Текст книги "Новый товарищ"

Автор книги: Евгений Войскунский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Евгений Войскунский
Новый товарищ

Лиде – жене и другу

Пуще всяких добродетелей капитан второго ранга Кириллов ценил в людях солидность. Вот почему он был неприятно поражен, когда увидел своего нового заместителя по политчасти.

Знакомство и впрямь состоялось при необычных обстоятельствах. Это было в воскресенье. С утра западный ветер нагнал в гавань облака, дымные, клочкастые, обещающие дождь. Несмотря на дурную погоду, сборная команда бригады подводных лодок в назначенный час встретилась на волейбольной площадке со своим старым противником – командой береговой базы. Кириллов, вышедший посмотреть на игру, сразу приметил в команде подводников нового игрока, сухощавого, длиннорукого парня в голубой майке. Он бесстрашно падал на сырой песок площадки и доставал самые гиблые мячи. Когда он, словно подброшенный тугой пружиной, прыгал, вскинув длинную руку для удара, тут уж было верное очко.

– Каков? – сказал начальник политотдела, стоявший рядом с Кирилловым в толпе болельщиков. – Рычаги, а?

– Точная реакция, – отозвался Кириллов. – Что-то я этого матроса не видел раньше. С какой лодки, не знаете?

– Знаю. – Начальник политотдела хитро прищурил глаз. – С вашей, Борис Петрович.

Кириллов редко улыбался. Он просто понимающе кивнул: мол, ясно, начальник шутит, настроение хорошее…

– А я не шучу, Борис Петрович. Это ваш новый замполит.

Кириллов посмотрел на длиннорукого парня, на его грязные от песка колени, на его жидкие белобрысые волосы, то и дело падающие на глаза. Помолчав, спросил:

– В каком звании?

– Старший лейтенант.

– Полагаю, что перед тем, как идти прыгать, ему следовало представиться командиру лодки.

– Моя вина, Борис Петрович, – сказал начальник. – Он утром был у меня, побеседовали, ну и между прочим выяснилось, что у него первый разряд по волейболу…

– Оно и видно, – вставил Кириллов.

– А Золотухин из вашей сборной сидит на гауптвахте. Вы же и посадили его, кстати. Вот я и послал Чащина, как вы говорите, прыгать. Болею за вашу команду… – И уже другим, деловым тоном начальник политотдела заключил: – Политработник он молодой, вы его поддержите.

Тут пошел дождь, и Кириллов, не досмотрев игру, поспешил в свою комнату на береговой базе.

Бывший заместитель Кириллова, капитан третьего ранга Терсков, ушедший в запас по болезни, был человеком солидным. Никто при самой пылкой фантазии не смог бы вообразить его выскочившим в голубой майке и трусах на волейбольную площадку. Командира он понимал с полуслова.

Кириллов так и сказал Чащину, когда тот сразу после игры пришел представиться:

– Учтите, что ваш предшественник был очень сильным работником. Все у него было в ажуре. Учет политинформаций и прочее, так?

– Понимаю, – сказал Чащин, внимательно глядя на бледное замкнутое лицо командира лодки.

– Устройство корабля он хорошо знал, – продолжал Кириллов. – Уважал его народ. Вы на подводных лодках не плавали?

– Плавал. Радистом. Еще до политучилища.

– Это хорошо. Что ж, включайтесь. Буду вас поддерживать. Только прошу всегда ставить меня в известность о ваших мероприятиях. И вообще о шагах. Так?

– Разумеется, – отозвался Чащин. Он пригладил мокрые волосы и, попросив разрешения, вышел из кабинета.

Походка у него была быстрая, ноги он ставил носками внутрь. «Ох, Терсков, Терсков!» – мысленно вздохнул Кириллов, вспомнив неторопливую, степенную походку своего прежнего замполита.

В первые же два дня Чащин перезнакомился со всей командой. То в одном, то в другом отсеке слышался его голос. Говорил он быстро, увлеченно, напористо. По вечерам допоздна сидел, обложившись документами по боевой подготовке. Подружился с инженер-механиком, хотя и замучил его расспросами об устройстве лодки. Забрал у штабного фотографа, вечно ссылавшегося на занятость, залежавшуюся пленку и сам отпечатал фотокарточки лодочных отличников, снятых при развернутом Знамени бригады.

Наблюдая все это, Кириллов не мог не оценить энергии нового замполита и уже решил было про себя, что тот силен не только в волейболе.

Но тут вернулся с гауптвахты старший матрос Золотухин.

Это был тщедушный с виду парень с живыми карими глазами и тонкими нервными пальцами. Служил он командиром отделения радистов. В тот же вечер Чащин вызвал его к себе и долго с ним разговаривал.

Утром следующего дня Чащин зашел к Кириллову.

– Очень кстати, – командир жестом пригласил Чащина садиться. – Тут товарищ Половицын пришел за сведениями. Займитесь этим делом.

– Какие сведения нужны? – спросил Чащин.

Инструктор политотдела Половицын, лысоватый, капитан-лейтенант, подышал на руки и вытащил из кармана вечное перо.

– Во-первых, об отличниках.

Чащин назвал цифру, Половицын аккуратно записал, придерживая левой рукой правую.

– Постойте, – сказал Кириллов. – Неправильно. Не забывайте, что Золотухина придется вывести из отличников.

– Вывести всегда успеем, товарищ командир. Я прошу вас немного подождать.

– А что такое? – Кириллов насупился.

– Кое-что выяснить надо. С Золотухиным дело сложнее, чем кажется…

– Не вижу ничего сложного, товарищ Чащин. Патруль задержал его в городе в нетрезвом виде, отправил в комендатуру. Ясно, как апельсин.

– Раз напился – нечего в отличниках ходить, – поддержал Половицын. – Стало быть, минус один. – Он старательно исправил цифру.

– Он не напился, – сдержанно сказал Чащин. – У меня пока нет доказательств, но… я убежден: он не пил.

– «Убежден»! – Кириллов прошелся по комнате. Не любил он мальчишества. Плотный, коренастый, он остановился перед Чащиным: – Вы молодой еще работник, и я хочу вас предостеречь: никогда не полагайтесь на печенку.

Чащин тоже встал.

– Золотухин два с лишним года служит, – сказал он, – и, насколько я знаю, ни разу за ним ничего не наблюдалось. Наоборот…

– Ну, не наблюдалось. Может, просто он не попадался. Из этого следует только то, что Золотухин ненадежный человек. Факт есть факт.

– Ладно. – Чащин резко повернулся к Половицыну. – Пишите, что он ненадежный. Хоть обеими руками, Все равно я этот «факт» выясню.

Позже Кириллов жаловался другу: «У всех замы как замы, а у меня волейболист…» – и снова вспоминал Терскова.

Дня через два, сразу после утреннего осмотра механизмов, пройдя вместе с Чащиным по лодочным отсекам, Кириллов пригласил его в свою каюту.

– Что же это, дорогой товарищ? – сказал он сухо. – Половицын докладывает, что у вас в учете беспорядок. Две последние политинформации не записаны. В книге протоколов какие-то посторонние бумаги… Так не пойдет. Я, кажется, предупреждал, чтобы все было в ажуре, а?

– Упустил немного. Дело поправимое, товарищ командир.

– «Поправимое»! Извольте поправить немедленно! И вообще я просил ставить меня в известность о ваших мероприятиях. А вы?.. Куда это вы ходите каждый день после обеда?

– Насчет Золотухина…

– Так и знал! Что вам, делать больше нечего? Человек совершил проступок, наказан – и все. Прекратите эту беготню!

Чащин достал из кармана журнал «Радио», свернутый в трубку, и, вынув из него два листа бумаги, молча протянул их Кириллову.

– Что еще?

– Я разыскал начальника патруля, который задержал тогда Золотухина. Лейтенант с тральщика… Прошу прочесть.

В лейтенантском послании подробно описывался инцидент на танцплощадке в городском парке. Матрос с крейсера привязался к девушке, с которой танцевал Золотухин. Последний отозвал навязчивого кавалера в сторонку. Горячий разговор был прерван подоспевшим патрулем. Матрос с крейсера был явно, как писал лейтенант, «в состоянии опьянения, о чем свидетельствовали его грубые выражения». Что до Золотухина, то разбираться с ним у лейтенанта не было времени, и он отправил обоих соперников в комендатуру. Там Золотухин произнес пылкую речь о несправедливости, что крайне не понравилось помощнику коменданта, человеку крутого нрава и быстрых решений. Лейтенант сожалел, что погорячился, и просил не портить Золотухину послужного списка, «как невинно пострадавшему».

– Что ж, – сказал Кириллов, дочитав до конца. – Бывают и ошибки. Ничего страшного.

– Страшнее всего, – ответил Чащин, – несправедливо обидеть человека.

– Прикажете мне теперь извиняться перед Золотухиным?

– Нет. Но объяснить ему. Снять взыскание, восстановить в списке отличников.

Кириллов помолчал, потом сказал решительно:

– Вот что. Сегодня начинается учение. Пусть он проявит себя, тогда и снимем взыскание. А сейчас – готовиться к выходу.

…В ноль часов лодка уже находилась в районе учений. Тихо было в центральном посту: командир не терпел лишних разговоров.

Коротки минуты атаки, но долги, как вечность, часы ожидания.

Кириллов сидел на разножке, прислонившись спиной к трубе командирского перископа. В десятый раз перебирал в уме возможные варианты атаки. Пока все шло хорошо. Он вовремя выполнил приказ о занятии новой позиции. Вовремя закончил зарядку батареи. Конвой «противника» приближается, данные о его месте поступают регулярно.

Мягко хлопнула дверь. Кириллов поднял тяжелые от бессонницы веки и увидел вошедшего в отсек Чащина. Чем он занимается? Терсков обычно был рядом. А этот ходит из отсека в отсек. Про международное положение, должно быть, рассказывает…

– Товарищ командир, с приемом что-то неладно.

Кириллов взглянул на хронометр. Через сорок минут должна быть очередная радиограмма. Хорошенькое дело – в решающие минуты остаться без связи… Молча поднялся, пошел в радиорубку. Чащин за ним.

В радиорубке, сгорбившись, сидел Золотухин. Его тонкие пальцы, лежавшие на регуляторах, нервно вздрагивали. Сдвинув с уха наушник, он сказал командиру, глотая слова:

– Шум… В эфире нет ничего… На выдвижную антенну бы попробовать…

– Полчаса в вашем распоряжении, Золотухин. Смотрите у меня! – Кириллов вернулся в центральный пост.

Подняли выдвижную антенну. В телефонах Золотухина возникли кроме шума характерный писк и потрескивания. Есть работа! Значит, приемник в порядке…

…Тихонько тикали в рубке часы. Лицо радиста стало белым, как чистые бланки, лежавшие перед ним. Даже губы побелели. Он стянул с головы наушники, быстро потер ладонью лоб.

– В схеме надо искать. Больше негде…

– Давайте схему, – сказал Чащин.

Они принялись водить пальцами по схеме.

– Это входной контур антенны? – спросил Чащин.

– Да.

– Вскрывайте.

– Нельзя, товарищ старший лейтенант… Видите, написано: «Без заводской мастерской не вскрывать». Вот болтики даже краской залиты.

– Вскрывайте, – повторил Чащин. – Беру ответственность на себя.

– Ответственность всегда лежит на командире. – Это сказал Кириллов. Он стоял в дверях радиорубки. Лицо его было спокойным и грозным. – Вот вам ваш Золотухин, – прибавил он негромко.

– Товарищ командир, запишем в вахтенном журнале, – сказал Чащин. – А ответственность не делим…

– В контур лезть нельзя!

– А атака?

Тикали часы. Кириллов внимательно посмотрел на Чащина. Из-под расстегнувшегося кителя замполита выглядывала голубая майка.

– Давайте, – Кириллов махнул рукой. – Черт с вами.

Мигом расковыряли краску на болтиках, вытащили контур. Золотухин начал проверять его пробником.

– Руки, что ли, дрожат у вас? – сказал Чащин. – Дайте-ка мне.

– Нет, ничего. Я сам… Ага! Видите? Обрыв, нет целостности…

Действительно, стрелка на шкале не прыгнула, не среагировала на короткое замыкание.

– Вот! – крикнул Золотухин. – В катушке. Волосок отпаялся, видите?

– Тащи паяльник, живо! – весело отозвался Чащин. Электропаяльником в два счета припаяли предательский тоненький кончик, поставили контур на место.

– Один случай на тысячу, – сказал Чащин. – Не торопись. Аккуратно.

Золотухин надел наушники, включил приемник. Кивнул, не сводя с Чащина счастливых, обожающих глаз… Схватил карандаш – на чистый бланк посыпались цифры, группы цифр…

– Так, – сказал Кириллов, прочитав радиограмму. – Погружаться! Оба полный вперед!

Потом обернулся к Чащину:

– Пойдите к торпедистам, Андрей Николаевич. Поднимите боевой дух. Атаковать будем. – И вдруг широко улыбнулся замполиту.

– Хорошо, товарищ командир, – сказал Чащин и вышел из центрального поста.