Текст книги "Русские флибустьеры"

Автор книги: Евгений Костюченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

10

Вернувшись в пещеру, Орлов распечатал галеты. Илья с Кириллом отказались, Беренс взял парочку и захрустел, запивая водой. Орлову есть не хотелось, но он все же запихнул в себя половинку галеты – больше в сухое горло не лезло. Сухость во рту не пропадала, сколько бы он ни пил. Зато пропало желание говорить. Илья с Кириллом тоже молчали. И только Беренс, возбужденный звуками выстрелов, все не мог успокоиться и бормотал, словно размышляя вслух.

– Как же я так опростоволосился? Картечницу от пулемета не отличил. Я же видел их в работе, все варианты. Американцы нам еще лет тридцать назад предлагали купить партию «гатлингов», наши специалисты взяли парочку на пробу, да и смастерили нечто вроде. Мы с тех пор про всякие такие переделки так и говорим – «вариант улучшенный». Так издавна повелось. Откуда тульские револьверы у дворцовых офицеров? Те же «кольты », только улучшенные в мастерской Голтякова. Скажете – кража? Так я отвечу, что оружие делается для войны, а на войне своя мораль. У штатских это считается преступлением, а у нас – военной хитростью~

– Ну и что же выдумали с «гатлингами»? – полюбопытствовал Орлов, которого не могла не задеть эта тема.

– Да ничего особенного. Поставили затвор Бердана, да изменили подачу патронов. Ну, еще стволы. Сделали десятиствольную картечницу, четырехлинейную^[7]7
  «Четыре линии» – соответствует калибру 10,47 мм.


[Закрыть].

– Картечница Горлова, – сказал Орлов. – Солдаты ее пулеметом называли.

– Видели в деле?

– Нет. Слышал отзывы. В основном, неодобрительные.

– Самое забавное, что американцы-то сейчас используют не старый вариант, а наш. «Улучшенный». Вот и думай теперь, кто у кого украл. Военная хитрость, одним словом.

Капитан Орлов несколько лет своей жизни потратил как раз на ту «военную хитрость», о которой рассказывал Беренс. Не счесть, сколько образцов вооружений, секретных чертежей и планов передал он в разведцентр Генерального Штаба за время своей командировки в Северо-Американские Штаты. Орлов так и не увидел результата своих усилий. Но сейчас, кажется, ему представилась возможность кое-что выяснить. И он, откашлявшись, спросил:

– Может, вы и про систему Максима что-нибудь знаете?

– А как же-с! Это еще при мне было. В том смысле, что я тогда еще в Петербурге обретался. Восемьдесят восьмой год, перевооружение идет полным ходом, и отчаянные споры вокруг пулеметов. Привезли на Царскосельский полигон диковинную конструкцию. Сорок пятый калибр, скорострельность – шестьсот шестьдесят шесть выстрелов в минуту. Ну, положим, на самом-то деле гораздо меньше, но звучит-то как! Число зверя! Сам государь, покойный, опробовал в деле, остался доволен. Это все и решило. А то ведь теоретики наши были категорически против. «Если бы для убийства человека было бы потребно совершить тысячу выстрелов, тогда пулеметы стали бы весьма ценным приобретением. Но практика показывает, что любой солдат выходит из строя после попадания всего одной пули. Зачем же убивать его еще девятьсот девяносто девять раз?» – примерно так они иронизировали. Основания для иронии, думаю, лежали в скупости. Уж больно дорогую штучку нам предложила фирма «Виккерс». По три тысячи золотых рублей за одно изделие! Беда, коль армией начинают командовать интенданты. Помнится, в турецкую кампанию четыре месяца миноносцы без дела простояли! Так и не дали ни одного залпа. А все почему? Потому что наверху посчитали – торпеды слишком дороги, чтобы их тратить на турка. Ну да, я понимаю, люди дешевле~

Он замолчал.

– Так приняли пулеметы Максима на вооружение? Или нет? – спросил Орлов.

– Взяли в доработку. Улучшают. Я, к сожалению, с девяностого года отошел от тех сфер, где обсуждаются подобные вещи. Но, говорят, на наших новых крейсерах будут стоять «максимы».

Капитан Орлов не был лично знаком с Хайремом Максимом. Но имел возможность подружиться с его братом, чья фирма устанавливала электрическое освещение на пирсах и складах русской хлеботорговой компании. Брат был весьма расстроен тем, что американское правительство не оценило изобретенного Хайремом пулемета. «Хлеботорговец» Орлов признался, что ничего не смыслит в оружии, но знает точно, что все семейство Максим гениально, а в правительстве сидят тупицы. После нескольких вечеров за щедрым столом у Орлова остались наброски чуда оружейной техники, выполненные на ресторанных салфетках.

Салфетки были переправлены в Генштаб, где, наверно, и хранятся вместе со всеми прочими реляциями Орлова и его рапортами об отставке~

– ~ Но лично я склоняюсь к той мысли, что пулемет Кольта – лучше, – продолжал невнятно бормотать Беренс. – По многим параметрам. Он легче, имеет более простую механику. Не так сильно греется при стрельбе. Правда, если применяется на суше, то демаскирует позицию, поднимает много пыли. Но при установке его на корабле этот недостаток отпадает сам собой. Кстати, Павел Григорьевич, на чем были основаны те отрицательные отзывы о горловской картечнице, которые вы изволили упомянуть?

– Не помню. Давно было.

– Полагаю, что в турецкую компанию это оружие часто использовалось не по назначению. Рассказывают, генерал Скобелев применял их в качестве осадных орудий. Обстреливал крепостные стены. Естественно, безрезультатно. Картечь кладку не пробьет. Но вот в хивинской экспедиции те же самые пулеметы ставили против конницы. Результат – исключительный. Я склонен думать, что пулеметы решительно изменят всю картину будущих войн. Установить десяток «максимов» или «кольтов» в хорошо укрепленных блиндажах, зарядить их сшитыми лентами на тысячу-другую патронов – и никакая вражеская цепь не пройдет и сотни шагов, будет выкошена вчистую. Вы, как человек военный, должны понимать, насколько сильно это повлияет на ход событий. У кого больше пулеметов – тот и хозяин положения~

– Я не военный человек, – устало возразил Орлов.

Виктор Гаврилович ненадолго замолчал, а затем продолжил совсем другим тоном:

– Мне, право, неловко, господа, просить об одном одолжении~ Я бы не хотел, чтобы мои слова были превратно истолкованы. Но позвольте мне сегодня, как стемнеет, снова отлучиться. На этот раз – одному. Мне настоятельно необходимо побывать на том захоронении. Неизвестно, чьи тела там находятся. Братских могил по всей Кубе разбросано немало. А меня ночью никто не заметит. Дорогу я знаю. Постараюсь действовать бесшумно. Сниму верхний слой, осмотрю первое попавшееся тело, и все станет ясно.

Никто не ответил ему, и, выждав, он заговорил снова.

– Вы можете возразить, что в темноте эта операция невыполнима. Но поверьте, для опознания мне достаточно только обнаружить нательный крест. Как я убедился, это наиболее верный отличительный признак нашего человека в любом краю.

«Вот почему он вдруг стал таким разговорчивым, – понял Орлов. – Мысли покоя не давали, и он старался их заглушить. Говорил об одном, а думал о другом. О своем. Думал, думал, да и надумал. Его не остановить. Уйдет к могилам. Он уже все решил. Никого в расчет не берет. Уйдет. Ну и пусть уходит».

– Поступайте, как знаете, – сказал Кирилл. – Вы хозяин. А я только шкипер. Мое дело – доставить вас из одного порта в другой. Все, что вы делаете на берегу, меня не касается.

– А вот меня касается, – раздался в темноте голос Остермана. – Я, Кира, пошел на Кубу, чтобы земляков выручить. Прихожу – а они мертвые. Расстреляны. Меня это очень даже касается.

– Ты их не воскресишь.

– А как насчет того, чтобы помочь тем, кто еще жив?

– Именно этого я и хочу! – воскликнул Виктор Гаврилович, ободренный поддержкой Ильи. – Может быть, погибли не все? Может быть, мы еще найдем живых?

– Может быть, – сказал Кирилл. – Если сами не погибнем. Вы верите в приметы, господин Беренс?

– Нет.

– А в то, что красный закат предвещает сильный ветер?

– Ну, это не примета, а метеорологический признак.

– Так вот. В морских делах вы имеете опыт. Богатый опыт. А у меня есть кое-какой опыт в других делах, которые пахнут кровью. Вы можете угадать, что скоро будет шторм. А я точно так же могу вам сказать, причем весьма уверенно – если мы не уйдем отсюда, то скоро нам придется убивать, иначе убьют нас. Вы к этому готовы?

«Браво!» – едва не воскликнул капитан Орлов. Именно так следовало говорить с Беренсом. Причем с самого начала, а не после двух малоприятных эпизодов с его участием. «Если б меня кто-то сначала завел в лапы бандитов, а потом подставил под пулеметный огонь, я бы с таким субъектом говорил вовсе не столь деликатно», – подумал Орлов.

– Добро, – сказал Беренс. – Сегодня ночью уходим обратно в Галвестон. Вот только гляну на могилу, и уходим.

* * *

Илья и Беренс ушли, едва в лесу стали сгущаться сумерки, чтобы дождаться полной темноты уже возле карьера. А Орлов с Кириллом принялись искать место, откуда можно будет подать сигнал для Петровича. Огонь должны были увидеть со шхуны, но не со скал, окружающих бухту.

– Надо было взять фонарь, – сказал Кирилл. – Странно, что ты до этого не додумался. Веревки взял, а фонарь – нет.

– Обойдемся факелом. Кабы знать, что тут такая катавасия выйдет, я б не только фонарь, я бы весь арсенал прихватил~ Ну-ка, может быть, отсюда?

Они остановились возле поваленной пальмы. Вглядываясь из-под руки против заходящего солнца, Орлов видел нос шхуны, немного выступающий из-за скал. Он подумал, что сейчас кто-то смотрит на него оттуда. Наверно, боцман. Даже в бинокль Петрович не мог бы сейчас увидеть их под пологом леса, но все же Орлов помахал рукой.

– Как думаешь, – спросил Кирилл, – почему шхуну не обстреляли, когда мы вошли в бухту?

– Наверно, дистанция не позволила.

– Согласен. Значит, их позиции начинаются по северному краю карьера. Когда мы с Илюхой выбирались, честно сказать, поленились ползти. Попробовали в рост шагать. Да и как-то забылись, что ли. Все-таки могилу нашли, сам понимаешь, немного отвлеклись. Ну и подставились. Так вот – били в нас примерно с пятисот ярдов. Били неточно. Пули ложились далеко и с большим разбросом.

– Сверху вниз трудно целиться, – сказал Орлов, отламывая сук для факела. – Да и вряд ли пулеметчик рассчитывал попасть.

– Тогда зачем надо было открывать огонь?

– Чтоб вы не приближались. Как я понял, солдаты здесь сидят в укреплениях. На вылазки отправляются только конники. Значит, любой пеший – враг.

– А если местного жителя ухлопают?

– Их тут нет, – сказал Орлов. – Ушли, если и были. Нечего им тут делать. Потому, наверно, и поселок сожгли, чтоб не мешал воевать. Нарежь-ка веток сосновых, потоньше.

Он развязал кисет и высыпал зажигательную смесь на лист лопуха.

– Что меня до сих пор иногда удивляет, – сказал Кирилл. – Вроде Америка, другой край света. А сосны те же самые, как у нас. Про березки даже не говорю.

– И лопухи такие, как в любом московском дворе, – согласился Орлов.

– Гаврилыч говорит, в Африке все иное. Как на Луне, говорит.

– Он был в Африке? Где, не уточнял?

– Говорит, почти везде. И западный берег, и восточный. Дакар, Танжер, Красное море~

– Ну, Танжер. Какая ж это Африка? Я жил в Гибралтаре, аккурат напротив Танжера.

– А я как-то ходил в Бразилию. – Кирилл разложил перед ним на земле очищенные от хвои гибкие ветки. – Дошел до Наталя, встал на ремонт. Оттуда что до Рио, что до Дакара – одинаково. Хотел взять фрахт на Африку. Ничего не подвернулось. Так и не побывал.

– Еще успеешь. – Орлов обвил ветвями верхушку сука, обмазывая их влажной смесью пороха и коры. – Вот и факел. Пусть малость подсохнет. Гореть будет недолго, но ярко. Под любым дождем.

– Дождь – это бы хорошо, – сказал Кирилл. – Люблю дождь, ветер. Даже ночь люблю и туман. Все моряки ненавидят, а я люблю. Ненавижу, когда солнце и слабый ветер. Паруса висят, как тряпки, ползешь, вот-вот встанешь, а перед глазами все сверкает. Вода горит, ничего не видно. Нет, дождь и ветер лучше всего.

Стемнело быстро, словно кто-то на небесах задул лампу. Факел разгорелся с треском. Орлов принялся описывать им круги, и почти сразу же на другом конце бухты, там, где пряталась в ночи шхуна, затеплился ответный огонек, отражаясь в воде.

– Гаси! – приказал Кирилл. – Идем на берег.

Орлов взмахнул еще пару раз, и огонек на шхуне моргнул в ответ. Вот теперь можно было сунуть факел в промоину, где накопилась дождевая вода.

Они спустились к причалу и, пройдя по мелкой воде, присели на распорки между сваями. Воды под ногами не было видно, и только тонкая белая дуга волны вдруг вспыхивала в темноте перед самым берегом, прежде чем слиться с мерцающей полосой песка.

– Что-то наши долго возятся, – сказал Орлов.

– Идет вельбот. Слышишь, уключины?

– Да я про Илью. И Беренса. Могли бы уже вернуться.

– Подождем. Время еще терпит.

– До рассвета?

Кирилл промолчал.

– Хочешь, ты отправляйся на шхуну, а я их здесь дождусь, – сказал Орлов. – Мало ли. Вдруг за ними увяжется кто-нибудь. Если все хорошо, посвечу тебе, вышлешь ялик.

– Вместе подождем. Они уже возвращаются.

Орлов не нашел, что ответить. И еще минуты три они сидели молча в темноте.

– Хорошо идет вельбот, резво, – сказал Кирилл. – Наверно, двое на веслах.

На темном зеркале воды уже можно было различить светлый силуэт лодки. Весла, последний раз громыхнув в уключинах, зависли в воздухе, и вельбот скользил к причалу, замедляя ход. С легким журчанием рассекая воду, он вдруг чиркнул килем по песку и остановился.

– Кирила Андреич? – спросил кто-то, негромко и осторожно.

– Здесь мы, – так же тихо отозвался Кирилл.

– Слава тебе, Господи~

Они побрели к лодке, стараясь не плескать. На веслах сидели двое братьев Акимовых. Один из них протянул Кириллу оплетенную бутылку. Тот выдернул пробку зубами, приложился к горлышку, а потом передал бутыль Орлову:

– Выпей. А то свалишься. После ночных капель надо выпить дневных.

Жидкость была мятной на вкус и приятно холодила горло.

– А что Макарушку-то не послали?

– Ужин готовит.

– Сейчас Илья вернется, и отойдем.

– Лука Петрович просили поторопиться. В море огни показались.

Кирилл ничего не ответил. Только оглянулся на берег и снова глотнул из бутылки.

– Выпей еще, Павел Григорьевич. Чтоб мозги в правильную сторону сдвинуть. У меня однажды в Оклахоме было: выпил настойки на ночь, ушел далеко, не рассчитал, вернулся поздно. Подхожу к дому, а вокруг меня сосны завиваются в штопор, трава по глазам хлещет, совы человеческим голосом разговаривают. Хорошо, Петрович навстречу пошел с заветной бутылочкой, застал меня, когда я уже совсем плох стал. Обошлось. С тех пор я с его «каплями» стал аккуратнее обращаться. Так ты выпей, выпей~

Орлов снова отпил. Ему хорошо были известны легенды о воздействии пейота на сознание. Не хотелось проверять на себе их достоверность.

– Ох ты, мать честная! – приглушенно воскликнул один из близнецов, всплеснув руками и глядя в небо.

Орлов поднял голову и увидел голубоватый яркий луч, сияющий во влажном ночном воздухе. Он появился из моря и лег на скалы сверкающим пятном. Скользнул по блестящим макушкам леса, рассек бухту пополам – и скрылся.

– Прожектор, – сказал Кирилл.

Да, то был луч мощного электрического прожектора, и сейчас он упирался в ту самую скальную стену, возле которой стояла на якоре «Паллада».

– Увидит? – спросил кто-то.

Вход в бухту сейчас вырисовывался удивительным образом: одна из стен была словно окаймлена алмазной бахромой.

– Увидел, – с отчаянием произнес тот же голос.

– Павел Григорьевич, посиди пока на бережку, подожди наших, – спокойно попросил Кирилл.

Все разом выпрыгнули из лодки и столкнули ее с отмели. Кирилл тут же снова забрался в вельбот, а Орлов остался стоять по пояс в воде. Весла ударили с такой силой, что взбили пену, и сквозь плеск донесся негромкий голос:

– Мы живо. Туда и обратно.

Орлов попятился к сваям причала, не в силах оторвать взгляд от сияния на выходе из бухты. Неужели Кирилл надеется на веслах отбуксировать шхуну в бухту? Да нет, это бессмысленно. Если «Палладу» заметили, то ей уже не спрятаться.

Сияние понемногу становилось все ярче, и стало понятно, что прожектор приближается. В шуме моря возник механический рокот. К берегу приближался пароход, невидимый в ночи, но несущий перед собой мощный луч света.

«Но ведь там рифы, – вспомнил Орлов. – Вряд ли даже самый искусный шкипер сможет в темноте повторить те же маневры, что совершила „Паллада“, когда мы сюда пришли. Да, пароходу придется остановиться довольно далеко от бухты. Возможно, с него будет отправлена досмотровая шлюпка. Правильно, на шхуне ее должен будет встретить капитан. Вот почему Кирилл туда отправился».

Он так и не заставил себя вернуться назад и спрятаться между сваями. Так и остался стоять на отмели, словно зачарованный мертвенным светом с моря, и только порой оглядывался на берег, надеясь увидеть там возвращающихся Илью и Беренса.

Но берег был по-прежнему пуст, а сияние становилось все ярче – пароход приближался~

Он не увидел, а, скорее, почувствовал на берегу какое-то движение. Спохватившись, побрел к сваям. В прибрежном тростнике кто-то просвистел «камаринского», и Орлов коротко свистнул в ответ.

– Кира ушел-таки на лодке? – спросил Илья, появившись из темноты. – Вот же вредный. Ушел, как обещал. Ну да мы тоже, как обещали, вернулись мигом.

– Мощный прожектор, – сказал Беренс. – На три мили все высвечивает, как днем.

– Там не три мили, гораздо меньше, – сказал Илья. – Я даже чую копоть от машины.

– Что там, в карьере? – спросил Орлов.

Ему было все равно, нашли они что-нибудь в карьере или сходили впустую. Ему было все равно, что там еще придумает Беренс для поисков своих казаков. Ему было все равно, что будет дальше. Потому что он уже знал, что дальше ничего не будет. Не будет шхуны. Не будет Галвестона. Не будет поезда в Калифорнию~

– В карьере? – рассеянно переспросил Беренс. – Ах, там, в могиле~ Да, там наши. По крайней мере, сверху.

Гулкий раскат грома прокатился над морем и трескучим эхом отразился от скал. Шипение и плеск взметнувшейся воды отозвались ему через мгновение.

– Недолет.

«Кто это сказал? Беренс или я сам? – подумал Орлов. – Черт бы побрал этого Беренса. Если б не он, давно бы ушли в море~»

Два удара один за другим сотрясли воздух. Эхо еще металось над водой, когда в угасающие раскаты вплелась трескотня пулеметов. Огненная цепочка пролетела в небе, и Беренс произнес:

– Зажигательные пули.

«Да замолчит он когда-нибудь?!» – Орлов был готов сбить его с ног. Но не мог пошевелиться. В оцепенении глядел он, как к мертвенному сиянию прожектора прибавляется неровное красноватое зарево. Видимо, пожар на шхуне разгорался быстро, судя по тому, какие яркие отблески пробегали по волнам.

Илья вдруг бросился в воду. Несколько резких гребков – и вот его уже не видно в темноте, и только слышно, как бурлит вода, да едва виднеется пенная дорожка.

– Да, – вдруг сказал Беренс. – Война.

Орлов отошел от него и бессильно опустился на песок. Шхуна погибла. Война. Никаких досмотровых шлюпок. Любое судно не под твоим флагом – вражеское. Если его нельзя захватить, значит, оно должно быть потоплено. Рифы мешали пароходу подойти к «Палладе». И он ее уничтожил, ударив из пушек. Такова логика войны.

Шхуна погибла. Сгорела. Ее больше нет. Она не выйдет больше в море. И не встанет на рейде Галвестона, дожидаясь разрешения войти в порт. И «матрос Джим Брукс» может подтереться своими липовыми документами – больше они ему не понадобятся. Он погиб вместе с командой шхуны~

Орлов чувствовал, как свинцовой тяжестью наливается все тело. Ему хотелось лечь, лежать неподвижно, как бревно, и пусть его заносит песком.

Смерть приходит не в тот момент, когда раскаленный кусок свинца впивается в сердце, или когда вражеская сабля сносит голову – нет, она подкрадывается и опутывает липкой паутиной, и вот ты уже не можешь спрятаться от наведенной на тебя винтовки. Смерть наваливается невидимой тяжестью и сковывает тебе руки, и ты не можешь отразить удар сабли. Смерть приблизилась к капитану Орлову в ту же секунду, когда он понял, что не сможет вернуться к жене и сыну.

Что ж, ему следовало быть готовым к смерти, когда он отправился на войну~

– Война так война, – сказал капитан Орлов, подбирая с песка карабин, брошенный Остерманом. – Будем воевать. Сколько, вы говорите, отсюда до Сьенфуэгоса?

– Тише! – раздраженно повернулся к нему Виктор Гаврилович. – Слышите?

Канонада разрывов и пулеметный треск – все это не смогло заглушить едва заметный скрип уключин и плеск воды под веслами возвращающейся лодки.

Часть вторая
11

В Зимнем дворце о существовании российского флота вспоминали только во время очередного обострения отношений с Британией. И каждый раз неожиданно выяснялось, что флот находится в упадке, корабли сгнили, экипажи разбежались. Морское министерство тут же принималось лихорадочно составлять программы возрождения флота, иностранные верфи получали крупный заказ, а из Кронштадта в дальнее плавание срочно отправлялось более-менее сносное судно под Андреевским флагом – просто чтобы показаться в зарубежных портах и напомнить всем о славных морских традициях Российской империи.

Очередная вспышка государственной любви к флоту пришлась на начало царствования Александра Третьего. Тогда близкие ко двору морские начальники отстаивали идею о неизбежности крейсерской войны.

Военно-морские операции, условно говоря, делятся на три основных вида – уничтожение вражеского флота, блокада чужих берегов и оборона своих. Нападение на коммерческие суда противника никогда не признавалось делом, достойным военных моряков, хотя и никогда не запрещалось. Но только к концу девятнадцатого столетия появился особый тип корабля, специально предназначенного для войны на морских торговых путях.

Крейсер – быстроходное судно, приспособленное к долгому пребыванию в море без заходов в порты. Вооруженный дальнобойными орудиями, он мог за считанные минуты пустить на дно любое гражданское судно, идущее под вражеским флагом. Артиллерия была неотразимым аргументом и при встрече крейсера с нейтральными кораблями. Один только вид грозных орудий весьма способствует скорому исполнению команды «Прошу остановиться для досмотра». Если при досмотре обнаруживались грузы, явно предназначенные для противника, такое судно подвергалось аресту как нарушитель нейтралитета и конвоировалось крейсером в ближайший порт для следственных мероприятий. По крайней мере, так выглядели действия крейсеров на бумаге. Не оставалось, однако, никаких сомнений, что во время войны никто не станет церемониться с контрабандистами в открытом море, вдали от международных наблюдателей и мирового общественного мнения.

Крейсерский флот России к началу девяностых годов имел примерно полтора десятка вымпелов. Примерно – потому что к двенадцати броненосным и бронепалубным крейсерам могли в нужный момент присоединиться еще и несколько вспомогательных. Таковыми являлись гражданские пароходы современной постройки, закупленные в Америке. На их палубах имелись специальные площадки под орудия, но сами орудия до поры до времени хранились на берегу. Достаточно быстроходные, эти суда могли разместить в своих коммерческих трюмах дополнительные запасы угля и потому превосходили своих военных собратьев по дальности плавания. Правда, они уступали в вооружении, но нескольких орудий, в нужный момент скрытно установленных на палубе, должно было хватить для действий против безоружных торговых судов.

Преображение мирного парохода в военный корабль должно было произойти после того, как за кормой останутся Босфор, Дарданеллы и Гибралтар. Только выйдя в океан, «вспомогательный крейсер» мог сменить коммерческий триколор на Андреевский крест и убрать с палубы заслонки, скрывающие артиллерию.

Основными направлениями для действий крейсеров считались три района – Южная Атлантика, Индийский океан и юго-западный угол Тихого океана.

Английский флот безраздельно господствовал в этих районах, как и в любом другом уголке открытого моря.

Французы имели свои базы на западе Африки и в Индокитае. Немцы опирались на Занзибар и Макао. И только российский флот был прикован к своим внутренним портам, мелководным и замерзающим. У России не было баз там, где должна была развернуться крейсерская война. Поэтому ее флот и не брали в расчет стратеги всего мира, готовясь к неизбежным схваткам за морские коммуникации.

Тем громче могли прозвучать залпы русских крейсеров там, где их никто не ждал.

* * *

Десятого декабря тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года вся Одесса высыпала на набережную, провожая пароход, на котором к берегам далекой Африки отправились две сотни казаков атамана Николая Ашинова.

Примерно пару лет спустя на индонезийский остров Бали прибыл русский горный инженер Василий Малыгин, намеревающийся наладить здесь добычу нефти.

Еще через год в Карибском море стали замечать шхуну под флагом русского Географического общества, и офицер-гидрограф Виктор Беренс начал обследовать юго-западное побережье острова Куба.

Таким было начало многоходовой комбинации, разработанной в самых потаенных кабинетах Зимнего дворца.

А вот каким было ее развитие.

Ашиновские казаки высадились на сомалийском берегу и основали станицу Новая Москва. Спустя пару месяцев французская колониальная администрация расценила эти действия как акт агрессии. Казачье поселение было снесено с лица земли огнем подошедших к берегу крейсеров, а сами казаки под конвоем выдворены в Египет, откуда их с большим трудом удалось переправить обратно в Россию на русских военных кораблях.

Деятельность Малыгина в Индонезии имела мало общего с его первоначальными планами. Местный раджа приблизил к себе инженера, прекрасно говорящего по-английски, по-китайски, по-голландски. Но, видимо, темой их бесед стала не только нефтедобыча. Спустя пару лет российский консул направил в МИД секретную депешу с сообщением о том, что балийский раджа готов признать суверенитет любой европейской державы, лишь бы избавиться от ненавистных ему голландцев. Пока в России взвешивали, поддержать ли островитян, да в какой форме, да в какие затраты сия поддержка обойдется – островитяне ждать не стали. На Бали вспыхнуло восстание. После кровопролитных боев оно было подавлено голландскими войсками. Малыгина схватили и бросили в тюрьму. Утверждали, что он не только сочувствовал мятежникам, но и был их военным советником. Никаких доказательств у обвинителей не имелось, однако Малыгин не стал дожидаться суда и бежал из тюрьмы.

Что же касается гидрографа Беренса, то он продолжал бороздить Карибское море, отбирая пробы воды и грунта и педантично нанося на карту результаты своих исследований.

К середине девяностых годов Особое совещание по морским базам уже могло бы ответить на вопрос – где и как будет заправляться топливом русский крейсерский флот, не имеющий постоянных угольных станций?

Рассчитывать на заправку в нейтральных портах? Это рискованно, с учетом возможностей дипломатии и разведки противника. Пополнять запасы за счет перехваченных судов? Но кто знает, сколько таких захватов удастся произвести, а уголь нужен постоянно. Средний крейсер имеет запас на десять суток хода. Бункероваться в открытом море с угольщика можно только при спокойной воде, да и то – если корабли найдут друг друга. Вот если бы назначить место встречи не в открытом море, а в тихой бухточке~

После долгих дебатов сочли наиболее рациональной следующую схему. В нейтральном порту фрахтуется судно-угольщик. Соблюдая меры предосторожности от наблюдения противника, оно приходит в определенное место. Таким местом должна быть малоизвестная бухта в нейтральных водах, доступная для крейсеров. Там, на тихой воде, вдали от лишних глаз, происходит бункеровка. И крейсер снова направляется в оперативный район.

Таких стоянок нашлось не слишком много. Всего три.

Российские газетчики сначала превозносили атамана Ашинова, называя его «русским Магелланом», а после возвращения смешали его с грязью. Они, наверно, взвыли бы от ярости, узнав, что Особое совещание сочло результаты ашиновской экспедиции вполне удовлетворительными. Да, к сожалению, государство российское так и не обзавелось собственной колонией на африканском берегу. Но пока несостоявшиеся колонисты обживали берега Таджурского залива, все его укромные бухты были обследованы морскими офицерами, входившими в состав экспедиции под видом агрономов. Побывала в заливе и русская канонерка, промерив глубины. На берегу были установлены навигационные знаки. Да, от станицы ничего не осталось. Но остались связи с местным населением, между прочим, православного вероисповедания. И ничто не препятствовало использовать эти связи в дальнейшем. Скажем, для того, чтобы в нужное время обозначить удобные подходы к бухте для последующей бункеровки.

А вот героические усилия Василия Малыгина, направленные на создание военно-морской базы в районе Индонезии, Особое совещание посчитало нецелесообразными. Содержать такую базу было бы слишком дорого, а в случае войны она бы не устояла под атаками немцев или англичан, имевших здесь огромное влияние. Кроме того, Индонезия слишком удалена от района основных операций российского флота.

Итак, Особое совещание признало полезным дальнейшее развитие африканской стоянки и решило отказаться от стоянки индонезийской. Оставался невыясненным лишь один вопрос – что делать с бухтой, облюбованной на Кубе гидрографом Беренсом?

Отношения с Испанией были традиционно теплыми, но не более того. Пойдет ли регентша Мария-Кристина на тайное военное соглашение? Не побоится ли реакции англичан и американцев, если им станет известно о строительстве морской станции?

Чтобы склонить испанцев к сотрудничеству, потребовались настойчивые, хотя и деликатные, усилия лучших российских дипломатов. Многие из них получили ордена и повышения по службе, когда, наконец, удалось подписать первое соглашение о военно-морской базе. Щедро раздававший награды император был бы немало удивлен, узнав, что Мария-Кристина тоже высоко отметила заслуги своего дипломатического корпуса. Ведь Испания рассчитывала выбраться из опасной передряги, опираясь на русское плечо, так вовремя подставленное.

Все дело было в том, что Мадрид пытался любой ценой избежать военного столкновения с Северо-Американскими Штатами. Армия была изнурена боями с кубинскими и филиппинскими повстанцами. Коммуникации, растянутые на тысячи миль, были легко уязвимы. Администрация колоний погрязла в казнокрадстве и не предпринимала ничего для укрепления обороны.

Командующий Антильским фронтом маршал Бланко понимал, что неплохо бы направить в кубинские воды побольше кораблей, да только где же их взять? Испанский королевский флот влачил жалкое существование, да к тому же был распылен по трем океанам. Но если на Кубе появится военная база дружественного государства, ею можно будет хотя бы немного прикрыться. Укрепрайоны Гаваны и Сантьяго были, по мнению Бланко, неприступными. Эти морские крепости обладали не просто множеством орудий и мощными укреплениями, в них была доведена до совершенства система огневых точек, перекрывающая сухопутные подступы. А с моря Гавану и Сантьяго должна была прикрыть флотилия адмирала Серверы. Так что за северо-западный и юго-восточный берег можно было не волноваться. Но противник мог зайти со стороны Юкатанского пролива. Вот если бы там, на юго-западном берегу, словно по мановению волшебной палочки, появился еще один укрепрайон, пусть даже не совсем испанский, пусть и наполовину российский~