Текст книги "Интернет как иллюзия. Обратная сторона сети"
Автор книги: Евгений Морозов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Кремль любит блоги – полюбите их и вы
Современные диктаторы, вопреки западным стереотипам, – вовсе не недоумки, которые бездельничают в своих непроницаемых для информации бункерах, пересчитывают богатства, как Скрудж Макдак, и только и ждут, когда их свергнут. Совсем наоборот: диктаторы – активные потребители и поставщики информации. На самом деле сбор информации, особенно об угрозах режиму, – одно из важнейших условий сохранения авторитаризма. Но диктатор не может просто выйти на улицу, чтобы расспросить прохожих, – ему приходится прибегать к помощи медиаторов (чаще всего эту роль играет тайная полиция).
Обращение к посредникам редко дает адекватное представление о происходящем (потому, например, что никто не хочет нести ответственность за неизбежные промахи системы). Вот почему с глубокой древности правители всегда старались получать информацию из разных источников. Интернет-стратегия Махмуда Ахмадинежада имеет давнюю традицию. В XIX веке иранский монарх Насреддин-шах Каджар опутал страну сетью телеграфных проводов и требовал ежедневных докладов даже от чиновников низшего ранга (чтобы перепроверять доклады вышестоящих чиновников). Эта линия поведения вполне соответствовала наставлению из знаменитой “Книги о правлении” визиря Низама аль-Мулька (XI век): “Государю необходимо ведать все о народе и о войске, вдали и вблизи от себя, узнавать о малом и великом, обо всем, что происходит”.
Известному социологу Итиэлю де Сола Пулу, одному из видных теоретиков XX века, размышлявших о технике и демократии, принадлежит важная роль в формировании западного понимания роли информации в авторитарных государствах. “Авторитарное государство внутренне непрочно и быстро потерпит крах, если информация станет распространяться беспрепятственно”, – писал Пул. Подобная точка зрения породила популярный взгляд на проблему и, несомненно, заставила Пула и его многочисленных последователей переоценить освободительную силу информации. (Пул, разочаровавшийся в троцкизме, также широко известен тем, что переоценил влияние западных радиоголосов, поскольку опирался главным образом на письма, которые восточно-европейцы слали в редакцию “Радио Свободная Европа”.) Подобный техноутопизм проистекает из поверхностного прочтения политики и динамики авторитарных государств. Если вслед за Пулом предположить, что структуры авторитарного государства покоятся главным образом на подавлении информации, то, стоит Западу найти способ наделать в этих структурах дырок, как демократия информационным ливнем хлынет сквозь них на головы угнетенных.
При внимательном рассмотрении позиция Пула и его единомышленников оказывается противоречащей здравому смыслу, и это не случайно. Разумеется, выгодно иметь как можно больше источников информации, хотя бы для того, чтобы замечать возникающие угрозы режиму. (В этом отношении древние иранские правители были мудрее современных западных ученых.) Информация, поступающая из различных независимых источников, может усилить авторитарные режимы или по крайней мере законсервировать их. Проницательный свидетель последних лет СССР заметил в 1987 году: “Наверняка бывают дни (может быть, наутро после Чернобыля), когда Горбачеву хочется купить кремлевский эквивалент ‘Вашингтон пост’ и выяснить, что же на самом деле происходит в его… стране чудес”. (Горбачев упоминал о том, что западные радиопередачи помогли ему следить за событиями путча в августе 1991 года, когда он был заперт на даче в Форосе.)
Сейчас нет нужды охотиться за российским эквивалентом “Вашингтон пост”. Даже в отсутствие действительно свободной прессы Дмитрий Медведев может узнать почти все, что ему нужно, из блогов. Однажды он признался, что зачастую именно с этого начинает рабочий день (Медведев – большой поклонник электронных книг и айпада).
Президенту не приходится тратить много времени на поиски жалоб. Обиженный местным чиновником россиянин может пожаловаться президенту, оставив комментарий в его блоге (это очень распространенная в России практика). Чтобы заработать пару бесплатных очков, подчиненные Медведева с большой помпой латают ветшающую инфраструктуру и увольняют коррумпированных чиновников. Президент, однако, действует избирательно и скорее в целях пиара, чем ради устранения недостатков системы. Никто не знает, что происходит с жалобами, содержащими слишком серьезную критику в адрес властей, однако известно, что довольно много едких комментариев быстро исчезают из президентского блога. Владимир Путин тоже любит собирать жалобы в ходе ежегодной “прямой линии” на ТВ. Но в 2007 году офицер милиции сообщил оператору линии, что хочет пожаловаться на коррупцию в своем подразделении. Звонившего вычислили и наказали.
Китайские власти поступают сходным образом: блокируют откровенно антиправительственный контент, не трогая записи в блогах, обличающие местную коррупцию. Власти Сингапура следят за блогами, в которых звучит политическая критика, и утверждают, что учитывают замечания “сетян” в свой адрес. Поэтому, хотя темы многих блогов современным авторитарным режимам явно не по вкусу, есть множество других, авторов которых власти терпят или даже поощряют.
“Дилемма диктатора”
Редкие авторитарные режимы заинтересованы в отрезании коммуникаций (уже хотя бы потому, что они желают знать заранее о приближении неприятностей), однако частичная цензура интернет-контента неизбежна. Последние три десятилетия считалось, что нужда в цензуре загоняет авторитарные режимы в угол. Они либо осуществляют цензуру, страдая от ее экономических последствий (так как цензура несовместима с глобализацией), либо совсем не прибегают к ней – и рискуют получить революцию. Хиллари Клинтон заявила в своей речи, посвященной свободе интернета: “Государства, осуществляющие цензуру новостей и информации, должны оценить ее последствия с экономической точки зрения. Не существует разницы между цензурой политической дискуссии и цензурой коммерческих переговоров. Если бизнес в вашем государстве лишен возможности получить всю информацию, то это неминуемо отразится на экономическом росте”. Рассказывая о роли высоких технологий в иранской твиттер-революции, газета “Нью-Йорк таймс” выразила сходное мнение: “Поскольку в наши дни цифровые технологии критически важны для современной экономики, то репрессивные режимы могут дорого заплатить за полное их блокирование (если такое вообще возможно)”.
Этой концепции (диктаторы якобы не смогут участвовать в глобализации, пока они не откроют свои сети полчищам зарубежных советников и инвестиционных банкиров, которые вытопчут их страны в поисках выгоды), известной как “дилемма диктатора”, придерживаются многие политики, особенно если речь идет о благотворной роли интернета. Но прямая связь экономического роста с цензурой интернета не очевидна. Не является ли это еще одним вредоносным допущением времен холодной войны?
В 1985 году Джордж Шульц, госсекретарь США, одним из первых изложил этот популярный взгляд. Он заявил, что “тоталитарные общества стоят перед дилеммой: они либо отвергают эти технологии (и пропускают новую промышленную революцию), либо разрешают их (что неминуемо сводит на нет тоталитарный контроль”. Итак, авторитарные правительства, по мысли Шульца, обречены: “У них нет выбора, потому что они никогда не смогут полностью остановить вал технического прогресса”. Этот подход, сформулированный на страницах “Форин эффэйрс”, приобрел много сторонников. В 1989 году автор передовицы в журнале “Нью репаблик”, напечатанной всего неделю спустя после зачистки площади Тяньаньмэнь, заявил, что диктаторы стоят перед выбором – “позволить людям думать самостоятельно и говорить то, о чем они думают… либо смириться с тем, что экономика попросту протухнет”.
В то время это звучало подобно музыке для ушей многих жителей Восточной Европы, и последовавший коллапс советской системы, казалось, подтвердил справедливость детерминистского подхода редакторов “Нью репаблик”. На самом деле подобные предсказания были продуктом той оптимистичной эпохи. Все, кто помнит атмосферу конца 80-х – начала 90-х годов, не могут не заметить связь двух популярных в то время концепций. Первая имела отношение к технологиям, а вторая – к политике, однако в силу таинственных причин носила то же название. Первая из концепций (автор – футуролог Элвин Тоффлер) гласила, что быстрый технический прогресс приведет к возникновению общества “третьей волны”, для которого характерны демократизация доступа к знанию и наступление информационной эры. С точки зрения Тоффлера, бурное развитие информационных технологий, последовавшее за двумя революционными “волнами” – аграрной и индустриальной, ознаменовало постиндустриальную эпоху в истории человечества.
Вторая концепция, предложенная гарвардским политологом Сэмюэлом Хантингтоном, гласила, что конец 80-х – начало 90-х годов были отмечены “третьей волной” демократизации, когда страны одна за другой выбирали для себя демократическую форму правления. Первая “волна”, по мысли Хантингтона, продолжалась с начала XIX века вплоть до возникновения фашизма в Италии, а вторая – с момента окончания Второй мировой войны до середины 60-х годов.
Было крайне заманчиво найти точку совпадения двух третьих волн в недавней истории, и 1989 год подходил для этого как нельзя лучше. Эти взгляды нередко предполагают существование строгой зависимости между победоносным шествием по планете демократии и информационной революцией (о такой связи много кто говорил, но мало кто брался ее доказать). “Дилемма диктатора” превратилась в удобный шаблон, способ сказать о крахе авторитарного режима, неминуемом в случае его столкновения с факсами, ксероксами и т. п. Вслед за Джорджем Шульцем в 1990–2010 годах множество высших американских чиновников, включая Джеймса Бейкера, Мадлен Олбрайт и Роберта Гейтса, говорили о “дилемме диктатора” как о чем-то общеизвестном. Джагдиш Бхагвати, экономист из Колумбийского университета, выразил суть “дилеммы диктатора”, пожалуй, наиболее красноречиво: “Компьютер несовместим с компартией”. Свободомыслящий интеллектуал Бхагвати, разумеется, вправе думать, как ему хочется, и не обращать внимания на то, что творится вокруг. Однако политические лидеры не могут себе этого позволить уже потому, что ставят под угрозу эффективность политики будущего. Опасность веры в “дилемму диктатора” (и другие подобные концепции, предполагающие неизбежность победы капитализма или наступления “конца истории”) кроется в том, что она вселяет в политических лидеров чувство исторической неизбежности и поощряет лень: если перед авторитарными государствами стоит такая серьезная, можно сказать, смертельная дилемма, зачем вмешиваться? Подобный необоснованный оптимизм неминуемо ведет к бездеятельности и параличу воли.
Внешнеполитический обозреватель “Нью-Йорк таймс” Томас Фридман в своей обычной манере упростил “дилемму диктатора” (и тем самым, к несчастью, способствовал ее популяризации), изобретя модное словечко: СИМ, “синдром иммунодефицита микропроцессора”, от которого “может страдать всякая разбухшая, ожиревшая, склеротическая система после холодной войны. Этот синдром обычно поражает страны и компании, не привитые от перемен, принесенных микрочипом, и демократизации техники, финансов и информации”. Поскольку теперь есть интернет, авторитарные правительства обречены: “В течение нескольких лет каждый сможет сравнить товарные преимущества своего… правительства и правительства соседей”. (По какой-то причине американцы, имеющие неограниченный доступ к интернету, не следуют совету Фридмана и не заглядываются на другие правительства, у которых может быть гораздо более разумный подход, например, к тюремному заключению своих граждан.) Николас Кристоф из “Нью-Йорк таймс”, более трезво мыслящий коллега Фридмана, также твердо убежден в неминуемом крахе авторитаризма, подточенного информационными потоками. Он написал, что “предоставляя китайскому народу широкополосную связь”, лидеры КНР “роют могилу компартии”.
Многие до сих пор считают, что интернет не оставит от авторитаризма мокрого места, нанося ему тысячи смертельных информационных ударов. Авторитарные правительства жить не могут без информационных технологий, но даже допустив их, они все равно падут, потому что граждане, жаждущие бигмаков, MTV и Диснейлендов, выйдут на улицы и потребуют честных выборов. Уязвимость этой гипотезы в том, что, когда речь заходит об эмпирических доказательствах, трудно найти пример государства, которое не смогло справиться с “дилеммой диктатора”. Все авторитарные государства, кроме КНДР, приняли интернет (в Китае, например, число пользователей Сети превышает все население США). Политологи и политические деятели недооценили изощренность и гибкость аппарата сетевой цензуры. “Дилемма диктатора” предполагает одно важное допущение: невозможно создать механизмы цензуры настолько чуткие, чтобы они могли пресекать откровенно политическую деятельность в интернете, в то же время допуская или даже поощряя в Сети такую деятельность, которая способствует экономическому росту. Это предположение оказалось неверным. Правительства овладели искусством фильтрования по ключевому слову и, следовательно, получили возможность блокировать сайты, исходя из URL-адресов и даже текста на веб-страницах. Следующим шагом правительства станет, вероятно, нахождение способов перекрыть доступ к контенту, исходя из демографических данных и поведения пользователя. Оно узнает, кто и зачем пытается получить доступ к определенному контенту, чем этот пользователь занимался в Сети в предыдущие две недели, и так далее, а после решит, давать ему доступ к определенной веб-странице или нет.
Это не такое уж далекое будущее. Вероятно, финансистке, которая читает исключительно ленту агентства “Рейтер” и “Файнэншл таймс” и друзья которой – исключительно финансисты, будет позволено делать что угодно, даже искать и находить в “Википедии” статьи о нарушениях прав человека.
А женщине, чей род занятий неизвестен, иногда просматривающей “Файнэншл таймс”, связанной в “Фейсбуке” с пятью хорошо известными политическими активистами и оставляющей в блогах комментарии, содержащие слова вроде “демократия” и “свобода”, позволят посещать только правительственные сайты. Если же она представляет интерес для спецслужб, ей могут разрешить ходить на другие сайты, – но под присмотром.
Когда цензор понимает вас лучше собственной матери
Возможна ли такая индивидуализация цензуры? Будут ли цензоры знать о нас столько, что смогут принимать решения автоматически не просто в отношении каждого пользователя, но и с учетом его (или ее) поведения в определенной ситуации?
Если судить по сетевой рекламе, ждать появления “тонкой настройки” такого рода не так уж долго. “Гугл” уже сейчас решает, какие рекламные объявления нам показать, исходя из записей журнала посещений интернет-поисковика и текстов наших электронных писем. “Фейсбук” стремится сделать свою рекламу еще изощреннее: система учитывает, какой контент других сайтов мы одобрили, поставив “лайк”, а также – что понравилось нашим френдам и что они покупали в Сети. Представьте себе цензурные системы, которые подогнаны к запросам пользователей так же тщательно, как поведенческая реклама, с которой мы ежедневно сталкиваемся. Единственное различие между двумя системами заключается в том, что первая собирает данные о нас затем, чтобы показать подходящую рекламу, а вторая – чтобы запретить нам посещение некоторых веб-страниц. Диктаторы не сразу поняли, что механизмы индивидуализации, лежащие в основании “веб 2.0”, можно использовать в собственных целях. Однако они быстро учатся.
Уделяя столько внимания общепринятому и легкому способу контролировать интернет – блокированию доступа к определенным URL-адресам, – мы, возможно, упустили фундаментальные сдвиги в этой сфере. Цензура в интернете стремится к распространению вглубь (все пристальнее изучая, чем мы занимаемся в Сети и даже в офлайне) и вширь (учитывая все больше информационных параметров перед тем, как принять решение о цензурировании чего-либо).
Летом 2009 года китайское правительство объявило, что на любом проданном в стране компьютере должна быть установлена программа “Гриндэм” (GreenDam). Большинство СМИ обратили внимание на грандиозность плана, а также на то, насколько неудачно власти провели демонстрацию “Гриндэм”. Под давлением жесткой критики внутри страны и за ее пределами власти КНР от этого плана отказались, однако в миллионах компьютеров в китайских школах и интернет-кафе это программное обеспечение до сих пор работает.
Оставим в стороне внутреннюю политику. Чем действительно интересен “Гриндэм”, так это инновационным подходом к предварительной цензуре. Эта система предвещает появление в ближайшем будущем индивидуализированной цензуры. “Гриндэм”идет гораздо дальше механического блокирования доступа к сайтам из своего списка. Он анализирует поведение пользователя и решает, соответствует ли оно закону. Это точно не самое сообразительное в интернете ПО: некоторые пользователи сообщили, что “Гриндэм” заблокировал доступ ко всем сайтам, адрес которых начинался с буквы “f”.
Стоит, однако, обратить внимание не на результат, а на принцип работы “Гриндэм”. Программа очень агрессивна. Она изучает поведение пользователей (начиная с выбора сайтов и печатания текстов и кончая просмотром картинок) и пытается пресечь деятельность, которая ей не нравится (чаще всего система просто закрывает соответствующие приложения, например браузер или текстовый редактор).
Скажем, розовый цвет для “Гриндэм” – это первый признак порнографии. Если система замечает на просмотренных пользователем фотографиях избыток розового, она закрывает программу для просмотра изображений. Любопытно, что снимки обнаженных людей с темным цветом кожи программа не распознает.
Тревожнее всего то, что “Гриндэм” снабжен “черным ходом”, который позволяет программе связываться со своим “штабом” в Сети и делиться наблюдениями о характере пользователя, вверенного попечению программы. Это позволяет обучать другие компьютерам в сети новым способам идентификации нежелательного контента. “Гриндэм” – самообучающаяся и обладающая колоссальным потенциалом сетевая система цензуры: как только программа поймет, что некто набирает в поисковике слово “димакратия” вместо “демократия”, чтобы обмануть цензоров, остальные пользователи воспользоваться этой лазейкой больше не смогут.
Вообразите глобальный мозг, который ежесекундно собирает подсказки от миллионов пользователей, пытающихся обвести систему вокруг пальца, и почти сразу же использует их, чтобы закрыть имеющиеся лазейки. “Гриндэм” – это неудачное воплощение в высшей степени плодотворной и опасной идеи.
Время расстаться
Правительствам, однако, нет необходимости ждать появления революционных разработок в сфере искусственного интеллекта, чтобы принимать более обоснованные решения о том, что цензурировать, а что нет. Отличие интернета от других медиа в том, что информация в Сети связана гиперссылками. По большому счету, все эти ссылки служат положительными аттестациями. Когда пользователь посещает определенную веб-страницу, он “голосует” за нее, и она приобретает некоторый авторитет. “Гугл” сумел свести воедино все эти нано-аттестации (сделав число входящих ссылок прогностическим параметром релевантности поискового результата) и извлекает из этого большую выгоду.
Кроме того, гиперссылки позволяют обобщать контекст, в котором появляются определенные фрагменты информации, причем понимать смысл этой информации совершенно не обязательно. Если в десятке антиправительственных блогов появится ссылка на документ PDF, размещенный в блоге, который прежде не попадал в поле зрения киберполицейских, они могут решить, даже не заглядывая в него, что документ заслуживает блокирования. Ссылки (подтверждения релевантности от блогеров-оппозиционеров) говорят сами за себя, и файл. плох уже поэтому. Благодаря “Твиттеру”, “Фейсбуку” и другим социальным медиа тайной полиции гораздо проще выявлять такие связи.
Если авторитарные правительства овладеют искусством сбора популярных ссылок, которыми оппозиционеры делятся в “Твиттере”, “Фейсбуке” и других социальных медиа, они найдут изящное и, главное, надежное решение всех проблем цензора. Хотя абсолютный объем информации (в нашем случае – количество ссылок) будет расти, это не повлечет за собой ослабление цензуры. Она просто будет более тонко настроена. Цензуры, которая стрижет всех под одну гребенку, станет меньше, но это едва ли повод для радости.
Убежденность в том, что интернет цензурой не объять, наивна и очень опасна. Сеть становится более открытой для общения, и правительствам (как и любым другим заинтересованным игрокам) ничто не мешает конструировать цензурные аппараты, работающие по принципу рекомендаций, как это делают “Амазон” и “Нетфликс” (Netflix). Единственная разница – вместо того чтобы рекомендовать пользователю страницы, система будет блокировать доступ к ним. Таким образом, мы все можем оказаться в плену концепции “социального графа” – схемы, учитывающей всех, с кем мы связаны через веб-сайты, начиная с “Фейсбука” и “Твиттера” и заканчивая “Ю-Тьюбом”, которая сейчас в чести у киберэлиты (digerati).
Главная причина, по которой цензоры не пользуются принципом рекомендаций, в том, что навигация в интернете в основном анонимна. Когда мы посещаем сайты, их администраторам трудно узнать, кто мы. Однако нет гарантии, что так будет и через пять лет. Две могущественные силы могут уничтожить сетевую анонимность. Во-первых, это коммерция. Мы наблюдаем стремительную интеграцию социальных сетей и различных сайтов (теперь много где есть кнопка “Мне нравится”, ведущая на “Фейсбук”), что побуждает нас выдавать себя. Многие охотно жертвуют анонимностью ради скидок в Apple Store. Во-вторых, растет озабоченность правительств по поводу детской порнографии, нарушений авторского права, киберпреступности и кибервойн. Поэтому, вероятно, нам все чаще придется доказывать в Сети, что мы – это именно мы.
Таким образом, будущее контроля над интернетом зависит от многочисленных и довольно сложных деловых и общественных групп. К сожалению, многие из них происходят из свободных демократических обществ. Западные правительства и фонды не могут решить проблему цензуры лишь путем создания инструментов для того, чтобы ее обойти. Им следует выявить все эти многочисленные силы, начать публичную дискуссию и, если необходимо, предпринять законодательные шаги для защиты от каждой из этих сил. Запад изобретает новые действенные способы для преодоления файерволов, выстраиваемых авторитарными правительствами, но одновременно позволяет многим своим корпорациям пренебрегать личной информацией пользователей, а это нередко приводит к катастрофическим последствиям для граждан несвободных обществ. Следуя модному императиву свободы интернета, западные политики мало задумываются о решении проблем, к возникновению которых сами же причастны.
