Текст книги "Чужая жизнь, или Vis Vitalis"

Автор книги: Евгений Гаркушев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Понятно, – выдавил Говоров. Ему стало грустно. К тому, что все продается и покупается, он привык. Но жизнь? Сама жизнь? И неважно, покупателем он выступает или продавцом.

– А о бродяге не беспокойтесь. Вы платите ему больше чем достаточно. Впервые в жизни он совершит что-то полезное для своих близких и для общества. Ваша жизнь гораздо ценнее, чем его. Согласны?

– Не знаю.

– Да вы шутите, что ли? – возмутился Краюшкин. – Отставить такое настроение! Как врач вам говорю!

– Я себя вампиром чувствую...

Изобретатель оживился.

– А вот вампиры – тема крайне интересная. Полагаю, феномен и образ вампира появились не на пустом месте. Видимо, кто-то мог работать с vis vitalis на первобытном уровне, забирая ее у слабых и нежизнеспособных. Сильные всегда жили за счет слабых. Естественный отбор. Лестница совершенствования видов. А я построю еще одну ступеньку на лестнице восхождения человечества к сверхвозможностям. И мое имя будет выбито на ней золотыми буквами – если у меня получится сломать хребет современной медицины и заручиться поддержкой по-настоящему сильных. Лучших представителей вида!

Глаза Краюшкина сверкали сумасшедшим блеском, а редкие волосы на голове, казалось, встали дыбом. Говорову в который раз за вечер стало не по себе. Но какие перспективы открывались...

* * *

В полутемном зале скромного ресторанчика «Бочка», куда Говоров любил приезжать инкогнито, было, как всегда, уютно. Правда, бордовые скатерти навевали сегодня какие-то зловещие ассоциации, как и алые отблески пламени искусственного камина. Щербина в своем спортивном костюме в атмосферу ресторана никак не вписывался – лихие девяностые давно прошли. Но его это мало смущало. Он заказал самые дорогие блюда, причем в количестве, явно достаточном для того, чтобы накормить троих, а напитки пробовал по очереди – то коньяк, то виски, то водку. Альберт его прекрасно понимал: зачем экономить деньги «эксплуататора» или даже случайного делового партнера? Бери от жизни все, пока она не закончилась.

– Сидел-то за что? – спросил депутат после того, как Щербина опрокинул третью рюмку. Сам он едва притрагивался к стакану с виски.

– Да ни за что, – с неприязнью ответил Щербина.

– И все же? Мы не в суде, а я не следователь.

– Такие вопросы в приличном обществе не задают, – процедил донор. – Ну а если тебе очень интересно мою жизнь знать: киоск бомбанули коммерческий, хозяина подрезали – нечего было на рожон лезть. А что, жить ведь всем хочется, а, депутат? Вот и нам с дружками хотелось. Саня на малолетку пошел, а мы с Вованом – на взрослую зону. Следующая ходка вообще смешная была – у фраера мобилу отобрал. Я и не думал, что за такое сажают. А на меня еще несколько грабежей повесили и упекли на пять лет. Ну и последняя ходка – за магазин. Не везет мне с магазинами. А ведь что магазин? Кого ты обидел, если кассу в магазине подломил, кроме богатея, что этот магазин держит и как сыр в масле катается? Нет в жизни справедливости, депутат. Так и запиши.

– А работал где? Специальность есть?

Похоже, Щербина хотел сплюнуть на пол, но в последний момент, перехватив взгляд крепкого охранника у входа, передумал.

– После школы меня забрали, сразу. Даже училище закончить не дали. Справедливо это, депутат? Может, я бы и трудился слесарем, упирался бы рогом – да не судьба.

Опрокинув рюмку водки – коньяк и виски ему не понравились, – Щербина впился зубами в запеченную, предварительно вымоченную в пиве свиную ножку. Жуя, он постоянно посматривал по сторонам. То ли боялся, что еду отберут, то ли, напротив, смотрел, чем можно поживиться у посетителей «Бочки».

Наблюдая за уголовником, Говоров размышлял. Действительно, что хорошего сделал в своей жизни этот тип? Ничего. Горе принес он своей матери, зло и беспокойство – людям, которых грабил, ничего хорошего – самому себе. Он был никчемным человеком, ничтожеством. С ним было трудно родителям, от него страдали учителя, он наверняка притеснял товарищей, которые были слабее его... И все же... Альберт вдруг представил смешного черноволосого малыша в простой деревянной кроватке, который заливисто хохотал и тянул руки к просто одетой, преждевременно увядшей, усталой матери. Тогда он был для нее лучшим, а она для него – всем. Но потом все изменилось. Когда-то что-то пошло не так. Где-то кому-то не хватило сил. Матери, отцу, ему. Или мир оказался слишком жестоким. А теперь... Что теперь?

Щербина никогда не станет таким, как был в детстве. Он вновь будет грабить, а может быть, убьет кого-то. Значит, гуманнее будет убить его прежде. Забрать его жизнь, его возможности. Превратить те злые дела, которые он мог совершить, в добрые поступки, которые непременно совершит сам Говоров.

А старость? Что хорошего принесут самому Щербине десять лет безрадостной старости? Болезни, одиночество, нищета. То ли дело – добротный садовый домик в экологически чистом районе, надежная пенсия, счет в банке. К такому стремится каждый человек, но далеко не каждый получает... И пусть пенсия наступит несколько раньше, чем предполагалось – это только к обоюдной выгоде. Хорошо будет каждому – и Говорову, и Щербине. Депутат получит возможность работать. Бывший уголовник, который ничего не умеет, – отдыхать. Правда, непонятно, от чего отдыхать, ну да ладно...

Вообще говоря, для общества было бы куда полезнее, если бы Щербина просто исчез. Растворился без остатка. Хорошим людям не пришлось бы кормить дармоеда. Размышляя об этом, Говоров не столько жалел своих денег, сколько представлял, как будут обслуживать наглого бездельника в магазинах, как он станет шататься по улицам, все тем же цепким взглядом присматриваться к имуществу соседей... Ведь людям всегда мало, и чем больше они имеют, тем большего им хочется. Как знать, какие наклонности получат развитие у Щербины, когда ему не придется задумываться о хлебе насущном. Альберт Игоревич почему-то был уверен, что явно не добрые и хорошие. Голубей кормить бывший уголовник не станет, картины рисовать – вряд ли. Ну да за этим несложно будет проследить – даже если Щербина сбежит с деньгами и не захочет получать свою персональную пенсию. Найти человека – не проблема.

– А ты, депутат, как первый миллион заработал? – осоловевшими глазами уставившись на Говорова, вдруг проговорил Щербина. – Много людей грохнул? Или все от папы на тарелочке досталось?

– На блюдечке, – машинально поправил Альберт. – Нет, не досталось, папа у меня был простой рабочий. Да и сам я в молодости немало кирпичей перетаскал... Работал, учился, в банк устроился. Где-то повезло, где-то пришлось много работать. Свою компанию я сам создал. Практически с нуля.

– И с законом никогда проблем не было? – хмыкнул Щербина.

– Почему не было? Всякое случалось. Но людей я не резал и не убивал.

– Хороший, стало быть, – презрительно бросил Щербина. – Белый и пушистый. Видал я таких на зоне и не только видал...

– Ладно, засиделись мы, – твердо сказал Говоров, поднимаясь и делая знак официанту. – Ночевать будешь у меня, в комнате для охраны. Или хочешь домой?

– Нет у меня дома, – фыркнул Щербина. – А дружки не заплачут, если я к ужину не явлюсь.

– Вот и отлично. Едем.

Пьяного Щербину водителю пришлось тащить в «мерседес» на себе.

* * *

Утро выдалось хмурым, Щербине было плохо после вчерашних возлияний, и он явно трусил. Говоров тоже был мрачен, но настроен решительно. Полмиллиона рублей лежали в дешевом дипломате из кожзаменителя – помощник решил сэкономить на «кошельке». Впрочем, с дорогим дипломатом Щербина смотрелся бы подозрительно. Куда больше ему подошел бы обычный холщовый мешок. Или, на худой конец, крепкая парусиновая хозяйственная сумка из супермаркета.

– Давай деньги, я на вокзале в камеру хранения положу, – предложил Щербина.

– Зачем?

– Ты меня грохнешь, а денег не дашь. Вы, богатые, жадные все.

– И что мне помешает поймать тебя около этой камеры? Или взломать ее – за полмиллиона, полагаю, специалиста найти нетрудно. Не бойся, не обману.

Щербина огорчился еще сильнее, но спорить не стал. Да и правда, что спорить? После короткого разговора настроение окончательно испортилось и у Альберта.

В лаборатории Краюшкина царил яркий теплый свет и вкусно пахло.

– Нужно непременно подкрепить силы перед процедурой, – заявил доктор.

Щербине он подал чашку с ароматным дымящимся напитком. Говорову – хрустальный стакан с мутной жидкостью. Альберт отхлебнул и чуть не сплюнул: питье было холодным, горьким и совсем невкусным.

– Пейте, пейте, – приказал изобретатель. – Так надо.

– Отравишь еще, – пробурчал Щербина. Однако категоричности в его тоне не было, скорее – покорность. Еще несколько глотков, и по лицу донора расплылась блаженная улыбка.

– Не спать! – приказал ему Краюшкин. – Помните: вы должны помогать мне и помогать Альберту Игоревичу. Вы готовы сделать это?

– Да за полмиллиона я готов и менту помочь, – почти добродушно сообщил Щербина.

– Положите деньги на видное место, – приказал доктор.

Говоров пристроил чемоданчик прямо на полу и открыл его.

– Отлично. А теперь – по креслам.

Из подсобного помещения, смежного с лабораторией, будто по мановению волшебной палочки появились два огромных ассистента Краюшкина. Говоров вздрогнул, а Щербина идиотски захохотал. Похоже, в его питье изобретатель щедро подмешал каких-то расслабляющих препаратов.

Говорова полностью раздели и пристегнули к креслу ремнями, закрепили на теле несколько присосок и игл. Процедура оказалась не очень приятной и даже болезненной, а Краюшкин еще и «ободрил»:

– Все это мелочи. Скоро будет по-настоящему больно.

С Щербины сняли только рубашку, обнажив бледное, хилое тело, на голову водрузили шлем.

– Щекотно, – объявил он.

– Электричество, – пояснил изобретатель. – Ничего, вам неприятных ощущений опасаться не стоит.

Ассистенты скрылись в подсобке, Краюшкин спрятался за медным, с мелкими дырочками экраном. Щелкнул тумблер. Загудели приборы.

– Думайте о хорошем. Отдавайте силу. Принимайте силу, – объявил изобретатель. – Приборы фиксируют движение.

Тело Говорова пронзила боль. Болели мышцы – их словно выкручивало. Давило сердце. Крайне неприятные ощущения появились в области желудка. На голову словно надели раскаленный стальной обруч, который неуклонно сжимался.

– Так и концы отдать недолго, – выдавил Альберт.

– Терпи, депутат, – хохотнул Щербина. – Или денежек жаль?

Затея казалась Говорову все глупее. Он по-настоящему разозлился, и зло свое обратил на борьбу с болью, на то, чтобы действительно что-то получить от наглого уголовника. Ведь он и в самом деле имел на это право!

Сразу стало легче. Боль не ослабла, но стала направленной и терпимой. Энергия хлестала в Говорова, и он понял, что процесс ее поглощения действительно должен быть болезненным. Загорелась, как от ожога, кожа на лице, потом на руках, а спустя минуту горело все тело.

– Хорошо, хорошо, – подавал голос из-за своего экрана Краюшкин. – Еще минут пять – и достаточно.

Щербина вновь начал хохотать, как-то странно повизгивая. Говоров испытал к донору приступ отвращения, который внезапно сменился симпатией, и, преодолевая боль, депутат засмеялся. Он и в самом деле стал сильнее! Сердце сдавило железной рукой и отпустило. Оно больше не ныло, а стучало уверенно, гулко, разгоняя по жилам молодую, горячую кровь.

Гул приборов стих, Краюшкин подбежал к креслу, протянул Говорову зеркало. Тот взглянул на себя и не сдержал восхищенного вздоха. Лицо было красным, словно после бани, но помолодело лет на пять.

– Работает? – с довольной усмешкой поинтересовался изобретатель.

– Да, – Говоров кивнул. – Эффект не будет временным?

– Почему же не будет? Будет. Только время действия данного эффекта – десять лет. Потом нужно повторить, – с торжественными нотками в голосе объявил Краюшкин. – Поздравляю, Альберт Игоревич.

– Поздравляю, депутат, – с ехидством в голосе сказал Щербина. Не похоже было, что он постарел – разве что глаза выглядели усталыми да уголки губ опустились. – А теперь давай мои деньги, я поехал.

– Тебе завтра паспорт сделают, я распорядился, – сказал Говоров.

– Может, заберу через годик, – усмехнулся донор. – Ты мне еще и пенсию обещал, и домик. Не раздумаешь – приеду. А пока бывай.

– Ладно. Деньги твои. Не бойся, отнимать не стану.

Щербина накинул рубашку, застегивать пуговицы не стал, ощерился напоследок, подхватил дипломат с деньгами и был таков.

– Я свои деньги хотел бы получить несколько позже, но сразу после того, как вы почувствуете результаты, – тон Краюшкина стал деловым. – Скажем, через неделю. Или через две. Вас устроит?

– Вполне, – кивнул Говоров.

Если выяснится, что изобретатель его обманул, всегда можно найти меры воздействия. В конце концов, Краюшкин должен понимать – если он будет вести себя недобросовестно, его просто грохнут.

Собственные мысли слегка удивили депутата – в последнее время он крайне редко обдумывал возможности разобраться «по понятиям», предпочитая действовать более или менее законными способами.

* * *

Вернувшись домой, Говоров зачем-то напился. Откупорил подаренную приятелем бутылку двадцатипятилетнего виски и выпил его едва ли не из горла. После виски хорошее настроение сменилось состоянием эйфории. Боль в помолодевшей коже притупилась, и мышцы ныли уже не так сильно.

Вечером Альберт собирался попариться, но не стал, а включил телевизор, что с ним бывало крайне редко, и посмотрел несколько передач подряд на каком-то странном, доселе неизвестном канале. На следующее утро опоздал на работу – спешить было некуда, впереди ожидала вечность. А если и не вечность, то доставшиеся практически даром десять лет.

Приезжать на работу вовремя Говоров перестал. Депутатский прием на ближайший месяц отменил. Хорошего – понемногу. Даже депутат имеет право на отдых.

Самочувствие Альберта было просто прекрасным. Он ощущал, что может без труда пробежать десять километров, без остановки подняться на тридцать пятый этаж офисного центра, где располагалась его приемная, выгрузить вагон сахара. Но не бежал, не поднимался и, понятное дело, не разгружал. Вместо этого он предавался сомнительным удовольствиям, в том числе весьма странным. Скажем, Альберт полюбил играть со своими охранниками в домино, хотя прежде не признавал иных связанных с играми развлечений, кроме преферанса. Но расписывать «пулю» с охранниками депутату и в голову не могло прийти.

На исходе второй недели наступившей молодости прямо домой к Говорову приехал помощник Вячеслав. Депутат тут же пригласил его в гостиную, налил рюмочку, проследил, чтобы помощник выпил.

– Хорошо? – поинтересовался он.

– С утра – не слишком-то.

– Демократичный я стал последнее время, – похлопывая по плечу Славу и криво усмехаясь, проговорил Альберт. – Вышли мы все из народа, дети семьи трудовой. Так?

– Так, – не смел спорить Вячеслав.

– А ты рюмочкой брезгуешь.

– Я не брезгую. Дел много.

– А, дел, – погрустнел Говоров. – Что там случилось?

– Доктор ваш приходил. Денег просил. Говорил, что мы ему должны.

– Если и правда должны – отдадим, – не стал спорить Альберт. – Но чуть позже. Долг платежом красен, однако в свое время. Поспешишь – людей насмешишь. Так?

– Так.

– А ты возмущаешься. Навел справки насчет того посетителя, про которого я тебе говорил?

– Да. Как сквозь землю провалился. Дружки, с которыми он жил, ничего о нем не слышали.

– Поехали, проведаем их, – предложил Говоров. – Тебе не сказали, ну а мне, может, расскажут. Звать-то их как?

– Дмитрий и Олег.

– Точно. Дима и Олег. Наверняка мои избиратели. Нужно посетить, – заявил Говоров, чувствуя непреодолимое желание увидеть товарищей Щербины.

По дороге в трущобный район Говоров купил три литра водки и несколько пятилитровых жестяных банок пива.

– Порадуем избирателей, – прокомментировал он свои действия.

Дальнейшее помощник вспоминал, как непрекращающийся многочасовой кошмар. Депутат и два заросших, скверно пахнущих оборванца пили весь день. Вячеславу несколько раз пришлось бегать за рыбой и разной другой закуской. Поскольку его тоже заставляли пить, блуждание среди вросших в землю домов в поисках магазина было долгим и страшным – из выбитых окон на человека в когда-то приличном, а теперь в масляных пятнах светлом костюме смотрели с жадным любопытством. В конце концов Вячеслава остановили, отобрали деньги и колбасу, и пришлось возвращаться к собутыльникам ни с чем. Говоров долго хохотал над злоключениями помощника.

* * *

Встать в девять утра Говорову стоило больших усилий. Но он заставил себя, героически оттолкнул предложенную какой-то девушкой – кажется, Машей, он точно не помнил – бутылку холодного пива и попросил ее сварить кофе. Девушка оказалась послушной и даже сама от пива отказалась. Проблему с кофе она решила просто – дала задание домработнице, благо, та уже пришла.

– Ты веселый, – заметила Маша. – Я и не ожидала.

– Почему не ожидала? – удивился Альберт.

– А я с тобой два месяца назад в ночном клубе разговаривала. Не помнишь? Ты был не то что скучный – просто нудный. Нес какую-то пургу.

– Да? Бывает, – сказал Говоров. Ему стало стыдно – не за то, что он был нудным тогда. За то, что он слишком веселый сейчас.

– Что так рано поднялся? Дела?

– Встреча. Ты меня подожди здесь. Пойдем куда-нибудь завтракать. Или обедать. А сейчас мне надо перетереть... То есть поговорить с одним типом... То есть человеком.

Краюшкин ожидал Говорова в гостиной вместе с Вячеславом. Альберт отпустил помощника, вперил в изобретателя тяжелый взгляд.

– Ты меня где-то кинул, эскулап.

– В каком смысле? – заволновался Краюшкин. – Вы стали моложе. Стали сильнее. Разве мы не об этом договаривались?

– Я стал дегенератом. Запойным пьяницей. Размазней. Мне постоянно хочется выпить, расслабиться – хотя напрягаться я совершенно перестал. Дела в компании идут через пень-колоду. Почему?

– Мне откуда знать, Альберт Игоревич? – заюлил изобретатель. – Заставьте себя работать. Сорвались на радостях – с кем не бывает. Потеряли несколько дней. Зато сколько лет у вас впереди!

– Тупые какие-то годы. Нерадостные. Ты скажи: я мог от этого Щербины чем-то заразиться?

– Нет, конечно. Ведь физический контакт отсутствовал.

– А морально?

– Морально? – Краюшкин тяжело вздохнул. – Понимаете ли, Альберт Игоревич, vis vitalis, эфирное вещество, доминирует над любой материальной субстанцией. Может быть, жизненная сила господина Щербины несколько отличается от вашей. Но это не значит, что вы не можете ее использовать...

– Так вот оно что! Этот подонок заразил меня своей ленью, слабоволием, разгильдяйством! А ты этому способствовал!

– Я сделал только то, что вам обещал. С тем донором, которого вы нашли.

– Никаких денег ты не получишь, Краюшкин, – нахмурившись, сообщил Говоров. – Как же мне выпутаться, как избавиться от этой заразы?

– Можно попробовать найти здорового донора. Бодрого, – предложил изобретатель.

– Да бодрый-то разве согласится свою жизнь отдать? Разве только какой-то нищий студент, и совсем немного... Но окучивать студентов у меня уже нет сил. Ты погубил меня, гад. Настоящий гад! Змий-искуситель!

– Сам ты гад! – вдруг обиделся и разгорячился Краюшкин. – И не надо мне твоих денег. Кинуть меня хочешь? Да я сам тебя кину!

Говорову послышались в интонациях изобретателя знакомые противные нотки. Таким противным кажется свой голос, когда первый раз слышишь его записанным на магнитофон. Выходит, и Краюшкину досталось что-то от Щербины? А что же, вполне разумно отдавать клиентам не всю vis vitalis, а только половину или три четверти. Забирать излишки, или остатки, себе. Даром. Работать над уничтожением современной медицины эскулапу новой волны будет теперь гораздо труднее. Чужая жизненная сила оказалась слишком разнородной, стремления – разнообразными. Сможет ли изобретатель продолжить начатое? Вряд ли. Значит, и для пациентов его надежды нет.

Говоров схватил первое, что попалось под руку – тяжелую хрустальную вазу. Но изобретатель оказался готов к такому повороту событий – упал на четвереньки и бросился к выходу, как шустрый пес, которого хозяин застал за неподобающим занятием. Несколько тяжелых осколков хрусталя упали на Краюшкина, когда ваза врезалась в стену над его головой, но вряд ли причинили какой-то вред – во всяком случае, скорости доктор не замедлил.

* * *

Краюшкину все-таки удалось «отбить» свои пятьдесят тысяч и даже немного больше. По его наводке Фельдман выкупил бизнес Говорова практически за бесценок и поделился прибылью с изобретателем, который объяснил, какие подходы нужно искать к расслабившемуся от воздействия чужой эфирной энергии депутату.

Впрочем, деньги не радовали – работать над приборами по перераспределению vis vitalis изобретателю никак не хотелось. Он и так совершил слишком многое и имел право отдохнуть. Очень хорошо отдохнуть. А времени впереди было достаточно. Сто лет или даже Двести. Жизненной силой Краюшкин запасся в избытке.

Вот только Фельдман постоянно беспокоился, хотел чего-то, пытался заставить всех вокруг работать... Но и эта проблема снялась сама собой. Вскоре после удачной сделки по поглощению чужого бизнеса мультимиллионер свернул шею, катаясь на горных лыжах. И ведь не мальчик, а рисковал, рисковал, рисковал, словно бы опасностей не существовало. Прыгал с парашютом, катался на сёрфе по огромным волнам в Тихом океане, взбирался на гималайские скалы без страховки... Думал, что с ним никогда ничего не случится, что сил хватит на троих. Доигрался. Студенты в качестве доноров тоже оказались не лучшим материалом. Их vis vitalis делала человека излишне суетным, пробуждала ненужные стремления. А от бурной деятельности, как правило, слишком много проблем, опасностей, неурядиц. Не лучше ли жить спокойно, размеренно, не стремясь везде успеть, все захватить?

Сам Краюшкин в перерывах между созерцательностью подумывал над тем, чтобы окончательно забросить медицину и основать новую философскую школу. Даже главный постулат сформулировал: «Не возжелай жизни ближнего твоего».