Текст книги "И увидел остальное"

Автор книги: Евгений Войскунский

Соавторы: Борис Ляпунов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Снова потекли минуты напряженного ожидания.

– Вас поняла, – ответила Тося. И неофициальным тоном добавила: – Радий Петрович, что все-таки случилось? Тут очень волнуются...

Что вce-таки случилось, подумал командир. Хотел бы я знать, что все-таки случилось... Он сказал: – Корабль длительное время находился в сложных условиях... в условиях отсутствия ориентации. Подробнее сейчас не могу.

Радий Петрович выключился. Он посмотрел на бортинженера взглядом, не предвещавшим ничего хорошего.

– Вы, Заостровцев, – начал он тоном, соответствующим взгляду. И вдруг, неожиданно для самого себя, закончил: – Вы, кажется, о чем-то хотели поговорить с оператором ССМП? – И повернулся в кресле, уступая место Володе.

Теперь, когда "Апшерон", ведомый автопеленгатором, шел по нормальной трассе, молчание стало невыносимым.

Командир молчал, потому что не знал, как начать разговор об этом, говорить же о другом было просто невозможно.

Новиков молчал... кто его знает, почему молчал Новиков? Он щелкал клавишами, задавая вычислителю ненужные задачи.

Откинул зачем-то крышку блока программирования и разглядывал пестрые потроха. Он был необычно суетлив и явно не находил себе занятия.

Володя Заостровцев молчал, потому что в человеческом словаре не было слов, которые могли бы выразить то, что с ним произошло. Но в то же время он понимал, что от него ждут клких-то объяснений. Он перебирал в памяти события последних недель, но сцепить одно с другим ему не удавалось. Сплошная стохастика... Пестрая вереница обрывочных картин, и среди них тьфу, пропасть! – ярче всего – лунные псы Диана и Спутник, прыгающие вокруг Резннцкого. И еще, как бы со стороны, он видел самого себя на зеленой тропинке – той тропинке, где он беспомощно топтался, не в силах перешагнуть... что перешагнуть?..

Положение хуже собачьего, подумал он с отвращением: та понимает, только сказать не может. А я – ни понять, ни скaзать...

Новиков ожесточенно поскреб затылок и прервал затянувшееся молчание: Я знал одного парня – он помнил наизусть первые пять листов девятизначной таблицы логарифмов.

– К чему вы это? – сказал командир и, не дожидаясь ответа, обратился к Володе: – Как вы сориентировались, Заостровцев?

Володя ответил не сразу. Он медленно шевелил пальцами, и Радий Петрович с интересом смотрел на эти пальцы, будто ожидая от них чего-то.

– Ну вот, – неуверенно начал Володя. – Знаете, бывает, что идешь в темноте..– и вдруг чувствуешь, что впереди, очень близко, стена... Что-то срабатывает внутри – и останавливаешься...

– За исключением тех случаев, когда расшибаешь лоб, – вставил Новиков.

Командир махнул на него рукой. – Дальше, Заостровцев, – попросил он.

– Стены... – Володя говорил словно в полусне.-Только не прямые... и движутся... Давят... душат... А я ищу, где проход. Сам не знаю как...

– Ну и ну, – сказал командир. – Если бы лично не видел – ни за что бы не поверил. Откуда у вас такое... нечеловеческое чутье?

– Действительно, – сказал Новиков. – Вроде рыбы в электрическом поле. Или птицы в магнитном.

Володя испуганно уставился на него: – Ты... на самом деле думаешь, что у меня развилось это... рыбье или птичье?

Новиков пожал плечами.

Неудачный рейс был подвергнут всестороннему обсуждению, в котором участвовали космонавитаторы, астрофизики и специалисты по приборам. Ввиду того, что район Юпитера, ранее относившийся к шестой категории, проявил непредусмотренную опасную активность, было решено перечислить его в восьмую категорию, а также оборудовать Ио, Каллисто и Ганимед новейшими регистрирующими приборами высокой защиты и поставить дополнительные исследовательские работы. Кое-кто высказался за разработку системы беспилотных рейсов к Юпитеру непосредственно с Луны.

Решение было обстоятельное. Лишь одного не хватало в нем – анализа бесприборной космонавигации, осуществленной практикантом Заостровцевым В. М. в условиях суммарных полей высокой напряженности. Так следовало бы записать это.

Это не было записано по той простой причине, что командир "Алшерона" умолчал о случившемся.

Незадолго до посадки Володя попросил его ничего никому не рассказывать. "Почему?" – удивился командир. "Я бы хотел сначала сам во всем разобраться", – сказал Володя.

Командир подумал, что Володя имеет на это полное право.

"Хорошо, – сказал он. – Но если вам потребуется засвидетельствовать то, что произошло, я охотно это сделаю".

– Временно вышли из строя внешние датчики приборов,коротко доложил Радий Петрович на обсуждении. – Выбрались по чистой случайности. Должен особо отметить выдержку и хорошую профессиональную подготовку практикантов Заостровцева и Новикова.

Подробностей у него не выпытывали. Давно прошли времена, когда в подобных случаях назначались комиссии, проводились дотошные расследования, составлялись пухлые акты. Дагно уже медицина научно обосновала недопустимость лишних расспросов людей, нервная система которых подвергалась угнетающему воздействию, – тем более это относилось к межпланетникам, возвращающимся из тяжелых рейсов– Достаточно того, что они сочтут нужным доложить.

Правда, кое-кто был удивлен. Командира Шевелева знали как человека крайне скупого на положительные характеристики. Никто не помнил случая, чтобы он в такой превосходной степени отрекомендовал необлетанных новичков.

Новикову и Заостровцеву было объявлено, что рейс зачтен и отныне они допущены к космоплаванию в пределах Системы. Сам Платон Иванович привинтил к их курткам значки космонавтов.

– Ох, и тряхануло нас возле Юпика, – рассказывал Новиков в салоне, потягивая терпкий пахучий витакол. – Думал– прощай, дорогая!

И практиканты, еще не сдавшие зачетных рейсов, слушали его со вниманием. Они завидовали его удачливости и дерзкой фамильярности, с которой он отзывался о Юпитере.

Пассажиры высыпали из рейсового и направились к вертолетной стоянке. Хорошо было дышать не спецсмесью из дыхательного аппарата, а чистым, привольным земным воздухом. Хорошо было идти не по изрезанной трещинами лунной почве, а по зеленой траве, по земле, по Земле.

У вертолета Радий Петрович крепко пожал руки Заостровцеву и Новикову. Здесь, в обычной куртке, без скафандра, командир "Апшерона" выглядел очень земным, быть может-чуточку постаревшим. В его жестком, задубеишем от космических перегрузок лице появилось нечто от старшего братадоброго старшего брата.

– Запишите номер моего видеофона, ребята, – сказал он. – Буду рад вас видеть.

Володя сел в вертолет с Новиковым и Резницким. Не успела, однако, машина взлететь, как он попросил Новикова опуститься.

– Что еще за причуда? – проворчал Новиков. – Что ты там потерял?

– Приземлись, – сказал Володя. – Видишь справа тропинку? Вот там.

Резницкий и Новиков были единственными людьми, которым он рассказал обо всем, в том числе и об этой тропинке.

И теперь они поняли Володю.

Вертолет сел. Володя пошел по тропинке – вначале быстро, а потом все более замедляя шаг. Новиков и Резницкий молча следовали за ним.

Впереди было разрыто. Поперек тропинки, вправо и влево от нее желтели кучи вынутого грунта. Трое подошли к траншее, заглянули. Там копошились, выбрасывая песок, землеройные кроты-автоматы.

– Энергонный кабель, – тихо сказал Резницкий. – Наверно, будут ремонтировать. Или укладывать новый.

Володя обернулся к нему, посмотрел широко раскрытыми глазами.

– Энергонный кабель, – сказал он. И вдруг засмеялся.

Отдых космонавта должен быть контрастным. Каждое утро Новиков тащил Володю к морю. Они плавали, прыгали в воду на пристежных крыльях, ходили под парусом.

Но с каждым днем Новикову приходилось все труднее.

Володя упирался, ни за что не желал покидать свою комнату.

Он чувствовал, как обострилось в нем то, непонятное.

Казалось, что кабели, провода, беспроводные линии энергопередач – все, что густо оплетает человеческое жилье, – кричало ему в ухо, в мозг: "Я здесь!.. Мы здесь!.." Он вздрагивал, когда щелкали обыкновенным выключателем. Невинная магнитная подвеска для мыла била по нервам. Проходя по улицам города, по парку, он вдруг начинал ощущать каменную тяжесть в ногах – будто его притягивали подземные сгустки металлических руд. Или неожиданно являлось ощущение текучей воды...

Ему было страшно. Страшно от сознания, что он перестал быть нормальным. Он читал – еще в детстве, – что были когда-то, в средние века, ведуны, рудознатцы, искатели воды.

Их услугами пользовались, но жизнь они кончали в тюрьмах и на кострах. Было ли у них то же, что теперь возникло у него? Ах, если бы кто-нибудь из них поднялся из глубины веков, чтобы можно было его расспросить...

Он сторонился людей– Наотрез отказался от встреч с Резницким: знал, что тот потащит его на исследование, душу вымотает– учеными разговорами...

Тося? Она много раз вызывала его по видеофону. Он не отвечал ка вызовы. Зачем он ей нужен такой... ненормальный дивергентный... Она может только пожалеть. А сама испытает... гадливость, брезгливость? Нет, не то. Ну, испытает неприятное чувство, какое порождает отклонение от нормы.

Шестопалость, например... Человеку не полагается быть ведуном, ясновидцем...

Он не хотел ее жалости.

Остаться одному. Совершенно одному...

Бежать? Уйти от людей?

Да, остается только это...

7.

В этот день районная метеослужба по проcьбе любителей старинного спорта проводила грибнoй дoждь. Лес, примыкавший к городку, был невелик, и поэтому дождь краешком прихватывал корпуса Учебного центра. Цветные фрески из истории завоевания космоса на стенах домов посуровели и резче обозначились под дождем. Мальчишки, радостно гогоча, бегали босиком по теплым лужам.

Новиков с завистью смотрел на них из окна своей комнаты. Может, присоединиться к ним? – думал он. Нет, неудобно все-таки. Кто-нибудь увидит из окна, скажет: "А еще космонавт!" Какой-нибудь педант типа Резницкого. Он со вздохом отошел от окна, сорвал со стены гитару и повалился в качалку. Пальцы ударили по струнам, и Новиков в полный голос запел псню тех недавних времен, когда не было не только кораблей-СВП, но и фотонных: Оборотный воздух для дыханья, Для питья – возвратная вода, И хлорелла – чертово созданье – Наша межпланетная еда!

От яростных аккордов дребезжали стекла. Новиков заорал припев: Хлорелла, хлорелла, хлорелла, Куда мне уйти от тебя...

Тут он умолк: в открытых дверях стоял Резницкий. Штаны биофизика были засучены до колен, туфли он держал в руке.

– Прекрасный дождь, – сказал Резницкий высоким голосом.– Ничего, если я у вас немножко наслежу?

– Да сколько угодно! – Новиков сорвался с места. – Садитесь в качалку, Сергей Сергеич!

Резчицкий оглядел стены, размашисто расписанные древними знаками зодиака вперемежку с многочисленными профилями одной и той же женской головки.

– У вас очень мило, – сказал он. – А я, знаете, с удовольствием прошелся босиком. Древний инстинкт человека...

"Инстинкты, инстинкты, инстинкты", – мысленно пропел Новиков на мотив "Хлореллы".

– Вот что, Алексей, – заговорил Резницкий, пришлепывая босыми ногами по натекшим лужицам. – Я считаю, что ваш друг достаточно отдохнул. Пора взяться за работу.

– За какую работу?

– Его состояние требует серьезного исследования.

– Вряд ли он согласится.

– Почему? – удивился Резницкий.

– Тяготит его эта история, Сергей Сергеич. Знаете, что он мне сказал? Хочу, говорит, быть нормальным человеком, .т не ведуном каким-то... Приемником информации...

Резницкий схватился за голову, закричал: – Как он не понимает! То, что с ним происходит – это и есть истинно человеческое!

– Попробуйте объяснить ему, – хмуро сказал Новиков.

– И объясню! Мы без конца исследуем ориентационные способности животных, ломаем себе голову над их бионическим моделированием, обрастаем горами приборов – один сложнее другого. И мы забыли, черт вас всех побери, что мы тоже живые! Человек не рождается с термометром под мышкой! Термометр сидит в нем внутри, как и многое другое, Приходилось вам видеть змею?

– Змею? – ошалело переспросил Новиков.

– Да, змею, – ту самую, которая в древности была символом мудрости. Так вот, змея ощущает изменение температуры на одну тысячную градуса, это известно давным-давно. Есть бабочки, которые воспринимают одну молекулу пахучего вещества на кубометр воздуха. Одну молекулу! Но человек был всем и рыбой и птицей, он и сейчас проходит все эти стадии в эмбриональном развитии. А родившись, немедленно хватается за приборы...

– Позвольте, Сергей Сергеич...

– Не позволю! – Резницкий угрожающе помахал мокрой туфлей. – Мы носим в себе великолепный природный аппарат для восприятия широчайшей информации об окружаюшем мире – и сами же глушим его, ибо то, чем не пользуются, атрофируется...

У него не хватило дыхания. Новиков немедленно воспользовался паузой: Разрешите мне все-таки сказать. Может, вы и правы насчет инстинктов. Но как понимать то, что творится с Володей? Истинно человеческое, вы говорите? Значит, по вашему мнению, у Заостровцева всего лишь пробудился инстинкт ориентации в пространстве, который дремлет у нас в подкорке? То, что изначально связывает человека с его предшественниками на Земле, со всякими там рыбами и змеями?

– Видите ли, Алеша, если взять суммарное воздействие магнитного и гравитационного полей...

– Не согласен! Простите, Сергей Сергеич, я не согласен. Наденьте на птицу скафандр и забросьте ее в космос. Ни черта не сориентируется она, скажем, в Ю-поле.

– Конечно, в условиях, не похожих на земные...

– Значит, инстинкт тут ни при чем! Здесь что-то новое. Качественно новое. – Новиков усмехнулся. – Вы провозглашаете анафему приборам, а ведь то, что случилось с Володей– результат воздействия прибора. Надо уж признаться, Сергей Сергеич: прибор-то основан на схеме из вашей последней статьи...

– Я это заметил, – сказал Резницкий, задумчиво глядя на Новикова. – Из моей схемы и вашей отсебятины получился удивительный биогенератор. Как эта штука работает, я пока представляю себе весьма смутно. А вот результат налицо – Заостровцев.

– Почему же со мной ничего не произошло?

– Откуда я знаю? Очевидно, сказались индивидуальные особенности. Кроме того, я не уверен, что с вами завтра или через неделю не произойдет чего-нибудь экстраординарного.

– Вы так думаете? – Новиков обеспокоенно уставился нa биофизика.

– Да не в этом дело. Необычайно важен сам факт... Трансцензус! Резницкий вскочил, забегал по комнате. – Именно трансцензус! Переход границы, считавшийся недозволенным... Новый этап познания, качественный скачок в развитии человека. Ай-яй-яй! Вы не можете понять всей грандиозности... впрочем, и я не могу охватить в полной мере...

– Нужно ли это, Сергей Сергеич?

Резннцкий круто повернулся, стал перед Новиковым, недоуменно помигал.

– Что нужно?

– Ну, этот ваш трансцензус. Все-таки удобнее и проще пользоваться приборами, чем...

– Да, да, понятно, – быстро сказал Резницкий. – Человечество не вправе по собственному усмотрению менять само себя – вы имеете в виду это? Тут мы не найдем общего языка. Я имею в виду... Извините, Сергей Сергеич, я думаю сейчас не о человечестве. Я очень боюсь за Володю.

Биофизик опять зашагал по комнате.

– В одном я уверен, – сказал он после долгого молчания:-Емкость человеческого мозга вместит такой поток информации.

Он сказал это твердо, но вид у него был немного растерянный-так по крайней мере показалось Новикову.

– Идемте к нему.–Резницкий направился к двери.

– Погодите, Сергей Сергеич. По-моему, вам надо обуться.

– Ах да, – сказал биофизик.

Они спустились этажом ниже. Володи дома не оказалось.

Они засели в его комнате и взялись за видеофон. Они обзвонили библиотеки, лаборатории и вообще все места, где мог бы находиться Володя. И отовсюду отвечали: "Нет, не был".

– А может, он у той девушки, – начал Резницкий, – изза которой...

– Исключено, – сказал Новиков. – Впрочем, на всякий случай.

На экране появилась верхняя половина Тосиного лица – видно, она вплотную подошла к аппарату.

– Не был, – сказала она.

Экран сразу потух.

Они просидели до поздней ночи. Беспокойство переходило в тревогу, Что-то они сегодня затянули дождь, – сказала Тося.

– Что? – спросил Володя.

Она пристально посмотрела на его каменное лицо.

– Мне кажется, ты все время к чему-то прислушиваешься. И совсем не слышишь меня.

– Да нет, я слышу. Ты сказала про дождь...

Тося прошлась по беседке, в которую их загнал ливень.

Подставила ладонь струйке, стекающей с крыши.

– Володя, почему ты избегаешь меня? Я ужасно волновалась, когда вы там, у Юпитера, молчали так долго.

Володя не ответил.

– Конечно, если ты больше веришь тому дурацкому прибору...– В ее низком голосе прозвучала обида. – Мало ли что я думаю, я вообще очень быстро думаю, если вчера было одно, то сегодня другое-.. Вообще, по-моему, ты от этого прибора сам не свой. Слышишь, что я говорю?

Володя вскинул на нее глаза. Лицо его ожило.

– Тося, – сказал он тихо, – ты сама не знаешь, как ты права. Так оно и есть, я сам не спой.

Тося быстро подсела к нему, продела руку под его неподатливый локоть.

– Я должна все знать.

Это было новое в их отношениях. В ее голосе прозвучало такое, словно она заявляла на него, Володю, свое право. И еще в ее голосе была озабоченность, от которой ему вдруг стало легко. Он словно бы перешагнул мертвую точку, за которой осталось то, что затопляло мозг.

И он рассказал ей все.

Тося ни разу не перебила его. Даже когда он умолкал ненадолго. Он не смотрел ей в лицо, только чувствовал на щеке ее дыхание.

– Значит, ты можешь видеть... – она запнулась. – Видеть то, что не видят другие?

– Ты понимаешь, я не вижу. И не слышу. Только чувствую, что это у меня внутри... Вот здесь... и здесь... – Он указал на горло, на переносье. – Но чаще всего – где-то глубоко в мозгу. И я не могу от этого избавиться.

– В общем, ты видишь... ты видишь остальное.

Некоторое время они молчали. Дождь барабанил по крыше беседки, octpo пахло свежестью, мокрой листвой. Сверкнула молния, фиолетовый свет на мгновение заполнил беседку. Коротко проворчал гром. Тося ойкнула, прижалась теплым плечом.

Вот так мне хорошо, думал Володя. Совсем хорошо... Нет.

Она просто меня жалеет. Она понимает, что я – не как все... и жалеет. Сейчас она вскочит, поправит волосы и скажет, что сегодня бал у философов... И уйдет. Уйдет к нормальным людям.

– Все-таки, ты какой-то ненормальный, – тихонько сказала она, и Володя вздрогнул. – Я так и не поняла, почему ты прятался от меня столько времени?

Он посмотрел на нее с надеждой и радостью.

– Я боялся прийти к тебе таким... Я боялся, что сойду с ума. Ты знаешь, я хотел бежать. Куда глаза глядят. На необитаемый остров. Где нет энергоизлучений, нет реакторов, нет людей... И к тебе я пришел... просто посмотреть на тебя...

В Тосиной сумочке тоненько запищал видеофонный вызов.

Она нетерпеливым движением поднесла видеофон к лицу, нажала кнопку. В зеркальце экрана возникло озабоченное лицо Новикова.

– Извини, Тося, – сказал он. – Куда-то запропастился Володя. Он не был у тебя?

– Не был, – отрезала она и выключилась. – Володя, – сказала она, глядя на него в упор, – если ты хочешь на необитаемый остров, я, конечно, с тобой поеду. Только, по-моему, нам будет хорошо и здесь. Подожди! -Она отвела его руки. – Ты говорил, что тебе не дают жить излучения. Но ведь они всюду. На необитаемом острове ты никуда не уйдешь oт теллурических токов, от магнитного поля... да просто от грозы – вот как сейчас.

– Гроза? – изумился Володя.

– Ну да. У них всегда получается разряд, когда выключают дождь.

– А ведь верно, была молния! – Володя выбежал из беседки и остановился на мокрой траве, раскинув руки.-Я ее видел, понимаешь, просто видел... Значит, это можно в себе... выключать?

Тося мигом очутилась рядом.

– Вот видишь,– сказала она.– Ты должен был сразу прийти ко мне. Мы так далеки от того, чтобы знать все силы природы и различные способы их действия, что было бы недостойно философа отрицать явления только потому, что они необъяснимы при современном состоянии наших знаний. Мы только обязаны исследовать явления с тем большей тщательностью, чем труднее признать их существующими.