Горчаков, обращаясь ко всем сразу.

– Мы эта, погорячились малость, – повинился один из новгородцев, – двоих взяли только, а остальных того... порубили.

– Ладно, – махнул рукой Олег, – с кем не бывает.

Назначив людей стеречь пленных, он повел остальных к церкви. На улице воинов ждала печальная картина – село Спасское заканчивало свое существование. Сначала погибли жители, а теперь полыхали их дома. Пламя гигантских костров гудело и рвалось ввысь. В серое зимнее небо поднимались клубы черного дыма, в воздухе кружились хлопья сажи. Кроме изб горели и примыкавшие к ним постройки.

– Черт! Да это же хлева! – дернулся Горчаков и тут же успокоился, заметив в стороне от пожарищ стадо коров. – Лоханулся я, – признал Олег, – а суздальцы молодцы! Обо всем позаботились.

Среди коров Горчаков разглядел несколько овец и коз.

– Ага! – обрадовался он. – Не всю живность монголы поели, будет и нам шикарный обед.

Тридцать пять воинов Олег оставил в селе на тот случай, если монголы выломают церковные двери, но этого пока не случилось.

– Ну что здесь, Ратмир? – спросил Горчаков старшего над суздальской дружиной.

– Сначала вороги в дверь колотились, – ответил воин, – а мы бревна придерживали, чтобы в сторону не сползли. А потом невмоготу стало, из под дверей дым полез, до того ядреный! Кто его вдохнул, насилу прокашлялись. А заодно и эти, – Ратмир указал на резные двери, – стучать перестали.

– Бойцы! – гаркнул Олег командирским тоном. – Тьфу, блин! Опять армию вспомнил, – прошипел он и тут же поправился. – Вои! Слушай меня! Стрелкам взять луки и встать перед храмом, полукругом, в тридцати шагах! Остальным встать позади новгородцев!

Дождавшись выполнения команды, Горчаков послал шестерых воинов открыть церковные окна, по человеку на окно. Этот момент он продумал заранее, поэтому мешки с соломой были обвязаны веревками, концы которых свисали вдоль бревенчатых стен, как крысиные хвосты.

Как только выдернули затычки, из узких окон повалили густые клубы белого дыма.

Олег прохаживался перед строем и поглядывал на церковь. Мороз жал вовсю. Под ногами поскрипывал снег. Края шлема от дыхания покрылись инеем. Горчаков надел под дублет толстый свитер, а под штаны теплое трико, но все равно закоченел в своем железе и мечтал о куцей крестьянской шубейке, которую так и не успел сменить на что-то, более подходящее и приличное воеводе.

Наконец, клубы дыма сменились туманными струйками.

– Приготовиться к бою! Открывайте двери! – скомандовал Олег и опустил глухое забрало.

К ручкам церковных дверей тоже привязали веревки, которых теперь было полно – у каждого монгола имелся прочный аркан из конского волоса. Ратники оттащили бревна и потянули за концы веревок, створки дверей распахнулись и на улицу вместе с редким дымком потекли многоголосый кашель и хрип. В полумраке храма висел белесый туман и разглядеть издали, что там происходит, было невозможно. Вскоре из дверей стали появляться монголы, их корчило от кашля, они уже не могли стоять на ногах и передвигались, кто на четвереньках, а кто и вовсе ползком. О сопротивлении никто из них даже не помышлял. Выбравшись на улицу, кочевники скрючивались на снегу, хватали свежий воздух раскрытыми ртами и снова заходились надрывным кашлем.

И Горчакову было совсем их не жаль, потому, что за его спиной, на деревьях все еще висели тела изнасилованных и убитых женщин и совсем еще девочек.

Заканчивайте здесь без меня, – распорядился Олег, – когда воины повязали большую часть ночевавших в церкви супостатов. Ее строили на деньги боярина, а на Руси щедро жертвовали на храмы, поэтому здание вышло просторным. Здесь разместилось сто четырнадцать монголов. Они в нескольких местах взломали полы и развели большие костры, а потом закрыли двери и легли спать у горячих углей, как у себя в юртах. Горчаков не рассчитывал, что тридцать таблеток аспирина дадут смертельную концентрацию, ему всего лишь, надо было вывести противника из строя на время, необходимое для "зачистки" боярской усадьбы. Но зелье получилось убойным. Не все монголы сумели выползти из церкви, у многих не хватило сил, некоторые потеряли сознание, а восемь вражин и вовсе загнулись.

– Итого, – начал подсчеты Олег, – пленных у нас рядового и..., – он замялся, – а десятники это кто? Ладно, скажем так: рядовых и младшего командного состава взято в плен сто двадцать два человека. Плюс четыре сотника и переводчик. Не плохо!

Сам Горчаков сегодня застрелил тридцать два человека, семнадцать зарезал, одному проломил голову и не испытывал при этом не малейшего раскаяния или каких-либо мук совести. Наоборот, он радовался и гордился тем, что сумел спланировать и провести операцию так, что вверенное ему подразделение практически не понесли потерь. Только одному новгородцу разрубили руку пониже локтя, остальных от монгольских сабель уберегли щиты, кольчуги, чешуйчатые брони и усиленные металлом стеганки. Не последнюю роль сыграли внезапность нападения и растерянность противника. Победа была сокрушительной, четыре монгольские сотни перестали существовать!

Шубейка Олега валялась на втором этаже башни, но прежде чем переодеться, он решил взглянуть на спасенных девушек, которых еще не видел.

В светлице Горчаков снял шлем и поставил на лавку, подшлемную шапочку бросил туда же. В комнате было тепло, оставленные стеречь пленных новгородцы, догадались растопить печь. Олег протянул к ней руки.

– Бажен, – а девки-то где? – спросил он, согревшись.

– А вон тама, – указал новгородец на опочивальню для гостей.

Горчаков кивнул и подошел к двери, но возле нее замешкался.

Олег боялся, что девушки будут в шоке или еще чего похуже, но и здесь, вроде, обошлось. Войдя в комнату, он быстро осмотрелся и вздохнул с облегчением. Девчонки как на подбор, оказались симпатичными, голубоглазыми блондинками, хоть и невысокими, но фигурки у всех были ладненькими.

У двух девушек, сидевших на лавке у решетчатого окошка, радость избавления, определенно перевешивала боль утраты. Им и было-то лет по семнадцать, а в таком возрасте хочется жить и радоваться всему, что тебя окружает. Одна девица всхлипывала на груди у Берислава, а он гладил ее по голове – сестра, надо полагать. Рядом с другой девушкой сидел Вадим и что-то говорил тихим голосом.

"А это, видимо, боярышня Ксения Фёдоровна, – подумал Горчаков. – Блин! А симпатичная какая! На актрису Монику Кина похожа".

Оруженосец сказал что-то еще, Олег расслышал только свое имя. Ксения поднялась, выступила на середину комнаты и торжественно произнесла:

– Воевода, Олег Иванович, благодарствую за избавление! Спаси тя Христос!

Девушка низко поклонилась, коснувшись рукой пола. Остальные тоже начали благодарить и кланяться.

– Пустое! – махнул железной дланью расчувствовавшийся Горчаков. – Сожалею, что не сумел сделать большего.

– Просьба у меня к тебе воевода, – обратилась к нему Ксения. – Не хороните матушку здесь, отвезите ее в Коломну, чтобы и батюшка попрощаться смог.

В голубых глазах боярышни стыли боль и тоска.

"Только самоубийств мне здесь и не хватало!" – всполошился Олег, встретившись взглядом с девушкой.

– Мы никого в селе хоронить не будем, – ответил он, – священник убит. Отпевать некому. Всех в Коломну отвезем. Саней хватит, лошадей тоже.

– Благодарствую, – наклонила голову Ксения, – и еще, есть у меня просьба. Вели баню растопить. Мерзко мне! Кажется, что я теперь за всю жизнь не отмоюсь, после этого козла вонючего!

Высказав все это срывающимся голосом, девушка поникла и разрыдалась. Растерявшийся Горчаков не знал, что делать, он не мог найти подходящих слов, чтобы хоть немного успокоить боярышню. Ему на помощь пришли Вадим и девушка, оказавшаяся, как позже выяснилось, служанкой Ксении. Она обняла госпожу за плечи и повлекла к лавке, а оруженосец пошел рядом, говоря тихим голосом, что-то о воле божьей и терпении.

Олег в это время отступил назад и с облегчением ретировался за дверь. Женские слезы выводили его из равновесия и всегда ставили в тупик. Горчаков не умел успокаивать. В таких случаях все нужные слова, враз, вылетали у него из головы.

– Итак, "Варфоломеевская ночь" закончилась, начинается "Утро стрелецкой казни"! – пробормотал Олег, появившись перед своими воинами.

То, что Горчаков собирался сделать, его совершенно не радовало, и на душе у него было погано. Олег искренне считал, что спорт и алкоголь вещи, несовместимые но, будь у него сейчас водка, грамм сто пятьдесят, он бы выпил!

– Суздальцы и рязанцы! – начал отдавать распоряжения Горчаков. – Берите копья и долбите лунки во льду. От этого берега и до того! – махнул он рукой. – Лунки должны быть узкими, чтобы в них можно было кол расклинить. Надобно их сто штук, через каждые пять шагов. Новгородцы! – развернулся Олег к стрелкам. – Вам идти в лес и заготовить сто кольев. Толщиной с руку у запястья и длинной в полторы косых сажени.

– А на что такие долгие? – спросил Неждан на правах друга. – Лучше бы покороче.

– В самый раз! – хмуро ответил Горчаков.

Как выяснилось через пару часов, они совершенно не поняли друг друга. Когда пленных без шуб, в одних овчинных халатах выгнали на реку, Олег ткнул пальцем в первого, попавшего, и коротко распорядился:

– Вот этого!

– А кто будет рубить? – снова влез вездесущий Неждан.

– Кого рубить? – не понял Горчаков.

– Как кого?! – изумился приятель. – Ты ж хочешь им головы ссечь и на колья вздеть, так? Только колья длинноваты, головы высоко будут.

До Олега, наконец, дошло, что любимая казнь Влада Цепеша была на Руси не в ходу. Поэтому, все воины ожидали экзекуции, по озвученному Нежданом сценарию.

– Я не головы буду надевать на колья, а самих этих иродов, целиком! – раздраженно пояснил Горчаков и увидел в глазах воинов неодобрение.

– А на что так пачкаться? – скривился Неждан. – Мы ж не звери, какие! Может, просто головы с плеч, да и делу конец?

– Значит, так! – повысил голос Олег. – Если тут кто-то тут больно жалостливый, ступайте, и постойте под яблоней, где девочки выпотрошенные висят! Это излечит вас от излишнего гуманизма! Жалости, то бишь, – расшифровал Горчаков незнакомое слово.

– Да не в том дело, что мы ворога жалеем, – пояснил приятель, – просто воину – мужу честному невместно такими делами заниматься.

Олег понял, что без политинформации и прояснения текущего момента, тут не обойтись.

– Ладно, – сказал он, – я сейчас объясню, для чего это надобно. – Был в Трансильвании один такой князь, Влад Дракула его звали. Так он однажды, несколько тысяч пленных на кол посадил, а шедшее, вслед за плененными войско, узрев это дело, устрашилось и назад повернуло.

– Думаешь, и монголы спужаются и уйдут? – Неждан с сомнением покачал головой.

– Нет, я так не думаю, – ответил Горчаков. – Назад они не повернут, но страх в их сердцах я посею. А воин со страхом в сердце, он ущербный. Ежели у монголов, что не так пойдет, страх мигом вырвется наружу и таких бед натворит, что и неприятель такого худа войску не сделает. Вот, смотрите, – поднял ладонь Олег, – рать у них большая, коней много, сена им вдоль дороги не хватит. Поэтому, монголы должны еще в стороны от главного войска отряды за сеном и зерном рассылать. Капля, она ведь, и камень точит. Сейчас этих казнить, да еще пару отрядов перехватить, глядишь, и забоятся вороги по лесам, за сеном, шастать. А без сена им кирдык наступит, бо, пешими сражаться они не умеют.

– А не лучше ли тогда, самим перед войском вражеским идти и сено жечь? – спросил Ратмир.

– Лучше, – согласился Горчаков. – По-хорошему, прямо сейчас, надо все деревни и села, что на пути монголов лежат, выселять. Пусть крестьяне забирают все, что можно увезти, а прочее поджигают и уходят на север. Еще, надо бы жителей Коломны и Москвы отправить к Твери, а сами города сжечь! Надо, чтобы перед монгольским войском, до самого Владимира, лежала пустыня! Тогда они без боя назад повернут.