Текст книги "Интернет как иллюзия. Обратная сторона сети"
Автор книги: Евгений Морозов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Революции требуются рыцари
Разумеется, американские дипломаты не могли предугадать, какие последствия будут иметь акции протеста в Иране, и было бы нечестно винить их в том, что “Зеленое движение” оказалось неспособно сместить президента Махмуда Ахмадинежада. Разве можно было не вмешаться, когда выяснилось, что судьба иранской демократии зависит от стартапа из Кремниевой долины, которому нет дела до геополитики? И зная, что поставлено на карту, стоит ли острить насчет гневных передовиц в молдавских газетах, которые были бы напечатаны, даже если бы Госдепартамент ни во что не вмешивался?
Все это верно, если посчитать доказанным, что ситуация была и впрямь столь драматичной. Но если доказательства хромают, то американские дипломаты заслуживают большего, чем хорошая взбучка. Не может быть оправдания вмешательству в дела частных компаний и зарубежных государств, если в действительности западные политики просто стояли в сторонке, грезили о демократии и выбалтывали свои фантазии в микрофон. В большинстве случаев подобное вмешательство не только не помогает, а, напротив, создает новые проблемы. Люди, которые по наивности считают американское правительство надежным партнером, подвергаются дополнительному риску. Американские умники отправляются на ток-шоу, а иранские блогеры – под суд. Бесцеремонное обращение Госдепартамента к руководству “Твиттера” было бы оправдано, только если бы этот сервис действительно играл важную роль в организации манифестаций и в случае его отключения на несколько часов делу иранской демократии был нанесен тяжелый удар.
Но ничего подобного не было. Иранское правительство гоняется за цифровыми призраками (порожденными, среди прочего, несдержанностью западных СМИ и высокомерием политиков). Однако две вещи по-прежнему остаются непонятными. Во-первых, сколько жителей Ирана (а не иранских эмигрантов) на самом деле писали о манифестациях в “Твиттере”? Во-вторых, действительно ли “Твиттер”, на что намекали многие политологи, сыграл ключевую роль в организации протестов – либо же его роль сводилась к распространению новостей и привлечению всеобщего внимания к происходящему?
Ответ на первый вопрос в лучшем случае неочевиден. В течение двух недель после выборов в “Твиттере” действительно появилось много записей, касающихся событий в Иране. Однако невозможно сказать, сколько из них были сделаны людьми, находящимися в Иране, а сколько – членами трехмиллионной иранской диаспоры, сторонниками “Зеленого движения” со всего мира и провокаторами, лояльными иранскому режиму. Исследование, проведенное компанией “Сисомос” (Sysomos), изучающей социальные медиа, выявило всего 19235 аккаунтов в “Твиттере” (0,027 % населения страны), зарегистрированных в Иране накануне выборов 2009 года. Так как многие сторонники “Зеленого движения”, чтобы запутать иранские власти, указывали в “Твиттере” Тегеран в качестве своего местоположения, почти невозможно было определить, находились ли авторы твитов в Тегеране или, например, в Лос-Анджелесе. Одним из наиболее активных пользователей “Твиттера”, распространяющих новости об акциях протеста, была oxfordgirl, иранская журналистка, живущая в английском Оксфордшире. Она блестяще сделала свою работу – но только в качестве информационного узла.
Директор канала “Аль-Джазира” Мойед Ахмад заявил в начале 2010 года, что его коллеги в период протестов нашли в “Твиттере” всего шестьдесят действующих тегеранских аккаунтов (это число уменьшилось до шести, когда иранские власти обрушились на сетевые коммуникации). Это не умаляет значения иранских новостей в “Твиттере” в первую неделю протестов. Центр “Пью рисерч” установил, что 98 % самых популярных гиперссылок, размещенных в “Твиттере” во время беспорядков в Иране, были связаны с этими событиями. Другое дело, что в большинстве случаев записи в “Твиттере” были сделаны (или продублированы) людьми, находившимися не в Иране.
Что касается второго вопроса, то весьма сомнительно, что “Твиттер” использовался именно для организации акций протеста. Многие из тех, кто говорит на фарси и давно знаком с иранской блогосферой, уверены в том, что “Твиттер” лишь освещал происходившие события. Иранский блогер и активист, широко известный как Vahid Online, находился в Тегеране во время беспорядков. Он сомневается в обоснованности тезиса о твиттер-революции уже потому, что не многие иранцы пользовались “Твиттером”. “‘Твиттер’ никогда не был особенно популярен в Иране. [Но,] поскольку мир в те дни наблюдал за Ираном [с таким интересом], многие ошибочно решили, что и иранцы узнавали новости из “‘Твиттера’”, – заявил блогер.
В “Твиттере” появлялись сообщения о времени и месте акций протеста, однако неясно, делалось ли это систематически и помогало ли рекрутировать новых манифестантов. То, что “Зеленое движение” руководствовалось стратегическими соображениями, выбирая “Твиттер” (или любую другую интернет-технологию) как главное средство коммуникации, похоже на миф. Напротив, иранская оппозиция не выглядит организованной, и это объясняет, почему она потерпела неудачу. “С самого начала ‘Зеленое движение’ не было организованным, оно не действовало [организованно] – не то чтобы кто-то один принимал решение и сообщал о нем остальным. На улицах, на работе, куда бы ты ни шел – люди везде об этом говорили, и все хотели действовать”, – вспоминает Алиреза Резаи, еще один видный иранский блогер.
Запад, конечно, не галлюцинировал: в “Твиттере” действительно появлялись все новые записи, а тегеранские улицы полнились людьми. Но это не обязательно означает, что между этими событиями существовала причинно-следственная связь. Ведь если в лесу упало дерево, а свидетели описали это происшествие в “Твиттере”, это не значит, что причиной падения дерева явились записи в блогах. Кроме того, время и место проведения акций протеста не были секретом. Не было нужды заходить в интернет, чтобы узнать о том, что в центре Тегерана масштабная уличная демонстрация: об этом можно было легко догадаться по гудкам автомобилей, застрявших в пробке.
На фоне эйфории, охватившей западные СМИ во время волнений в Иране, голоса скептиков, не разделявших мнение о ведущей роли интернета в организации протеста, звучали гораздо тише тех, что трубили о твиттер-революции. Так, Аннабель Среберни, профессор глобальных СМИ и коммуникаций Школы восточных и африканских исследований Лондонского университета, эксперт по иранским медиа, быстро распознала подмену, однако ее голос потонул в хоре славословий “Твиттеру”. “Значение ‘Твиттера’ было сильно переоценено… Я не стану спорить с тем, что социальные медиа действительно мобилизовали иранцев”, – заявила она в интервью “Гардиан”. Хамид Терани, иранский редактор блогерской сети “Глобал войсес” (Global Voices), настроен столь же скептически. Он полагает, что успех выражения “твиттер-революция” больше говорит о фантазиях Запада на тему новых медиа, чем об иранской действительности. “Запад сосредоточен не на иранцах, а на роли западных технологий, – заявил Терани. – Да, ‘Твиттер’ был важен для предания огласки происходящему, однако его роль была преувеличена”.
Многие представители иранской диаспоры также сочли, что “Твиттеру” досталось гораздо больше внимания, чем он заслуживал. Спустя пять дней после начала акций протеста Мехди Яхъянежад, управляющий “Балатарин” (Balatarin), лос-анджелесского новостного сайта на фарси, подобного Digg.com, заявил газете “Вашингтон пост”, что “влияние ‘Твиттера’ в Иране равно нулю… Здесь, [в США], много шума, но… его в основном производят сами американцы, обменивающиеся твитами друг с другом”.
То, что интернет может оказывать и негативное влияние на протестное движение, выпало из поля зрения большинства обозревателей СМИ. Исключением стала Гольназ Эсфандиари, иранский корреспондент “Радио Свобода”, которая спустя год после выборов в Иране на страницах журнала “Форин полиси” осудила “пагубную причастность ‘Твиттера’ к распространению слухов”. Эсфандиари отметила, что “в первые дни после выборов в ‘Твиттере’ распространился слух, будто полицейские вертолеты поливали манифестантов кислотой и кипятком. Сейчас, год спустя, эта история остается не более чем слухом”.
Эсфандиари напомнила также, что циркулировавшая в “Твиттере” история иранской активистки Саидэ Пурагхаи оказалась выдумкой. Пурагхаи арестовали за то, что она выкрикивала лозунг протестующих – “Господь велик” – с крыши своего дома, а затем якобы изнасиловали, изуродовали и убили. Пурагхаи стала символом “Зеленого движения”. Позднее она появилась в передаче иранского гостелевидения и объяснила, что спрыгнула с балкона ночью, когда ее арестовали, и потом несколько месяцев не показывалась на людях. Некоторое время спустя реформистский сайт объявил, что слух об убийстве Саидэ Пурагхаи был пущен иранским правительством, чтобы дискредитировать другие свидетельства об изнасилованиях. Неясно, какая из сторон выиграла от этой мистификации и ее разоблачения, но именно такие истории должны были бы стать предметом расследования западных журналистов.
К сожалению, большинство журналистов, ожидающих падения режима Ахмадинежада под градом твитов, трубили о торжестве твиттер-революции. Пока политологи дрались за эфир, а блогеры – за подписчиков, никто особенно не пытался поставить под сомнение преувеличенную роль интернета. В результате возник миф о твиттер-революции в Иране – один из множества мифов о способности интернета свергать диктаторов. Это объясняет, почему менее чем через год после иранских акций протеста журналист из “Ньюсуик” осмелился объявить, что “восстания в Украине, Кыргызстане, Ливане, Бирме, Синьцзянском автономном округе, Иране никогда не произошли бы, если бы не было интернета”. Напомню, что “Ньюсуик” предупреждал о приближении иранской революции, вдохновленной интернетом, начиная аж с 1995 года. Тогда в журнале появилась статья “Чат и чадра”, в которой говорилось, что “если компьютерные гики правы, Ирану предстоит крупнейшая революция со времен аятоллы Хомейни”.
Если журналисты не занимаются анализом, а при необходимости и развенчанием мифов, то последние могут оказать разрушительное воздействие на политику. Пока в “Твиттере” видят двигатель иранских протестов, технологиям, которые позволят иранцам пользоваться им в обход цензуры, также будут придавать исключительную важность. Даже “Вашингтон пост” обосновывает увеличение расходов на такие технологии (автор одной из передовиц в июле 2010 года предположил, что “инвестиции в антицензурную технику наподобие той, которая способствовала тегеранской твиттер-революции июня 2009 года, могут иметь громадный эффект, который можно измерить”), но это гораздо более слабый аргумент, чем кажется вначале. Утверждение, что влияние интернет-технологий “можно измерить”, также заслуживает пристального внимания. Стоит задуматься и над словами Алека Росса, старшего советника Хиллари Клинтон по новым технологиям. Он заявил, что “социальные медиа сыграли главную роль в организации [иранских] протестов” (очень похоже на то, что в июне 2009 года озвучил Эндрю Салливан). Хотя Росс выступил через год после Салливана, он тоже не привел доказательств.
А в июле 2010 года Росс проговорился, что “есть очень мало информации, подтверждающей, что ‘Фейсбук’, ‘Твиттер’ или эс-эм-эс вызвали массовые беспорядки или могут спровоцировать восстание”.
Оружие массового сооружения?
Судя по экзальтации, которую вызвали иранские манифестации, западные политики блуждают в тумане киберутопизма – одного из главных элементов “доктрины ‘Гугл’”. Киберутопизм – это квазирелигиозная вера в сверхъестественные возможности интернета, начиная с ликвидации безграмотности в Африке и заканчивая приведением в порядок всей информации, накопленной человечеством. Откупорка “закрытых” обществ и накачивание их демократическим содержанием до тех пор, пока с них не сойдет авторитарная оболочка, – одна из больших надежд, возлагаемых на современный интернет. Неудивительно, что автор колонки, напечатанной в 2010 году в газете “Гардиан”, предложил даже “ударить по Ирану широкополосной сетью”. Интернет казался чем-то, что сильнее бомб. Киберутопизм в те дни, казалось, проник всюду: майки с призывом к политикам “сыпьте твитами, а не пулями” (drop tweets, not bombs; отличный лозунг для современного антивоенного движения!) уже продаются в интернет-магазинах. А в 2009 году улицу в одном из лагерей палестинских беженцев даже назвали в честь аккаунта в “Твиттере”.
Твитами, разумеется, правительства не свергают – это делают народы (иногда также ЦРУ и американские морпехи). Джон Стюарт в своем “Дейли шоу” удивлялся мистической способности интернета добиваться того, на что лучшие солдаты планеты тратят столько сил в Ираке и Афганистане: “Зачем было отправлять туда войска, если можно было освободить эти страны тем же способом, каким мы покупаем ботинки?” И в самом деле, зачем? Дэниел Киммедж, старший аналитик “Радио Свобода”, шутки не понял. По его мнению, “неограниченный доступ к свободному интернету – это… практичный способ противодействия ‘Аль-Каиде’… По мере того, как пользователи все громче заявляют о себе, нарастающий хаос… может снести сетевые бастионы тоталитарной идеологии ‘Аль-Каиды’”. Блогер Джейн-Джихад[4]4
Настоящее имя – Колин Лароуз. Американка, принявшая ислам, в январе 2014 года была приговорена к 10 годам тюрьмы за подготовку убийства шведского карикатуриста Ларса Вилкса, который изобразил пророка Мухаммеда с телом собаки. – Прим. перев.
[Закрыть] и ряд других темных личностей, которые пришли к терроризму через интернет, вероятно, огорчились бы, узнав, что провели в Сети недостаточно времени.
К концу 2009 года киберутопизм достиг новых высот: Нобелевский комитет не возразил, когда итальянская редакция “Уайерд” выдвинула интернет на соискание в 2010 году Нобелевской премии мира. Это стало результатом общественной кампании, поддержанной несколькими знаменитостями, в том числе Джорджо Армани и нобелевским лауреатом 2003 года Ширин Эбади. Заметна интересная параллель с холодной войной: в 1991 году будущий президент Эстонии Леннарт Мери номинировал “Радио Свобода” на Нобелевскую премию мира за роль, которую эта станция сыграла в развале СССР. Почему интернет заслуживал премии больше китайского правозащитника Лю Сяобо, который в итоге ее и получил? Объяснения редакторов национальных версий журнала “Уайерд”, официального печатного органа “церкви киберутопизма”, характерны для того дискурса, который ввел американских дипломатов в заблуждение относительно событий в Иране.
Рикардо Луна, редактор итальянского “Уайерд”, предположил, что интернет – это “первое оружие ‘массового сооружения’, которым мы можем устранить ненависть и раздор и распространить мир и демократию”. Крис Андерсон, глава американской редакции, высказал мнение, что хотя “аккаунт в ‘Твиттере’ не сравнится с AK-47… в долгосрочной перспективе компьютерная клавиатура окажется сильнее меча”. Дэвид Роуэн, редактор “Уайерд” в Великобритании, заявил, что интернет “дал нам шанс вернуть власть, захваченную правительствами и транснациональными корпорациями. Он сделал мир совершенно прозрачным”. Почему же этот совершенно прозрачный мир заодно не стал чуть более свободным?
Впрочем, в интернете, которым пользуются редакторы “Уайерд”, ничего плохого никогда не происходит. Даже спам можно счесть высшим проявлением современной поэзии. Но нежелание замечать темную сторону интернета равносильно тому, чтобы после посещения Беркли в Калифорнии, штаб-квартиры киберутопистов, заключить, будто вся остальная Америка точно такая же: разноликая, толерантная, залитая солнцем, с обилием здоровой пищи и отличного вина, защищенная армией политических активистов, всю жизнь сражающихся за еще более светлое будущее. Однако остальная Америка живет иначе. И весь остальной мир – тоже.
Поясню: граница между наивностью и киберутопизмом размыта. Причина, по которой столько политиков и журналистов уверовали в могущество интернета, кроется в том, что они не слишком об этом задумывались. Их вера вовсе не базируется на скрупулезном изучении того, как именно диктаторы используют интернет или как он меняет культуру сопротивления и инакомыслия. Напротив, чаще всего она объясняется некритичным восприятием популярного мнения: раз правительства авторитарных государств цензурируют интернет, значит, они его боятся и, стало быть, само существование живой интернет-культуры делает падение диктатуры вероятнее.
NASDAQ спасет мир?
Убежденность в демократизирующей силе Сети вредит способности общества оценивать текущую и будущую политику. Сторонники этой точки зрения склонны преувеличивать положительный вклад корпораций в распространение демократии и игнорируют необходимость критического подхода к их деятельности. Стремление киберутопистов видеть исключительно светлую сторону вещей вполне проявило себя в начале 2010 года. Тогда компания “Гугл” объявила, что покидает Китай, поскольку по горло сыта растущими цензурными требованиями правительства и посягательствами на свою интеллектуальную собственность. Хорошо продуманное деловое решение было преподнесено как поддержка прав человека. Большинство восторженных комментаторов не заметило, что “Гугл” совершенно спокойно вел дела в Китае в течение более чем четырех лет, предшествующих скандалу.
Выдающийся американский журналист Джейкоб Вайсберг на страницах журнала “Ньюсуик” назвал решение “Гугл” “героическим”. Сенатор Джон Керри заявил, что “‘Гугл’ серьезно рискует, отстаивая принципы”. Интернет-гуру Клэй Шерки объявил, что “компания [‘Гугл’] экспортирует не товары или услуги, а свободу”. Автор передовицы в “Нью репаблик” счел, что “Гугл” (“организация, наполненная американскими учеными”) прислушался к совету Андрея Сахарова, призывавшего своих коллег-ученых “сохранить тот запас мужества и честности, который дает возможность противостоять соблазнам и привычке к конформизму”. Автора не смутило то, что Сахаров не занимался продажей рекламных сниппетов, а также не был на короткой ноге с Агентством по национальной безопасности США.
Даже знаменитый журналист Боб Вудворд поддался гипнозу киберутопистов. Выступая в мае 2010 года в одном из популярнейших американских воскресных телешоу “Встреча с прессой” (Meet the Press), он предложил привлечь инженеров компании “Гугл” (“кого-либо из этих светлых умов”) к устранению последствий разлива нефти в Мексиканском заливе. А если “Гугл” сможет заткнуть течь, разве он не справится и с иранской проблемой? Складывается впечатление, что еще одна-две колонки – и Том Фридман признает “Гугл” с его чудесными сканерами и базами данных приемлемой заменой Министерству внутренней безопасности.
Восхищенные взгляды притягивает, конечно, не только “Гугл”. Заголовок в “Вашингтон пост” гласил: “‘Твиттер’ разоблачает пытки в Египте”. Передовица в “Файнэншл таймс” объявила социальные сети вроде “Фейсбука” “вызовом, брошенным недемократическим странам”, и предположила, что очередная великая революция “может начаться с записи в ‘Фейсбуке’”. (О том, бросает ли “Фейсбук” вызов в том числе и демократическому обществу, автор передовицы умолчал.) Джаред Коэн, двадцатисемилетний член отдела политического планирования Госдепа, который отправил то самое письмо руководству “Твиттера”, провозгласил “Фейсбук” “одним из наиболее естественных инструментов распространения демократии”.
Здесь есть одна сложность. Приписывание интернет-компаниям положительной роли в борьбе с авторитаризмом ставит все эти компании на одну доску и не учитывает разность их вклада в дело защиты прав человека, не говоря уже о содействии распространению демократии. Тот же “Твиттер”, который во время иранских событий получил широкое признание, отказался присоединиться к “Глобальной сетевой инициативе” (внутриотраслевое соглашение ИТ-компаний, в том числе “Гугл”, Yahoo и “Майкрософт”) и действовать в соответствии с законами и требованиями о защите свободы выражения и права на неприкосновенность личной жизни, закрепленными во Всеобщей декларации прав человека. Отказался присоединиться к ГСИ и “Фейсбук” – еще один прославленный экспортер “цифровой революции”. Компания сослалась на… нехватку денег. Поистине нелепая отговорка для организации, доход которой в 2009 году составил около 800 миллионов долларов!
Несмотря на то, что решение “Твиттера” и “Фейсбука” вызвало гнев некоторых американских сенаторов, оно ничуть не повредило репутации этих компаний. Волноваться и впрямь не о чем: их боссов приглашают на приватные обеды к госсекретарю США и возят на экскурсии в экзотические страны вроде Ирака, Мексики и России, чтобы улучшить имидж Америки за рубежом.
Эти визиты демонстрируют нечто большее, чем техническую грамотность американской дипломатии. Оказывается, американской ИТ-компании, желающей подружиться с американским правительством, совсем не обязательно строго следовать моральным принципам – по крайней мере, если этой компании отводится важная роль в вашингтонской внешнеполитической повестке. После восьми лет пребывания у власти Джорджа У. Буша, отмеченных доминированием в высшей степени закрытых государственно-частных партнерств, наподобие Группы по разработке энергетической политики под председательством Дика Чейни, подобное поведение едва ли представляет собой положительный пример народной дипломатии.
К компании “Гугл”, несмотря на ее присоединение к ГСИ, также есть претензии, в числе которых и растущее пренебрежение конфиденциальностью (что едва ли радует диссидентов по всему миру), и бравирование связями с американским правительством. Широко известное сотрудничество “Гугла” с Агентством по национальной безопасности в связи с кибератаками на ее серверы в начале 2010 года вряд ли можно назвать удачным способом убедить иранские власти в аполитичности интернета. Компании “Гугл”, “Твиттер” и “Фейсбук” сделали много такого, что достойно восхищения, однако поскольку они играют все более важную посредническую роль во внешней политике, восторги все же не слишком уместны.
