Текст книги "Я дрался на «Аэрокобре»"

Автор книги: Евгений Мариинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

– Ясно…

Летчики стали подниматься, считая, что разговор окончен.

– Куда?! – сердито сверкнул своими цыганскими глазами Фигичев. – Я еще никого не отпускал.

Летчики притихли.

– Всем, кто может, взять с собой механиков. Наземный эшелон отправится только сегодня. Не скоро туда доберется. Ясно? Командиры эскадрилий сами решат, кто возьмет механиков.

Еще с Днепра опытные летчики стали перевозить на «ястребках» механиков. Сначала – в подвесных баках. Вырезали в баке отверстие, сажали туда механика. Но такой способ сразу же запретили. Не исключена была возможность случайного отрыва бака. Тогда придумали другое. Снимали заднее бронестекло и в гаргрот заталкивали механика. Он только наполовину мог влезть туда и лежал на спине нагнувшегося вперед летчика. Мирились… Я радовался, если приходилось везти небольшого Волкова, но Карпушкина… Он почти весь оставался в кабине…

В Турбе долго не засиделись. Хоть фронт и откатился за Вислу, немецкая дальнобойная артиллерия стала обстреливать аэродром, и пришлось оттуда убраться. Было слышно, как орудие призводило выстрел, и примерно через десять секунд на аэродроме разрывался снаряд. Один из снарядов попал в самолет с номером «8», который загорелся. Техники бросились к самолету, и снаряд разорвался недалеко от этой группы, убив техника звена Бушмелева Афанасия Никифоровича и ранив еще несколько человек.

На войне смешное и трагичное часто ходят рука об руку. В этот день Коля Гулаев кое-какие свои личные вещи и ордена положил в самолет за бронестекло, а во время обстрела техник самолета вытащил их, боясь, что снаряд может попасть в самолет и ордена погибнут. Летчикам была дана команда на взлет, и все три эскадрильи, невзирая на продолжавшийся обстрел, перелетели на аэродром Хожелеев. После посадки Гулаев облазил весь самолет в поисках орденов и был крайне расстроен, не найдя их. Все его утешали как могли, говоря: «Ничего, новые заработаешь». Только когда прибыл инженерно-технический состав полка, награды нашлись, но долго ему еще приходилось выслушивать наши остроты…

На следующий день, во время похорон, орудийным огнем противник накрыл похоронную процессию, и когда люди разбежались по кладбищу, а оно было рядом с аэродромом, то поймали немецкого артиллерийского корректировщика. И хотя обстрел после этого прекратился, но полк решено было перебазировать на аэродром Хожелеев.

Наземные войска вели бои за Сандомирский плацдарм, за город. Пришлось поработать и нам. Прикрывали переправы, вели воздушные бои, штурмовали контратакующие части противника. Во время одной из таких штурмовок был подбит Глотов. Но он сумел перетянуть линию фронта, сел на своей территории.

В сентябре какому-то штабному мудрецу пришла в голову мысль, чтобы самолеты-истребители полетали над Берлином на бреющем полете. Вызвали Архипенко, Никифорова и Бекашонка на КП, на котором находились приехавшие из штаба дивизии и корпуса политработники и замполит полка. Поставили задачу: готовиться к полету на Берлин. Архипенко рассказывал: «Мы говорим, что бензина, мол, не хватит долететь даже до реки Одер, нас в ответ заверяют, что привезут подвесные баки, мы не унимаемся: и с баками на обратном пути Одера не перелететь, – нам спокойно отвечают что-то вроде того, что садиться придется на территории Германии и искать своих спасителей. В общем, решили нашей геройской смертью прикрыть свои задницы».

Три дня заместитель командира полка по политчасти ходил за ними по пятам, внушая мысль о необходимости этого полета, о том, что мы должны показать всему миру, что советские истребители с красными звездами уже появились над Берлином. На четвертый день дали отбой, сообщили, что такого полета не будет: кто-то справедливо заметил, что мы летаем на самолетах американского производства и поучительность демонстрационного полета это несколько подрывает. Наконец-то все вздохнули свободно.

А потом наступило длительное затишье. Три месяца, с сентября по декабрь, в полку, как и в 6-м Гвардейском авиакорпусе, была организована теоретическая учеба, которая прерывалась только редкими вылетами на «свободную охоту». Произошли кадровые изменения. Николай Гулаев и Федор Архипенко получили звание «майор». Николай был назначен на должность штурмана полка, а Федор стал заместителем командира полка по воздушно-стрелковой службе. Нашу эскадрилью принял Пупок, а я стал его заместителем. Из прибывшего пополнения подобрал себе ведомого Федю Орлова.

Впереди Берлин

Наконец 12 января 1945 года началось наступление с Сандомирского плацдарма. Пошли раньше срока, чтобы помочь армии союзников, терпевших поражение в Арденнах. Полк летал мало – не позволяла погода. 25 января полк перелетел на территорию Германии на аэродром Альт-Розенберг. Аэродром, с его грунтовой взлетно-посадочной полосой, которая раскисла практически сразу после нашего прибытия, фактически оказался ловушкой. Только 18 февраля, когда подморозило, мы перелетели на аэродром Ченстохова с бетонной полосой. На этом аэродроме простояли около пяти дней, полностью оторванные от мира – горючего не было, БАО где-то застрял. Мы жили на квартирах у поляков, оставляя по одному человеку от эскадрильи для дежурства у самолетов. Наконец приехала передовая команда инженерно-технического состава и часть БАО, и все стало на свои места. 8 марта полк перебазировался на аэродром Китлицтребен, откуда начал вести боевые действия. Но только в апреле нам впервые удалось встретиться с немецкими самолетами.

Восьмерку вел командир эскадрильи Лусто. Шли ниже редких кучевых облаков. На подходе к Берлину наткнулись на стену дыма, поднимавшуюся на высоту несколько километров от разрушенного, горящего города. Несколько минут я летел, боясь шелохнуться, ничего не видя вокруг. Когда мы выскочили из сплошной дымовой завесы, в глаза брызнуло солнце. Сплошная стена густого дыма осталась сзади. Внизу он еще клубился, поднимаясь вверх и смешиваясь с отдельными кучевыми облаками.

А дальше на запад все было чисто – и небо, и земля без следов пожаров. Такая чистота воздуха казалась даже неестественной по резкому контрасту с закрытой густой мглой восточной стороной.

– Разворот вправо на девяносто! – скомандовал Лусто, и группа развернулась на север, параллельно Шпрее.

Я со своим ведомым – сегодня мы шли с Ипполитовым – очутился на правом фланге. Слева ниже нас шли остальные самолеты группы – Лусто со Степановым, Глотов с Яковлевым и Голованов с Шаламовым.

Позавчера с рассветом мы тоже были здесь, в междуречье Нейсе и Шпрее. Тогда по переднему краю гитлеровцев вдоль Нейсе работали сотни штурмовиков и бомбардировщиков. Вон там, сзади, в то утро была узловая станция Вейсвассер. Теперь от нее остались одни развалины. Тогда «пешки» с одного захода стерли ее с лица земли вместе со всеми эшелонами, стоящими на путях.

В воздухе в начале операции тесно было от наших самолетов. Ипполитов в дыму даже пристроился к чужой группе и сел на соседний аэродром… С тех пор фронт продвинулся к Шпрее, сегодня наши войска форсируют ее…

Я спокойно посматривал по сторонам. Последние дни немцы не показывались в воздухе. Накануне наступления встретил в паре с Орловым шестнадцать «Фоккеров». Потом, в первый день операции, утром к нам на аэродром пришла пара «худых». Разведчики, видно. И все. Куда подевались немцы? На земле вон какие бои идут! А в воздухе тишина…

Однако я все-таки смотрел. От немцев всего можно ожидать. Да вон же пара их! Хотя нет… Это наши… Над стеной дыма на восток шла пара истребителей, похожих на «Лавочкиных» соседней дивизии. «Почему их двое?! Сейчас так не летаем!.. А, вон и остальные… – За парой „ястребков“ снизу тянулась еще восьмерка. – Постой, да это же „Фоккеры“!»

И в тот же момент я услышал по радио голос Глотова:

– Впереди восьмерка «Фоккеров»!

– Атакуем! – отозвался Лусто.

Я увеличил обороты мотора до полных, издали стал выбирать себе цель для атаки. Что делают остальные? Я взглянул влево. Голованов с Шаламовым тоже, видно, шли на максимальных оборотах, и строй восьмерки принял причудливую форму молодого месяца, несущегося на врага рожками вперед, пары Лусто и Глотова немного отстали от флангов группы.

«Фоккеры» заметили атакующих и начали с набором высоты разворачиваться на свою территорию. «За парой гнаться, так мастера, а тут сразу на попятную. – Я наконец выбрал себе цель, атаковал ведущего верхней четверки „Фоккеров“. – Не уйдешь, сволочь!..» Дистанция сто метров. «ФВ-190» плашмя лежит в прицеле – он все еще находится в развороте. Почти невидная в ярком свете дня протянулась трасса от носа истребителя. Трассы не видно. Зато прекрасно видно, как в правом крыле «Фоккера», возле кабины, рвутся снаряды, как отваливается задняя часть центроплана и крыла. Потеряв ведущего, три «Фоккера» бросились врассыпную. Я направил самолет за одним из них и уже догонял его, когда услышал по радио:

– Женька! Слева четверка «шмитов»!

Да, с запада, метров на 500 выше связавшихся в клубок истребителей, идут четыре «Ме-109». Успею.

Пикируя за выбранным «Фоккером», не забываю смотреть, что делается вокруг.

Нижняя группа «Фоккеров» начала разворачиваться для ухода на свою территорию одновременно с верхней, только пошли они не с набором высоты, а со снижением, и четверке Глотова пришлось атаковать их на пикировании. «Фоккеры», что было совсем необычно для них, потянули на вертикаль на боевой разворот, как показалось сначала Глотову. Однако, не выводя из разворота, они снова переходили в пикирование. «Косые петли, – понял Николай. – Давай косые!..» На второй петле он вышел выше ведущего «Фоккера» и с дистанции пятьдесят метров сбил его. Второго из этой пары «Фоккеров» уже на пикировании под углом семьдесят градусов сбил ведомый Глотова Яковлев.

От пары Голованова «Фоккеры», наоборот, стали уходить правым виражом, на котором они вообще были несильны, и Борис легко зашел в хвост ведомому «ФВ-190», двумя очередями сбил его.

Я на пикировании догоняю «Фоккера». Тот резко идет вверх. Только в верхней точке петли, когда тот немного завис, мне удается прицелиться, дать очередь. Нос самолета при этом направлен вертикально вверх. Прямо надо мной висит «Фоккер». Мимо. Да и пушка почему-то молчит. Новая петля. И опять только в вертикальном положении можно вести огонь. И снова ни одного выстрела из пушки.

На третьей петле я выскакиваю выше и даже немного обгоняю «Фоккера». «А, черт! Как тот „шмит“ под Яссами вперед – меня выскочил… Сейчас он мне врежет…» Морда «Фоккера» совсем рядом, метров на двадцать сзади и немного ниже. И сделать ничего нельзя. Оба самолета висят на спине, без скорости. Давно бы пора опустить нос, перейти в пикирование, иначе сорвешься в штопор, но тогда сам, собственной рукой подведешь «ястребок» под огонь фашиста…

– Женька! «Худой» атакует! – кричит Ипполитов. Иван не пошел за ведущим на вертикальную карусель с «Фоккером», остался выше, со стороны наблюдая за ведущим.

«Этого еще не хватало!..»

– Отбей, черт!

Я уже собрался бросить самолет вниз и попытаться оторваться от преследования, как вдруг увидел, что «Фоккер», также висевший без скорости, в конце концов не выдержал, перешел в пикирование. Я за ним, оглядываюсь назад. Где «худой»? Самолет уже набрал скорость, можно сманеврировать, если что… «А, вон они!» Справа заходила пара «Ме-109». Левее их идет Ипполитов. Он разворачивается, открывает огонь. Это видно по дымкам, срывающимся с носа его самолета, по слабеньким огонькам трассы, направленной в ведущего «шмита». Одна очередь, вторая, третья… «Мессер» окутывается дымом, скользит в сторону, переворачивается… Второй «худой» левым боевым разворотом выходит из боя.

«Где же „Фоккер“? А, сволочь, удираешь!» «ФВ-190» пикировал за Шпрее, чуть севернее Шпремберга. «Сейчас я тебя отправлю…»

Однако мне самому «отправить» не пришлось. Глотов, разделавшись со своими «Фоккерами», подошел сбоку и одной длинной очередью уговорил этого «ФВ-190». На земле он потом долго оправдывался, что не видел меня и потому решил сбить этого «Фоккера».

Через десяток минут наша восьмерка, засчитавшая в этом бою шесть самолетов противника, на бреющем прошла над своим аэродромом…

На следующий день в колонне военнопленных, проходившей мимо аэродрома, я заметил немецкого летчика в офицерской форме, на груди которого было несколько орденов и знаков отличия. Я подошел к колонне. Один из сопровождавших пленных неплохо говорил по-немецки, и я попросил его спросить офицера, как он попал в плен. Немец жестом руки отстранил переводчика и с пафосом сказал на ломаном русском языке:

– Я достаточно знаю Россию, чтобы не пользоваться услугами переводчика. Вчера мой «Фокке-Вульф» был поврежден над Шпрембергом.

Из разговора выяснилось, что немец оказался тем самым летчиком, с которым дрался я и которого в итоге сбил Глотов. При этом он нес фашистскую ахинею о Великой Германии, великой немецкой нации, которая еще будет владеть миром. Я подошел к нему и с удовольствием съездил ему по морде, добавив: «Жаль, гад недобитый, не придется нам с тобой еще раз встретиться в воздухе». Развернулся и пошел к самолету.

Бои шли в окруженном Берлине, советские войска соединились на Эльбе с американскими, Германия оказалась расчлененной на несколько частей.

И все же фашисты не сдавались. Везде наземные войска вели упорные бои, гибли люди. Только в воздухе стало спокойно. Нельзя же считать боем случай, который произошел при возвращении с задания. Прикрывали район Потсдама. На обратном пути ниже нашей шестерки «ястребков» прошел «Фоккер». Я не мог сам атаковать его – слишком неудобное положение.

– Лусто! «Фоккер» справа ниже!

Миша как-то нехотя, лениво даже – так казалось со стороны – развернулся, дал очередь – и «ФВ-190» огненным колесом покатился по огородам какой-то маленькой деревушки.

Потом я сам водил шестерки и дважды встречался над Берлином с реактивными «Ме-262» – с парой и с шестеркой, но догнать их не смог…

И вот последний бой.

Патрулирование проходило спокойно. Громадный город с многомиллионным населением широко раскинулся внизу. Собственно, видны были только окраины, с ходу взятые нашими войсками. Всю центральную часть закрывал громадный столб густого дыма, сквозь который просвечивали огни пожарищ. Там продолжались бои.

Крупных групп немецкой авиации давно уже не встречалось в воздухе, кроме той шестерки реактивных. Но это не давало права успокаиваться. Смотреть нужно было в оба. Большую группу легко увидеть издали. А пару «охотников»?

Как бы в подтверждение этого из дыма над центром Берлина вырвался и стал уходить на запад «Ме-109».

– Разворот вправо на сто восемьдесят! – Передавая по радио эту команду, я энергично ввел свой «ястребок» в правый вираж.

Конечно, это был не «охотник». Но, может быть, гораздо хуже «охотника». Мы знали, что иногда с площадей и улиц поверженного города, еще не занятых нашими войсками, взлетают и уходят на запад легкие самолеты и истребители. Что они вывозят? Секретные документы? Руководителей гитлеровского рейха? Может, этот везет самого Гитлера?

«Мессер» даже не пытался вступить в бой. Он просто удирал. Как когда-то удирал такой же «Мессер». Но тогда все было по-другому… Тогда я был ведомым у Виктора Королева, вел один из первых воздушных боев. Это было под Кировоградом…

Дистанция все меньше и меньше.

– Бей его, Женя, бей! – не выдержав, закричал Борис Голованов.

– Сейчас! Смотри, Юрик, за воздухом, может, еще где сматывается.

«Хорош!» Огни трассирующих пуль и снарядов потянулись от носа «ястребка» к «Мессеру», вонзились в его фюзеляж, крыло. Сразу же из мотора «Ме-109» показался белый дымок, блеснуло пламя…

Пал Берлин, но бои продолжались. 1-й Украинский фронт повернул на юг, на помощь восставшей Праге.

Туда же стали летать и истребители. Из одного такого полета не вернулся Степанов. Погиб…

Это был последний день войны, последний боевой вылет…

Эпилог

В конце июня 1945 года, глубокой ночью, в комнату, где мы с Михаилом Лусто досматривали не то второй, не то третий сон, ворвался Николай Волков, а за ним все механики, мотористы и оружейники эскадрильи. Хотя у нас с ним были самые дружеские отношения и мы называли друг друга по именам, но при других офицерах или младших авиаспециалистах Николай всегда переходил на «товарищ командир», а я на «Волков». А тут он как заорет:

– Женька, черт, вставай! Проспишь все на свете! – Николай с такой силой тряхнул меня, что я чуть не слетел с кровати.

– Ты что, свихнулся? Какого черта сам не спишь и другим спать не даешь? Лишнего хватил, что ли? – я не понимал, что творится с механиком.

Проснулся Лусто:

– Я вот сейчас сапогом огрею, мигом успокоится!

– Вставайте, подъем! – в один голос закричали набившиеся в комнату механики.

– Женька, тебе ж «Героя» присвоили! А ты дрыхнешь тут, как сурок, – снова заголосил Волков. Орал он так, как будто «Героя» присвоили не мне, а ему.

– Брешешь… – прошептал я.

Только пару дней назад перед строем зачитывали Указ Призидиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза летчикам 22-й гвардейской дивизии. Этим указом звание Героя было присвоено Архипенко, Лусто, Глотову, Карлову, Никифорову, Бекашонку. Моей фамилии в приказе не было, хотя представление на звание на меня послали раньше всех. Еще на Сандомирском плацдарме.

Правда, тогда, после построения, видя мое уныние, ко мне подошли Горегляд и Фигичев.

– Не вешай носа, Мариинский! Указ еще будет! – успокоил Горегляд.

А Фигичев добавил:

– Тебе же не впервой! Помнишь, когда перелетели на 1-й Украинский. Ты тоже думал, что пропали твои ордена. А потом сразу получил Красного Знамени и Отечественной войны первой степени…

Да, так было. Но на этот раз… Посылали-то уже с этого фронта…

– Кой черт, брешешь?! – возмутился Николай. – На, смотри, в тот же день Указ подписан, что и всем. Только Указ другой. – Он включил лампу, и комнату залил яркий свет, от которого я зажмурился. – Вот газета, читай! С полчаса назад привезли.

Я взял у Николая газету, раскрытую на второй полосе.

– Вот здесь смотри, – Волков ткнул пальцем в середину Указа, занимавшего больше половины страницы.

– Ну, где там? – Лусто притянул газету к себе. – Ага, вот. Мариинскому Евгению Пахомовичу, – раздельно прочитал он. – Ну, поздравляю, Женя, – он обнял меня. – Такое дело и отметить бы не мешало! Да чем?..

– А мы принесли! Вот, у адъютанта реквизировали, пока он спит, – Волков протянул две бутылки коньяка, переданные ему из задних рядов. На столе разложили какую-то немудреную снедь, расставили консервные банки, используемые вместо кружек и стаканов, – жили еще по-фронтовому.

– Давай, Женя, выпьем за твою Звезду, – поднял кружку Михаил, – чтобы она никогда не тускнела, чтобы ты всегда оставался самим собой! Поднимем бокалы!

Иллюстраций