Текст книги "Похождения иркутского бича Марка Парашкина (СИ)"

Автор книги: Евгений Ладик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

К вечеру видимость сошла до нуля. Плыли почти на ощупь. Когда лодки сильно прижимались к берегу, винты начинали выбивать из камней и гальки искры. Искры в воде. Необычно, но видел своими глазами. Несколько раз меняли шпонки. Перед самым устьем чуть не врезались в канат, крепивший к берегу баржу. Если русло и острова-опечки местные лодочники помнили наизусть, и могли проплыть с закрытыми глазами, то передвижные препятствия предусмотреть было невозможно. Маленькая баржа принадлежала подхозу и использовалась для перевозки сена, поэтому не имела даже фонарей. Люди в Сибири, да и не только в Сибири, чаще гибнут от разгильдяйства, а не от реальных опасностей. Но в этот раз пронесло, благодаря хорошей реакции Том Шина.

Неделю мужики отдыхали. Ну, относительно. Надо же было сдать орехи в Витимский ОРС, получить деньги. Кстати, вполне приличные, почти по 400 руб. на рыло.

Граф Люксембургский писал отчеты по году. Чтобы до января его не тревожили. Для специалистов, а остальные могут и не читать.

План и выполнение работ по Витимскому лесничеству.

Отвод лесосек по гл. пользованию – 150/ 180 т. кбм

Рубки ухода 100/100 га.

Посев леса 150/ 150 га

Заготовка сена 100/150 т.

Заготовка лектехсырья 2/2 т.

Заготовка метел 300/ 300

Изготовление топорищ 100/100

Заготовка грибов 1000/ 100

Заготовку грибов Забровский провалил, причем вполне сознательно. Грибов было море, грузди уродились как никогда. Но Граф, от опытных людей узнал пикантную подробность. Оказалось, что реализация всей заготовленной продукции дело лесничего. Спихнуть тонну грибов при таком урожае в пределах ближайших районов было нереально, а везти на самолетах в Иркутск, слишком убыточно. Начальство, конечно, требовало выполнение планов, но не ценой же собственных премий.

Кстати и те две бочки грибов, что он заготовил, пришлось весной вывалить в помойку. Кризис перепроизводства, при общем для Союза кризиса недопроизводства. Страна то большая, всякое бывало.

Но, впрочем, хватит о работе. Мужики отдыхали. Отдыхали, отдыхали и, наконец, стали собираться на охоту. На настоящую охоту, на пушной промысел. Изначально за соболями собирались Хомич, Студент и Граф. Марк, слегка утомленный скитаниями по тайге, мечтал о цивилизации. Выезд наметили на 9 октября, а 10– го, на последней «Заре», Марк собирался уплыть в Маму, а оттуда на самолете в Иркутск. Проводы устроили у Том Шина.

Проснулся Марк от легкого щекотания. Открыл глаза и увидел нахальную девчонку, теребящую его усы.

– Дядь, вы уже проснулись? Мама сказала, когда вы проснетесь, чтобы я накормила. Я плитку сама включаю. Сейчас я борщ разогрею. Мне уже пять лет, почти.

Как ни странно, Марк врубился сразу, значит, не такой уж пьяный был вчера. Вспомнил, как вчера на проводы пришла соседка Том Шина, Марина, и как она забрала его к себе домой. Причем, все произошло так легко и естественно, что у Марка не сработал ни один из предохранителей, обычно спасающих его от женского пола.

– А папка у нас в прошлом году утонул. Он мотор заводил, как дернул, и упал в воду. А мотор ему по голове, как стукнул

– Телевизор у нас не кажет, кинескоп сгорел – трудное слово кинескоп девочка выговорила по слогам. – Я мультики к Витальке Томшину хожу смотреть, только он такой баловник, все время прыгает, смотреть не дает.

К нам в этом году дядя Паша приезжал из Согдиондона, мы с Димкой там родились – гордо добавила она, слово Согдиондон никаких затруднений не вызвало.

– Апельсинов привез – на несколько секунд замолчала, видимо, вспоминая вкус апельсинов. Хотел нас с собой забрать. А мамка говорит: Кто нас там ждет? Тут хоть, работа и дом у меня есть.

Меня Вика зовут. А тебя как? Дядя Марк. Ты теперь нашим папой будешь? Ты только не дерись. Пускай нас мамка воспитывает, она не больно бьет.

Марк отправил Вику на кухню, а сам быстро натянул под одеялом трусы.

– Надо же, пять раз за ночь. Ну, суперме-е-ен! – усмехнулся он про себя. Затем оделся, подошел к телевизору, взглянул на заднюю стенку, где стояла цена, достал из кармана деньги. Отсчитал 200 рублей, немного подумал и добавил еще 40. Положил на телевизор и позвал Вику.

– Скажи мамке, пусть новый телик купит, а я поехал на охоту.

–Соболевать?– деловито поинтересовалась Вика.

–Соболевать. – ответил Парашкин, а про себя подумал:

– Если я еще на один день здесь задержусь, то Марина с Викой меня, точно, охомутают. Какой из меня семьянин? Пьяница, бродяга, бич – одним словом. Пусть, уж дождутся нормального мужика. Маринке, с ее красотой и темпераментом долго во вдовах не сидеть. И Марк быстро зашагал к Графу, где наши охотники таскали в лодку продукты и охотничью амуницию.

Глава 5

Заезд. Речка Чайка. Первая добыча.

Какой охотник не испытывал как сладко щемит сердце в предвкушении нового сезона? Полгода терпеливых поисков и вот невероятная удача; в полуподвальном магазинчике на окраине вы купили два десятка новеньких, густо смазанных солидолом, капканов.

Теперь можно готовиться на охоту.

Первая задача – удалить с капканов смазку. Для решения ее используют ненужные в доме тряпки. Когда они закончатся, советуем ограничиться для дальнейшей работы двумя – тремя простынями и занавесками с окон. Если вы начнете вытирать капканы новым платьем жены, она может вас неверно понять и уехать к маме.

Затем капканы кипятят в нескольких водах. После этой процедуры вы неделю питаетесь в столовой. От домашних блинчиков несет таким ароматом, будто их жарили не на сливочном, а на машинном масле. К тому же жена, все-таки уехала к маме, не очень точно указав дату своего возвращения.

На участке, где вы собираетесь расставить капканы, их следует еще раз прокипятить с пихтовой лапкой, подкоптить в смолистом дыму и повесить на недельку на мороз. Впрочем, если неподалеку от вашего участка рубили делянку, излишние предосторожности не нужны. Запах солидола столь же естественен для этих мест, как и запах, хвои.

Ставят капканы на наклонных шестах. Считается, что так соболю легче добраться до капкана. Для приманки годится кусок мяса, копченый минтай, гречневая каша, хозяйственное мыло, скумбрия в масле (и не забудьте открыть банку), но ни в коем случае нельзя давать кильку в томатном соусе. Соус соболю противопоказан.

Когда прищемите палец, настораживая капкан, старайтесь выражаться деликатнее; вокруг вас не дети, прекрасно разбирающиеся во всех тонкостях человеческого языка, а неискушенные звери и птицы, которые могут понять некоторые ваши выражения в буквальном смысле.

Уходя, не оставляйте в капканах окурки. Звери знают, что курить вредно, хотя и не читали предупреждений Минздрава. Капканы проверяют раз в 2 – 3 дня, чтобы вытащить из них попавшихся кедровок и соек. Соболя вам, разумеется, не поймать, но зато в разговоре с друзьями, вы вполне профессионально можете рассуждать про охоту с капканами, демонстрируя шапку жены, купленную на « толкучке».

Нежданное присоединение Парашкина к промысловикам задержало выезд часа на два. Прикупили продуктов, приодели его потеплее. Вместо ружья, вручили верный « том-шинсон» и 22 капкана. Собак, на четверых охотников, набралось только три. Витим, опытная лайка, купленный Графом у уехавшего в город охотника– промысловика. Север, взятый им же у местных щенком, и Таран, одолженный Хомичом у друга– таксатора. Для Марка собаку решили взять по дороге, в Садках у лесника. В Садки приплыли через час, но задержаться пришлось часа на три. Лесник, по имени Василий Иванович, а прозвище, любой догадается, конечно – Чапай, к тому же повоевавший в кавалерии, правда не комдивом, а ветеринаром, но это уже мелочи, не отпускал гостей, пока на столе стояла водка. А водки стояло четыре бутылки. Наконец, захмелевший Чапай вывел гостей во двор и широким жестом предложил:

– Вот, выбирайте любую.

Вся его свора сбежалась к дому в надежде на дармовое угощение. Чапай кормил собак раз в неделю, запаривая за раз ведро комбикорма.

– Собака, летом, сама себя должна кормить, а зимой еще и хозяина.

Выбор, честно говоря, был небольшой, старая сука и три десятимесячных щенка. Взяли щенка по кличке Руслан. С суками вечно проблемы, загуляет не вовремя, и сезон насмарку. Вместо соболей кобели за сучкой носятся.

Сердечно распрощались с хозяином и спустились к лодке. А от дома лесника доносился голос Чапая:

– Грушка! Ты, как, зараза, стоишь. Сщас, шашку наголо и вжик, и голова в кустах.

Граф Люксембургский усмехнулся:

–Похоже, сегодня до скамеечки дело дойдет. У Чапая жена в два раза его больше, так, он становиться на скамеечку, подзывает жену, и хрясть ей фингал под глаз. А та и довольна. Бьет – значит любит.

В Чайку приплыли затемно. Чудом не напоролись на шест, к которым привязывают бакены. Навигация закончилась, и речники поснимали бакены, а палки остались торчать, как пики. В темноте не разглядишь.

Последние полчаса шли по створам, их не убирают до самой весны. Весной батареи и лампочки поменяют и снова горят весь год.

Чайка, вахтовый поселок геологоразведочной экспедиции расположен в месте впадения одноименной речки в Лену. Экспедиция, предприятие богатое, имеет и контору в Маме, и гостиницу, и жилой фонд. Все это нужно ремонтировать, для чего нужен лес. Вот и организовали лесозаготовительный пункт. Небольшой, из восьми человек. Рядом жил егерь коопзверпромхоза. Через его охотничий участок и предстояло Графу и компании добираться до своего участка. Вдоль Чайки у егеря стояло три зимовья, а в 40 километрах от самого дальнего находилось то, в которое и стремились наши герои. Бригада лесорубов еще не заехала, в поселке был, только мастер, поэтому расположились со всеми удобствами. Даже баня оказалась истопленной. Сходили в баню. А после бани, как говорил наш великий пьяница, т. е. полководец Суворов: – Штаны продай, но выпей. Штаны продавать не понадобилось, выпивки и так хватало. Пригласили егеря, и засели на всю ночь.

Егерь оказался из семьи спецпереселенцев и рассказал о забавных случаях во времена коллективизации и раскулачиваний.

Идут по Лене две баржи. Одна с верхов раскулаченных везет, другая с низу. Расходятся близко бортами.

Эй, кум Микола! – кричат с одной баржи: – Тебя куда везут?

– В Паршино. А тебя куда?

–В Марково.

– Так ты заселяйся в мой дом.

– Ладно. А ты в мой.

Вот так, примерно и шло раскулачивание на Лене. Получат местные власти разнарядку сверху на кулаков, а куда их девать не знают. Чай не Урал, где на стройки социализма сотни тысяч кулаков пошло. Перевезут из одной деревни в другую и отчитались « о ликвидации кулачества как класса».

– На Урале,– вмешался уралец Хомич: кулаков спасли от голода. Из тех, кто под раскулачивание попал, выжило гораздо больше, чем из тех, кто в деревнях остались. На стройках, хоть не досыта, но кормили, а в деревне все до зернышка выгребали. Хуже, чем у нас, только на Украине мерли. Да там карьеристов и подхалимов, всегда больше, чем в России было. Спустят сверху указание собрать в районе 1000 пудов зерна, а подхалимы 2000 пудов выгребут. Неправ был Герцен, не две беды в России, а одна – дураки у власти. Зато, народ умный. Под дураком только самые умные и выживают. Естественный отбор.

Выпили за умный народ. Политическую тему подхватил Граф Люксембургский:

– Прочитал я недавно справочник «Народное хозяйство СССР». Все доходы расписаны, вплоть до спичек, а водки нет. Просмотрел расходы, а там, на оборону всего 18 млр. руб., в десять раз меньше чем у Америки. И это притом, что у нас паритет, то есть равенство с Америкой по вооружению. Тут и вареной курице ясно, убрали из расходов на вооружение 100 млр., а чтобы баланс свести, убрали доходы с водки.

Выпили за пьяниц, крепящих своим трудовым рублем обороноспособность страны. Хомич, опять вернулся к теме голода:

– А куда шло то зерно, что у голодающих крестьян забрали? В зажравшуюся Европу! Сейчас они в нас пальцем тычут, мол, погубили ради индустриализации миллионы людей. А зачем они хлеб у голодных скупали? Что больше негде было? Вранье! В Америке такой кризис перепроизводства был, что зерно эшелонами в море топили. Для того и скупали, чтобы русские, украинцы да татары вымерли. Ненавидят нас европейцы, и я их ненавижу. Одних немцев простить могу. Тоже горя хлебнули, две войны проиграли.

– Вы тоже пострадавшие, а значит обрусевшие.

– Мои без вести павшие, твои безвинно севшие.

– пропел Хомич из Высоцкого. Выпили за «обрусевших» немцев. Потом разговор разбился на группы. Когда в компании больше трех человек совместной беседы хватает в лучшем случае на три рюмки. Впрочем, после десятой общего разговора не гарантировано и у троих.

Кстати, есть такой анекдот: Собрались трое, француз, американец и русский. Все экстремалы. Француз первый. Рассказывает, как они рискуют: – Собираются десять месье, приглашают десять мадмуазелей, расходятся по кабинетам, одна из них с сифилисом, которая не знаем.

Рассказывает американец. Собираются десять джентльменов. Садятся в десять машин и устраивают гонки. Одна из машин без тормозов, которая не знаем.

Третьим рассказывает русский. Собираются десять мужиков на кухне. Рассказывают политические анекдоты. Один из них стукач, кто не знают.

В анекдоте есть текст и подтекст. Для иностранца, все похоже на русскую рулетку, только у француза и американца один патрон в барабане, а у русского все.

Для русских же, барабан полный, но все патроны холостые. За анекдоты, тем более на кухне ни при Хрущеве, ни при Брежневе не сажали.

В это время обвинение в антисоветской агитации можно было предъявить всему населению Советского Союза. В первую очередь; Политбюро, ЦК, партийным активистам и прочим членам партии. Чтобы сесть по этой статье, нужно было приложить очень большие усилия. Проклятые толитаристы не хотели сажать, хоть сдохни.

В диссиденты просились миллионы, а репрессировали несколько десятков, (точнее 261 человека) и то, скорее всего по блату.

Диссидентом в СССР быть было выгодно и престижно.

Материальная помощь Запада, известность, возможность получить гражданство, и гарантированная работа, после получения этого гражданства. К сожалению, прижимистый Запад платил немногим, иначе в СССР остался бы один Леонид Ильич Брежнев.

Вот поэтому, наши собутыльники и говорили, что на ум взбредет, нимало не смущаясь товарищей из КГБ.

Утром, не похмелившись, ведь «водка выпита до капельки вчера», мужики тронулись в путь. Тащить тридцатикилограммовые рюкзаки с похмелья занятие не для умных, да и на охоту только такие дураки, как мы ходят. Примерно, так думал Парашкин, протопав с километр, и, похоже, не он один. Отдыхать садились каждые полчаса. Собаки грызлись всю дорогу, делили власть. Главаря не выбирали, вожаком, безусловно, признали Витима, но второе и третье места тоже призовые. И конечно, никому не хотелось быть последним. Властолюбие, вот основной инстинкт, что у животных, что у людей. Если найдется в коллективе человек не участвующий в борьбе за место на иерархической лестнице, значит, он уже стоит на самой вершине. Хотя остальные могут об этом не догадываться, власть не всегда стремится к публичности.

До первого зимовья добирались 10 часов, на последнем километре Марк со Студентом просто легли и собрались тут и ночевать. – Не могли мы не пройти пятнадцать километров, все тридцать намотали. Или этого зимовья нет в природе, или идем не туда.

Хомич с Графом пошли дальше вдвоем. Через десять минут вышли на зимовье, подали сигнал выстрелом. Марк и Студент приползли через полчаса.

Дорогой подстрелили рябчика.

Глава 6

Трудные переходы. Первый соболь. Погорельцы.

Выспались отлично, хоть и в тесноте. Зимовья большие не строят. На двух человек, свободно, на четверых – тесно, но при нужде и десяток поместится. До следующего егерского зимовья в устье Огнели по карте было километров 12. Конечно километр километру рознь. При одних и тех же усилиях по асфальту можно проскочить 6 км. а по тайге 1-2 км. Но в данном случае повезло. Между избушками оказалась хорошая тропа. Против вчерашнего шлось намного легче. И похмельный синдром не мучил, и мышцы начали привыкать. Попутно подстрелили трех белок. Верховодил, как и положено Витим. Но и щенки подлаивали, только Карат держался, скромно, в сторонке повизгивая. Север с Русланом, все-таки пробились на призовые места, а Карат, хоть и был покрупнее Руслана, оказался на последнем. Вполне объяснимо; Карат вырос на таборе и с собаками почти не встречался, а Руслану пришлось подраться за каждый кусок жратвы.

Перед зимовьем пришлось переходить Чайку по залому. Студент, прыгая через стволы, перегородившие речку, поскользнулся и набрал в ичиги воды. Ичиги – рашен мокасин, кроме достоинств; легкие, теплые, мягкие, обладали и своими недостатками – скользили на мягком снеге, коробились при сушке. Может поэтому Хомич и Граф выбрали другую обувь. Хомич обул резиновые сапоги с войлочным чулком, а Граф валенки с калошами.

Кстати или не, кстати, я сообразил, что всем известное слово залом, может быть неизвестно за пределами Сибири. По речкам, каждую весну случается половодье. Уровень воды поднимается на несколько метров выше чем в межень, то есть от среднего. Вода подмывает берега, а на берегах растут деревья. Деревья падают в воду, и при хорошем течении их сносит водой. Что– то уносит водой до Лены, а что-то застревает в речке. Иногда, в каком– то месте накапливается до сотни деревьев, и возникает естественная плотина. Такие места и называют у нас заломами. Как – то мне пришлось идти по Чайке в половодье. Мелкие заломы смыло течением, а крупный стоял уже несколько лет. Летом по речке поднимались братья Каурцевы, и пропилили в заломе проход. Но летом они шли на ангарке, по малой воде, а я пошел по большой воде, и на казанке. Их пропил показался мне водопадом, да он, по сути, им и был. Я на скорости 40 км. в час не дотянул до конца залома. Скорость течения сравнялась со скоростью лодки. Осталось, каких то пару метров и лодка в пруду, а мотор не может преодолеть течение. Слава богу, мой друг Терешенков не растерялся, выпрыгнул на бревна, и закрепил лодку на месте веревкой. Потом мы вдвоем дотащили лодку до тихой воды.

По этим малым речкам плавать – цирк. На каждом шагу бревна, полностью перегораживающие речку. Причем, или середина ствола в воде, или, на несколько сантиметров над водой. Останавливаться и перетаскивать лодку, просто муторно. Поэтому я эти бревна просто перепрыгивал. Когда моторка идет на хорошей скорости, за ней возникает вал воды. Если перед таким препятствием поднять мотор, то этот вал по инерции перекидывает лодку через любое бревно.

Прости читатель за это лирическое отступление, впрочем, скорее техническое, ладно, хрен редьки не слаще, вернемся к сюжету.

Каждое зимовье имеет имя, чаще имя строителя, но поскольку у охотников редко бывает одно, как правило, 2-3 избушки, на помощь приходят прилагательные. Например: Дальнее Метелкинское, Второе Серкинское. Или по речкам Ленковское, Огнельское.

Следующее зимовье называлось незатейливо, Сосновое. Отличалось от других изгрызенным медведем окном. Чего понадобилось бедному шатуну в избушке, то ли оголодал совсем, то ли пообщаться хотел? Уже не расскажет. Недобрые хозяева дверь закрыли на засов, а в маленькое окошко мишка не пролазил. Пока исправлял конструкторские недостатки, то есть расширял окно, был злодейски застрелен, прямо в этом окне.

За Сосновским зимовьем начинались охотничьи угодья Графа Люксембургского. У внимательного читателя может возникнуть вопрос: что-то наш автор запутался, только что называл Графа хозяином всех окрестных лесов, и вдруг какие– то его угодья. А остальные, что? Не его. Все просто. Граф, как чиновник Министерства лесного хозяйства управлял флорой, давал разрешения заготовлять древесину, травы, грибы, ягоды, орехи. А вот фауна, относилась к другому ведомству, и разрешения на отстрел диких животных выдавал чиновник Министерства сельского хозяйства.

Этот переход был самым протяженным, около 40 км. Пройти за один день, особо, не надеялись. Впрочем, морозы стояли не сильные, и переночевать у костра, было не западло, как выражался Студент. На участке, куда шли наши охотники, стояло два зимовья, год назад построенных иркутскими лесоустроителями. Ближайшее Копыловское. Ни Граф, ни Хомич там не бывали, шли по абрису. Как объяснили таксаторы. Слово таксатора это вам не купеческое, таксаторы не врут, ну если не считать рыбалку и охоту. Поэтому шли уверенно, зная, что если не заплутают, то на зимовье выйдут точно. Зимовье стояло на Чайке, казалось промахнуться не возможно, но Чайка, так петляет, что вместо сорока километров, можно и сотню отмахать. Срезали по просекам. Не так это просто, не каждую просеку в лесу и увидишь. Затески на деревьях лепят кому не лень. Охотники, лесники, геологи, геофизики, и отличить квартальную просеку от охотничьей тропы очень сложно.

В сумерках, когда мужики уже задумывались о ночлеге, собаки, невдалеке, разлаялись. Лаяли почти как на белку, но азартнее. Пошли всей толпой. Оказалось, Витим загнал на елку соболя. Света еще хватало, и зверек отлично просматривался среди веток. Стрелял Граф, чья собака загнала, тот и стреляет. Вопроса, чья ?, даже не возникло. Кроме Витима, никто и не умел. Но щенки получили прекрасный урок. Витим на лету подхватил упавшего соболя, жамкнул, слегка, не прокусив шкурку, и отдал тушку Графу. Витима так нахвалили, накормили всякой вкуснятиной, что даже самому тупому щенку стало понятно; делай как он, и будешь в шоколаде.

Заночевали тут же, вода рядом, сухостоя навалом, ищи потом в темноте такое же место. Лучше засветло стан сделать, чем всю ночь потом мерзнуть.

Граф и Хомич устроили настоящую нодью. Марк и Студент обошлись простым охотничьим костром. Спать, зимой у костра, можно только двоим, с двух сторон. С торца ложиться бестолку, не греет. Костры развели метрах в трех друг от друга. Марк и Хомич оказались меж двух костров, и не обрадовались. Тепло то, тепло, но дым тянуло с обоих костров на них. Костер от нодьи отличался только количеством бревен, нодью делают из двух, а костер из трех. Не обошлось без мелких неприятностей, Студент прожег куртку.

До Копыловского зимовья дошли засветло. Зимовье встретило затхлым запахом и сыростью. Впрочем, этого и ждали, год не топили. Сразу взялись за ремонт. Затянули окно и потолок принесенным полиэтиленом, выкинули мусор, принесли свежего лапника. Через два часа зимовье приобрело более– менее жилой вид. Печку топили с открытой дверью, чтобы быстрее выгнать влагу. Дров не жалели, сухостоя вокруг стояло навалом. Разложили груз из рюкзаков по полкам, заодно провели ревизию. Итоги оказались печальными, продуктов донесли 40кг. На 20 дней охоты ежедневная пайка выходила по 500 грамм на человека. А ведь были еще собаки. Надежда, кормиться с ружья, пока не оправдывалась. У Хомича имелись сведенья, что у Громовского зимовья, на вертолетной площадке оставили несколько мешков продуктов. Летчики испугались перегруза. Но за год все могло сгнить, или звери растащили. Впрочем, по плану, охотиться собирались от двух зимовий. Собаки меньше отвлекаются на чужие выстрелы, да и свободнее жить вдвоем, чем вчетвером. Утром, оставив Студента заниматься хозяйственными работами, пошли на Громовское зимовье. Соболиных следов пересекли немного. Вокруг речки раскинулись обширные мари, а соболь предпочитает кормиться по кромкам, а не на самой мари. На вертолетной площадке обнаружили лабаз, а на лабазе, под толстым брезентом, два мешка сухарей и мешок сахара. Сухари в одном мешке слегка заплесневели, но собакам годились. Сахар покрылся снаружи твердой коркой, но был вполне съедобен. Хорошее настроение не испортил даже вид зимовья. Впрочем, назвать зимовьем эту избу, размером 5 на 4 метра, язык не поворачивался. Избу рубили на лето. Поэтому о герметичности никто не заботился. Между бревнами зияли щели в палец толщиной, потолок оказался еще хуже, хоть звездами любуйся.

Граф и Хомич, как начальники, для ночевки выбрали лучший вариант. Граф забрался с валенками в спальник, нашедшийся среди оставленного барахла, а Хомич прикрылся драным одеялом. Один Парашкин не нашел

ничего лучшего, как топить всю ночь печку. Вставать и подбрасывать полешки пришлось каждый час. Во время дремы снилось давно забытое: девочка, к которой первый раз с дрожью прикоснулся, жена, пока она считала его мужчиной, пусть не лучшим, но первым, среди знакомых. Потом сон переходил в кошмар. Жена, на его глазах, как пишут в старинных романах, предавалась любви с его лучшим другом. Марк просыпался, вспоминал свой сон, и удивлялся; сон оказывался, всегда, даже самый кошмарный, лучше того, что было на самом деле. Есть много обстоятельств, по которым человек становится бичом, но преданная любовь, то есть любовь, которую предали, причина забичевать только у мужиков, у женщин такого я не видел.

Проснулся Марк от яркого света. Горело, действительно, ярко. Наверно, пожары у нас вошли в безусловный рефлекс, поэтому, Марк, даже не осознав, сразу, заорал:

– Горим! Пожар!

Загорелся подсохший мох на потолке. Марк так усердно топил печурку, что труба раскалилась добела, от трубы вспыхнул мох, и сыпался сейчас сквозь щелястый потолок, как искры от фейерверка, на головы охотников

Бросились выкидывать на улицу ружья и прочую рухлядь. Марк скинул телогрейку и полез наверх тушить брезентовую крышу. Из зимовья послышался треск.

– Так,– вздохнул Марк: еще этого не хватало. Рвались забытые на полке мелкашечные патроны.

– Пора слазить. В коробке их полста штук, как бы задницу не нашпиговало.

Спрыгнул Марк вовремя, успел потушить тлеющую телогрейку, на которую сам же сбросил кусок горящего брезента. Но рукав пришлось отрубить. Больше желающих поиграть в « настоящих пожарников» не нашлось. Постояли, спокойно дождались, когда догорит мох и брезент, на сруб огонь не перекинулся, развели на улице костер, и скоротали остаток ночи у костра.

Глава 8

Совет в Филях. Таежный морж. Стройка века.

Перед погорельцами встал выбор; или ремонтировать избу, или возвращаться назад. Совещались не так долго, как Кутузов в Филях, но решение приняли аналогичное:

–Оставить!

Во первых; на ремонт уйдет времени столько же как на строительство нового зимовья; во– вторых; протопить такую хибару, все равно не удастся, а мерзнуть ночами желающих не нашлось, в третьих; окрестные угодья на богатую добычу не намекали. Прикинули сколько груза нужно выносить. Получалось не меньше двух пудов на человека, и то если оставить половину сахара. Идти сюда еще раз никто не хотел, а это означало, просто выбросить сахар. На такое расточительство Марк пойти не мог. Он и нашел выход:

– Вы набирайте рюкзаки и идите тропой, а я пойду по речке на лыжах.

Марк, когда тушил крышу, обнаружил две пары охотничьих лыж. Из одной пары он собирался сделать сани, погрузить поклажу и тащить за веревочку. Лед на речке уже окреп и человека на лыжах держал. Нагрузил свои самодельные сани Марк основательно; кроме мешка с сахаром, уложил печку и спальник. Опробовал сооружение на льду, груз почти не ощущался. Коэффициент трения по льду 0,014, при грузе 70 кг. для равномерного движения достаточно приложить усилие в один килограмм. Марк привязал веревку к поясу, крикнул товарищам, что все в порядке, и весело побежал вниз по речке. Шел часов 8, пока не стемнело. По своим прикидкам километров 40-50 отмахал. По тем же прикидкам до Копыловского зимовья оставалось километров семь. По тропе, а не по речке. Сколько по речке, бог его знает, может еще столько же, сколько прошел. Парашкин счел свою задачу выполненной. Семь километров это не двадцать, можно перетаскать попутно.

Дальше решил идти по тропе. Фонарик у него был, и заблудиться на хорошо натоптанной тропе, он не боялся.

С полкилометра шел по Чайке, потом собрался выбраться на берег, и в метре от берега провалился до самых подмышек.

–Тепляк! Вот угораздило.

Дно под ногами не прощупывалось, но пугаться Марк не стал, омуток был, от силы два метра размером. Утонуть в Чайке, как выражается Студент, было бы «западло». Марк откинулся на спину, раскинул руки и вытащил себя на лед. Морозец был небольшой, градусов 20-25, но до зимовья в промокшей насквозь одежде не дойти, обморозишься. Парашкин повернул назад к брошенным вещам.

–Сейчас, разведу костер, мокрое сниму, и залезу в спальник,– мечтал он, чувствуя, как затвердевает одежда.

– Как же, все-таки, тяжело приходилось рыцарям в их железных доспехах – жалел псов-крестоносцев Марк. Упаду, сейчас, и без лошади не подымешь.

Но, толи его ледяные доспехи оказались легче рыцарских, толи Марк выносливее, дошел. Наломал сушняка, развел костер, развернул рядом спальник и стал раздеваться. Дольше всего снимал ичиги. Проклятые рашен мокасин смерзлись с портянками, а портянки с ногой, и никак не хотели расставаться друг с другом. Только, подержав ичиги над костром, удалось их снять.

Долгая борьба с мокасинами не осталась без последствий. Большой палец на левой ноге отморозился и распух до размеров соленого огурца. Не корнишонов, а тех, что продают в трехлитровых банках.

Ночь Парашкин провел за сушкой одежды, изредка отвлекаясь от этого увлекательного занятия на то, чтобы вытащить из костра свою, постоянно падающую в костер, голову. Все-таки две бессонных ночи – перебор.

От зимовья несколько раз стреляли, но Марк отвечать не стал. Пойдут, сдуру, выручать и сами провалятся, а у костра места и так мало. Одежда, почти, высохла, только телогрейка осталась сырой. Вата есть вата. Кстати, почему на фронте бинты стирали и использовали повторно, а вату нет? Не сохнет, зараза!

Едва рассвело, Парашкин оделся, с трудом затолкал свой распухший «огурец» в покоробившиеся ичиги, затолкал, выручивший его спальник в рюкзак и отправился домой, в избушку. На полпути встретил приятелей, отправившихся его искать. Объяснил им, где остались вещи, впрочем, и так по следам бы нашли. Решили не тратить день по-пустому, а поохотится. Продукты же забрать к вечеру, по дороге домой. До зимовья Марк шел на автопилоте, не потому что пьяный; спал на ходу. Сразу свалился на нары, и продрых до возвращения охотников.

Мужики принесли сахар и печку. Лыжи тащить поленились, да и не нужны они по мелкому снегу, а до глубокого промышлять не собирались. Граф с Витимом добыли соболя, здорового кота. Студент и Север отличились, пока остальные ходили к Громовскому зимовью. Подстрелили соболюшку, почти у зимовья; на халяву, как заявил Граф. Хомич стрелял, пока, только белок, да рябчиков, Парашкин не добыл ничего, кроме клички. Пару дней после купания его дразнили « таежным моржом».