Текст книги "И увидел остальное"

Автор книги: Евгений Войскунский

Соавторы: Борис Ляпунов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Ляпунов Б , Войскунский Е , Лукодьянов И
И увидел остальное

Б. ЛЯПУНОВ E.ВОЙСКУНСКИЙ И.ЛУКОДЬЯНОВ

И увидел остальное

И внял я неба содроганье, И горний ангелов полет.

И гад морских подводный ход, И дольней лозы прозябанье.

А. Пушкин,

Юпитер бушевал. Отсюда, с каменистой Но, было видно, как по его гигантскому диску, закрывавшему полнеба, ходили бурые смерчи. Казалось, гигант пульсировал, то опасно приближаясь, то удаляясь. Казалось, его беспокойная атмосфера вот-вот сорвется, не выдержав чудовищной скорости вращения, и накроет дымным одеялом маленькую Ио, космотанкер "Апшерон" и его экипаж.

Штурман Новиков зябко поежился. Не раз приходилось ему видеть это зрелище в учебных фильмах, но одно делоучебный фильм, другое – оказаться лицом к лицу с чужой, разнузданной стихией.

– Ух ты, – сказал он напряженно-бодрым голосом.-Разыгрался Юпик. Это он всегда так, Радий Петрович?

– Нормально,– ответил командир танкера, голос его перебивался разрядами. – На экваторе турбулентно, на шапках– поспокойнее. Для Юпитера погода – балов на пять. Только не надо про него так... фамильярно. Планета серьезная.

Новиков прыжком приблизился к башенке автоматической станции, поднял крышку, посмотрел на ползущие по экрану зеленые зигзаги.

– Напряженность Ю-поля у красной черты, – сказал он.

Володя Заостровцев, бортинженер, быстро взглянул на Новикова, но промолчал. Сегодня с утра он и двух слов не вымолвил.

Нижний край Юпитера был обгрызен острозубчатым горизонтом Ио. Именно оттуда должен был появиться контейнерный поезд, и все трое не сводили с горизонта глаз.

Командир танкера поднял руку к шлему, словно намереваясь почесать затылок.

– Здесь-то что, – сказал он. – Четыреста мегаметров до него. Санаторий. А побывали бы вы на Пятом – вот там сейчас неуютно.

– Ну да, там ведь вдвое ближе, – отозвался Новиков. – А вы были на Пятом?

– Бывал. С одним планетологом. Мы тут на всех спутниках ставили первые автостанции.

Володя Заостровцев пнул носком утяжеленного башмакаледяную глыбу, сказал: – Радий Петрович... Улетать надо отсюда...

– Это почему же?

– Не знаю. Только чувствую – надо поскорее уходить.

– А контейнеры? – возразил Новиков. – С чего это ты расчувствовался? Боишься, так сидел бы дома...

– Так вот, – продолжал командир, – на Пятом и горизонта в сущности нет. Стоишь, как на камешке, а этот, – он кивнул на Юпитер, – стена-стеной, руку протянуть боязно. Так что ничего, Заостровцев, бывает, если в первый раз. Около Юпитера всегда эти... кошки по сердцу скребут. Нормально.

– Да нет, Радий Петрович, – стесненно сказал Володя, – я не то что боюсь, а... сам не знаю... Конечно, без контейнеров нельзя.

Командир взглянул на часы.

– Теоретически буксир должен вернуться через пятьдесят минут, – сказал он. – Но плюс-минус полчаса всегда возможно: плотность его атмосферы, – он снова кивнул на Юпитер,– вещь уж очень непостоянная. Наши контейнеры там мотает, как деревья в бурю.

Новиков представил себе, как, огибая планету, сквозь толщу бушующих, насыщенных энергией газов мчится буксир– космический беспилотный корабль с длинным хвостом вакуумных контейнеров. Поезд догоняет Красное Пятно и, войдя в его плотную среду, уравнивает с ним скорость. Распахиваются приемные горловины, и вещество Красного Пятна со свистом всасывается в контейнеры. Хищника загоняют в клетку. Пятно, впрочем, не заметит ничтожной убыли...

Буксир приведет поезд, автопогрузчик поставит контейнеры на место несколькими рядами они опояшут тело танкера, – и тогда можно стартовать. Можно прощально помахать ему рукой: не сердись, старик Юпитер, ты не прав, – или как там говорили древние?

Потом Радий Петрович аккуратно посадит танкер на космодром "Луна-2", и они выйдут наружу и увидят привычный спокойный лунный пейзаж – невысокие кольцевые горы, изрезанную трещинами почву. После Ио, утыканной острыми иглами скал, с ее глубокими ущельями, залитыми черным метановым льдом, с ее зловещим небом, Луна покажется особенно уютной, обжитой. Ведь от нее так близко до голубого шара Земли...

Космодромная команда примет контейнеры с материей Красного Пятна и опорожнит их в подлунные резервуары. А они, экипаж танкера, после карантинного душа сядут в вездеход– и в городок. Там можно будет, наконец, вылезти из скафандра и неторопливо пройти в салон. И ребята сбегутся в салон, пойдут вопросы: ну, как зачетный? Он, Новиков, помедлит, потягивая из стакана пахучий витакол, небрежно скажет: "Тряхануло нас возле Юпика... Думал-прощай, дорогая..." И остальные практиканты будут завидовать ему черной завистью, потому что они еще нигде не бывали, если не считать учебных рейсов на Марс в качестве дублеров, а он, Новиков, уже "свалил" зачетный. Да, дорогие товарищи, нет больше студента-практиканта Новикова есть штурман-кибернетик Новиков, космонавт. Сам Платон Иванович, руководитель практики, привинтит к его куртке значок. Немногоон, Новиков, запоздал: Первая звездная уйдет без него. На уж во Вторую попадет непременно. На Земле ему теперь, вобщем-то, делать нечего...

А Радий Петрович Шевелев думал о том, что это, наверное, последний его рейс к Юпитеру. Может, и вообще последний рейс. Сорок восемь лет – потолок космонавта... Возраст, когда по выражению пилотов, "начинает барахлить вестибулярка". Что ж, он немало новых трасс проложил в Системе.

Взять хотя бы эту – к Юпитеру. Трасса сама по себе нетрудная, но зато конечный ее пункт...

Давно уже догадались астрофизики, какой могучей энергией насыщена бешеная атмосфера планеты-гиганта. Ю-энергия, сосредоточенная в Красном Пятне... Красное Пятно было старой загадкой. Огромное, в сто мегаметров в поперечнике, плыло оно по двадцатому градусу иовиграфической широты, иногда бледнея, словно выцветая, но не исчезая никогда.

В прошлое противостояние Юпитера, люди и не помышляли о Ю-энергии. Теперь же, при нынешнем противостоянии, были сделаны первые попытки зачерпнуть загадочное вещество Красного Пятна. Около трех лет назад Рейнольде – "человек без нервов", как называли его космонавты, а уж они-то понимали толк в таких вещах, – бесстрашный Рейнольде приблизился к Красному Пятну настолько, что зачерпнул его вещество бортовым контейнером. Он радировал об этом событии в свойственной ему манере: "Ущипнул красного медведя".

Но через двадцать минут тон его передач резко переменился.

Рейнольде сказал: "Не понимаю, что происходит". Он повторил это дважды подряд, голос его был спокойным, очень спокойным. Потом он сказал: "Боюсь, что потерял..." Никто так и не узнал, что именно потерял Рейнольде: связь прервалась на середине фразы. Корабль не отвечал на вызовы.

Рейнольде не вернулся.

Но люди упрямы. Потомки смельчаков, под парусами пересекавших океаны, уходивших на собачьих упряжках без единого прибора связи во льды Антарктики, – шли в бешеную атмосферу Юпитера. Под этой бездонной атмосферой скрывалась неведомая до сих пор поверхность планеты, сжатая колоссальным давлением, разогретая до сотен тысяч градусов, где вещество, насыщаясь энергией, перетекало в Красное Пятно...

Среди первых разведчиков был и он, Шевелев. Именно ему принадлежала идея – построить на Ио танкерный порт, с которого беспилотный корабль поведет к Красному Пятну контейнерный поезд. И теперь танкерные рейсы Луна-Ио-Луна сделались обычными. Материя Красного Пятна оказалась необыкновенно компактной и отличалась огромным энергосодержанием, так что, вопреки сомнениям, ее доставка вполне окупалась. Ю-материя, казалось, была прямо-таки специально создана для двигателей новых галактических кораблей класса СВП – Синхронизаторов Бремени-Пространства,– которым предстояло выйти за пределы Системы.

За пределы Системы... Этой затаенной мечте Шевелева не суждено сбыться. Он еще поспорит на Совете, он докажет, что может потягаться с любым молодым, – но в глубине души Радий Петрович знал, что отлетал свое. К звездам уйдут молодые.

Заостровцев чувствовал приближение того странного состояния, которое уже несколько раз испытал и которое пугало его. Он пытался "переключиться". Вызывал в памяти земные картины Белые корпуса Учебного центра в зелени парка.

Сверкающий на солнце небоскреб Службы Состояния Межпланетного Пространства – там работает на радиостанции оператор Антонина Горина. Тоня, Тося – смуглое переменчивое лицо, мальчишеская стрижка, насмешливые карие глаза.

И ничего-то нет в ней особенного. В Учебном центре были девушки куда привлекательнее Тоси, хотя бы на факультете искусств Но с тех пор, как он, Володя Заостровцев, в День моря впервые увидел Тосю – беспечно хохочущую, танцующую на воде, – с той самой минуты другие девушки перестали для него существовать. Он подскочил к ней, и они закружились в вихре брызг, музыки и смеха, но тут Володя зацепился поплавком за поплавок, потерял равновесие и плюхнулся в воду...

Воспоминание отвлекло его, но ненадолго. Тягостное ощущение навалилось, проникло внутрь, потащило... Выразить это словами было невозможно. Ни сравнений, ни аналогов. Оно каждый раз проявлялось по-новому.

Теперь по экватору Юпитера неслись огромные бурые облака – ни дать ни взять стадо взбесившихся быков. Они сшибались, медленно меняя очертания, рвались в клочья.

Слились в сплошную зубчатую полосу. Будто гигантская пила рассекла планету пополам – вот-вот распадется...

И вдруг полыхнуло красным. Грозные отсветы легли на каменные пики Ио, на лед в расселинах, на гладкое тело космотанкера. Диск Юпитера с краю залился огнем. Вот оно, Красное Пятно... Оно разбухало на глазах, ползло под экватором, свет его становился пугающе-резким. Новиков невольно втянул голову в плечи.

– Вторые светофильтры поднять, – раздался в наушниках голос командира. – Алексей, посмотрите, что там с поездом?

Новиков склонился над щитком автостанции. Вслед за Красным Пятном должен был появиться из-за диска Юпитера буксир с контейнером. Но его не было. Это было непракильно: поезду задана круговая орбита со скоростью Пятна.

Но поезда не было.

"Нет как нет, ну прямо нет как нет", – навязчиво стучали у Новикова в памяти слова старой песенки.

Он уставился на Пятно. Оно уже почти полностью выполело из-за края. В нем крутились вихри, выплескивались быстрые языки – не они ли слизнули поезд?..

– Нет ноезда! – крикнул Новиков. – Пропал поезд!

Володя Заостровцев вдруг скорчился, судорожно застучал кулаками по щиткам светофильтра.

– Не могу! – прохрипел он. – Жмет... Давит...

– Что жмет? -командир шагнул к нему.

И тут в уши ударил ревун тревоги – монотонный, прерывистый, безразличный.

– Быстро в шлюзкамеру! – крикнул командир.

Володю свело в дугу. С ним творилось непонятное. Новиков и командир потащили его под руки.

Хлопнула автоматическая дверь, вторая, третья... Сгрудились в лифте. Вверх! Ревун оборвался. Что там еще? Он не мог выключиться до старта, но он выключился. Это было неправильно... непонятно...

Дверь остановившегося лифта поползла в сторону-командиру казалось, что она ползет отвратительно медленно, он рванул ее, протиснулся в кабину. Не снимая шлема, забып спустить светофильтр, бросился к пульту, пробежал пальцами в рубчатых перчатках по пусковой клавиатуре. Далекo внизу взревели двигатели, танкер рвануло. Радий Петрович глубоко провалился в амортизатор сиденья, привычная тошнотность перегрузки подступила к горлу.

Новиков и Заостровцев упали в свои кресла. Некоторое время все трое молча возились со шлемами, тугими шейными манжетами, выпутывались из скафандров. Каждое движение давалось с трудом, а труднее всех было Володе. Крупные капли пота катились по его щекам.

Раньше всех увидел Радий Петрович. Потом Новиков. Его рука, протянутая к блоку программирования, медленно упала на колени.

Приборы не работали. Ни один.

– Нич-чего не понимаю... – Командир беспокойно вертел головой, переводя взгляд с экрана на экран.

Он переключил масштаб координаторов. Ввел усиление.

Перешел на дублирующую систему. Больше он ничего не мог сделать.

Экраны ослепли. Тонкие кольца и меридианы гелиоцентрических координат ярко светились, но точки положения корабля не было видно – ни на экране широкого обзора, ни на мелкомасштабном. На экране для непосредственного астрономического определения вместо привычной картины звездного неба была серая муть, ходили неясные тени.

Командир с усилием повернулся в кресле и встретил застывший взгляд Новикова.

– Определитесь по полям тяготения, – бросил он раздраженно, потому что Новиков должен был сделать это и без команды.

И не поверил своим ушам, услышав растерянный голос Новикова: Гравикоординатор не работает...

Командир уперся в подлокотники, попытался подняться, но ускорение придавило его к креслу. Оно-то работало исправно...

Двигатели мчали танкер вперед. Вперед – но куда? Приборы не показывали положения корабля в пространстве. Было похоже, что какая-то неведомая сила разом вывела из строя все наружные датчики. Корабль очутился в положении человека, внезапно ослепшего посреди уличного потока.

Мы стартовали часа на полтора раньше расчетного времени, лихорадочно соображал командир. Ио всегда обращена к Юпитеру ойной стороной, и танкер стоял на этой стороне.

Стартовый угбл известен. Сейчас, когда корабль идет на малой скорости, надо ложиться на поворот. Но как рассчитать поворот без ориентации? В поле тяготения Юпитера нег ничего постоянного. Поворачивать вслепую? Ю-поле прихватит на выходной кривой, а ты и не заметишь... Не заметишь, потому что Гравикоординатор не работает.

Новиков, между тем, возился с пеленгатором. Ведь на крупных спутниках Юпитера стоят радиомаяки – на Ио, на Каллисто, на Ганимеде... Нет. Молчат маяки. Вернее – музыкальные фразы их сигналов не доходят до "Апшерона".

– Хоть бы один пеленг... Хоть бы одну точку... – Новиков повернулся к командиру.–Что делать, Радий Петрович?

Командир не ответил. Он уже знал, что ничего сделать нельзя. Даже послать на Луну аварийный сигнал. Радиосвязи не было. Надеяться на чудо? Где угодно, только не в Ю-поле.

Ну что ж... На Земле труднее: вокруг все родное, земное, и можно увидеть в окно кусок голубого неба, и мысль о том, что все это будет теперь без тебя, невыносима. В Пространстве же – Шевелев знал это – чувство Земли ослабевало, помимо воли приходило то, что он называл про себя ощущением потусторонности...

Ослабевало? Ну нет! Вот теперь, когда гибель была неотвратимой, он понял, что ни черта не ослабевало Чувство Земли. Наоборот!

Надо было что-то сказать ребятам. Командир посмотрел на них. Заостровцев лежал в кресле, задрав голову вверх и бессмысленно вытаращив глаза. Руки он вытянул перед собой, пальцы его вздрагивали, как бы ощупывая воздух.

Ну что им сказать? Разве что два слова: "Будьте мужчинами"... Радий Петрович вдруг замер, пораженный догадкой: так вот что случилось тогда с Рейнольдсом, вот что не договорил он в последней радиограмме – он потерял ориентацию!

У Рейнольдса, так же, как и у него, Шевелева, внезапно ослепли приборы. Ю-поле прихватило ослепший корабль Рейнольдса, он врезался в Юпитер. Непонятная, никем не предвиденная энерговспышка... Надо сообщить на Землю.

Один шанс из тысячи, что информация попадет к людям,но все равно, он обязан сообщить.

Радий Петрович включил аварийную звукозапись и собрался с мыслями. Информация должна быть краткой и исчерпывающей.

Тут он услышал щелканье клавиш задающего блока. Молодые– штурман и бортинженер – сидели, голова к голове у пульта вычислителя. Заостровцев теперь не щупал пальцами воздух -он медленно водил растопыренной пятерней от себя к экрану. К экрану, на котором светились кольца координат, но по-прежнему не было положения корабля.

– Сейчас... – бормотал Новиков, щелкая клавишами.Только нот введу исходные... влияние Сатурна... Эфемериды... Давай направление, Вовка!..

Какоe еще направление? – подумал командир. – С ума они посходили?

– Что вы делаете? – резко спросил ок.

Ему пришлось повторить вопрос дважды, но ответа он так и не дождался. Те двое, должно быть, просто забыли, что на корабле есть командир.

– Не так, не так! – стонал.Заостровцев, мучительно гримасничая и рубя ладонями воздух. – Не понимаешь...

– А как? – хрипел Новиков.

– Слушай меня, Алеша... Слушай! Мы здесь... Да, здесь.. Значит, выходная кривая... Вот... вот ее направление, понимаешь?

– Пенял! – Снова защелкали клавиши. Новиков откинулся, уставясь на результатную панель вычислителя.

Мертвая тишина...

– Программа готова, – неуверенно сказал Новиков.

2.

А все началось, пожалуй, с того вечера, когда Володя Заостровцев ощутил потребность в стихосложении. Время для занятий такого рода было крайне неподходящим: тгел последний месяц предвыпускной практики, после которой их труппе предстояло перебазироваться на Луну и там ожидать зачетных рейсов.

Но Володя был влюблен. И поэтому ранним вечером он заперся в своей комнате, легкомысленно отодвинул в сторону схему охлаждения плазмопровода и на очищенный уголок стола положил лист бумаги. Затем он взял авторучку и... сразу понял, что не умеет писать стихи. Пришлось сбегать и библиотеку и обратиться к справочной литературе. Володя узнал, что стихосложение, оно же версификация, является системой организации стихотворной речи и что на свете есть дактиль, анапест и даже какой-то амфибрахий. Сведения были полезные, но не совсем практичные.

Проше всего было разработать программу, закодировать ее и поручить создание стихотворения универсальной логической машине. Такая машина была в штурманской службе, но там не обошлось бы без огласки, а этого Володя не хотел.

Тогда он решил написать.стихи по методу машинной логики, но без машины Как в старину учились кавалерийскому строю без лошадей, маршируя "пеший по-конному". Это, кстати, исключало операцию кодирования, поскольку Володи совмещал функции программиста с функциями машины. И он храбро приступил к созданию алгоритма задачи. Заготовив рифмовые пары и выписав их колонкой с правой стороны листа, размеченного на строки и слоги, он составил словарный фонд применительно к специфике будущих стихов: существительные– глаза, волосы, сердце; прилагательные – любимый, нежный, золотистый; глаголы страдать, зажигать...

Затем он приступил к чисто машинной части работы – к заполнению слоговых клеток с соблюдением логических увязок. Пришлось изрядно поломать голову, но в общем принцип "пеший по-конному" дал результативный выход стихи, сделанные на уровне электронного мозга. Володя вполголоса перечитывал их, отсчитывал слоги на пальцах, исправлял, отделывал:

Твои кудри – златых завитков-геликоид антенны.

Телепато-вибратор, направленный в сердце ко мне.

А глаза – персептрон электрснно-оптичпой системы

На чудесной, в полтысячи миллимикронов, волне.

Кудри у Тоси были не "златые", а скорее каштановые, но Володя твердо знал, что поэзия допускает условности.

Дальше шло так:

Алгоритмом своей зачарованной телепатемы

Программируешь сердце мое на грядущие дни.

Пита-цепь нуклеиновой дезоксирибоспстемы

В моем нейромозгу зажигает аксоно-огни.

Да, это были стихи посерьезнее, чем у отдельных лириков прошлого. Они, погрязшие в мистике, только и делали, что писали "о нити той таинственной, что тянется, звеня, той нити, что с Единственной могла б связать меня". Володя шел принципиально новым путем.

Алгоритм стихотворения предусматривал и космическую тематику.

Ты, подобно нейтрино, не знаешь преград и заслонов.

Вся безмерная Метагалактика – шаг для тебя.

Ты стремительна, словно поток светобыстрых оютоноз.

Обгоняющий Время, Пространство и даже себя...

Упоминание о том, что Тося могла развивать такую скорость, было .явным преувеличением – более чем на восемь порядков, но Володя знал, что поэзия допускает преувеличения.

Заключительная строфа получилась так: Так прими же меня за критерий своей аппроксимы, За дискретный сигнал управленья дуальных цепей.

Жизнь, лишенная биоконтакта с объектом любимым, Холодна, точно кельво-мороз нулевых областей' Теперь программа была исчерпана. Володя набрал Тосин номер по видеофону, чтобы немедленно прочесть ей стихи.

Номер был занят, изображение не появилось, но сквозь частые гудки Володя вдруг услышал голоса. Что-то гам не сработало, и он оказался подключенным третьим. Не желая получать чужую информацию, Володя положил палец на кнопку отбоя, но... разговор-то шел о нем!

Тося рассказывала кому-то из своих подруг, что он, Володя, скучный, слишком серьезный, и его психокомплекс вовсе не подходит к ее, Тосиному, комплексу. Она любит, чтобы было весело, а Володя, если и сострит, то раз в две недели. "Ты всего-то две недели и встречаешься с ним", сказала подруга. "Ну и что! – ответила Тося своим низким, хорошо модулированным голосом. Значит, он всего один раз и сострил. Что? Ну конечно, дело не только в этом, но мне с ним скучно...".

Володя выключился. Некоторое время он стоял каменной статуей, тупо глядя на зеленый глазок видеофона. Потом схватил листок со стихами, скомкал и что было силы швырнул в отверстую пасть мусоропровода.

Схема охлаждения снова заняла на столе свое законное место. Из-за ее переплетений возникло смуглое переменчивое Тосино лицо. Нет, так дело не пойдет. Прежде всего надо как следует разобраться в характере отношений...

Володя взял лист миллиметровки и кругто надписал сверху: "Анализ моих взаимоотношений с Тосей Г.". Раздумывая, припоминая подробности встреч и настроений, он постепенно построил график. По оси абсцисс было отложено время, по оси ординат – сила чувства в условно принятых Володей единицах. Красная кривая выражала отношение Володи к Тосе, а синяя – ее отношение к нему. На точках переломов стояли краткие пояснения: "пляж", "на концерте", "диспут об искусстве"...

Володя так углубился в анализ, что не заметил, как вошел и остановился за его спиной Алексей Новиков.

– Хм, – произнес Новиков. – Ты бы действовал в лагорифмическом масштабе. Смены настроений были бы выразительнее.

Володя быстро прикрыл график рукой.

– Мысль, – согласился он. – Вместо величин чувств откладывать их логарифмы...

– Эх ты, досужий анализатор. Ну-ка, Вовка, говори, что у тебя стряслось?

Деваться было некуда. Пришлось Володе рассказать другу о подслушанном разговоре.

– Как мне реагировать, Алеша?

– Надо отомстить, – твердо сказал Новиков.

– Я серьезно спрашиваю.

– А я серьезно отвечаю. Наши предки считали месть благородным делом. Постой, как это... "Не взвидел я света, булат загремел, прервать поцелуя злодей не успел"... Кстати, ты не знаешь, что такое булат?

– Какой-то старинный железоуглеродный комплекс, – уныло сказал Володя. – Ты тоже находишь, что я скучный и... недостаточно часто острю?

– Постой, постой... – Новиков крупно зашагал по комнате. – Отличная мысль, Вовка! Брось свой анализ, пойдем на скалку.

– Зачем на свалку?

– За орудием мести! Сегодня я видел, из мастерских выбросили кучу металлического хлама. Пойдем, пока его не увезли на переплавку.

Тося пришла на свидание на двадцать минут позже нормaльного опоздания. На ней было статилонопое платье. При малейшем движении оно вспыхивало разноцветными искрами микроразрядов и все время меняло цвет.

– Куда пойдем? – деловито спросила Гося.

– Посидим здесь. – предложил Володя. – Мы почти не бываем вдвоем.

– Сегодня бал у астрофизиков, у них всегда очень весело, но если хочешь, посидим.

Они сели на скамейку под старыми тополями. В парке сгущались синие сумерки. Испуганно вскрикнула какая-то птаха.

– Ну, что у тебя? – спросила Тося, поправляя волосы и рассыпая микроразряды. – Сдаешь зачеты?

– Сдаю, – кивнул Володя. – А у тебя что нового?

– Ничего. Сегодня было очень много переговоров с Луной, все насчет Первой звездной, у Чернышева такой приятный голос, даже когда он сердится... он требовал скорее прислать какое-то снаряжение. Тебе не надоело сидеть?

– Скоро наша группа улетит на Луну.-Володя взял Тосину руку в свои ладони. – Тося, я хотел тебе сказать...

Тут он вспомнил наставления Алексея. Он отпустил Тосину руку и вытащил из кармана куртки маленький прибор в серебристом пластмассовом корпусе. Щелкнул кнопкой – матово засветился круглый экран.

– Я устала сидеть. – Тося поднялась, обдав его дождем искр. – Что это? Я таких видеофончиков еще не видела.

– Это не видеофон. – Володя надвинул на экран прозрачный щиток, расчерченный тонкой сеткой. Под сеткрй побежал зеленый зигзаг. – Это телеанализатор биотоков мозга. Здесь, на экране, то, что у тебя на уме...

Тося невольно отодвинулась. Она не знала, что Володя с Алексеем вчера потратили бездну выдумки на соединение воедино испорченных деталей ультразвукового толщемера, корабельного указателя занятости туалета и лунного почвенного термометра.

– Ты плохо ко мне относишься, Тося, – печально сказал Володя. – Ты считаешь меня... м-м... недостаточно веселым. Ты решила... м-м... перестать со мной встречаться. Видишь, вот здесь – семь и две десятых. Куда же больше?.. Будь здорова, Тося.

Он сунул приборчик в карман и пошел прочь.

– Володя, постой!

Но он не оглянулся. Тося озадаченно смотрела ему вслед.

Потом достала зеркальце, поправила волосы – это помогло ей справиться с растерянностью. Чтобы окончательно прийти в себя, она попробовала сформулировать оценку тому, что произошло. И формулировка была найдена.

– Дивергентный какой-то, – тихо сказала Тося,

Она была неправа. Дивергенции начались несколько позже.

После объяснения с Тосей Володя провел бессонную ночь.

Пытаясь отвлечься, он заставлял себя думать о системе энергосгабилизции двигателя типа КО-За (в просторечии– "коза"), но заснуть не удалось.. Зато на утренних занятиях он проспал два учебных фильма подряд – "Влагоотделительиая обработка венерианского воздуха при заполне~ нии дыхательных отсеков" и "Обеспечение безопасности при текущем ремонте вспомогательных плазмопроводов". Во второй половине дня он сдавал практикум– по приготовлению пищи в вакуумных условиях и только вечером, окончательно освободившись, отправился к Новикову, чтобы отвести душу.

В широких коридорах жилого корпуса было шумно: из-за полуоткрытых дверей слышались смех, музыка, голоса спорящих. По здешнему неписанному закону, двери вечером не закрывались – чтобы каждый проходящий по коридору легче мог выбрать, куда зайти.

В комнате Новикова на выдвинутых из стен сиденьях разместились человек восемь парней и девушек. Алексей демонстрировал свою коллекцию старинных песен. Он обычно переписывал их со старых граммофонных пластинок или сам напевал на поликристаллы, придавая голосу соответствуюшую окраску преобразователем формант.

– А вот, – объявил он, – старинная солдатская песня.

Если не ошибаюсь, относится ко времени наполеоновских войн.

Он включил кристаллофон, и его же голос, которому искусственные форманты придавали грозную сиплость, свойственную, по его мнению, солдатам тех времен, запел: По-о-хранцузски – бутенброт. По-хранцузски бутенброт...

Володя шагнул к двери, делать тут было нечего.

– Погоди! – окликнул его Новиков и приглушил звук. – Ребята управляйтесь сами. Где фруктовый сок – вы, к сожалению, знаете не хуже меня. Уходя, выключите включенное и приберите разбросанное. У нас с Володей срочное дело...

По дороге на пляж Володя доложил другу о разгозоре с Тосей, и Новиков одобрил решительный шаг. Они молча поплавали при лунном свете, потом уселись на лодочных мостках.

– Как по-твоему, Алеша... что такое любовь?

– Раз ты спрашиваешь, значит, уже изучил вопрос. Знаю я твою манеру.

Да, Вoлодя прочел много книг. Но у старых авторов он не нашeл никаких указаний о методике поиска Единственной.

Они были многословны в описаниях, но четкого ответа – почему такой-то полюбил именно такую-то, а не другую, – ответа давать не желали, хотя читать их было интересно. Новыe же авторы слишком увлекались математическим исследованием психокомплекса.

Когда-то Стендаль классифицировал фазы развития любви и ввел понятие "кристаллизации чувств". Ну да, полимеры тогда не были известны, а то бы Стендаль назвал эту фразу "полимеризацией чувств".

Все здесь – тайна. Великая загадка рода человеческого...

"Королева играла в башне замка Шопена, и, внимая Шопену, полюбил ее паж." Полюбил бы паж королеву, если бы она играла не Шопена, а... ну, скажем, Баха? Или Стравинского?

Герцогиня Джозиана полюбила Гуинплена. Ромео и Джульетта... Тристан и Изольда... Стариные новеллы, которые кончались стандартной фразой: "Они жили долго и любили друг друга, и умерли в один день" – прекрасная, наивная мечта...

– А все-таки, что такое любовь? С научной точки зрения...

Спрашивая это, Володя был готов к тому, что Новиков примется его высмеивать, или же с серьезным видом понесет чепуху. Ни того, ни другого, однако, не последовало. Новиков сидел неподвижно, обхватив колени, и молчал.

– Любовь – это некое остроизбирательное тяготение полов, – сказал он наконец.

– Пожалуй... А чем ты объяснишь избирательность? Родством ДУШ?

– Душа! Мистическая гипотеза.

– Помнишь древние легенды – бог разделил людей на половинки, разбросал по свету, и они ищут друг друга...

– Бог – тоже отвергнутая гипотеза.

– Постой! – Володю внезапно осенило. – Бога нет, и души нeт прекрасно. А любовь есть?

– Отвяжись, – тихо сказал Новиков.

– Нет, позволь, позволь!-наскакивал Володя, развивая мысль. – Души нет, бога нет, а в организме человека нет ни одного элемента, не входящего в таблицу Менделеева. Ну-ка, сделай логический вывод!

Новиков молчал.

Володя, вдумчиво подбирая слова, сделал вывод сам: – Так вот: любовь, то есть проявление избирательного взаимного тяготения полов, есть результат биоэлектрохимических процессов з клетках мозга и, следовательно, можег быть изучена и моделирована наравне с памятью, наследственностью и прочими продуктами реакций РНК и ДНК.. Согласен?

– Допустим, – нехотя сказал Новиков. – А дальше что?

– Ну, как ты не понимаешь? Эта идея позволит создать...Володя запнулся. – Ну, что ли, локатор любви... Анализатор любви, – проговорил он уже увереннее. – Анализатор, который обеспечит правильный выбор Единственной. – Володя воодушевился. – Да, это мысль! Анализатор исключит ошибки. Представь себе, Алеша, как он облегчит страдания влюоленных.

– Представляю себе! – с неожиданной злостью ответил Новиков. Он вскочил и принялся натягивать брюки. – Представляю твой анализатор любви! Белые шкафы, набитые микромодулями. Куча медицинских приборов. Блок кодирования, счетно-решающий блок, дешифратор. Двое парней с тестерами лазают за панелями, устраняют замыкания. Ты встречаешь на улице блондинку анатомического типа Тоси и приглашаешь ее "анализироваться". Для начала экспресс-анализ крови и прочего. Вам надевают на разные места манжетки сфигноманометров. Вам бреют головы и мажут их контактной пастой для датчиков супер-энцефалографа. Я оптимист, и полагаю, что теменную кость удалять не будут...