Текст книги "Возрождение (СИ)"

Автор книги: Евгений Иафетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Annotation

Иафетов Евгений Романович

Иафетов Евгений Романович

Возрождение

Возрождение.

1344 год. Франция, Авиньон, резиденция Папы Римского.

Большая строительная телега, запряжённая послушным мерином, остановилась у крыльца, облицованного персиковым мрамором. Следом остановилась вторая телега, из которой выбрались пятеро бородатых грузчиков, подпоясанных широкими кожаными ремнями. Шестой был настолько пьян, что под тихие проклятья товарищей остался спать.

– Через холл и в то помещение, – распорядился монах в бордовой бархатной сутане, – но если вы обобьёте хоть одну ступень, я не заплачу вам и заберу лошадей вместе с подводами.

Грузчики робко перекрестились и принялись снимать с первой телеги огромную посудину, покрытую пыльным брезентом.

– Святые угодники, это что – гроб? – усмехнулся другой монах, с аккуратной русой бородкой, подбритой на щеках и шее.

– Придержите язык, мой друг. Их Святейшество заказал эту ванну в Марселе месяц назад.

– Посмотрите, у них вздуваются жилы, как у быков на пашне!

– Свинцовая, – нехотя ответил первый.

– Что за вздор, Мишель? Вы опять изволите шутить?

– Нисколько. Будьте любезны, эти скоты разломали дверной косяк...

***

1307 год. Франция, Овернь, аббатство Ла-Шез-Дье престола Божьего.

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа приносит жертву сию раб Божий Пьер в знак вечного покаяния и смирения...

Старый монах с иссушенным постами лицом аккуратно выбривал тонзуру на голове новообращённого.

– И прорекает обет служения Господу нашему...

Старик отложил бритву и раскрыл молитвенник в переплёте из грубой почерневшей кожи.

– Любить ближнего как самого себя... – монотонно читал аббат.

– Любить ближнего как самого себя... – повторял постригаемый юноша, стоя на коленях и сложив руки кулаком в ладонь.

– Облегчать участь бедных... Утешать печальных...

Юношу звали Пьер Роже де Бофор-Тюренн.

– Умерщвлять плоть свою... Ненавидеть волю свою... Отвергаться самого себя...

Пьер был потомственным дворянином, родился в 1291 году в замке Момон под Лиможем, но с десяти лет служил в монастыре бенедиктинцев.

– Не предпочитать ничего любви Христовой... Разбивать о Христа все недобрые мысли... Помнить о судном дне...

Будущий Папа Римский Климент VI.

Ночное небо за окнами спальной залы становится серым. Приор вошёл в зал и, закрывая ладонью пламя свечи от сквозняков, зажёг факел на стене. Осенив спящих монахов крестным знамением, приор громко провозгласил наступление нового Божьего дня. Братия просыпается на дощатых лежанках. Монахи облачаются в серые хабиты поверх нижних рубах, надевают сандалии с деревянной подошвой, складывают холщёвые одеяла и по одному заходят в соседнюю комнату, где стоят вёдра для отправлений и бочка с водой для умывания. Приор терпеливо дожидается последнего, затем снимает факел со стены и выводит послушников в широкий гулкий коридор. Тёмные фигуры молча следуют цепью в монастырскую церковь на утреннюю службу.

К окончанию литургии за окнами спальной залы небо стало голубым, но солнце ещё не взошло. У монахов есть несколько минут перед тем, как отправиться к аббату принимать наставления на день. Пожилые ложатся отдохнуть на полати, молодые негромко переговариваются.

– Пьер, я видел во сне море, представляешь?

– Нет, Андре, я уже не помню, как оно выглядит.

– Наверно, это было галилейское море, как нам рассказывал святой отец. Да, там было солнце... Такое жгучее, белое солнце!

– Ты видел море с берега?

– Нет, вода была где-то внизу... Я словно был на борту корабля. Как странно... И там был песок, а не чёрные камни... Белый-белый песок... О, пресвятая Богородица!

– Да, пожалуй, не стоит рассказывать этот сон настоятелю.

– Нечистый искушает меня! Я прельщаюсь!

– Андре, подумай, что ты говоришь. Ну, какой в этом грех? Выпей воды... Ну же...

Приор входит в зал, и монахи следуют вслед за ним к аббату. Подходя по очереди к настоятелю, каждый рассказывает о делах прошедшего дня и получает наставления на день грядущий. Затем все отправляются в церковь на торжественную мессу, где к этому времени собирается вся община монастыря. В конце мессы совершалась евхаристия. Священнодействие проходило отлажено, но с подобающей древнему таинству почтительностью. Обходя принимающих причастие монахов и послушников, аббат подавал каждому частицы хлеба и вино в большой чаше. Прихожане вкушали Святые Дары, осеняя себя крестом.

Солнце уже взошло, когда после мессы монахи и послушники пришли в трапезную на завтрак – молоко, лепёшки и мёд. Монаха по имени Андре не было среди братьев – после службы он остался беседовать с аббатом.

После завтрака все монахи, кроме дворянских детей, переоделись в рабочие одежды и ушли в поле, коровник, на кухню или на уборку помещений. Когда Андре вернулся от настоятеля, они вместе с Пьером и послушником Жаком отправились в башню, где располагалось книгохранилище и скрипторий – мастерская по переписке церковных текстов. В отдельной келье при книгохранилище жил старый монах Иона, обучавший дворянских детей грамоте. Ученики ежедневно переписывали тексты священных книг, которые Иона затем проверял и рассылал в приходы по всей округе.

– Жак, истинно говорю тебе, что не войдёшь в Царство Небесное! – с порога начал Иона отчитывать неряшливого, склонного к полноте послушника. – Сегодня ты опять переписываешь пятую главу от Матфея. К назиданиям моим глуха душа твоя! Сколь буду портить глаза, выискивая за тобой ошибки? Знаю, Господь посылает мне тебя в испытание и подвиг! Истинно небесную благодать обрету за долготерпение своё!

– Отче, его отец и дед ложатся спать после каждой трапезы. Иначе у него путаются мысли, – не удержался Пьер.

– Именем Господа! Уж не боговидец ли меж нами?! Тонкошеий провидец сердец и мыслей человеческих? Уж не вознамерился ли ты старца Иону наставлять на путь истинный! – старик трясся от гнева и щурил на Пьера близорукие глаза.

– Прости, отче, грешен.

– Истинно говорю вам, что любовь Божия, когда обладает человеком, то охлаждает и смиряет все желания в душе и теле его! Прелесть же бесовская, проникая в человека, лишь множит силы тела и вводит душу в грехи бессчётные!

– Прости, отче, грешен.

– Сотвори смиренную тишину в сердце, ибо подлинное прибежище только в ней! – старик устал и заговорил тише. – Отпускаю тебе, ибо не всем посылает Господь праведность. Твой текст списан без огрех, бери следующую главу, а потом проверишь всё, что нацарапает этот толстяк! Андре, ты тоже начинаешь следующую главу.

Монахи Пьер, Андре и послушник Жак сели за работу.

В полдень все монахи и миряне, работающие в монастыре, собираются на общую трапезу – овощной суп, хлеб, яблоки и стакан вина.

– Ты всё утро стоял на молитве?

– Да, и святой отец исповедал меня. Пьер, я не буду спать эту ночь, и нечистый не сможет снова меня искусить.

– Андре, что с тобой?

– Во время молитвы мой дух был так спокоен и лёгок, как ясный день.

– Тебе ещё осталось перестать есть и пить.

– Тогда у меня не будет сил для работы. Но святой отец разрешил мне ходить в старой тунике.

– Андре, ты даже в лохмотьях сможешь переписывать Евангелие, но Христос одевался хорошо, если стража у креста бросала жребий и делила его одежды.

– Пожалуй, но... Ах, Пьер! Как ничтожны слова, когда дух стремится возвыситься до Спасителя! Это так красиво!

– Да, мой друг, словно тебя окружают ангелы.

Приор заходит в обеденный зал и снова выводит монахов на работу.

Когда солнце начинает клониться к закату, все монахи и послушники возвращаются на вечернюю службу в часовню. После службы – трапеза из овощей, сыра и хлеба с водой.

Перед отходом ко сну дворянских детей неожиданно вызвали к аббату. Старый монах сидел за столом, заваленным бумагами и книгами.

– Дети мои, вверяю вас в руки Господа нашего. Пьер, Андре – завтра утром вы отправляетесь в Париж. Занятия в университете начинаются через месяц. Примите эти рекомендательные письма и собирайтесь в дорогу. Не забывайте молитву и бойтесь греха. Жак, Святая Церковь не считает твоё пострижение угодным Господу. Завтра за тобой прибудет посыльный от отца. Ступайте с миром, дети мои, и да хранит вас Господь.

Трое послушников подходят к аббату за благословением, и выходят из залы.

– Отец так хотел пристроить меня в духовники, а под конец пожалел денег. Проклятье, теперь вместо Парижа придётся возвращаться в деревню!

– Жак, я каждый день молюсь за спасение твоей души, но ты губишь её снова и снова!

– Андре, у меня болит от тебя башка. Пьер, что мне делать? Просить отца бесполезно, он начнёт визжать как недорезанная свинья.

– Скажи, что иначе наймёшься конюхом, как он в молодые годы. Думаю, барон побьет тебя, но заплатит монастырю.

– Пьер, ты голова! Клянусь Богом, ты соображаешь! Ха-ха! Отец столько отвалил за титул, даже взял в рост у Исаака Лионского...

– До Парижа 200 миль, и мы будем идти три недели, – перебил его Пьер. – Ты догонишь нас в пути. Мы пойдём на Невер.

Ранним утром Андре и Пьер шли по деревенской дороге. Некоторые из встречных бросались наземь, чтобы дотронуться до краёв монашеских сутан или поцеловать пыльную выцветшую ткань. Андре каждый раз смущался и отстранялся от верующих, но это только усиливало их порывы. Потом он начал прикасаться к их одеждам в ответ, но это стало вызывать раздражение и ругань.

– Пьер, мы вводим этих несчастных в грех! Прости нас, Отче...

Пьер тоже был озадачен и пытался выяснить у крестьян, чем вызвано такое поведение, но те только крестились, улыбались и шли дальше своей дорогой. Внезапно он всё понял и неожиданно для самого себя развеселился.

– Андре, они принимают нас за пилигримов! Они целуют пыль, которую мы якобы принесли на своих одеждах из Святой Земли. Почему же аббат не рассказывал нам об этом?

– Пьер, ты прав. Как сильна вера в этих людях!

– По-моему, это больше походит на суеверие, хотя...

Вскоре стало ясно, что оба монаха не могут привыкнуть к такому проявлению веры, и они решили по возможности избегать людных дорог.

На третий день монахи пришли в Клермон. С детства не видевшие городской толпы, первое время они просто ходили по городу, разглядывая стражников, ремесленников, торговцев и незамысловатую архитектуру провинциального города.

На рынке выступали странствующие жонглёры. Два пожилых толстяка играли на лютнях и пели, а худой гибкий парень без обоих ушей и совсем юная девушка с широкими бёдрами сопровождали пение шутливыми сценками.

– Подайте странствующим артистам, ради Иисуса Христа! – время от времени кричал один из музыкантов.

Песни были забавного, но двусмысленного содержания, и Пьер отвернулся, собираясь идти дальше. Андре слушал с улыбкой, не замечая скрытой скабрёзности.

– Как это мило, Пьер! Наверное, нам пора подкрепиться... Меня почему-то тошнит.

– Да, Андре, давай уйдём отсюда.

К юношам подошёл седой монах с толстой книгой в руках и стал строго расспрашивать, из какого они монастыря и с какой целью прибыли в город, после чего повёл на постой в храм.

– Этих нечестивцев и богохульников следовало забросать грязью, а не слушать, раззявив рты, – хмурился клирик, глядя на бродячих артистов.

На центральной площади города стояла виселица, на которой неподвижно висели три покойника – старуха, молодая женщина и мужчина. Рядом стояла виселица поменьше, на которой болтались чёрная кошка, летучая мышь и змея.

– Господи, что это?! – Андре в ужасе перекрестился. Пьер смотрел на виселицы с не скрываемым отвращением.

– Во славу Господа! – громко, чтобы слышали все окружающие, произнёс седой клирик. – Слуги Его не попустят ведовству на христианской земле!

Прохожие почтительно расступались перед суровым монахом и торопливо крестились.

– Колдунья, падший дракон в личине ангела и распутный демон были отпущены Святой Церковью, которая бессильна спасти их души на небе, равно как и их тела на земле!

– А зачем здесь животные? – Андре с перекошенным лицом смотрел, как на трупах роятся мухи.

– Сии твари есть дьявольские создания. Вы ещё молоды и потому не знаете того, что должны знать, – с расстановкой назидал клирик. – Помимо демонов в людском обличие у сатаны много приспешников-оборотней, что днём и ночью ищут погубить души христиан!

Андре прижал ладонь ко рту, отшатнулся в сторону и его вырвало.

Монахи пришли в церковь Нотр-Дам-дю-Порт к началу вечерней службы. Седой монах служил ночным сторожем при храме и поселил юношей в своей коморке.

Пьер и Андре третий день шли вдоль берега Луары.

– Братья-монахи! Не торопитесь! – раздался весёлый голос откуда-то сверху, и молодой парень спрыгнул перед ними с дерева. Буйная копна смоляных волос, белая шёлковая рубаха в тёмных пятнах пота, жёлтые кожаные штаны и грязные красные сапоги – улыбаясь, парень подошёл пружинистой походкой, поворачиваясь в стороны при каждом шаге. Его ноги сгибались сами собой, отрываясь от земли, и оттого он распрямлял их, выбрасывая в стороны при ходьбе.

– Угостите вином, братья!

– У нас нет вина, брат. Есть только сыр и хлеб, – Андре снял с плеча свой мешок.

– А если поискать? – парень обошёл монахов со спины. Тут из кустов вышел второй разбойник, пожилой, толстый, голый по пояс и с топором в руках. Он имел заспанный вид, лицо было помято, а дыхание источало запах перегара.

– Смотри, Пузырь! К нам залетели два ангелочка. Ну-ка, поделитесь с грешниками, чем Бог послал, – веселился молодой.

– У нас... – снова начал Андре, но Пьер взял его за руку и снял с плеча свой мешок.

– Берите, лихие люди.

Разбойники бросились копаться в вещах монахов.

– Ничего, ничего, монахи! Грешен человек... Всем жить надо, а то – здесь плати, там плати... Совсем негде укрыться христианам... – пожимал плечами молодой.

Второй разбойник не проронил ни слова, а сразу набил рот сыром, удовлетворенно заурчал, и жевал так, что двигались уши.

– Нет тут ни черта! – неожиданно разозлился первый. – Святоши чёртовы! Бумажки какие-то... Ре-ко-мен-да-те... Дьявол! Грамотные, да? Ах вы, сучьи дети!

Разбойник разорвал рекомендательные письма и с размаху ударил Пьера кулаком в ухо. Монах рухнул на землю. Андре стоял на месте как очарованный и даже не моргал. Пожилой разбойник что-то проворчал и полез обратно в кусты.

– Что, учёные, да? Я с тобой говорю! – продолжал распаляться молодой. – Думаешь, что умнее меня?

Он свалил Андре на землю и бил его ногами, но скоро выдохся и тоже убрался в кусты.

Когда Андре пришёл в себя, Пьер помог ему умыться в реке.

На другой день монахи подходили к стенам города Невер. Андре с трудом передвигал ноги, его грудь болела при каждом вздохе. К воротам подъезжала группа всадников, одетых пёстро, ярко и вульгарно. Они весело кричали и ругались, все были при оружии и на ходу пили из фляг. Впереди на большом белом коне ехал широкоплечий усач в красной, распахнутой на груди рубахе, с опухшим багровым лицом. На голове всадника была высокая шляпа, украшенная лентами, перьями и мехом, из-под полей которой выбивались длинные пряди волос.

Один из всадников остановил коня и крикнул:

– Пьер? Вот они, мои любезные! – Жак улыбался. – Я уже не надеялся вас найти. Где вы шлялись?

Пьер не успел ответить, как подскочили ещё несколько.

– Жак, чего тут? Дружки твои? Сеньор Борис!

Усатый подъехал, растолкав остальных конём.

– Чего тут? Кто такие? – он смотрел хмуро и важно.

– Монахи святого Бенедикта, да хранит вас Господь, сеньор, – ответил Пьер.

– Перед тобой барон де Бри, сопляк, – протянул усатый. На всех пальцах его блестели перстни, а на груди висела широкая золотая цепь с огромным крестом.

– Извините, сеньор, мы не хотели вас задеть.

– Что? Меня задеть? – барон бросил косой взгляд на слуг, не смеётся ли кто. – Маловат ты жеребчик, чтобы меня задеть. Дайте-ка монахам бордо, ребята, пусть выпьют за моё здоровье.

Двое небритых парней, добродушно скалясь, стали совать Пьеру и Андре бутылку с вином.

– Сеньор де Бри, сегодня среда и... – начал было Пьер.

– Называй меня "сеньор Борис"! Много народу живёт в Бри, но барон один!

– Достопочтенный сеньор Борис, мы монахи, и не можем нарушать свой чин, употребляя вино в постный день, – терпеливо и почтительно говорил Пьер.

– Бог простит, монахи! Это лучшее христианское вино – два флорина за бутылку! Пейте за здоровье дворянина! – кричал барон весело, но с угрозой в глазах.

– Отец, один из них – сын виконта де Бофор-Тюренна, а другой – графа де Синь-Блана, – негромко предостерёг Жак.

Усатый уставился немигающим взглядом на худых юношей, одетых в пыльные монашеские балахоны.

– Что! Этот дохлый щенок – граф?! Чёрт меня подери! А ну, угостите его светлость!– закричал барон, брызгая слюной.

Несколько всадников спешились, бросились к монахам и скрутили им руки. Затем один разжал ножом зубы Андре и засунул ему в рот горлышко бутылки. Монах сразу поперхнулся, замычал, и его с хохотом бросили на землю. Пьер не сопротивлялся, и в него залили всё вино, остававшееся в бутылке.

Барон наблюдал сцену, плотно сжав губы и сощурив глаза.

– За мной, олухи! – крикнул он челяди, и вся толпа поскакала в сторону городских ворот. Жак бросил грустный взгляд на монахов и умчался вслед за отцом.

Андре стоял на четвереньках и вместе с кровью выплёвывал осколки зубов. Пьер сидел рядом, медленно вытирая ладонью подбородок.

Монахи не стали заходить в Невер. В соседней деревне Фуршамбо они обратились в храм, где им дали приют в столярной мастерской.

На следующий день Пьер проснулся с большим трудом, ощущая озноб и головную боль. Скоро должна была начаться утренняя служба. Андре лежал на спине с открытыми глазами.

– Андре, вставай, скоро месса. Надо идти. Вставай, друг мой.

– Пьер, я не смогу. Всё болит. Мне не выстоять мессу.

Пьер не поверил своим ушам.

– Андре, посмотри на меня, пожалуйста... – он не находил слов. – Посмотри, какое теплое утро... Ты обещаешь мне, что будешь терпеть? Обещай мне!

– Пьер, я обещаю тебе, что буду терпеть. Не беспокойся, пожалуйста.

– Я сразу вернусь после мессы и приведу лекаря, хорошо?

– Хорошо. Иди, Пьер.

Пьер стоял в храме и бездумно повторял псалмы, заученные с детства. Неожиданно он начал молиться так горячо и искренне, как не молился никогда в жизни, но резкая боль в голове выбила все чувства, и он опять механически читал вслед за настоятелем. В ушах был звон, в храме – гул. Вдруг что-то защекотало щеку. Он дотронулся рукой и увидел на пальцах кровь. Снова начало кровоточить ухо, в которое его ударил разбойник. Пьер почувствовал страх, словно с ним происходит что-то скрытое, о чём он никогда раньше не слышал и даже не догадывался. Он обхватил голову руками и выбежал из храма. Прихожане в ужасе крестились, а настоятель прервал службу и оторопело смотрел вслед безумному монаху.

Пьер ворвался в мастерскую и сразу увидел друга, висящего в петле, привязанной к верхней полке стеллажа с досками.

Через неделю Пьер шёл по дороге на Жьен. Большая часть его пути была ещё впереди.

В конце августа монах подошёл к первым предместьям Парижа. В дороге он почти не спал, а ел только, когда понимал, что не может больше передвигать ноги. Во сне его мучили кошмары, а ощущение малейшей тяжести в желудке вызывало рвоту. Он уже не был уверен, что хочет идти в Париж, учиться в университете, о чём-то переживать, стараться... Мысли о тихой монастырской жизни неотступно приходили на ум.

До столицы оставалось несколько миль, и если поторопиться, то он достигнет городских стен до захода солнца. Пьер сел на телегу, стоящую у обочины. Он словно впал в забытье, и не сразу заметил, как люди вокруг останавливаются и вытягивают шеи, чтобы разглядеть что-то за его спиной. Пьер обернулся и увидел, как по дороге двойным строем быстро двигается отряд всадников. Их было около десятка, и на всех – чешуйчатые доспехи с наколенниками, налокотниками, наплечниками и сотнями других невообразимых деталей! Огромные боевые кони покрыты красно-белыми попонами, а к стременам и сёдлам передней пары прикреплены древки копий со штандартами золотого цвета, раздвоенными словно жала змеи, изображения на которых Пьер не успел рассмотреть, потому, что его взгляд упал на фигуру всадника в середине колонны. Длинный алый плащ с чёрным орлом поверх узкого отливающего серебром панциря, наискось рассечённого золотой лентой, вспыхивающей на солнце и ослепляющей своим блеском! Правая рука на мече, в левой перед грудью – узда, корпус слегка откинут назад, локти прижаты к бокам, а коротко стриженная русая голова неподвижна, словно высечена из камня. Казалось, что этот человек не делает ни одного лишнего движения. Пьер разглядел точёное лицо рыцаря, выбритое и тёмное от загара. При нём не было ничего, кроме меча, зато всадники эскорта были обвешаны оружием.

Отряд проносился мимо Пьера, земля содрогалась под копытами, и эта дрожь пронизывала насквозь, усиливая удары сердца! И пока восхитительные молнии сверкали перед глазами потрясённого юноши, он чувствовал, как его наполняет радость, словно солнце озаряет вышедшего из тёмного склепа.

Всадники исчезли, как сказочное видение, и к вечеру того дня Пьер вошёл в городские ворота Парижа.

На лугах перед стенами паслись козы и овцы, которых на ночь загоняли в город, и Пьер долго стоял, пропуская стада в ворота и слушая хриплые голоса пастухов.

Расположенные внутри стен окраины двухсоттысячного города представляли собой обыкновенные деревенские застройки, где размещались скотобойни, кожевенные и красильные мастерские, кузницы, мясные и рыбные лавки. Почти за каждой изгородью был огород, а около домов стояли стога сена, телеги и бочки. В зловонных сточных канавах копошились куры, а в прозрачных лужах около колодцев купались воробьи. По узким кривым улицам в обоих направлениях двигались повозки, запряжённые лошадьми или ослами. На каждом углу были таверны и постоялые дворы.

Ближе к центру помимо скромных двухэтажных домов из глины и дерева, всё чаще стали появляться высокие здания из камня. Названия улиц нигде не указывались, а на фасадах домов были только вывески, изображавшие род занятий их владельцев – парикмахеров, ткачей, портных, рыбных торговца, мясников, пекарей и бакалейщиков. Встречные мужчины в основном были одеты в двойные накидки тёмных цветов с капюшонами, а женщины – в суконные юбки и шерстяные платки на плечах. Почти вся одежда была не по разу чинена и перешита.

Пьер расспрашивал прохожих, но не многие знали, где находится университет, и потому он просто шёл в сторону центра города.

В 1186 году Филипп II издал указ об очистке и реконструкции Парижа, который с далёких времён владычества римлян покрылся толстым слоем грязи. Городские власти выложили брусчаткой главные улицы, площади и берега Сены, а горожан обязали самостоятельно мостить площадки перед своими домами, убирать и чинить их. С тех пор королевские смотрители дорог штрафовали парижан за скопившийся на улице мусор, который те старались вывозить на свалки за город. Блюстители порядка также штрафовали хозяев, чей скот бродил по улицам, или изымали животных в пользу богаделен. Время от времени опасность представляли стаи бродячих собак, но в целом Париж Филиппа IV в 1307 году являлся передовой европейской столицей.

На улицах уже зажигали масляные фонари, и начинала дежурить ночная стража, когда обессиленный Пьер достиг холма Сент-Женевьев и вошёл в двери Сорбонны – крупнейшей богословской школы Европы своего времени.

Парижский университет располагался на левом берегу Сены и состоял из четырёх факультетов: богословского, юридического, медицинского и артистического – самого многочисленного и базового для поступления на один из трёх высших. Через неделю Пьеру и трём сотням других схоларов предстояло начать обучение.

Пьер проснулся, когда солнце уже освещало скромную комнату, выделенную ему в пансионе. На полу были разбросаны высушенные ветки полыни и мяты, предназначенные для борьбы с блохами, молью и мышами. На столе стоял таз, кувшин с водой и подсвечник на две свечи. Из окна доносились крики петухов с окраин города и трели певчих птиц из окон богатых домов центра, заглушаемые повсеместным собачим лаем, лошадиным ржанием и людским гомоном.

По набережной изредка проезжали крытые экипажи с навесными козырьками над сиденьями кучеров. Обычные кареты были оббиты кожей, а позолоченные экипажи аристократов украшены родовыми регалиями и запряжены не одной, а двумя парами лошадей. С высоты третьего этажа Пьер видел величественный замок, а от прекрасного трехъярусного собора с колоннами на фасаде следовало торжественное шествие с духовенством во главе. От середины реки причаливали две большие лодки со священниками в торжественных облачениях.

Пьер смотрел на огромный город и думал об Андре.

– У принца Людовика родилась дочь! Доброе утро, мессир!

Под окном в потоке посыльных, схоларов и торговцев книгами Пьер увидел двух молодых людей. На них были короткие плащи, сколотые на груди пряжкой и подбитые беличьим мехом – на одном бордовый, на другом – чёрно-золотой. Под плащами – белые льняные рубахи на шнуровке. На ногах незнакомцев были плотные шёлковые чулки – чёрные у одного и серые у другого, а также мягкие открытые туфли с острыми концами. На руках – бархатные чёрные перчатки, расширенные к предплечью, а на головах – высокие фетровые шляпы с золотыми брошами. Франты были опоясаны узкими мечами и смотрели на Пьера внимательно, но приветливо.

– Доброе утро, сеньоры! У принца Людовика, вы сказали?

– Совершенно верно, у младшего брата Его Величества. Вы прибыли вчера, мессир? – всё с той же учтивостью спросил один из незнакомцев.

– Да, я прибыл к вам вчера вечером. Сеньоры, прошу вас не титуловать меня – я простой монах.

– Просим нас извинить, вашу тонзуру снизу не видно. Мы обязательно учтём, что сейчас вы простой монах. Очевидно, вы ещё не завтракали? Присоединяйтесь к нам, юноша!

Молодые люди оказались студентами юридического или, как его называли в то время «канонического» факультета, уже имевшими учёные степени. Оба были потомственными дворянами, первого звали Раймонд, и он выглядел немного постарше, а второго – Гийом.

– Если вы не возражаете, мы пройдёмся по городу перед завтраком, – предложил Раймонд.

– Предлагаю отправиться на правый берег, – добавил Гийом.

Студенты шли по набережной Сены.

– Так вот, Пьер, вчера принцесса Маргарита благополучно разрешилась дочерью, – весело говорил Раймонд.

– А предыдущее праздничное шествие состоялось по случаю присоединения Лиона, когда король, слава Создателю, забрал город из-под власти архиепископа, – добавил Гийом.

– Да, Пьер, больше ста лет пастыри Христовы ведали судами, тюрьмами, чеканкой монет, сбором налогов и снаряжением войска, – сказал Раймонд.

На набережной у Большого моста вращались мукомольные водяные мельницы, а ниже по течению располагались мастерские красильщиков тканей. Под стенами замка Шатле, который Пьер видел из окна, размещались скотобойни, и на соседних улицах Гранд-Бушри и Тюэри шла торговля мясом. Большой мост был облеплен лавками и мастерскими ремесленников, пройдя сквозь тесные ряды которых, студенты перешли мост. Огромный дворец возвышался перед ними.

– Королевская резиденция, – сказал Раймонд. – Его Величество сейчас в отъезде. Обратите внимание, это часовня Сент-Шапель.

Пьер во все глаза смотрел на устремлённый ввысь, словно пламя огня, собор с неописуемыми витражами в стрельчатых арках.

– Людовик Святой построил её для хранения Тернового Венца Господня. Он выкупил его у венецианских купцов, которым его заложил Балдуин Константинопольский, – сказал Гийом.

– А позже Людовик добавил туда части Креста и Копья Господних, – с улыбкой добавил Раймонд.

Но Пьер их не слышал. Задрав голову, он смотрел на церковный фасад. Никогда в жизни он не видел ничего подобного.

Студенты подошли ближе. На паперти сидели бродяги, нищие и пилигримы, прося милостыню. Сухие красные глаза и покрытые воспалённой пупырчатой кожей руки обратились в сторону молодых людей.

Около дворца остановилась огромная карета, сопровождаемая эскортом из четырёх всадников. К карете подбежал лакей в красном пурпуане и двумя руками открыл массивную дверь. Из кареты по ступенькам спустился худощавый мужчина в длинной чёрной тунике с воротником из меха ласки и подал руку вышедшей вслед за ним даме с узкой талией и прямой спиной. Пьер был очарован. На даме было высоко подпоясанное платье голубого цвета с длинным шлейфом, на плечах тонкая накидка из горностая, а на голове двурогий венец, обёрнутый батистом с кружевами по бокам.

– Советник короля и хранитель печати канцлер Гийом де Ногарэ с супругой, – тихо и почтительно проговорил Раймонд. – Кстати, при дворе он занимается делами духовенства. Несколько лет назад по приказу короля он ездил в Рим, чтобы низложить папу Бонифация, желавшего верховенствовать над светскими государями. Канцлер взял штурмом его дворец, обвинил Папу в ереси, бранил его и бил по лицу. Вскоре после этого Бонифаций умер. Новый папа, Бенедикт XI, готовился отлучить канцлера от церкви, но тоже вскоре умер, и Ногарэ получил отпущение грехов уже от Климента V.

Пьер смотрел на Раймонда во все глаза.

– Идёмте дальше, юноша.

На двух небольших островках рядом с дворцовой набережной стояли дощатые сараи, а у кромки воды лежали груды рыбацких сетей и перевёрнутые лодки, около которых горел костерок.

Студенты обошли Сент-Шапель и пошли дальше между тесными домами. Выйдя из узкого проулка, они оказались перед фасадом прекрасного собора.

– Церковь Парижской Богоматери, – Раймонд с пониманием смотрел на завороженного Пьера.

– Собор завершён, но идут работы по внутренней отделке, – Гийом улыбался и не рассчитывал, что Пьер его расслышит. – Он будет вмещать десять тысяч прихожан.

– Что, простите? – Пьер оторвался от грандиозного зрелища.

– Капеллы ещё не завершены, но до окончания вашего обучения собор уже, даст Бог, будет открыт. Если желаете, мы можем провести вас внутрь сейчас, но советую потерпеть несколько лет, и вы будете вознаграждены сполна его красотой, – сказал Раймонд.

Вся площадь перед собором была занята рыночными лотками, и вдоль улиц, пересекавших остров Сите, также тянулись магазины и лавки. Продавались сукна из Фландрии и Италии, шёлковые ткани из Флоренции, ковры и пробковое дерево из Испании, пряности и ароматы из Египта и Византии. Ганзейские купцы привозили рожь и пшеницу, меха и кожи, янтарь и ценные породы дерева.

Вокруг Нотр-Дам располагались монастырские постройки, соборная школа и дома каноников. Далее располагались скученные жилые лачуги горожан, из которых по чёрным трубам шёл дым. В простых домах не всегда имелась уборная или выгребная яма, поэтому грязную воду выливали в жёлоб, выходивший в сточную канаву прямо на улицу.